***
— Чистое полотенце на тумбе, я… — он вошёл в комнату, с порога начав говорить, и замер, когда увидел, что Куроо согнулся пополам. — Воды принести? Ты в порядке? — Всё путём, — сдавленно ответил он и, не выдержав, закашлялся. Тетсуро с ужасом посмотрел на Тоору, когда на пол упало несколько лепестков, и, рассыпавшись в извинениях, уже сделал шаг в сторону двери. — Эй, расслабься, — Ойкава остановил его, ухватив под локоть. — Мне совершенно плевать, кого ты любишь, и это, — он присел, начав собирать лепестки в ладонь, — только твоя проблема, не моя. Меня это не смущает, ясно? — Я просто хотел забыться, — признался Куроо, стыдливо отводя взгляд. — Прости, что… — Так сделай это. Можно подумать, что я против, — Тоору притянул его к себе за воротник рубашки, жадно целуя в губы. — У нас не так много времени до утра, полотенце на тумбе. Куроо не стремился нежничать, не пытался произвести на него впечатление, не дожидался разрешений или запретов — он позволял себе то, о чём Ойкава мог только фантазировать. Укусы на плечах пощипывали, ягодицы приятно саднили от жёстких ударов ладонью, а губы от поцелуев уже были стёрты в кровь. Тоору закатил глаза, когда Тетсу, ухватив его одной рукой за горло, начал чересчур резко двигать бёдрами, вдалбливаясь в него слишком жёстко. Слишком так, как было нужно. Свободной рукой Тетсуро обхватил его член, на удивление быстро подобрав нужный такт своим движениям, словно знал всю свою жизнь, какой ритм подходит Ойкаве. Встретить Тетсу в баре было самой удачной случайностью в его жизни. Никаких комплексов, никаких запретов, только дикий, страстный секс и сам факт того, что следом не появится никакой влюблённости. Тоору стонал и выгибался под ним, растерянно хватался за плечи Куроо, когда ощущения переходили привычную грань, вызывая дикое желание кричать от удовольствия. Привыкший говорить партнёрам, когда нужно двигаться быстрее или когда остановиться, Тоору и рта не успевал открыть: Тетсу считывал каждую его эмоцию, всякий раз выбирая нужное направление, доводил его до безумия. Ойкава выпалил что-то несуразное, кончая себе на живот от руки Куроо, и, успев заметить, как тот закатил глаза, ухватил его за предплечье. — Кончи… на меня, — сбивчиво простонал он. Тетсуро несколько раз качнул бёдрами и, резко выйдя, скинул презерватив; Тоору застонал ещё громче, когда тёплые капли спермы оказались на его груди, едва не теряя сознание от переизбытка ощущений. Куроо закашлялся, не успев прикрыть рот ладонью, и несколько лепестков упали на тело Ойкавы. — Чёрт, а это красиво, — прикусив нижнюю губу, Тоору поднял на него глаза. — Весьма романтично. — Да, очень, — отмахнулся Тетсу, собирая с него лепестки. — Повторим? — Сколько в тебе сил, Куроо-чан? — Ойкава непроизвольно сжал ягодицы, представляя, что его ждёт дальше. — Достаточно, чтобы не омрачать эту ночь, — Тетсуро демонстративно смочил слюной пальцы и, добравшись до задницы Тоору, толкнулся ими внутрь. — Не будем терять время, до утра осталось так мало, — издевательски проговорил он, сгибая пальцы и надавливая на простату. Ойкава забыл напрочь о том, что хотел принять душ, прежде чем продолжить. Да он чуть имя своё не позабыл, когда губы Куроо обхватили член и скользнули до самого основания. Не переставая двигать пальцами, Тетсу тихо постанывал, чем вызывал дополнительные ощущения от вибраций. Отстранившись на несколько секунду, Куроо откашлял несколько лепестков и, прежде чем продолжить, с вызовом посмотрел на Ойкаву. — Ну же, чего ты ждёшь? — коварно ухмыльнувшись, он провёл языком по уздечке. Втянув воздух сквозь плотно стиснутые зубы, Тоору запустил пальцы в его волосы и, сжав их, начал насаживать Куроо на свой член. О, этот язык и эти пальцы он совершенно точно запомнит надолго: Тетсу был первым, кто стремился доставить удовольствие не только себе, прекрасно зная, что времени не так уж и много. — Чёрт возьми-и-и! — протянул Тоору, содрогнувшись в конвульсиях. — Не глотай, иди сюда, — пробормотал он, с трудом оставаясь в сознании, и ворвался в рот Тетсуро своим языком. — Боги, как это грязно, — Тетсу облизнул его губы, сжимая пальцы на горле. — Ты почти что идеален. — Погоди, я отдышусь, — Ойкава вымученно улыбнулся, — встану