disintegration // разрушение

Ремус проснулся от приглушенных, сердитых голосов. Ему потребовалось мгновение, чтобы вздохнуть и понять, где он находится — даже после трех ночей здесь. Гостевая спальня Сириуса казалась еще более пугающей по утрам, когда солнце пробивалось сквозь шторы, но в основном все вокруг было затенено, освещение в лучшем случае становилось тусклым — вещи казались больше, темнее. Он перевернулся на бок, включил лампу, заливая комнату теплым светом, и откинулся на подушку. Все, что он слышал, рассеялось — не было никаких звуков, кроме шальной машины, ревущей снаружи, и птиц, скорее всего, сидевших на линиях электропередач за его окном. Его глаза закрылись. И тут же открылась снова. Да, это были голоса — приглушенные и сердитые, как он недавно понял. Они были сдавлены, и децибел продолжал то расти, то падать, будто они периодически осознавали нарастающий шум, а затем становились слишком переполнены эмоциями, чтобы обращать на это внимание. Он соскочил с кровати, потирая глаза от остатков сна, и встал. На задней стороне двери висела одна из его толстовок. Он схватил ее и бесшумно натянул, а затем, чувствуя, как его охватывает нервозность, повернул ручку двери и распахнул ее. В коридоре было темно; отсутствие окон компенсировалось настенными светильниками, но половина из них каким-то образом погасла за ночь, и поэтому в темноте, даже несмотря на ремонт Сириуса, он выглядел удивительно похожим на готический интерьер, который можно было бы ожидать. И Ремус видел много «домов с привидениями» в свое время, много английских готических вилл, много немецких особняков, где паутины висели на стенах, как рождественские украшения; и такой старый дом, как те, приобретает своего рода... чувствительность к этому. Он сделал шаг, половица скрипнула, и на мгновение ничто не могло убедить его, что он не в одном из тех мест; ищет упыря. Ждет нападения призрака. Он был там, где скрип половиц говорит с ним. Где свист ветра сквозь изоляцию, настолько старую, что уже сломанную, рассказывает историю. И это было все, о чем он мог думать, серьезно, пока добирался до конца коридора, и он заколебался, держась подальше от света, обхватив рукой стену, что выходит на открытую планировку этажа, прислушиваясь к голосам, раздающимся вверх и вниз по стенам. Голоса доносились из гостиной. Теперь он прекрасно их слышал, наряду с суетой Манхэттена и потрескиванием огня в настенном светильнике рядом с ним. На вкус это было немного похоже на спасение. — ...это не то, во что ты можешь просто... просто влезть в одиночку, Сириус... — Почему нет? — голос Сириуса прозвучал резко и холодно, как лед на фоне конденсата высоких, зияющих окон. — Они могут учуять крупную операцию за много миль. Таким образом мы сможем держать их в напряжении... — Да ты себя слышишь? — прошипел в ответ голос Джеймса, пронизанный одновременно недоверием и недоумением. — Как ты можешь даже думать, что нам сейчас не нужна численная мощь? Прошлой ночью они нашли целый ковен, Сириус. Они становятся небрежными — ты знаешь, что это значит. — Но они еще не сосредоточились, — ответил Сириус со странным самодовольством в голосе. — Они все еще распространены по всему Восточному побережью. Они еще месяцы не соберутся. Мы можем вытащить их по отдельности, одного за другим, разделить их. — Мы могли бы сделать это в два раза быстрее, если бы ты просто позвал их. — Я не вижу... — Нет, — голос Джеймса не мог быть еще холоднее, даже если бы он попытался. — Это не... ты ведешь себя эгоистично, Сириус. Ты ведешь себя эгоистично. — Я не... — Да, ведешь. Ты ведешь себя глупо, потому что все это слишком похоже на пятидесятые, и это пугает тебя. — Да, пятидесятые, когда мы потеряли... — Я знаю, что мы, блять, потеряли! — чуть не закричал Джеймс, грохнув фарфором по столу, который Ремус не мог видеть. — Ты думаешь, меня это не преследует? Неужели ты настолько поглощен собой, чтобы думать, что ты единственный человек, который чувствует ебаную вину за все, что мы тогда потеряли?! — Конечно, нет, ты, ебаный мудила, если бы ты только послушал... — Это убьет нас. Это убьет его, Сириус. Из-за твоей глупости убьют нас всех. Это ебаная самоубийственная миссия. На мгновение стало очень тихо — за исключением того, что тишина все еще была напряженной, будто подпирающая стены. Воздух гудел от энергии; а потом внезапно это исчезло. Целую минуту никто из них не произносил ни слова, и Ремус почувствовал, как холодная вода залила ему уши. — Ремус? Спускайся, пожалуйста. Он непроизвольно ахнул — действительно глупо, потому что это был только вопрос времени, когда они учуют его — и услышал, как Сириус прочистил горло, услышал, как он снова заговорил: — Ремус, я слышу твое дыхание, — пауза. — Или... его отсутствие. Сделай вдох, пожалуйста, я не хочу, чтобы ты упал в обморок и залил кровью мой ковер. Он усмехнулся себе под нос, намеренно, чтобы Сириус мог это услышать, и вышел на свет. Сириус и Джеймс были направлены, возможно, под углом 45 градусов от балюстрады, поэтому он не мог их видеть, пока не сделал несколько шагов по лестничной площадке — он свернул, как только увидел голову Сириуса, повернул налево и спустился по лестнице, чувствуя многое; странно, но самым заметным было то, что он довольно стыдился своих потрепанных пижамных штанов и босых ног. Они стояли посреди гостиной: Сириус ближе к графину, а задняя сторона колен Джеймса почти касалась края кофейного столика. Лицо Сириуса было собранным, как и, казалось, всегда — Джеймс, по-видимому, был тем, кому было труднее скрывать свои эмоции. Его лицо было каменным. Ремус рухнул на диван так небрежно, как только мог, одной частью не желая вставать между этой странной ледяной размолвкой, которая была у этих двоих, а другой — желая выглядеть как можно более непринужденно (играй, пока не поверишь, или какое там глупое высказывание). Сириус уставился на него. — Собираешься спросить? Ремус моргнул. — Что? — Я не слышал тебя, но я тебя знаю. Ты стоял там достаточно долго, чтобы захотеть спросить. Так вперед. Это было похоже на тест, и Ремус порылся в своем мозгу, чтобы найти правильный ответ; надеясь, что он уже достаточно понял Сириуса, но зная, что в действительности он не понимал его вообще. — Э-э... ну. Тебе нужно, чтобы я оспорил все эти... ваши разногласия, или? Джеймс издал стон и рухнул в кресло по диагонали к нему, положив голову на одну руку, другой указывая на Сириуса. — Твой дружок ведет себя как упрямый засранец. — Джеймс... — Мой дружок? — Он отказывается просить о любой помощи! — воскликнул Джеймс. — Чертов мученик. — Все не так. — Я знаю, что все не так, — с горечью сказал Джеймс, прищурив глаза. — Я давал тебе преимущество для сомнения в том, что ты мученик. Ты сам все испортил, вот и все, молодец. Чертов трус. И, конечно, Ремус и сам был так же груб с Сириусом раньше, но у него было странное чувство, что от Джеймса такие слова задевали гораздо сильнее. Сириус повернулся к нему. — Окей, — сказал он деловито, будто вовсе не слышал, что сказал Джеймс. — Последние пять лет. Что у тебя? — Что? — Ты же просматривал записи об убийствах? Конечно, он, блять, просматривал. — Да, они в папке... Сириус одарил его абсолютно фальшивой улыбкой. — Иди за мной. Он мгновенно пересек комнату, шагая в человеческом темпе, который все еще был смехотворно быстрым, даже с длинными ногами Ремуса — он задумался, поднимаясь и ударившись ногой об угол кофейного столика и игнорируя хихиканье, исходившее от Джеймса, будет ли он вот так вечно блуждать в своей непредсказуемости. (Он даже не остановился, чтобы осознать абсурдность концепции вечности с Сириусом Блэком. Последние восемь лет сами по себе казались двумя жизнями.) Сириус повел его по коридору в другую часть квартиры, туда, где находились жилые помещения. Они миновали несколько закрытых дверей, несколько открытых закутков и ниш и одну открытую дверь, обнажающую теплый маленький кабинет, в который Ремус действительно хотел бы попасть, но его утащили, прежде чем он смог хотя бы вникнуть в интерьер. Сириус, наконец, остановился перед закрытой дверью, открыл ее и наклонил голову в жесте «ты первый». Ремус вошел и ахнул. Это была, более или менее, оружейная — как минимум около половины, а другая половина — кабинет. Возможно, раз в несколько недель она освещалась луной как конференц-зал — в ней была энергия всех трех. Она была большой, в