Полёт ласточки

      Ночная тьма вилась над слободой, а в постели, мучаясь от кошмара, крутилась Варя. Пахло зверобоем. Варя открыла глаза и огляделась. После дурного сна осталось неприятное ощущение налипшего на внутренность осадка.       Кругом цвела ночная тишина, изредка нарушаемая переливистым скрежетом сверчков и далёким лаем собак. В открытое окно глядела круглолицая луна, проливая свой тусклый свет на землю. Варя осторожно встала, подошла к небольшому столику, взяла кувшин с водой и пригубила его.       Всего лишь кошмар... Варя провела рукой по плечу. Пытаясь успокоиться, она села у окна, не сводя глаз с неба, где красовались огоньки мерцающих звёзд.       Свежесть воздуха отгоняла остаток сонного послевкусия, и Варя уж совсем перехотела спать. Она утонула в раздумьях, въевшихся в её сознание глубокой раной. Один Господь только ведает, заживёт ли она. Так просидела Варя до утра, медленно согнавшего ночной сумрак и снявшего с неба бриллиантовое покрывало звёзд.       Отец с первого дня её приезда приставил к ней двух служанок: Прошку и Марфу. Прошка оказалась редкостной болтушкой. Она без конца о чём-то рассказывала, и если раньше Варя считала себя чересчур говорливой, то сейчас, по сравнению с Прошкой, Варька казалась чуть ли не безъязыкой.       Прошка постоянно вертелась под ногами и наводила суету только своим появлением. Постоянно что-то рассказывала и шутила.       Марфа же, в противовес Прошке, была совсем строгой. Даже во время самой смешной шутки, которую выделывала Прошка, ни единый мускул на её лице и не думал дёргаться, уголки губ тяжело сползали вниз, а брови изгибались в грузном осуждении. За ней занятно было наблюдать. Хоть она и была крестьянкой, держалась не хуже дворянки, а может, даже боярыни. Спина была всегда прямая, голос лился уверенным потоком, а глаза оставались всегда непроницаемо суровыми.       — Не спала ты совсем, Варвара Васильевна, — подметила утром Марфа, глядя на измождённое ночными кошмарами лицо Вари. — Гложет тебя что?       — Единственное, что меня гложет, так это пребывание в этой слободе, — сказала она.       Варя качнула головой, отгоняя от себя дурные мысли и желание уснуть. Как бы ни хотела она забыть про опричных псов, они будто назло отказывались лезть у неё из головы. Она так никому и не рассказала о своих снах.       Варя устала вышивать, решила осмотреть их новый дом. Надо ж было знать, где живёшь. Изба добротная была. Не такая, конечно, как их терем в Тихозёрской, но всё равно просторная. Две комнаты и светлица — это уже не дурно. Когда Варя нырнула в сени, она услышала возню около дверей. Юра, пряча жухловатую грамоту за пазуху, вошёл внутрь. Щёки у него краснели, как от мороза, хотя на улице стояла самая настоящая теплынь.       — Что это за грамотка? — спросила Варя.       Юра нахмурил тёмные брови и качнул головой.       — Не важно. Ты б лучше делом занялась, а то вон, шатаешься из угла в угол.       "Фу, вредина, — про себя подумала Варя, провожая взглядом Юру. — Попробуй разбери, чего у него в голове".       — Варвара Васильевна, вот ты где!       Прошка схватила Варю за руку, и она невольно дрогнула. Прошка откинула назад упавшие на лицо русые пряди и глянула на Варю искрящимися глазами.       — Ох, испужала я тебя! Не гневись на то. Я не хотела тебя испужать-то, да токмо… — она резво огляделась по сторонам и, убедившись, что её никто не слышит, наклонилась к уху Вари. — Да токмо Марфушенька-краса у нас с каким-то молодцом любится-то.       — Что? — Варя захлопала глазами, совсем не понимая, на что Прошка ей это говорит.       — Я сама видела! — громко вскрикнула служанка, но тут же шлёпнула себя по губам. — Я сама видела, — повторила она шёпотом, — как она с молодцем-то целовалася. Прям-таки через оконце, представляешь! Правда, каков он — не разглядела. Видела только, что рыжий.       — Прошка, ежели ты не сможешь держать язык за зубами, ты подставишь и себя, и других, поэтому лучше не разноси молву, как сорока на хвос… — она резко оборвалась, и её личико приняло хищное змеиное выражение. — Прошенька, голубушка моя, ты ведь можешь оказать мне услугу, милая моя? Скажи мне, что эдакого знаешь ты о Басманове?       — О Фёдоре Алексеиче? — голос служанки дрогнул. — Много чего, всё-то худое, не любо тебе будет.       Варя крепко сжала кисть крестьянки и придвинулась к ней.       — Прошенька, голубушка, — почти что шипела она, — ты же такая славная девица! Поведай мне, чем же так худ Фёдор Алексеич?       Прошка отвела взгляд от Сицкой, начав разглядывать доски на полу. Её щёки зарделись. Она поджимала губы, собираясь с мыслями.       — Говорят, что он невесть что вытворяет: в летнике перед царём выплясует, аки баба. А коли не выплясует, то упаси Господь подумать, что он творит-то! А царь его своей Федорой кличет, цацки-то ему дарит… Говорят, чин кравчего ему-де не за заслуги пожаловали, а за разврат, что он с царём выделавал-то.       Варя опешила. Её щёки вспыхнули и стали пунцовыми. Она то ли нервно улыбнулась, то ли это губа у неё в судороге дёрнулась, однако ж её лицо приняло глуповатое выражение ребёнка, коего застукали за шкодой. Но она тут же взяла себя в руки и ехидно ухмыльнулась.       — Неприятно слышать такую молву, то верно. Но её можно использовать против этого беса, — хитро протянула она.       — Варвара Васильевна, прошу, не говори этому человеку ни худого, ни доброго, кабы не нажить себе беды на свою голову-то!       Но Варя лишь снисходительно улыбнулась. Она посчитала, что сама неплохо знает, как и что делать. Речи его Варе не понравились, она такого натерпелась страха, что жуть пробирала до самых её костей. Может, он и не хотел ничего худого ей сказать, но он был опричником, а значит, он был худым человеком.       В светлицу вошла Марфа, и молодушки притихли, взявшись за вышивку. Варя очень старалась, хотя у неё и получалось плохо. Нити путались, поэтому она злобно кряхтела, но не оставляла попыток сделать хоть что-то добротное. А то вишь, позорище какое, княжна, а вышивает хуже некуда! Покойная тётушка Анастасия, Царствие её Небесное, всегда хорошо с иголкой управлялась. Её полотна точно искрились умелостью и работа в руках спорилась.       — Постой, зачем же ты так злобно нитку тянешь? — Марфа осторожно взяла Варю за руку и с жалостью поглядела на полуубитую работу. — Кто ж это носить захочет? Давай я покажу.       Она забрала у Вари пяльца и принялась объяснять, что к чему и как работает. Варя внимательно следила за её пальцами. Намазоленные от работы, но от этого не утратившие своей природной красы. Игла скользила по ткани, нить тянулась следом за ней.       Вошла Анна Романовна и грозно поглядела на служанок. Воздух затрещал от её строгого взгляда. Варя подумала, что в Александровой матушка стала ещё более раздражительной.       — Марфа, Прошка, чего это вы тут расселись? Воды принесли? Нет! Чего глаза в пол уткнули, а? А ну бегом за работу! И Варьку с собой прихватите — чего это она дома сиднем сидит, света Божьего не видит?       — Сделаем, княгиня-матушка!       Девицы ещё раз отвесили поклон и, подхватив Варьку под руки, потянули её скорей на улицу.       Варе в лицо ударил тёплый воздух, наполненный пылью, которую подняли скачущие в разные стороны опричники. Она поморщилась и выпрямилась. Гордость не позволяла ей выглядеть слабой.       