перед тобой на колени, и ты поймёшь, что я идеален во всём. — Не будем терять времени, — хищно оскалился Куроо, резко поднявшись с кровати и потянув вслед за собой Тоору. В глазах Тетсуро заиграли черти, когда Ойкава, запустив член в своё горло, принялся делать глотательные движения, и он качнул бёдрами вперёд, словно проверял, насколько далеко сейчас может зайти. И, судя по игривому взгляду, устремлённому на него снизу, он мог делать всё, что только придёт ему в голову. — Позволишь мне быть немного грубее? — приподняв один уголок рта, Тетсу ласково провёл ладонью по щеке Тоору и запустил пальцы в волосы. Оттого, как Куроо вколачивался в его рот, заставляя порой извиваться от нехватки воздуха, Ойкава чуть было не кончил безо всяких дополнительных стимуляций. Грубо, грязно, жёстко. Так, как он хотел всегда, то, чего искал во встречах на одну ночь. Чувствуя приближающуюся разрядку, Ойкава отстранился от него и открыл рот пошире, вытащив язык наружу. От одного только этого вида у Куроо перехватило дыхание, а член предательски дрогнул. Густые капли спермы брызнули на лицо Тоору, и Тетсу упёрся рукой в стену, не в силах перестать на него смотреть. — О, Боги… — выдавил из себя он и, не сдержавшись закашлялся. — Прости… — Жаль ты фейерверки задницей пускать не умеешь, — засмеялся Ойкава. — Знаешь, никто меня ещё лепестками роз не осыпал за минет. — Это камелии, — поправил его Куроо, сразу же смутившись абсурдности своего заявления. — Ладно, ты действительно идеален, Тоору.***
Куроо резко открыл глаза, вспомнив, что так и не поставил телефон на зарядку, и удивлённо посмотрел на Ойкаву, который прямо сейчас именно это и делал. По правде говоря, он вообще не сразу сообразил, где находится, не говоря уже о том, чтобы вспомнить, когда они заснули. — Уже утро, — напомнил он и начал искать своё нижнее бельё. — Да плевать, оставайся, — Тоору протянул ему полотенце, — я пока сварю кофе, — улыбнулся он. — Неужели я так хорош? — победно ухмыльнулся он. — Нет, просто ты точно не влюбишься. То, что я искал, — заулыбался Ойкава. В конечном итоге Тетсу ушёл от него. Действительно утром, правда спустя трое суток, как попал в квартиру Тоору. Смысла не было отрицать, что это был самый лучший секс в жизни каждого, пусть в нём не было никаких чувств, кроме страсти. Спустя две недели не осталось ничего, кроме обрывков воспоминаний — Тоору был настолько завален работой, что сил с трудом хватало даже на то, чтобы поесть. Иваидзуми умудрился омрачить первый выходной за это время, безвозвратно испортив настроение: когда Ойкава заикнулся о том, что очень устал, Хаджиме напомнил ему о тех трёх днях безумия, с ноткой ревности в голосе заявив, что на незнакомца из бара у него время было. И только Тоору задумался о том, что действительно нуждается хотя бы в подобии той лёгкости, которую испытывал с Тетсуро, как раздался телефонный звонок. — Нашёл мою страницу в соцсетях, — догадался он, услышав знакомый голос. — Как твой кашель? — Чёртовы цветы везде, чуть не сдох два часа назад, — оповестил его Куроо. — У меня есть предложение. — Встреть меня у метро, — не дал договорить ему Ойкава. И когда они оказались в квартире у Тетсу, тоже не позволил озвучить предложение, перехватив инициативу в свои руки. Правда, ненадолго — в последствие эти же руки оказались прижаты к изголовью кровати до онемения в пальцах. Ну а после, когда они с трудом находили силы на ленивые поцелуи, Куроо посчитал, что предложение уже не имеет никакого смысла. Когда именно их встречи перешли на ежедневные, оба не заметили, но их это устраивало. Куроо было легче рядом с ним, он забывался с Ойкавой: кашель не был таким надрывным, а лепестков было куда меньше. А Тоору устраивал тот факт, что его не любят. И не смотря на то, что у Тетсу бывали такие жестокие приступы, что Ойкаве приходилось чуть ли не на ходу осваивать курсы реаниматолога, он ни разу не заикнулся о том, что его что-то не устраивает. Тоору действительно привык к тому, что кашель Куроо мог прервать их на самом интересном месте, привык просыпаться среди ночи, чтобы помочь не задохнуться. Даже поцелуи с привкусом лепестков камелии стали чем-то обыденным, почти что свойственным их своеобразным