ней немного не хватало окон (что логично), но это компенсировало электрическое освещение; она немного напоминала оружейную комнату самого Ремуса у него дома, где на стене висели автоматы, ножи лежали в подставках. Мачете, мечи, кастеты, пистолеты. Набор ящиков, который на первый взгляд казался продолжением оружейного угла, был завален множеством маленьких бутылочек, пробирок, стаканов и стеклянных ванночек с веществами, которые Ремус не мог определить на глаз. Он мог только догадываться, что внутри было то же самое. Там был большой стол, один из тех, со стеклом на подставках, под которое можно было что-то подсунуть — под ним была карта Северной Америки, карта Европы. Ручки, бумага — все выглядело так, словно комнату наспех прибрали, но тем не менее в ней жили. Когда он повернулся в другую сторону комнаты (два дорогих на вид компьютера, подключенных к стенам, спиной друг к другу), он заметил три коробки в ряд. Из одной из них торчала одна из винтовок Ремуса. — Мои вещи? — Марлин притащила все это, — сказал Сириус, прислонившись к двери. Ремус уже рылся в своих вещах. — И распределила по разным категориям. Она такая удобная. Ремус кивнул, решив это для себя. В самом дальнем ящике слева лежали все его бумаги: полицейские файлы, что ему прислал Дамблдор, связанные с теми, что он обнаружил самостоятельно, и несколько файлов, которые он, к сожалению, украл из библиотеки (но он собирался в конце концов вернуть их, так что все нормально). — Это все, что пока есть, — сказал Ремус, вытаскивая довольно толстую папку из коробки и швыряя ее на стол. Сириус метнулся, чтобы взглянуть, пока выуживал свой ноутбук из коробки, в которую Марлин, очевидно, запихнула все технологии, что смогла найти. Его рука проплыла сквозь бесконечное количество мобильных телефонов. — По какому принципу организовано? — заинтересованно спросил Сириус; Ремус поставил свой ноутбук рядом, открыл крышку и включил, прежде чем оттолкнуть руку Сириуса и открыть папку. — По секциям, — объяснил он, когда тема Windows зазвенела на его ноутбуке. — Смотри, начало — это материал, который мне прислал штаб, когда я взялся за дело. — Толще, чем я думал, — заметил Сириус, и Ремус чуть не рассмеялся, удовольствовавшись кривой улыбкой, глядя на того снизу вверх. — В отличие от того, каким я его получил, — сказал он. — Они ни хрена не знают. Я просмотрел все убийства и пропажи во всех пяти районах с 1 января две тысячи шестнадцатого, как ты сказал, и нашел нихерово так больше, чем они. И... ну в смысле, они даже не пошли дальше. — А ты пошел? — Весь путь до Восточного побережья. Сириус моргнул. — Я не просил тебя об этом. Ремус приподнял бровь, и у него вырвался незапланированный смешок. — А когда я делал то, о чем ты меня просил? — Для начала, когда я вообще просил тебя о чем-нибудь? Ремус поджал губы. Скрестил руки на груди, и это вышло более игриво, чем он намеревался. — Хэмпшир. Около шести лет назад. Я охотился на стаю оборотней, которая укусила маленького ребенка молодой матери, а ты пошел за мной в лес. Помнится мне, ты просил, гм, «просто сдохнуть уже», и, как можешь заметить, — он поднял свободную руку, чтобы процвести с оттенком драматизма, — я этого не сделал. Сириус очень очевидно изо всех сил старался не рассмеяться. — Значит, ты помнишь это, — в конце концов ответил он низким тоном, определенно не скрывающего юмора, как он думал. — Но не помнишь Германию? Ремус приподнял бровь. — Дело Банши около полутора лет назад, — продолжил Сириус. — Когда ты загнал меня в угол в вестибюле отеля, в котором я остановился? И я попросил тебя уйти, а ты — ты не поверишь — ушел? — О, заткнись, я и без тебя тогда уже почти ушел, — сказал Ремус, закатывая глаза, и Сириус ухмыльнулся. — Два шага назад — это не почти ушел, Ремус. Два шага назад — это инстинкт самосохранения. — Инстинкт самосохранения? Он поднял брови и ухмыльнулся той гребаной ухмылкой, которую так ненавидел Ремус. — Думаю, тогда на мне тоже была белая рубашка. Ремус внутренне застонал. — Пошел нахуй, — сказал он, возвращаясь к своим файлам и — в полном предательстве своего тела здравому уму — слегка усмехнувшись. — Да, только если на... — Итак, — сказал Ремус — слишком громко, чтобы перекричать его. Сириус поджал губы, но он видел, как они изогнулись вверх. — На чем мы остановились? Файлы. Схема на Восточном побережье. Очевидный вампирский след, который бюро просто не обнаружило... — Потому что они идиоты. — Потому что они не осознают всей серьезности ситуации, разумеется, — сказал Ремус, автоматически вставая на их защиту. — Как и я до вчерашнего дня. Сириус замолчал, и он сразу же пожалел о том, что вообще упомянул о существовании вчера. Он прочистил горло. — Или, — осторожно сказал он, — может просто потому, что я лучший охотник на вампиров, что у них есть. Он осторожно посмотрел на Сириуса из-под ресниц и увидел странное выражение на его лице. Они встретились взглядами, и это превратилось в нечто вроде восхищения. Он улыбнулся, едва заметно, но все же. — Поэтому ты здесь, — тихо сказал он и, прежде чем Ремус успел ответить, прочистил горло и наклонил голову к пачке бумаги в своих руках. — Хорошо, тогда что это? Давай. Выкладывай, охотник. Ремус закатил глаза, но придвинул свой стул ближе к столу. — Итак, секции, — сказал он, открывая папку, отделяя меньше десятой части содержимого и держа ее в руках. — Это файлы штаба, о которых я говорил, — он перевернул чуть больший кусок и подержал его. — Это то, в чем я почти уверен, — третий и последний. — То, в чем я не так уверен. Дальше вторые два разделяются на собственные подразделы с фактическим содержанием — убийства, пропавшие и прочее. Потом они подразделяются еще дальше на, э-э, убийства вампиров и убийства людей. Сириус откинулся назад, чтобы посмотреть на него; это движение заставило Ремуса замолчать и посмотреть в ответ. Его брови были приподняты. — Ты знал, что они убивали ковены? Ремус моргнул. — Ну да, — сказал он, словно это было очевидно. — Выяснил. В смысле, они, конечно, спорадичны — достаточно, чтобы сбить их со следа, — но там так много массовых обезглавливаний, пролетающих без подозрений. О-о, к слову... — он пролистал свои файлы, пока не нашел один выделяющийся. — У них, в частности, есть еще цветовая маркировка. Типа, зеленый — для публичных сообщений об убийствах, розовый — для сокрытия правительством. И, — тут он слегка посмеялся над некомпетентностью правительства, — там тааак много розового. Очевидно, что след жестоких массовых убийств по всему Восточному побережью, когда у ФБР даже нет подобия первой зацепки, немного сложно выложить в СМИ, не так ли? Его глаза метнулись к Сириусу, и тот наблюдал за ним с улыбкой. — Так и есть, — сказал он, резко кивнув. — Как, черт возьми, ты все это раздобыл? — У меня есть доступ через брандмауэр полицейского управления каждого крупного города от штата Мэн до Южной Каролины. — Когда, черт возьми, ты все это раздобыл? — спросил Сириус, и если первый вопрос был несколько самодовольным, то этот, казалось, был пронизан искренним недоверием. Ремус на минуту запнулся. Он пожал плечами. — У меня был выходной. Сириус уставился на него. Он дважды моргнул, а затем расхохотался. — Что? — потребовал Ремус. — Что смешного? — Ничего, я... — Сириус покачал головой. Провел руками по лицу, а когда опустил их, то выглядел довольным. — Просто каждый раз, когда я начинаю сомневаться в тебе, ты делаешь что-то, что заставляет меня сожалеть даже о том, что я подумал об этом. Ремус приподнял бровь. — Ты сомневаешься во мне? — Больше нет, — сказал Сириус. — Не стоит недооценивать Ремуса Люпина. Я узнал это на собственном горьком опыте. Ремус прикусил внутреннюю часть губы так сильно, что был уверен, что сейчас у него пойдет кровь, и ему пришлось отвернуться. — Ладно, — сказал Сириус, окруженный какой-то суетой. — Сколько ковенов они уже уничтожили? Ремус моргнул — странно чувствуя, что он снова на тренировке и его допрашивает Грюм — и небольшая его часть поняла, что это был какой-то странный тест. Сириус испытывал его. Этот маленький ублюдок пытался его поймать. Он не колебался. — Семнадцать. Сириус замурлыкал в противоречии. — Восемнадцать. — Что? Где? Он просто ухмыльнулся ему, и Ремус почувствовал, как его охватывает знакомое раздражение, что он испытывал в течение восьми лет. — Где, Сириус, — сказал он, позволяя своим чертам превратиться в