Колодец красовался средь тёмных изб, но не сказать, что очень уж он и выделялся. Рядом обычно было достаточно народу — вода-то всем нужна. Прошка быстренько привязала ведро к верёвке и опустила его в воду. Ворот колодца тихохонько заскрипел и застонал. Варя огляделась вокруг. На улицах свободно ходили опричники, ненавистные ей, но что поделать — таково время.       «Да, сгустилась над Русью туча чёрная», — подумала Варя, опираясь спиной о колодезь. Гомон людей наполнял спёртый воздух. Волнение пропитало Варину кровь своим терпким ядом.       Она подумала, что единственная беда на Руси — это отсутствие свободы. Вернее, свобода-то была. Но у одних на руках её слишком много, а у других и вовсе нет.       Громкий всплеск вывел её из раздумий.       — Ой, девоньки! — Прошка охнула и качнулась из стороны в сторону, прикрыв рот ладонью. — Ведро-то упустила!       — Прошка! Вот ведь растяпа безрукая! — крикнула на неё Марфа, перегибаясь через доски и заглядывая вглубь колодца, где плавало ведро. — Княгиня нам бошки-то пооткручивает по твоей милости! Чёрт тебя побери, тетерю!       — Случилось чего, голубушки? Подсобить чем?       Варя отшатнулась назад, чуть сама не свалившись в колодец. "Сын Скуратова," — промелькнуло в голове. Максим стоял перед ними.       — Здравствуй, Варвара Васильевна, — он улыбнулся, обнажив зубы с махонькой щербинкой меж двумя передними. — Братец на тебя не шибко сетовал? А то вид у него был строгий.       Варвара чуть осела, захлопала глазами и пристальней вгляделась в его черты. Русые волосы аккуратно обрамляли правильный овал лица и, чуть завиваясь, падали на плечи. Серые, с синими вкраплениями, глаза с несвойственной опричникам добротой глядели на неё из-под светлых печальных бровей.       — Это ты... Максим Григорьевич? — она сказала эти слова, позабыв на миг о гордости и выдав свой страх.       Он кивнул и оглядел их, оценивая происшествие.       — Помощь не нужна вам, юницы? Вот, ведро, гляжу, сорвалось у вас, — он нагнулся через борт колодезя и ещё повыше закатал рукава. — Погодите маленько, сейчас я прибегу. Тут не велика беда.       Он шустро удалился и так же скоро вернулся с верёвкой, на конце которой из стороны в сторону качалась, чуть поблёскивая на солнце, подкова. Как крючком, он выудил утопленное ведро и отдал его Прошке, поглядев на неё так, словно не мог вспомнить, где же он её видел.       Прошка от его взгляда смутилась, забрала ведро и принялась разглядывать землю под ногами. Варя улыбнулась одними уголками губ, глядя на её смущение.       — Спасибо тебе, Максим Григорьевич, — она отвесила ему поклон. — Кабы не твоя смекалка, то я уж и не знаю, как бы мы его доставали.       — Да полно тебе, Варвара Васильевна, — он закраснелся. — Это ведь не сложно. Вы в следующий раз крепче привязывайте его, вот и всё.       — Максим! А ну прекращай с бабами трепаться! Сам уж как баба, непутёвый, — опричник с рыжей бородой грозно глядел на него. Густые брови сурово сползлись к переносице.       — Иду, отец! — он отвесил поклон и побежал к Малюте.       Варя резко вспомнила, где она стоит, и страх сжал её сердце в тиски. Дрожь подкралась к ней и ледяными руками обняла за хрупкие плечи. Варя огляделась вокруг и потянула служанок в дом.       — Идёмте, девоньки. Нечего тут стоять.       Краем глаза Варя заметила Басманова, стоящего рядом с каким-то не особо трезвым опричником, и ускорила шаг, чтоб он не заметил её.       — …Я и думаю: зачем на кол? Можно же просто… ик… башку долой, — пьяный опричник шатался из стороны в сторону, махая руками и ища, за что бы можно было б ухватиться. — Да и на что она… ик… ему? Голова-то. Думать он не... ик!.. не умеет.       