отношениям. Ойкава абсолютно спокойно относился к тому, что в любой момент изо рта Тетсу могли посыпаться лепестки. Так, когда они сидели в фастфуд-кафе, и руки Тетсуро оказались заняты бургером, он безразлично протянул ладонь к его губам, когда тот закашлялся, и продолжил говорить, будто ничего из ряда вон выходящего сейчас не произошло. — Я хотел, чтобы меня уволили, а они подняли зарплату, — подытожил он свой рассказ. — Что ты так смотришь? Плюй уже, — цокнув языком на внезапную неуверенность, он ссыпал лепестки в пустой стакан от кока-колы. — Ты поражаешь меня своим спокойствием. Там парень, позади тебя, чуть в обморок не упал, — усмехнулся Куроо. — Чёрт возьми, это просто лепестки. Хотя, признаться честно, плюй ты кровью, я бы тоже не побрезговал, — махнул рукой Ойкава. — У врача был? — Ухудшений пока нет, но и лучше не стало, — пожал плечами он. — Ты не пробовал разлюбить этого мудака? Ты ж сам себя так убьёшь, идиот совсем? — бесцветно, как и всегда, поинтересовался Тоору и отпил колу из стаканчика Тетсу. — Я даже пытался переключиться, как ты мог заметить, — коварно улыбнувшись, Куроо отобрал у него свой напиток. — Охренительный план, надёжный, сука, как швейцарские часы! Ты хоть головой думаешь? — закатил глаза он. — Ты ж заболеешь ещё сильнее, начнёшь плеваться… не знаю, плющом каким-нибудь ядовитым. В общем, такой себе ты стратег, Тетсуро. Снисходительно улыбнувшись, когда Тетсу рассмеялся, Ойкава отвёл взгляд в сторону. Он не испытывал к нему ничего, кроме острой тоски от мысли, что того может просто не стать в один день. И не потому, что привык — нет, это было далеко не так, — просто было обидно. Тоору за то время, пока они общались, разглядел в нём замечательного человека, совершенно точно не заслуживающего смерти. Уж тем более от неразделённой любви. — Эй, что раскис? — шутливо толкнув его в бок, поинтересовался Куроо. — А, не бери в голову. Просто очень радовался тому, что категорически не умею любить, — вяло улыбнулся он.***
— Тебе лучше уйти, — бледный как полотно Куроо попытался закрыть дверь. — О, дай пройти, — фыркнул Тоору, отпихнув его в сторону. — Я такой злой, что остро нуждаюсь в твоём члене, Тетсу-чан, — он похлопал его по плечу и принялся снимать обувь. Злобно рыкнув, Тетсуро направился в сторону комнаты, всем своим видом показывая, насколько ему плохо. И Ойкава, вместо того, чтобы обидеться или хотя бы изобразить обиду, молча начал убирать множество лепестков, валявшихся на полу. Необходимость в члене — как он заявил при входе — очевидно, пропала; Тоору просто притянул его к себе, сев на кровати, и начал перебирать его волосы, когда Куроо улёгся головой к нему на колени. Слушая тяжёлое, хриплое дыхание, он молчал, периодически стряхивая с кровати очередную порцию выплеванных лепестков, и второй рукой мягко гладил рёбра Тетсу. — И почему с тобой так легко? — прошептал Куроо. — Я терпелив, меня не нужно любить, а ещё превосходно делаю минет, — усмехнулся Ойкава. — Ты как? — Спокойно, — вздохнул он. Когда приступ отошёл, Тетсуро потянулся к его губам и, как только углубил поцелуй, снова закашлялся. — Ляг, я сам всё сделаю, — безразлично выплюнув лепестки, Тоору резким движением уложил его под себя и сразу же начал оставлять влажные дорожки поцелуев на его теле. Тетсу втянул носом воздух, крепко удерживая волосы на затылке Ойкавы, и сразу же насадил его на свой член. Глубокий минет в исполнении Тоору был чем-то запредельным, воистину превосходным. — Обожаю твою извращённость, — хрипло усмехнулся он, когда Ойкава собрал с подбородка капли спермы и, пошло постанывая, облизал свои пальцы. Куроо действительно не понимал, почему он не испытывает к Тоору вообще ничего, кроме дикого желания и бесконечной благодарности за то, что тот всё ещё рядом с ним. Не понимал, почему он так дорожит временем, проведённым с ним, но не может забыть того человека, из-за которого уже четвёртый месяц подряд задыхается и выхаркивает чёртово множество лепестков. И если совсем уж честно, он едва ли думал о том, кого действительно любит, пусть и не понимал до сих пор, за что смог его полюбить. Тоору был замечательным. Он был в меру заботлив, умел поддерживать и никогда не отказывал в помощи. Их