холодный блеск, и тот рассмеялся. — Сиракузы, — сказал он с легкостью. — Два года назад, в декабре. — Нет, — медленно сказал Ремус. — На северных штатах у Нью-Йорка все в одной системе. Я бы заметил. — Нет, если бы это не было очевидным ковеном, — сказал Сириус. — Пять вампиров. Они жили с четырьмя людьми. Все девять погибли, все в результате простого пожара. И Ремус вспомнил. — Я изучал это... — У вампиров были приемные родители, — продолжил Сириус. — Семьи. Алиби. Они внедрились в человеческое общество лучше, чем я когда-либо видел у любого вампира, но в конце концов их все равно обнаружили. Ремус глубоко вздохнул сквозь зубы. Сириус несколько раз постучал пальцем по столу. — Но я сомневаюсь, что ковены были твоим мотиватором, — тихо сказал Сириус, переходя к новой теме. Ремус посмотрел на него, и тот кивнул в сторону папки. — Расскажи кратко о человеческих убийствах. Чувствую, их труднее определить. — Нет, если знаешь, куда смотришь, — тихо сказал Ремус. Он пролистал страницы, откладывая раздел за разделом в сторону. — Видишь ли, ковены были тем местом, с которого я начал. Очевидно, сначала я не понял, что они вампиры — я думал, они просто ярко убивают, — но как только я понял, было проще всего сначала определить ковены, а затем просканировать окрестности на предмет убийств в течение четырех недель. Они не задерживаются надолго, но этого было достаточно. — Достаточно? — Чтобы установить закономерность, — сказал он. Он указал на титульный лист раздела «Убийства людей», а затем запустил в него большой палец и перелистнул к разделу «Пропавшие». — Кажется, они идут рука об руку. Сириус нахмурился. Он задумчиво поджал губы, и Ремус понял, что у него что-то есть. Он бы солгал, если бы сказал, что не был немного горд. — Пример? Файлы располагались в хронологическом порядке, так что сделать это было нетрудно. — Эми Сполдинг, — сказал он, указывая на фотографию молодой блондинки. — Хартфорд, штат Коннектикут, семь лет назад. Тело найдено изуродованным и выброшенным в мусорный контейнер — что, честно говоря, является ужасным этикетом для готического общества чистокровок, но знаешь... Сириус тихо рассмеялся, и уголок губ Ремуса приподнялся, когда он поднял большой палец и легко перешел к другому разделу. — Дэвид Донахью, — сказал он, указывая на фотографию лысеющего мужчины средних лет с растрепанной бородой. — Хартфорд, штат Коннектикут, семь лет назад. Пропал в ту же ночь, когда произошла смерть Эми, хотя ее нашли только два дня спустя. — Так ты думаешь... Они одного убивают, одного забирают? — Не обязательно, — сказал Ремус. — Иногда они убивают нескольких, а забирают одного. Иногда они убивают одного и забирают нескольких. Иногда они даже не сходятся — корреляция где-то на 80% — и, кроме Нью-Йорка, это только один раз в городе. — Тогда какова твоя теория? — спросил Сириус, придвигая к себе папку, чтобы пролистать досье Дэвида Донахью. Ремус прищелкнул языком. — Я думаю, они охотятся, — медленно сказал он, — для большего, чем просто еда. Сириус поднял на него глаза. — Для подкрепления. — Для рабов, — сказал Ремус. — Я не был полностью уверен до вчерашнего дня, когда ты рассказал нам о... о том, как они построили свою армию. О том, как они, по сути, промывали людям мозги — и посмотри... — его голос повышался от волнения по этому делу. Он взял папку у Сириуса и перевернул страницу. — Вся семья Дэвида Донахью погибла в автокатастрофе за три года до его исчезновения, — сказал Ремус. — Из за этого он в глубокой депрессии — что вполне понятно, — но... ну, это не единичный случай. 66% всех пропавших — по крайней мере из тех, кого я нашел — имеют какую-то трагическую предысторию или историю проблем с психическим здоровьем. И то, что ты сказал вчера вечером о скуке... — Они выбирают людей, которым, по их мнению, не для чего жить, — тихо закончил Сириус. Он вытащил файл и просмотрел его раз, другой. — Они... делают это систематически? — Само собой, некоторые не придерживаются, — пренебрежительно сказал Ремус. — Это может быть просто совпадением, но... Я имею в виду, они забрали троих из Балтимора, и у всех у них была пересекающаяся история в одном и том же реабилитационном центре. Это... это ужасно, но кажется слишком целенаправленным, чтобы быть совпадением, верно? — Боже, — пробормотал Сириус, постукивая указательным пальцем по столу с возросшей энергией. — Довериться Тому Реддлу, думать, что он — просветление, в котором нуждается каждый в своей жизни. Ебаная Мессия или что-то в этом роде. Как раз тогда, когда я думаю, что хуже уже быть не может... Сириус взволнованно резко провел руками по лицу, и Ремус внимательно наблюдал за ним. Он сделал глубокий вдох. — Итак, мы думаем, что они создают армию? — медленно спросил он, и Сириус покачал головой. — Нет. Не армию. Они создают роботов, — сказал он. Он откинулся на спинку стула и посмотрел на Ремуса. — Они создают подкрепление. Бессмысленную защиту. Им наплевать на драку — они не хотят драться за свою корону. Они хотят победить конкурентов, как убийцы, пока не получат корону по умолчанию. — Это кажется... — он слегка поджал губы. — Ленивым. И Сириус рассмеялся. Закрыл глаза и вытянул руки над головой, и Ремус обнаружил, что тоже смеется. — Они и есть ленивые, — сказал он. — Они находят славу в своей врожденной природе. Даже по прошествии всех этих лет они думают, что их заявленного «превосходства» достаточно. Они обманули себя, думая, что мир должен склониться перед ними, а мы, блять, не собираемся этого делать. По спине Ремуса пробежал холодок. Устроившись у него в животе, спиралью прошел по внутренностям, корни трепета пробежали по горлу и вызвали улыбку на его лице. Сириус приподнял бровь. — Что? — Ничего, — быстро сказал Ремус, возвращаясь к своему файлу. — Вообще ничего. Сириус уставился на него на мгновение, но Ремус стоял на своем, пока он снова не наклонился вперед и не пошарил по столу. Ремус прочистил горло и переключился на подраздел, посвященный Нью-Йорку. — Итак, поскольку Нью-Йорк был своего рода эпицентром, я, очевидно, начал с него, да, — сказал он, возвращаясь к делу. — Я имею в виду, здесь в десять раз больше убийств и похищений, чем где-либо еще. — Лучшая питательная среда, наверное, — пробормотал Сириус и кивнул. — Я тут две вещи прояснить хотел, — сказал он. — Во-первых, в течение года или около того в медицинском центре Колумбии «Ирвинг» происходило что-то странное. — Странное в каком смысле? — Они прикрывают всякую херню, — сказал Ремус. — В смысле, очевидно, что большинство вампирских убийств с оставленным телом покрывается в той или иной форме, потому что так-то нет вкладки «Причина смерти: нежить», но вот тут что-то странное. Сообщения о смерти, поступающие оттуда, настолько притянуты за уши по сравнению с полицейскими отчетами, которые, между прочим, являются частными, даже для меня; мне пришлось взломать их мейнфрейм там. Не уверен, является ли это нарушением полномочий, предоставленных нам правительством, или чем-то большим, но я бы не удивился, если бы они пытались не допустить нас... — Приведи пример, — снова сказал Сириус, постукивая по файлу. — Что они постановляют, чтобы скрыть их? — В основном суициды, — автоматически сказал Ремус, подтягивая папку к себе и оживленно листая. — И ты уверен, что это не так? — Да, смотри, — сказал он, вытаскивая файл, который взял из базы данных полиции Нью-Йорка, прикрепленный к копии отчета коронера. Там были фотографии. — Мария Барбьери, двадцать четыре года, убита всего два месяца назад. Ее смерть была признана самоубийством в результате селфхарма. Посмотри на это. Это не селфхарм. Образы были ужасны. Кожа на ее правой руке была разрезана и разорвана, как заусенец, но на левой были более очевидны укусы вампира — и на той стороне их было три. Они тянулись вверх по руке до плеча, заканчиваясь на шее; и это было неоспоримо. У Ремуса не было другого правдоподобного объяснения, хотя он полагал, что просто не знал другого способа мышления. Сириус выглядел задумчивым. — Где работает Лили? — «Пресвитерианин» в Бруклине. Ездит туда. Ты думаешь, это стоит того, чтобы разобраться? — Я думаю, что если это скрывается с определенной целью, и это происходит только в течение года, то это означает, что они хотят продлить свое пребывание в городе, — медленно сказал Сириус. — А это значит, что они централизуются. Если кто-то там и находится, он