Он качнулся сильнее прежнего и было повалился б оземь, но вовремя успел схватиться за плечо стоящего рядом Фёдора. — Васька! — недовольно прикрикнул Басманов на опричника. — Чтоб тебя, пьянчугу, об пол поваляло! Да сколько ж можно? Почему я всё ещё тебя терплю?       Василий Грязной, которого звали чаще «пьянчугой», нежели родным именем, с хмелем расставался редко. Только когда брал в руки саблю, да и то не всегда.       — Да пёс тебя… ик… знает, Федька, — Грязной снова запрокинул чарку, отхлёбывая из неё приличную часть содержимого. — Вообще… ик… ни-икого не терпишь: ни земских, ни опричных… ик… ни крестьян, ни князей… ик!.. О, глянь! Княжна!... Ик! Та, что тебе приглянулась.       Он указал нетвёрдой рукой в сторону колодца. Фёдор пригляделся и увидел рыжую девушку, в коей сразу узнал Варвару Васильевну. Их взгляды пересеклись. Она перепуганно отвела глаза и зашагала скорее. Плутовская улыбка промелькнула на его лице и тут же померкла, когда Васька качнулся и навалился на него ещё сильней.       — Я уж думал... ик! Княгиня Сицкая тебе... ик! Башку отгрызёт. Чтоб к дочурке её не... ик! Не ладился.       — Да кто там мне что отгрызать будет? — усмехнулся Фёдор. — Но молодая княжна и впрямь хороша.       В первый день приезда Варвары Васильевны, Фёдор сразу, как только увидел её, признал в ней дочь князя Сицкого, свояка царского. Он решился приладиться к царёвой племяннице. Неплохо было бы с ней в свойстве состоять. Так, на всякий случай. В жизни пригодится.       Васька сильнее навалился на Фёдора, сдерживая рвотные позывы. Казалось, рвота вот-вот и из носа у него потечёт. Федя брезгливо оттолкнул его от себя.       — Да отцепись ты от меня! Прилип как банный лист. Шёл бы ты, ополоснулся вон, может, и протрезвел бы!       Басманов подтолкнул его в сторону колодца, направившись своей дорогой.

***

      Быстрым шагом Юрий добрался до своей опочивальни. Ещё разок оглядевшись, он запер за собой дверь и зажёг свечу. Темноту кругом разбавлял только проникающий сквозь щель меж ставенками закатный свет и тёплое колыхание огонька свечи. В тишине Сицкий слышал гулкое биение своего сердца.       Комната была пуста, но Юре казалось, что в тенях кто-то прячется и следит за его движениями. Люди, черти, бесы — да кто угодно! Он перекрестился от греха подальше и достал из-за пазухи письмо. Пожелтелая бумага была измята, и печать немного треснула.       Дрожащими пальцами он развернул бумагу и прочёл содержимое. Губы пересохли, сердце забилось ещё чаще. Юрий отбросил письмо и заметался по комнате, потом снова схватил бумагу и перечитал с ещё большим вниманием.       — Господи, — прошептал про себя Юра, — грех на душу беру…       Он снова заходил по горнице кругами, запустив руку в кудри. Свеча тускло освещала написанные аккуратным почерком буквы. Вдруг Юра схватил грамоту и поднёс её к огню. Бумага тут же скрутилась, и серый пепел хлопьями посыпался на стол.       Юра услышал шаги и спешно выкинул недогоревший кусок листа в окно, прислушался. Видимо, ему показалось. Поэтому он выдохнул, достал перо, бумагу и начал судорожно писать ответ.       В дверь тихонько постучали, Юра тут же швырнул бумагу в известном одному Христу Господу направлении и оправил кафтан.       — Войди.       — Юра, это я, — Марфа прошмыгнула в комнату. — Ох, дымом пахнет. Горело чего-то?       — Нет, Марфуша, не горело, — Юра сделал вид, что ничего не произошло.       — Мне кажется, Прошка что-то прознала.       — Забудь о ней, никто ничего не поймёт.       Он притянул Марфу к себе и заключил в объятиях.       — Ой, неправильно всё это, — вздыхала Марфа, но не отстранялась.       За дверью послышались шаги и голоса, приближающиеся к комнате всё ближе и ближе. Юрий и Марфа прислушались и на всякий случай отодвинулись друг от друга.