отношения строились не только на умопомрачительном сексе, было место всему: порой жёсткому юмору, долгим разговорам, прогулкам по ночному городу и прочему, что обычно соответствовало отношениям; хотя оба считали, что они больше друзья с привилегиями, нежели пара. Ойкава никогда не отказывал Тетсу, что бы тому не требовалось — сходить к врачу, приехать, когда приступы кашля вызывают рвоту, — и никогда не ставил личные дела выше. Он срывался с работы, если это требовалось, мчался к нему ночью через весь город, а когда болезнь начала прогрессировать, оказался на пороге квартиры Тетсуро с рюкзаком. — Я не хочу, чтобы ты видел это всё. Тебе незачем переезжать ко мне, — рыкнул Куроо, хотя глубоко в душе был так рад, что Тоору всё ещё не оставляет его. — Да ты сдохнешь без меня, — с полным безразличием в голосе заявил он. — Я сдохну в любом случае, — Тетсу хапнул ртом воздух, начав задыхаться, и сполз по стене на пол. — Со мной чуть медленнее, — Тоору сел рядом с ним, сгребая в объятия. — Давай, как говорил врач, выдох, медленный вдох… вот так, молодец, — начал говорить он, поглаживая Тетсуро по спине. — А теперь вдох поглубже и выкашляй комок, — Ойкава подставил ладони под его подбородок. — Спасибо, — сдавленно произнёс Куроо, выплюнув лепестки. — Постарайся не умереть, пока я схожу в магазин, — Ойкава поцеловал его в губы и помог ему подняться. — И выбери фильм, который мы всё равно не досмотрим до конца, — подмигнул он, вручив Тетсуро то, что держал в ладони. — Ты невыносим, — вяло улыбнувшись, Тетсу выкинул лепестки в переполненный пакет, стоявший в коридоре. — Не-не-не, я идеален, — покачав указательным пальцем, Тоору двинулся в сторону двери, прихватив мусорный пакет. — Скоро буду. Во всех своих действиях по отношению к Куроо он был невозмутим. Казалось, что Ойкаву вообще ничего не смущало; за редким исключением можно было заметить, что иногда он всё же грустил, но мигом надевал маску непроницаемости, как только понимал, что дал слабину. Не часто, но иногда возникали конфликты. На фоне того, что Тетсуро пытался его уговорить уйти, а Тоору от собственного бессилия повышал на него голос, требуя, чтобы тот включил мозги и перестал себя убивать. Хотя сам прекрасно понимал, что это фактически невозможно. Болезнь отчаянно прогрессировала, врачи разводили руками, строя скорбные физиономии, а они просто пытались не зацикливаться на этом. И если совсем уж честно, даже не смотря на тот риск, что Тетсуро может умереть в любой момент, они были счастливы. Умудрялись ценить те моменты, которые были между ними, и не переставали поддерживать друг друга. И да, не смотря на тяжёлое состояние, Куроо не упускал возможности подбадривать Ойкаву, прекрасно видя, насколько тяжко ему в том числе. — Тебе действительно не жаль потраченного времени? — осведомился Тетсу, выгибаясь от жарких поцелуев в живот. — Нашёл, когда об этом говорить, — ухмыльнулся Тоору. — Я не трачу ничего, понятно? Меня всё устраивает, за исключением того факта, что тебе хреново. — Лучше бы я любил тебя, — дрожащим голосом произнёс он. — Нет, умоляю, заткнись! Я и без того держусь из последних сил! — почти что выкрикнул Ойкава, незамедлительно начав целовать Тетсуро. — Не смей, я не хочу быть слабым, когда тебе тяжело, — прошептал он в губы Куроо. — И что же ты тогда хочешь? — украдкой сморгнув подступившие слёзы, Тетсу оттянул волосы на затылке Тоору, вынуждая его отклонить голову назад, и провёл языком по подбородку. — Впрочем, я тебя даже спрашивать не буду. — Вот этого и хочу. Опираясь спиной о стену, он удерживал бёдра Ойкавы, самостоятельно давая ритм, разрывая поцелуи только для того, чтобы откашляться и выплюнуть очередную порцию лепестков. Куроо забывался в нём, переставал обращать внимание на постоянную боль в лёгких, наслаждался каждым стоном — своим и его — и глубоко в душе молился, чтобы этот раз не стал последним. Он не любил Тоору, но был привязан к нему. А Тоору не любил его, но больше всего на свете хотел, чтобы Тетсуро не умирал. — Перестань, — улыбнулся Тетсу, смахивая непрошенную слезу со щеки Ойкавы. — Я ещё жив. — Чёрт, я не могу, — Тоору остановился, уткнувшись носом в его шею. — Давай, наверное, спать, — промурлыкал он. — О, да