находится с определенной целью, и нам нужно выяснить, какова эта цель. — Окей, тогда мы можем последовать зацепке, — сказал Ремус, записывая это. — Я могу спросить Лили, есть ли у нее какие-нибудь связи. — А что за вторая вещь? Ремус на мгновение замолчал, прежде чем вспомнил. Он облизнул губы и на мгновение огляделся. — Ты называешь это место убежищем, верно? — В некотором роде, — сказал он. — В городе не так много ковенов — большинство вампиров здесь одиночки или пары, путешествующие вместе. Наверное, это наш собственный тип централизации. — И как тебе удалось держать их подальше? — спросил он. — Я имею в виду, если они хотят избавиться от полукровок, это место, по сути, шведский стол? — Ну, у нас есть обереги, — сказал Сириус. — Чтобы уберечься от нечистых намерений. Но вообще-то я... Ну, нет. Они просто еще не бросили нам вызов. Я понятия не имею, почему. Ремус моргнул, и это, казалось, пришло к нему так легко. Это казалось самой очевидной вещью в мире. — Они боятся тебя, — тупо сказал он. Сириус поднял брови. — Они — что? — Ты оторвал гребаную челюсть Тому Реддлу, — сказал он, и рот Сириуса слегка приоткрылся. — Они боятся тебя, Сириус. — Джеймс сказал тебе это? — Они хотят держаться подальше от твоего радара. По крайней мере, пока у них не будет достаточно роботов-подкреплений, чтобы обеспечить их безопасность... — Когда, мать твою, он сказал тебе это? — Прошлой ночью, — пренебрежительно сказал Ремус. — И руку тоже оторвал, да, блин, ахуенно... — лицо Сириуса смягчилось. — Ты отправил его в спячку на семьдесят гребаных лет. Еще семидесяти они не хотят. Я полагаю, они не знают, что ты следил за ними, верно? Сириус выглядел совершенно ошарашенным. — Ну, наверное, нет? Большинство моих глаз за последние несколько лет были обращены на вампиров, которые живут здесь и делают мне одолжение. Я пришел за тобой только тогда, когда они начали свирепствовать в последние пару месяцев или типа того. — И это наша часть вечеринки, — закончил Ремус. — Тот факт, что они не атаковали, означает, что у них недостаточно подкрепления, чтобы чувствовать себя комфортно при этом. И с этой информацией мы сможем напасть на них. — Как мы это сделаем? — спросил Сириус, и Ремус позволил своему рту закрыться. Позволил легкой улыбке появиться на его радостном лице. — Ты рассказываешь мне все, что заметили твои «глаза», — сказал он. — И мы придумаем, как убить этих ублюдков. Сириус моргнул, глядя на него, а затем широкая плутоватая улыбка появилась на его лице. — Так точно, капитан, — сказал он, и они принялись за работу. *** Ремус был в Нью-Йорке два дня (три, если считать ночь, когда они приехали), но сегодня, честно говоря, чувствовал себя как в первый. После вчерашнего провала (они определенно должны были начать должным образом работать над делом до драматического ухода Сириуса) и перегрузки информацией со вчерашнего вечера о войне 1959 года, казалось, что было бы правильно подождать нового дня, чтобы хотя бы попытаться понять ту херню, в которую он вляпался. Знание, что Сириус был Чистокровным, действительно укрепило все для Ремуса — он моргнул и обнаружил, что находится слишком близко к действию, так близко, что он пылал, так далеко, что не мог сказать, в какую сторону был взлет; и, честно говоря, экспромт казался его единственным вариантом, поэтому он начал. Он очень быстро выяснил после своего опроса, в ходе которого Сириус впитал его информацию и сообщил свои собственные сведения, что сам вампир был вовлечен в это дело так же, как и он, и гораздо дольше, чем он предполагал. А потом Ремус ущипнул себя, и в его голове зазвенело ошеломляющее ну конечно. Это был его наезд. Это было чувство вины, которое, как знал Ремус, пробирало его до костей. Он не пытался двигаться дальше, забыть то, что случилось в первый раз, ни на секунду. Он выжидал своего часа. Ждал второго раунда. Это он был тем, кто покончил с этим в первый раз, и это он будет тем, кто покончит с этим во второй, и Ремус был полнейшим идиотом, раз даже допускал мысль, что он не вложил в это свое сердце и душу. Что дело не будет процветать под его руководством. И так продолжалось в течение всего дня, когда они принесли таблицы, картинки, графики и гребаную доску снизу, которая теперь была заполнена небрежно нацарапанными заметками одним с беспорядочными каракулями и одним прекрасным почерком. А работа над делом всегда вызывала у Ремуса трепет. Он всегда думал, что это немного похоже на математику; тем, что все имеет фиксированный конец, все является проблемой, которую нужно решить. Головоломкой, которую нужно разгадать. Гипотезой, с которой нужно экспериментировать. Макгонагалл однажды, во время визита из Вашингтонского бюро, сказала Ремусу, что он был идеальным типом для охотника. Проницательным. Сообразительным, метким, хитрым и бесстрашным. Ее поддержка никогда не была заметной, но она была, и он всегда любил ее (по крайней мере, как систему поддержки) больше, чем Грюма. Грюм... Грюм вообще делал ему комплименты? Однажды он сказал, что Ремус был «безмозглым, кроме как на поле боя», и это, вероятно, было самое близкое к комплименту, что он когда-либо получал — он с радостью приветствовал это. Вся его жизнь была охотой; зачем ему быть умным где-то еще? Еще одна наивность, предположил Ремус, проходя через Чарльстон, полицейскую базу данных Вирджинии, следуя за зацепкой, которую Сириус незаметно протащил через стол около двадцати минут назад. Ремус всегда отдавал слишком много себя охоте, потому что никогда не знал, где хранить излишки. Доркас вот гуляла, напивалась; ходила на свидания в причудливые маленькие пабы в Лондоне с девушкой с короткими розовыми волосами и татуировкой на ключице, и в итоге целовала ее сзади и так сильно засасывала татуировку, что казалось, будто она окрашена. Ремус... ладно, было бы ложью сказать, что он этого не делал, иногда, но гораздо реже, чем она или Мэри, или кто-либо из других стажеров, с которыми он спал в течение нескольких лет ученичества. Если подумать, он не думал о них месяцами — нет, годами. Он довольно сблизился с девушкой по имени Эллисон в последние дни их обучения — в последний раз он слышал, что она была в Германии, хотя это было, наверное, около шести лет назад, так что одному богу известно, где она сейчас. Остальные разбежались. Охота была либо в соло, либо фиксированной, и Ремус, Доркас и Мэри прекрасно подходили друг другу, большое спасибо. Но Доркас всегда умела сохранять баланс. Она ни в коем случае не была какой-то психически здоровой святошей — вообще-то она была довольно коварной и могла быть весьма манипулятивной; жестокой и неуправляемой; гневной и неумолимой. Она во многом напоминала Ремусу Лили, хотя в большинстве случаев они были полярными противоположностями. Казалось, все трое были тремя точками какого-то странного треугольника с углом в девяносто градусов. Лили внизу, сам угол. Безопасный, функциональный. Нормальный. Человек. Доркас — точка на вершине, прямо над ней: экстраординарная по своей работе и набору навыков, но все еще на линии Лили; функциональная и уравновешенная, экстраординарная личность, живущая экстраординарной жизнью и способная раскрывать не менее экстраординарные вещи. Не то чтобы Лили была менее экстраординарной, но то, с каким подтекстом этого слова Ремус описывал Доркас, было совсем другим. Скрытная. Безумная. Сверхъестественная подошло бы лучше всего, предположил он, хотя это не совсем соответствовало истине. А еще есть Мэри. Он предположил, что если Доркас, Лили и Ремус были тремя точками треугольника, то Мэри была всей внутренней частью. Она была затенением; она была тем, что делало все трехмерным, что спасало структуру от разрушения само по себе. Она была постоянной фигурой, достаточно сильной, чтобы постоять за себя — Ремус так долго настраивался на сладкий цвет ее магии, что все еще ощущал ее вкус, даже когда она была на Балканах уже шесть месяцев. И, конечно, Ремус был где-то в стороне от их группы — третья точка. Под каким углом он вообще был? Он понятия не имел. Каким-то образом он просто плыл по жизни, делая то единственное, в чем, как он чувствовал, был хорош, а потом, когда это заканчивалось, ждал, когда появится еще одна возможность сделать это снова. Он жил, но так и не научился жить. И его фальшивая жизнь разочаровала его. Однажды Лили сказала ему о Сириусе: «Ты наслаждаешься этим, Ремус. Погоней», и он