вот ещё. Сейчас я тебе за нытьё устрою, — Куроо качнул бёдрами, ухватив его за горло и сдавив пальцы. — Начинай стонать, не зли меня, — второй ладонью он сжал талию Ойкавы, начав его насаживать на себя в такт своим движениям. Как бы ни было больно, как не душила обида, они оба умели в один момент поддаться волне страсти и в одно мгновение захлебнуться в этом наваждении. Всё отходило на задний план, когда они выкрикивали имена один одного, бессовестно царапая спины и оставляя отметины от зубов на плечах друг друга. Тоору выгнулся, сладостно застонав, и сжал ягодицы, чувствуя, как кончает Тетсуро. Откинув голову назад, он прикрыл глаза; всякий раз, когда Куроо стонал, по спине Ойкавы пробегали мурашки, а уши закладывало. Уже после душа оба лежали на кровати, прекратив дурачиться и обниматься. Больше всего Тоору ценил те моменты, когда болезнь Куроо немного отступала, делая его дыхание почти неслышным, и они просто молчали. Почти не думали ни о чём, отчаянно хватаясь за каждую секунду пьянящего спокойствия. И сейчас было настолько тихо, что в голове у Ойкавы мелькнула безумная мысль, быстро перерастающая в надежду. Он повернул голову, намереваясь спросить, какова вероятность, что Тетсуро если не уже, то хотя бы медленно перестаёт любить, как вдруг понял. Стало слишком тихо. — Нет-нет-нет! — завопил он, поняв, что Тетсу не дышит. — Да у тебя совесть есть?! Нашёл время умирать! — Ойкава растерялся, напрочь позабыв о том, что нужно делать в таких случаях. Секунды казались вечностью, пока он пытался заставить Куроо выкашлять застрявший комок лепестков. Он как мог сдавливал его, переворачивал, пытался сделать искусственное дыхание, но не помогало ничего. — Твою мать, живи! — Тоору, сцепив пальцы в замок, что было сил ударил его двумя руками в грудь. С громким кашлем изо рта Тетсуро посыпались лепестки, которые застряли в его горле, и Ойкава, не выдержав, разрыдался, осознавая, что только что чуть не потерял его. — Прости, я испугался до жути, — захлёбываясь слезами, он уткнулся лицом в ладони. — Прости, Тетсу-чан, я не хотел, чтобы ты видел… Не смотря на протесты, Тоору вызвал врача. Это не был обычный приступ, который можно было нейтрализовать дома, необходима была госпитализация. И когда об этом оповестили врачи, Куроо, едва удерживающийся в сознании, схватил за руку Ойкаву, тихо прошептав: — Останься со мной. Никогда прежде он не просил этого, всегда умолял уйти. Врачи не стали возражать, лишь напомнили, что за это нужно будет заплатить, и Тоору молча достал из заднего кармана кошелёк, протянув свою банковскую карту. Ойкава слабо улыбнулся, когда Тетсуро открыл глаза и подвинулся к краю больничной кровати. Расположившись рядом с ним, он тихо вздохнул, стоило Тетсу улечься головой ему на грудь, и, прижав его к себе покрепче, продолжил чтение. — Он спит, — тихо произнёс Тоору, когда вошла медсестра. — Мне нужно ввести ему лекарство, это делается через катетер, но я не дотянусь, если не разбудим его, — проговорила девушка, осторожно подходя к кровати. — Дайте шприц, — Ойкава ввёл белёсую жидкость с такой точностью, словно ему приходилось это делать не один раз в день, на протяжении нескольких лет уж точно. Он погладил по голове Куроо, сморщившегося от внезапной махинации, и чмокнул его в макушку. — Спи, всё хорошо. — Удивительно, как он только мог заболеть ханахаки, — медсестра поджала губы, глядя на них двоих. — Хотела бы я такую же любовь, как у вас… — Он любит не меня, — вымученно улыбнувшись, ответил Тоору. — А я вообще не люблю в принципе, — добавил он. — Вот такой парадокс. — Люби он вас, он бы никогда не заболел, — зачем-то сказала она и, часто заморгав, извинилась за это и поспешила прочь из палаты. — Она права, — хрипло пробормотал Тетсуро, слабо коснувшись губами шеи Ойкавы. — Прости меня… — Заткнись и спи, — стиснув зубы, прошипел он. Больше всего Тоору хотелось схватить Куроо за плечи и хорошенько тряхнуть его, чтобы вытрясти все лепестки, заполнившие его внутренние органы. Чтобы выбить эту чёртову любовь, которую так превозносят поэты из века в век, от которой нет ничего, кроме всепоглощающей боли. Ойкава был готов умолять, чтобы Тетсу уже переключился на него, лишь бы только он не умирал так мучительно и так медленно. Пока болезнь прогрессировала, отчего Тетсуро всё больше спал, постоянно чувствуя слабость, Тоору без остановки читал новые и старые исследования. Он уже знал, что ханахаки не прогрессирует, если заболевший получает достаточно заботы от предмета своего воздыхания. Ойкава не ревновал, он просто хотел, чтобы Куроо жил. Утром Тоору, увидев результаты анализов, не выдержал. Он закрыл глаза ладонью, безмолвно содрогаясь от подступивших слёз. Нужно было взять себя в руки, нельзя было в таком виде идти к Тетсуро. — Хорошо, если он протянет ещё месяц, — печально вздохнул врач. — Но… не сдавайтесь, сама болезнь — уже что-то нереальное, а учитывая ваши отношения, то и на чудо можно понадеяться. — О каком чуде может идти речь? — тон Ойкавы едва ли был дерзким, в голосе слышалась полная безнадёжность. — Куроо-сан уже прожил дольше, чем вообще мог, — пожал плечами врач. — По его состоянию, по всем признакам, он должен был умереть ещё полгода назад. У нас хранятся все его анализы, и уже тогда ему оставалось не больше трёх недель. Тоору хотел закрыть уши ладонями, хотел кричать от собственного бессилия. Он хотел прямо сейчас оказаться на месте Тетсуро и умирать вместо него. Тряхнув головой, он залпом осушил предложенный стакан воды и, переварив услышанное, взглянул на врача. — Извините, вы сказали… полгода? Стойте, подождите, этого быть не может, мы познакомились… впрочем, это не так важно, вы — доктор, вам ни к чему эти подробности. — Простите, что вклиниваюсь в разговор, — медсестра за ресепшеном невинно похлопала глазами, — но как раз эти подробности могут помочь в исследовании… Возможно, вы могли бы рассказать… Тоору вытянул шею, заглядывая в палату, и, убедившись, что Куроо крепко спит, кивнул на вопросительное выражение лица врача. За то время, пока он рассказывал, как чувствовал себя Тетсуро на протяжении этого времени, что они были вместе, он несколько раз срывался на слёзы, не единожды замолкал, потому что говорить было слишком трудно, и дважды порывался уйти из кабинета. С одной стороны это могло помочь другим несчастным, кто заболел ханахаки, а с другой — плевать Ойкава хотел на всех, его заботило только состояние Куроо. Особенно сейчас, когда осталось так мало времени. Раздался сигнал, Тоору, побелев, выскочил из кабинета врача. За те несколько секунд, пока он взглядом провожал сбегающихся медиков в палату, сердце чуть было не выскочило из груди. На негнущихся ногах он направился вслед за ними и, обнаружив, что это соседняя палата, чуть в обморок не упал от резкого облегчения. Свернувшись, Куроо лежал на кровати, хрипло дышал и выплёвывал лепестки фактически на каждом выдохе. Словно чувствуя, что это подходит Ойкава, он слабо улыбнулся, едва заметно дёрнув ладонью. — Я не хочу, чтобы ты видел, как я умираю, — еле слышно произнёс он. — Ты ещё будешь жить, — бесцветно, как всегда, сказал Тоору, подходя к нему. — Завтра поедем домой, я возьму отпуск… Я уволюсь к чёртовой матери. — Я всё равно умру, зачем? Зачем ты это делаешь?! — Тетсу шептал, но было ясно, что он пытается сорваться на крик. — Да мне плевать, когда ты умрёшь, — раздражённо рыкнул Ойкава, поправляя подушки. — Завтра, через месяц или через десять лет! Но я всё равно буду рядом, пока тебе от этого легче! — превозмогая желание уйти прочь, он склонился над Тетсуро и, выдохнув, прижался к его губам. — Я не оставлю тебя, Тетсу-чан, — договорил он после короткого поцелуя.***
Тоору уставился на таблетки, разбросанные по полу, и укоризненно вздохнул. — Я просто хотел, чтобы тебе было легче, — отмахнулся Тетсуро. — Какая разница, когда я… — Хоть раз я тебе сказал, что мне тяжело? Хоть один единственный раз я заикнулся об этом? — процедил он сквозь зубы. — Я рядом не из чувства долга, идиот. Всё выкашлял? Тетсу кивнул, подтянув колени к груди. Он облегчённо выдохнул, когда Ойкава, убрав лепестки, примостился рядом и обнял его со спины. — Я не люблю тебя, но очень дорожу тобой, — промурлыкал Тоору, поцеловав его в затылок. — И не хочу, чтоб ты умирал. Пожалуйста, Тетсуро, найди в себе силы разлюбить его… — Так глупо… камелии символизируют верность, преданность, а я никогда не был ему верен, — вздохнул