отрицал это, но она была права. Конечно, она была, блять, права. Потому что, если у Ремуса не было погони, то что было? Что он должен был делать, когда погоня закончится? Мизинец Сириуса задел его, когда они оба потянулись, чтобы взять файл из одной папки. Сириус добрался до него первым — что-то, что не было достаточно сильным, чтобы можно было описать как ухмылку, мелькнуло на его лице, и он откинулся назад, делая заметки. Ремус с усилием перевел взгляд обратно на свой компьютер, где он ждал десять минут за чрезвычайно строгой проверкой безопасности, и экран сменился. — О, да, — пробормотал он, щелкая по недавно открывшимся вкладкам; краем глаза он увидел, как Сириус поднял голову и улыбнулся ему. Он уже отвел взгляд, когда Ремус оглянулся. Сейчас было около 5 вечера. Джеймс пришел на какое-то время помочь, Марлин тоже. И Сириус каким-то образом притащил не только белую, но и огромную, блять, пробковую доску — она висела на стене, за занавеской, и они медленно добавляли что-то к истинной структуре дела по мере того, как проходил день; добавляли то, что уже было. Сириус следил за знакомыми членами этого ковена в течение многих лет — Малфоями, Эйвери, Розье и так далее и тому подобное: адресами, жилыми помещениями, убежищами (как действующими, так и заброшенными); пятьдесят акров земли, которыми владели Розье в северной части штата по причине, которую они не могли понять или выяснить; три особняка, принадлежавшие Малфоям, образующие странный, почти ровный треугольник земли в Вермонте, достаточно уединенный и скрытный, чтобы его защищали не только чары ведьмы, но и толстый слой стражи. У Ремуса в голове была в принципе полная временная шкала, возможно, скрепленная в толстую пачку бумаги, расходящуюся по швам, но она была, и выглядела так: Том Реддл впадает в спячку в 1959 году, и большинство его (не чистокровных) преданных (ха) вампиров разбегаются. Он сохранен темными ведьмами и перемещен в секретное место (невозможно найти, поверьте, Сириус пытался), и Чистокровные тоже скрываются. Проходят десятилетия, но они остаются в стране — большинство из них не американцы, а странная смесь европейцев: Малфой родом из Франции, Розье тоже, Каркаров норвежец. Они остаются в стране и выжидают своего часа. Они ждут сейчас. Они ждут этого. И на заре двадцать первого века временная шкала действительно трещит и трепещет, как старый паровоз на последнем издыхании; Драко Малфой рождается в 2004 году. Астория Гринграсс — в 2005. И Сириус возвращается в ковен своей семьи — тот, что они с Мэри сожгут к херам восемь лет спустя — в 2006. Он не объяснил почему, а Ремус и не ожидал, честно говоря; ему не нужно было знать. Мысль о том, что Сириус обманул его, невероятно, даже не приходила ему в голову; но вот тот факт, что это даже не приходило ему в голову, пришел ему в голову, и, таким образом, заставил его вспомнить об этом ассоциативно. И даже тогда это не было важно. Это просто... было не так. Ремус не понимал Сириуса Блэка, но он понимал корни — он понимал, что нужно во что-то вцепиться; дом, кого-то, кого ты любишь, основы, без которых ты не можешь жить. Из-за этого он и не разговаривал со своей матерью шесть лет. Сириус вложил слишком много себя в это — во все, в воздух, что Ремус вдыхает в свои гребаные легкие, чтобы быть с ними в конце концов. Ремус ни в чем не был уверен, но в этом сейчас он был почти уверен. Несмотря на то, что он не объяснил свое собственное решение присоединиться, он объяснил их половину решений, и Ремус на самом деле был весьма шокирован, обнаружив, что эти дикие вампиры могли испытывать такие яркие эмоции, как... надежда. Надежда. Драко и Астория пробудили в них надежду; надежду на все неправильные вещи, конечно, но тем не менее надежду. Так много надежды, что они примут своего своенравного сына обратно в свою извращенную, печально известную королевскую семью? Ни капли, если спросить Сириуса. Существует тонкая грань между затаенной надеждой и гноящимся отчаянием. (Однако два месяца назад Ремус не применил бы ни одну из этих эмоций к вампиризму. Итак. Вот оно что.) Суть всего этого заключалась в том, что Сириус знал все входы и выходы современных палаццо, в которых разгуливали титулованные отродья его самого, которых он называл семьей, одетые в свои бальные платья восемнадцатого века и свои летучие, пропитанные кровью ночные рубашки. И Сириус Блэк — не Сириус Блэк, если бы он не был пронырливым ублюдком — конечно же, он запомнил эти места, запомнил их, как свои пять пальцев, запомнил их, как Ремус запомнил точный тембр его губ на своей холодной напряженной шее — воспоминание, которое он может воспроизвести на автопилоте, как механизм, напряженное состояние бытия, в котором они оба маневрировали. Потому что если у Ремуса и было что-то общее с Сириусом, так это то, что они оба вкладывают во что-то все свое существо и смотрят сквозь туннель, пока он не будет завершен. Их день был настолько насыщенным и продуктивным, что Ремус почти полностью забыл о фрагментарном споре с Джеймсом, который подслушал с вершины балюстрады. Во время одного из своих бессмысленных размышлений он пришел к выводу, что было что-то в том, как Сириус собирался атаковать — его план действий, видимо, не сходился со взглядами Джеймса. И Ремус понял, что Сириус таит в себе много горя — с тех пор, как все это рухнуло прошлой ночью, он носил его в рукаве, носил в подводке, размазанной под глазами, — но если он и знал что-нибудь о войне, так это то, что каждый отдельный ее человек висел на мизинце над обрывом, после того как переломал сам себе все остальные пальцы. Было что-то жалкое в том, чтобы застелить постель простыней и лечь в нее, и что-то прекрасное в том, чтобы застелить постель раскаленными добела шипами и лечь так же легко. Но — и это было важно, здесь — это не было войной. По крайней мере, пока нет. Возможно, это было преддверие битвы, может, ступенька к войне, в зависимости от того, кто стреляет первым и в кого стреляют последним. Но это была не война. Ремус был здесь, он был здесь, в гребаном Нью-Йорке, сидел в гребаной башне, кишащей мертвецами-комарами, не для того, чтобы бороться с огнем, а для того, чтобы погасить пламя, прежде чем оно разгорится. И иногда Ремусу казалось, что Сириус немного теряется в своих мыслях, когда дело доходит до рациональности, но никогда не говорил этого вслух. Что он имел против восьмисот лет предательства и потерь? Но Сириус не был бы Сириусом, если бы не был пронырливым и иррациональным, а Ремус не был бы Ремусом, если бы не был настойчивым, предположил он. Пронырливый и настойчивый. Иррациональный и неуравновешенный. Может, они оба были неуравновешенными — может, поэтому он всегда возвращался. Может, поэтому Ремус всегда позволял ему. — Могу я задать тебе вопрос? — тихо спросил Сириус после примерно десяти минут молчания, в течение которых Сириус был втянутым в разговор по рации между двумя полицейскими, к которым он подключился; те были на месте преступления в Квинсе, в котором они не были уверены, а Ремус обнаружил, что смотрит на пустую полицейскую базу данных, исчерпав свою настойчивость, желая, чтобы она вернулась, чтобы он сам мог задать вопрос, в общем-то. — Если я смогу задать в ответ. Сириус ухмыльнулся. — Окей, по рукам. Ремус слегка отодвинул от себя ноутбук и повернулся лицом к Сириусу. Кивнул, как бы говоря «Продолжай». — То дело в Хэмпшире, — медленно произнес он. — То, о котором ты упоминал ранее. Я не знал, почему ты был там в то время. Ремус приподнял бровь. — Само собой, ты знал об оборотнях в Нью-Форесте? — Нет, об этом-то знал, — сказал он. — Я имел в виду ребенка, которого укусили. Этого я не знал. Его лицо расслабилось. — Оу. Они долго молчали, и тяжесть вопроса, который они оба могли себе представить, печально повисла в воздухе. — Ты знаешь, о чем я собираюсь спросить, — сказал Сириус, как будто для того, чтобы разрушить образ, который они создали; Ремус поджал губы. — Убил ли я его? — Да. И сказать правду было нетрудно. — Нет. Сириус не выглядел удивленным, но вот заинтересованным да. — А должен был? — Да, — сказал Ремус. — Я... ну, в некотором смысле. — В некотором смысле? — Моя работа, по уставу, заключается в том, что я должен убивать всех сверхъестественных существ, которые потенциально могут быть опасны, — осторожно сказал он. — И я не знаю, знаешь ли ты, но когда оборотни кусают детей... это