он. — Наверное, ему они просто нравятся. Это так ведь работает? — Я всегда любил камелии, а он их ненавидел, — пожал плечами Куроо. — Он всегда ненавидел всё, что было связано со мной, а я зачем-то полюбил его. Почему мы не встретились раньше, Тоору? Почему я не полюбил тебя? — Прости меня, Тетсу-чан! Прости, что я ничего не могу сделать! — захлёбываясь в истерике, закричал он. Куроо закашлялся, прижимая к груди ладони Тоору, потому что тот не позволил повернуться. Тетсуро стиснул зубы; было невыносимо больно слышать, как рыдает Ойкава, ещё больнее, чем из-за треклятых цветов в лёгких. — Полюби меня, Тетсу-чан, — всхлипнул он, — а я научусь любить тебя, только не умирай, пожалуйста… я не хочу терять тебя. Превозмогая боль, наплевав на то, что может в любой момент начаться приступ, Куроо развернулся к нему лицом, так резко, как только мог, и с жадностью впился в губы Тоору. Тетсу целовал его, сдерживая кашель, пока это было возможно, тут же перехватив ладони, стремившиеся его оттолкнуть. Как же он хотел действительно полюбить его, даже если это никак не повлияло бы на исход. Просто хотя бы для того, чтобы Ойкава получил хоть немного чувств, которые он действительно заслуживал. Даже не смотря на то, что Тоору подскакивал каждые пятнадцать минут, проверяя, дышит ли Куроо, он умудрился выспаться. Дав слабину ночью, утром он снова надел маску непроницаемости. Всё было как всегда, только он больше не шутил на тему болезни, хотя Тетсуро этого до жути не хватало. Увлечённо листая новостную ленту, Ойкава потянулся за чашкой чая и, не отрывая взгляда от телефона, начал пить. Куроо, мирно дремавший под боком, подскочил, с ужасом глядя на закашлявшегося Тоору. — Просто подавился, — он демонстративно вытер тыльной стороной ладони мокрый подбородок. Откашляв несколько лепестков, Тетсу снова уткнулся лбом в рёбра Ойкавы. — Может, ты хочешь куда-нибудь сходить? — Да, в ботанический сад, — ехидно ответил Куроо, явно пользуясь тем, что драться с ним Тоору точно не станет за такие злые шуточки. — На самом деле я хочу лежать так, если это не сложно. Так не больно. — Перестань вести себя так, словно ты уже смирился. Тетсуро приподнял голову, намереваясь вывалить целую тысячу аргументов, почему он уже успел смириться, но, увидев взгляд, полный боли и отчаяния, тяжело вздохнул. Ойкава был прав: уже прошла неделя, как его выписали из больницы, а всё, что он делал — тонул в эгоистичной апатии. — Извини, — Тетсуро мягко поцеловал Тоору в плечо. — Я совершенно не думаю о тебе, больше так не буду. Немыслимым образом Куроо удалось взять себя в руки. Становилось хуже, приступы доходили до того, что он терял сознание, но Тетсу, даже не смотря на это, пытался жить. Порой приходилось превозмогать боль, чтобы провести день с Тоору так, как это следовало делать на протяжении полугода. В какой-то момент Ойкаве показалось, что болезнь снова замерла, что есть ещё немного времени, но так только казалось.***
Врач, приехавший на вызов, укоризненно покачал головой. — Я должен остаться, если он не поедет в больницу, — тихо произнёс он. — Возможно, вам стоит… — Сколько ему осталось? — Ойкаву знобило от переизбытка нервов. — До утра. Тоору закричал от бессилия и, схватив со стола чашку, швырнул её в стену. Он знал, что рано или поздно придётся прощаться, но глубоко в душе так надеялся на чудо. Он смахнул подступившие слёзы и дёрнул ручку, но дверь не поддалась. — Уходи, пожалуйста, — слабо прошептал Куроо. — Не могу, ты же знаешь! — Ойкава толкнул дверь сильнее. — Тетсуро! Открой! Из комнаты послышался кашель и глухой звук удара. Ворвавшись в комнату, Тоору бросился к упавшему Куроо, сгребая его в объятия. Кашель не прекращался, Тетсуро кричал от боли и выгибался, отчаянно цепляясь пальцами за плечи Ойкавы. Эти два часа были сродни аду, даже введённое лекарство, которое должно было облегчить страдания, ничуть не подействовало. Всякий раз, когда в горле застревал очередной ком лепестков, Тоору делал всё, чтобы Тетсу его выплюнул, хотя тот безмолвно умолял дать ему умереть. С каждым разом лепестков становилось всё больше; Куроо уже не открывал глаза, его хватка становилась всё слабее, дыхание — куда более тяжёлым и хриплым. — Сколько… ещё?.. — почти что беззвучно спросил он. — Ничтожно мало, — сквозь слёзы произнёс Тоору. — До утра. — Снова… — вяло улыбнувшись, Тетсуро зашёлся новым приступом кашля. У Ойкавы больше не было сил сдерживаться, он кричал, умоляя его дышать и не сдаваться. И ни разу, как бы ни было тяжело, у него даже мысли не возникло о том, чтобы всё закончилось как можно быстрее. Тоору бился в истерике, сжимая ослабшее тело, целовал холодеющие губы и судорожно стряхивал со щёк Тетсу свои собственные слёзы. — Тоору, — прошептал Куроо, с большим трудом подняв руку к его лицу. — Да?.. — он прижал ладонь к своей щеке и замер в ожидании слов. Ойкава уставился на Тетсуро, раскрыв рот от невозможности вдохнуть. На губах замерла лёгкая улыбка, только взгляд оказался пустым. С минуту он не мог пошевелиться, осознавая, что рука Куроо слишком тяжёлая, а сам он больше не дышит. — Сделайте что-нибудь! Пожалуйста! — надрывно крича, он прижимал к себе Тетсу, захлёбываясь в истерике. — Очнись! Открой глаза, умоляю! — Извините. Больше ничего нельзя сделать, Ойкава-сан. Он мёртв, — с глубоким сожалением в голосе произнёс врач и вышел из комнаты, чтобы вызвать бригаду.***
Почти месяц Тоору ни с кем не поддерживал связь, с большим трудом оправившись от потери. Слёз больше не было, словно все они вышли в ту ночь, когда умер Тетсуро. Вернувшись в свою квартиру, он первым делом занялся уборкой и, наткнувшись на жменю высохших лепестков, впервые улыбнулся. Он скучал по нему до безумия, понимая, что больше никогда не встретит человека, с которым будет интересно даже молчать. И винил себя за то, что дал обещание за несколько дней до смерти Тетсуро, что проживёт эту жизнь за них двоих — ярко и насыщенно. Раздался звонок в дверь, Тоору почти что нехотя открыл и, увидев на пороге Иваидзуми, изумлённо поднял брови. Они не виделись со дня похорон, а до этого встречались незадолго до переезда Тоору к Тетсуро. Иваидзуми отшутился лишь однажды, когда Ойкава рассказал, как познакомился с Тетсу, а когда узнал, что последний болен, не единожды предлагал свою помощь. — Если скажешь, что ты влюбился, то катись отсюда к чертям, — предупреждающе заявил он, наставив на Хаджиме указательный палец. — Я просто пришёл к тебе в гости. Но если ты против… — А, нет. Ты что, заходи, — Ойкава отошёл в сторону, давая Иваидзуми пройти. — Надеюсь, ты не голоден, а то я ещё не готовил ничего… На удивление, разговор шёл гладко и ровно, словно Тоору не пожирает чувство потери изнутри. Он отшучивался, рассказывал о планах на будущее, делился впечатлениями от прочитанной книги… правда, ни разу не упомянул Тетсуро за время их беседы. — Во что ты там играешь? — поинтересовался он, ставя две чашки чая на стол. — Викторина. Да твою мать! Опять неправильно, — ругнулся Хаджиме, — я с утра не могу пройти уровень из десяти вопросов, — пояснил он, почему чуть было не швырнул телефон на пол. — Я могу помочь, — пожал плечами Тоору. Иваидзуми, кажется, просиял, когда вышел на новый уровень. А потом, когда ещё двадцать вопросов было пройдено, был готов танцевать от радости. — А-а-а, я забыл, забыл! Когда будет самая длинная ночь в году?! — запрыгав на стуле от нетерпения, затараторил он. — Прости, я не расслышал вопроса, — Ойкава повернулся к нему, часто заморгав. — Ну всё, время вышло… — Хаджиме тяжело вздохнул. — Тут был вопрос… когда будет самая длинная ночь в году? Тоору помрачнел в одно мгновение. Остекленевшим взглядом он посмотрел на Иваидзуми и, отпив чай, севшим голосом сказал: — Их уже было две. Длиннее больше никогда не будет. — Мне казалось, что это связано что-то с солнцестоянием, я… — Хаджиме испуганно посмотрел на него, медленно осознавая, о чём говорит Тоору. — Прости, пожалуйста, я не хотел напоминать. — Первой была та ночь, когда мы познакомились с ним, — слабо улыбнулся Ойкава. — А второй та, когда Тетсуро умирал у меня на руках, — он уткнулся лицом в ладони, пряча увлажнившиеся глаза. Подавившись чаем, он большим трудом смог вдохнуть побольше воздуха, чтобы хорошенько прокашляться. — Вот это ирония, Ива-чан, — он нервно рассмеялся, почувствовав знакомый привкус во рту. — Тетсуро всегда любил камелии, — горько улыбнувшись, Ойкава выплюнул на руку несколько алых лепестков.