отличается от укусов взрослых. Их маленькие тела не могут справиться с этим тем же образом, поэтому это становится чем-то вроде... дремлющего гена. Сириус выпрямился. Теперь он выглядел серьезно заинтересованным. — Серьезно? — Да, — продолжил он. — Мы не знаем, что вызывает это. Я читал тематические исследования про укушенных детей, которые никогда не обращались, укушенных детей, которые обращались в восемнадцать, двадцать пять, сорок. Это... на эту тему не так много исследований, но... Он замолчал, но Сириус кивнул один раз. — Он не был опасен. — Ему было пять, — прошептал Ремус. — Единственный сын матери-иммигрантки-одиночки. Сириус нахмурился. — И твои охотники... они хотели, чтобы ты убил его? — Бюро не знало, что он был ребенком. Или, по крайней мере, не сказали мне. Я слежу за ним с тех пор. Сириус снова кивнул. Они погрузились в странное молчание. Ремус откинулся на спинку стула и через минуту заставил себя заговорить. — Это был тест? — спросил он, и Сириус поднял брови. — Что? — Не знаю, — сказал он. — Я чувствую, будто много что зависело от того, убил я этого ребенка или нет. Не знаю, зачем бы ты еще меня спросил. Сириус пожал плечами. — Просто хотел посмотреть, знаю ли я тебя так хорошо, как мне кажется. — И как? — Знаю, — сказал он, отводя взгляд. — Ты хороший. Мне бы, наверное, это не помешало. Ремус резко вдохнул. Придвинул к себе ноутбук, но не разобрал ни одного слова. — А какой твой? — Что? — Твой вопрос, — сказал Сириус, словно это было очевидно — так и было. Ремус ахнул от своей глупости. — О, я... — начал он, облизывая губы. — Я просто хотел спросить... О чем вы спорили с Джеймсом утром? Сириус вздохнул. Линия связи с рациями, которую он подключил — молчавшая десять минут, снова и снова, — оборвалась. — Является ли мой предполагаемый подход к этому делу лучшим способом решения проблемы. Ремус слегка приоткрыл губы, шокированный такой честностью. Ладно. — И это...? Сириус на мгновение замолчал, казалось, обдумывая, что сказать, прежде чем пожать плечами и сказать: — Заняться этим в одиночку? — В одиночку. — Да. Ремус выдохнул, полностью отодвигая ноутбук в сторону, чтобы он мог положить подбородок на руки на столе. — И каковы наши другие варианты? — У нас есть... друзья, — осторожно сказал Сириус, и Ремус поднял бровь. Он усмехнулся. — Почему в это так трудно поверить? — Это ты. — О, перестань, — простонал Сириус. — Я знаю, я шучу... — сказал Ремус, чувствуя себя довольно маленьким, и они погрузились в странную паузу в разговоре, когда все поднялось в воздух; Ремус, повинуясь инстинкту, потянулся, чтобы схватить тему и опустить ее обратно. — Орден, да? — Да. — И почему ты не хочешь, чтобы они помогли? Сириус пожал плечами. — Я просто думаю, что мы можем заняться этим в одиночку. Они все еще разбросаны по всему Восточному побережью; мы знаем большинство их особняков, большинство их укрытий... — Откуда ты знаешь, что они не уехали? Сириус моргнул, и его губа приподнялась; его зубы сияли, клыки были острыми, даже когда они не были выпущены. — Если ты собираешься узнать о нас хоть что-то, то знай, что вампиры — ничто иное, как упрямые говнюки. Ремус сдержался, чтобы не сказать: «Ты уверен, что это не только Чистокровные такие?», и кивнул. Сириус все равно, казалось, учуял это. Он не зря использовал слова Джеймса дословно. — Ну так что? Мы уничтожим их базы, одну за другой, пока Реддл не забьется в угол или что-то в этом роде? Ты серьезно думаешь, что это сработает? Сириус сжал челюсти. — Я обсуждаю это. И Ремус понял, чем это было на самом деле. Беспорядком на рукаве, подводкой под глазами. Он мог бы возразить, что они с Доркас убивают вампиров каждые два месяца. Что они берутся за дела поодиночке или парами, и они, блять, еще не умерли. Он мог бы возразить, что он сам уничтожил этот ковен — тот, что в Техасе — в одиночку. Его способности соответствовали способностям Ремуса, Джеймса и Марлин. Они — сила, с которой нужно считаться, но и Том Реддл тоже. Так что это было бесполезно, все это, серьезно, потому что ничего не было таким большим, как это, ничего с 59-го года. Ремус хотел сказать ему — он не знал, что хотел сказать. Все, что он хотел сказать, вероятно, можно было бы сформулировать лучше и лучше вдолбить в него Джеймсом. За исключением, пожалуй, одного. — Это больше, чем мы с тобой, Сириус, — пробормотал Ремус, слегка наклоняясь вперед, глядя ему в глаза — и он знал, что увидел ясность в выражении его лица, по тому, как его глаза слегка затуманились. И тут Ремус окончательно подумал, что да, может, мы все-таки не так уж и далеки друг от друга. Может, Сириус тоже третья точка в прямоугольном треугольнике. Может, Сириус тоже такой же неуравновешенный, как и он, и именно поэтому они продолжали находить друг друга; по очереди прыгали на весах, отчаянно пытаясь найти единственную точку блаженного равновесия в обожженной коже Сириуса и горячем кинжале Ремуса у его горла. Может, вместо насилия и сожжения они могут работать именно так. Может, они больше не те, кем являются друг для друга. Может, это и нормально. — Ты хорош в этом, — сказал Сириус в конце концов, указывая горьким, обвиняющим пальцем. Его голос понизился до чего-то грубого, чего-то сердитого. — У тебя хорошо получается заставлять меня чувствовать себя лицемером. — Кто-то ведь должен, — а затем, — как бы то ни было, Джеймс прав. — Как бы то ни было, цена слишком высока, не буду врать, Ремус. — Ты не можешь вечно кипеть в этом чувстве вины. — А то что? — сплюнул Сириус, все еще с горечью. В голове Ремуса промелькнуло, что это был момент застоя — его бдительность ослабла, его слабость была признана. Поймай его здесь. Поймай его, пока он снова не ушел. — Это убьет меня? Его тон был пронизан злобной насмешкой; это был тот вампир, которого Ремус встретил восемь лет назад. Яд во плоти. Стрела в каменной стене. Пепел, и пепел, и пепел. — Нет, — мягко сказал Ремус, мягче, чем когда-либо предлагал Сириусу. — Это убьет меня. Этот меч острый с двух концов, мельком подумал Ремус, наблюдая, как подергиваются мышцы на челюсти Сириуса, как слегка спазмируется его горло. Это две руки — его две руки: одна цепляется за скалу за мизинец, добровольно положенный туда, а другая касается Сириуса; его холодная черствая ладонь вызывает дрожь по спине, прилив к ушам. Это холодный поток признания. Это будущее, их будущее. Их неизбежное, болезненное будущее, где, возможно, они ненавидят друг друга чуть меньше, а, возможно, они ненавидели друг друга чуть меньше немного дольше, чем говорят. И Ремус почувствовал, необъяснимо, на минуту, как будто он мог это выразить. Как будто они могли бы найтись где-то на линии треугольника чтобы начать, чтобы балансировать на гребаном канате и больше не делать всякой глупой херни типа отталкивания друг друга. — Не делай этого, — предостерегающе сказал Сириус, качая головой так сильно, что это могло быть игрой света. — Не надо. — Что? — Ты... — Сириус застонал и встал, его стул больно заскрежетал по полу. — Три дня назад ты даже не хотел, чтобы Джеймс помогал, что, черт возьми, изменилось? — Ты сказал мне правду, — просто сказал Ремус. Так и было. До этого момента он относился к этому как к любому другому делу, но теперь он понял, насколько высоки ставки на самом деле, и у него создалось впечатление, что Сириус все еще в прошлом. — Послушай, ты прошел через ужасные вещи, за которые, само собой, испытываешь большую вину, и я знаю, что ты боишься, что это повторится, но это не... то, с чем ты можешь справиться самостоятельно. Ты не можешь войти туда с наполовину пустым стаканом. Они не проявят к тебе милосердия. Мы все умрем. Я умру. — Не надо... — прошипел Сириус, и Ремус встал, стул чуть не упал от энергии. — Не надо чего, Сириус? — сказал он, не уверенный в том, звучало ли в его голосе беспокойство или злоба; постоянно не понимая, где пересекаются границы. Сириус на секунду разинул рот, его лицо было уязвимым и воплощенным гневом. — Использовать это оружие против меня, — выдохнул он. — Не делай этого. — Почему нет? — Потому что теперь ты понимаешь! — вырвалось из его груди; теперь он кричал, и в комнате разгорелось знакомое старое пламя; опаленный висячий замок на подоконнике. — Было прекрасно, когда ты ненавидел меня, потому что ты мог быть моим... чем-то моим, личным, но теперь ты понимаешь. Ты слишком часто видишь меня. Ты... ты видишь слишком глубоко. Ты у меня под кожей, и я, блять, не могу тебя вытащить. — Я вижу тебя только лишь потому, что ты показал мне себя, — ответил Ремус, повысив голос. — Если я у тебя под кожей, то это потому, что ты, блять, засунул меня туда. Глаза Сириуса расширились от негодования. — Это все была твоя инициатива, если ты забыл! — Ты был тем, кто втянул меня в это дело, Блэк, не я. Ты первый показал мне себя; ты посадил семя и наблюдал, как оно растет. — Да, ну, может, мне не стоило этого делать, — усмехнулся Сириус, его глаза были полны злобы. — Может, мне стоило оставить тебя там. Может, мне стоило закончить блядскую работу, которую я начал восемь лет назад, и уже убить тебя; избавить нас обоих от наших ебаных страданий. Ремус усмехнулся, отступая против своего желания, будучи большим человеком. — Ты ведешь себя жалко. Тебе страшно, и ты набрасываешься. — Ты обращаешься со мной как с ребенком. — Ты обращаешься со мной как с идиотом! Ты жаловался, когда я не видел твоей человечности, а теперь закатываешь истерику, потому что вижу? Чего ты хочешь, Сириус? Какого черта ты от меня хочешь? — Я хочу, чтобы ты прекратил... — Обращаться с тобой как с человеком? — закончил Ремус; челюсть Сириуса захлопнулась. — Ты хочешь, чтобы я продолжал обращаться с тобой как с дерьмом? Тебе следовало подумать об этом до того, как ты пригласил меня сюда и сделал это чем-то реальным. Его слова неприятно повисли в тихом, почти осязаемом воздухе. Сириус сделал шаг вперед; его глаза сверкали, руки сжались в кулаки, и Ремус, шагая в ногу с ним, отступил назад. На долю секунды на его лице промелькнул шок, но Ремус уловил это. Он покачал головой. — Ты не сможешь исправить это, приблизившись ко мне, — прошептал Ремус. — Ты не сможешь вытащить меня из-под своей кожи, просто зарывшись глубже под мою. Это так не работает. Последовала долгая, напряженная пауза. — Я не знаю, как мы работаем, — медленно произнес Сириус; слова слетали с его языка, как застывший механизм. — Я хочу убить тебя, но думаю, что сам умру. Ремус улыбнулся. Печальная мелочь. — Я знаю, — сказал он, едва дыша. — Я знаю. Но это было то, что Сириус должен был решить сам. Он был в беспорядке; каракули, черная дыра всего и ничего, которую Ремус, на самом деле, едва оцарапал. Он мог видеть это таким, каким оно было: страх потери. Сотни лет семейных травм; тяжесть каждой смерти на его плечах. Страх, теперь, когда он и Ремус становились чем-то реальным, чем-то осязаемым, а не просто идеей, сотканной из сказки. Страх, вина и печаль. Но он не мог быть эгоистом за счет других. Он не мог играть в проигрышную игру просто для того, чтобы лелеять свои собственные тревоги. Это было вызванное травмой туннельное видение; это была самоубийственная миссия, и Ремус, вероятно, сто раз умрет за него, их сердца так переплелись с тихой угрозой конца, партнерства; клыки и кинжал; но он не мог позволить себе позволить другим сделать то же самое. Он не мог этого допустить. Даже если Сириус выживет, часть или больше, или весь он умрет, и, по необъяснимой причине, Ремус не мог допустить и этого. Они стояли в стазисе, тела, обычно такие близкие, теперь разделены мирами, плоть была съедена пламенем, что их окружало; Ремус, вероятно, мог бы оставаться там часами, пытаясь осмыслить беспорядок, который они устроили в компании со льдом Сириуса, мерцающие огни, похожие на молнии за его глазами, целая буря. Но толчком, что вывел их из транса, был телефон. Телефон Ремуса. Личный телефон. С другой стороны стола. Это, по-видимому, выбило Сириуса из того ада, в который его запроектировал мозг — он моргнул, и буря утихла. Ремус двинулся, чтобы взять телефон, перевернул экраном вверх и нахмурился. Он ждал Лили. Доркас Медоуз вызов... — Кто это? — спросил Сириус хриплым голосом. Ремус поднял глаза, когда телефон перестал трещать, и звонок прервался. — Доркас, — пробормотал он; едва он разблокировал телефон, как она снова зазвонила, занимая место на экране — Ремус даже подпрыгнул. Глаза Сириуса сверлили его. — Ты говорил с ней? — Я... игнорировал ее сообщения, — тихо сказал Ремус, к которому примешивалось дремлющее чувство вины. Сириус застонал. Он даже не специально. Просто в последние несколько дней все было настолько не-жизнерадостным, что он не нашел времени сесть и серьезно подумать о том, что он собирался сказать ей. (Он подумывал, чтобы организовать фальшивую мастерскую в каком-нибудь мотеле, чтобы отвезти ее туда, чтобы все выглядело так, будто он работает в одиночку, но опять же, тогда у нее не было бы причин не присоединиться к нему — и, с позволения, Сириус счел бы это довольно оскорбительным.) Телефон перестал звонить во второй раз, и в комнате воцарилась странная тишина. Почти предвкушая. Игла упала через пять секунд; Сириус пристально смотрел на него, но Ремус пристально смотрел на свой телефон. Сначала он увидел сообщение. — Я иду за тобой, — тихо прочитал он, поднимая телефон и несколько раз моргая, словно слова собирались поменять свои буквы перед его глазами. — Э-э... что это зн... Сириус едва успел сделать шаг, чтобы взглянуть, а Ремус даже не закончил фразу, когда дверь распахнулась; и там стоял не Джеймс, а Астория Гринграсс. Сириус немедленно выпрямился. — Астория, какого черта... А потом появился Джеймс, прямо за ней, как вспышка молнии. — Я пытался остановить ее, — сказал Джеймс, невозмутимо пожимая плечами. — Я не знаю, что... — Охотница, — пропищала Астория — ее голос был высоким и молодым, но также хриплым, как будто она пережила вещи, намного превосходящие ее годы. Ремус почувствовал, как у него упало сердце. — Она убивает их... она... пятеро наших уже... Ремус в панике перевел взгляд на Сириуса, но Сириус не смотрел на него. Его глаза внимательно следили за Асторией, лицо было каменным. У нее было пятно крови на щеке — на ее чистой, загорелой коже оно выглядело педантично, будто это было произведение искусства, но Ремус знал лучше. — Идем, — сказал Сириус, двигаясь, но не с вампирской скоростью — он схватил Асторию одной рукой, а когда другой не смог схватить Ремуса, развернулся, чтобы посмотреть на него. И в его глазах был остаточный гнев. Вероятно, вечный гнев. Там был призрак боли, капли вины, они всегда были там; но здесь, в каменной заводи его глаз, Ремус не видел ничего, кроме страха. Он пошевелился. — Черт, — прошептал он, больше самому себе, чем кому-либо другому. *** Ремус вышел из лифта первым. Двери открылись, и он сразу же бросился бежать, мчась через две ступени по боковой лестнице, и только когда он вошел в вестибюль, он понял, насколько там было людно — и кроваво. Что ж, подумал он со злым уколом гордости, наблюдая за маленьким колом из идентичного шутера, который Ремус вытащил из вздувшегося живота пожилого вампира, если в чем-то и можно быть уверенным, так это в том, что Доркас чертовски хороша в своей работе. Вампиры, казалось, прокладывали ему путь — оглядываясь назад, они, наверное, просто избегали запаха его крови — и Ремус поймал взгляд Марлин, бросаясь по коридору. Она сидела на диване, очевидно, исцеленная, но ее белая блузка была в крови и разорвана сбоку, пятна засохшей крови на горле — Ремус мог представить себе волдыри и синяки, что были там. Он уже создавал их раньше. Он двинулся вперед. Как только двери открылись, он услышал ее; и довольно скоро он смог ее увидеть. — ДАВАЙТЕ, ПОЙМАЙТЕ МЕНЯ, ВЫ, ПРИДУРКИ! — кричала она, дикая и растрепанная — вампиры, очевидно, ударили ее несколько раз, но это же Доркас, она всегда легко отходила. Она стояла на автостоянке; где, черт возьми, были жители Манхэттена, Ремус даже не мог предположить (вероятно, защита от чрезвычайных ситуаций, которая срабатывала при первых признаках сверхъестественной агрессии — ладно, возможно, он мог предположить). Она покрутила пистолет в руках, снова и снова. Ремус подбежал к ней. — Доркас! — крикнул он, и она повернулась почти сверхъестественно быстро. Он заметил шок на ее лице, а затем облегчение, и увидел, как ее поза слегка расслабилась, когда она выдохнула и позвала его по имени в ответ. А потом позади него оказался Сириус — Ремус почувствовал, как он появился, — и лицо Доркас вытянулось так угрожающе, что у него по спине пробежала дрожь. И без колебаний Доркас Медоуз прицелилась, и она, блять, выстрелила. Ремус знал, что она была сумасшедшим стрелком, и поэтому не сомневался, что она не попадет в него по ошибке, но все равно инстинктивно пригнулся. Он вскинул голову и оглянулся, чтобы увидеть не раненого Сириуса, а раненого Джеймса — он был почти прямо за Сириусом, который увернулся. Пуля вошла ему в плечо, и Ремус увидел, как в тот самый момент кровь начала собираться в лужу и просачиваться в хлопок его зеленой рубашки, окрашивая ее в темно-коричневый. — Пиздец блять, — простонал Джеймс, схватившись за плечо от боли. Ремус повернулся к Доркас как раз вовремя, чтобы точно определить момент, когда она решила, что достаточно хороша, и начать бежать. И он знал, что она делает. Это была ее техника — она стреляла достаточно далеко, чтобы вывести вампира из строя, бежала вперед, а затем лично пронзала их. Ей нравилось смотреть, как свет покидает их глаза. Это было нечто садистское — это была ретроспективная фантазия, которую Ремус много раз разыгрывал с Сириусом, но так и не осуществил. А Доркас Медоуз никогда не утверждала, что была чем-то меньшим, чем жестокостью и садизмом, когда дело касалось убийства вампиров — она делала это в течение многих лет и была полностью настроена на убийство Джеймса. — Доркас! — крикнул он, хватая ее за плечи, чтобы остановить, когда она попыталась сделать это. Ее глаза сверкнули, когда она отшатнулась. — Доркас, прекрати это! — Отъебись от меня, — прорычала она и, прежде чем Ремус успел заметить ее движение, вытащила из кармана крошечное лезвие и легонько полоснула его по руке. Он ахнул и инстинктивно отпустил ее, и она бросилась бежать. Ремус подставил ей подножку. Ему показалось, что он увидел, как Сириус протянул руку паре вампиров, которые вышли из дверей. Они просто сидели и смотрели, как Ремус упал на колени, схватил ее, размахивающую руками и кричащую, и оседлал, прижимая ее руки к земле. — Доркас, остановись... — закричал он, но она была быстрее. Она потянулась и ударила его головой, снова ослабляя его хватку, чтобы она могла выскользнуть и перевернуть его, ударив по лицу, а затем схватила его лицо одной сильной рукой и протянула пистолет другой, подняв свои заплетенные волосы, чтобы посмотреть на вампиров, нависших над ними. — Что ты, блять, с ним сделал? — зарычала Доркас на Сириуса. — Что ты сделал? Ремус отвел глаза вверх, чтобы посмотреть, как перевернутый Сириус пожимает плечами. — Я ничего не делал. Выстрел. — Делал! — выплюнула она, ее губы злобно скривлены, и Ремус наблюдал, как Сириус вонзился в живот и, задыхаясь, вытащил пулю. Она выстрелила снова. — Доркас, прекрати! — простонал он, хотя слова звучали бессвязно и неразборчиво вместе с тем, как она сжимала его челюсть. Сириус ничего не делал, просто стоял там и вытаскивал вторую пулю из своего живота, разрывая разбитую кожу ловкими пальцами, словно это ничего не значило. Глаза Доркас наполнились яростью. Один из двух появившихся вампиров — Ремус видел, что второй была Астория — сделал несколько осторожных шагов вперед, и Сириус снова протянул руку. — Отойди, Перси, — прорычал он, не сводя глаз с Доркас. Рыжий мальчик попятился. И Ремус воспользовался шансом отвлечь ее. Он дотянулся своей недоминирующей рукой до запястья, которое удерживало его шею на месте, и потянул так сильно, как только мог, пока ее запястье не оказалось на грани растяжения — она вскрикнула и направила на него пистолет (немного жалит), но он рванулся вверх, сбросил ее с нижней части живота и ударил со всей силы по лицу, отправив ее на землю, и одним быстрым движением вырвал пистолет из ее рук, вскарабкался, пока она все еще была в стазисе, и встал, целясь в нее. Она отползла на два шага назад и настороженно посмотрела вверх. — Ты не выстрелишь в меня, — прошептала она, и красное облако предательства снова окутало их. — Ты должна выслушать меня, Кас, — отчаянно сказал Ремус. — Пожалуйста, просто выслушай. Она судорожно вдохнула, а когда заговорила снова, ее голос сорвался. — Как ты мог? — Доркас. — Это были мы с тобой, Рем, — сказала она. — Это всегда были мы с тобой. — Это все еще так, — сказал Ремус хриплым от неожиданных эмоций голосом. — Мне просто нужно, чтобы ты меня выслушала. Я могу объяснить. — Что ты можешь объяснить? — выпалила она в ответ с горьким, глухим смехом, вырвавшимся прямо из глубины ее легких. — Они чуть не убили Питера. Он все еще не очнулся. Но ты же об этом в душе не ебешь, да ведь, Ремус? — Прекрати. — Ты эгоистичный мудак, — сказала Доркас. — Ты чертов предатель. — Прекрати. Она медленно села, пристально глядя на Ремуса. Он положил руку на пистолет, предупреждающе оставив палец на спусковом крючке. Ее нижняя губа слегка задрожала. — Ты ублюдок, — выплюнула она, и это вырвалось из глубины ее души. Из тайного места, места, которого когда-либо достигал только Ремус; на языке, на котором могли говорить только они. Одинокая слеза скатилась по ее щеке. — Ладно, — сказал Сириус, делая осторожный шаг вперед. — Этого вполне достаточно... Здесь одновременно произошло множество событий. Доркас, например, сверкнула победоносной улыбкой и встретилась глазами с Ремусом — ее глаза слегка заблестели, но не от слез, и он, вероятно, знал, что она собирается сделать, прежде чем она сдвинулась с места; и все же он оставался неподвижным. Неподвижным, когда она приподнялась с видом гимнастки, и неподвижным, когда она вонзила кол из кармана куртки одним резким движением прямо в горло Сириуса — он прошел насквозь и вышел с другой стороны. Это было по-настоящему ужасно — около трех криков вырвались из горла людей, когда он отшатнулся назад. Один из них, вероятно, принадлежал Ремусу, хотя он не мог сказать из-за звона в ушах — и неясный голос и фигура блондинки появились в его периферийном зрении, даже не мгновение спустя. Это была не Марлин, но они были похожи друг на друга; у этой женщины волосы были светлее, волнистые, почти белокурые, и она была ниже ростом, и изящные, маленькие руки, маленькие черты лица, все маленькое. Она сказала что-то, чего Ремус не расслышал, и провела рукой по лбу Доркас, и ее глаза закатились. Она откинулась назад, изящная женщина подхватила ее, и Ремус в какой-то момент выронил пистолет. — Вот и все, — прошептала женщина, осторожно опуская ее на тротуар. — Спи. Вот и все. — Что... что? — выдавил Ремус, его ноги все еще вросли в землю. Ужасное удушье Сириуса раздалось у него за спиной. Это заставило его желудок перевернуться. — Она просто без сознания, — успокаивающе сказала она, поглаживая рукой голову Доркас. — С ней все будет в порядке. — Ремус! — раздался отчаянный крик позади него; казалось, это привело его в действие, и он, задыхаясь, развернулся, пробежав три шага туда, где Джеймс стоял на коленях перед Сириусом; кол все еще был в его горле. Он был наклонен вверх. Опасно высоко. Изо рта у него капала кровь. — Мне нужна твоя... — Джеймс задохнулся, протягивая руку, когда Ремус уселся рядом с ним. Он безмолвно схватил руку Ремуса и положил ее на рукоять кола, и почти сразу Ремус понял — это было дерево, сильно омытое святой водой, Джеймс не мог прикоснуться к нему сам. Он накрыл ладонью пальцы Ремуса и чуть не раздавил их, потянув, и кол вылетел одним чистым махом. Сириус застонал и упал вперед, истерически кашляя, выплевывая кровь; его лоб приземлился на бедро Джеймса, а волосы упали вперед, разделяясь, как красное море, ровно настолько, чтобы Ремус мог видеть, как нижний конец раны сшивается вместе, ужасно высоко; ужасно близко к мозгу. Его дыхание стало хриплым, а руки периодически сжимались в кулаки и вытягивались так широко, как только могли; там, где они были расположены по обе стороны его головы, ладони были покрыты песком с дорожки. — О боже, — дрожащим голосом простонал Джеймс, запустив руку в волосы Сириуса, потирая кожу. Он сам наклонился вперед, согнув спину, прижимаясь лбом к затылку Сириуса точно в том месте, где была выходная рана, все еще зарываясь в его волосы. — Я думал... думал... Ремус с ужасом осознал, что все еще держит кол — он изогнулся всем телом и отбросил его как можно дальше в сторону. Потом он повернул шею в сторону, туда, где добрая на вид женщина все еще сидела рядом со спящей Доркас, рука все еще приглаживала ее волосы, а затем повернулся в другую сторону, туда, где задержались Астория и Перси, юные глаза были широко раскрыты от страха. Сириус несколько раз кашлянул и его вырвало, а Джеймс что-то мычал рядом с ним. — С тобой все хорошо, — сказал он, как будто успокаивая себя, а не Сириуса. — Все хорошо. Ты в порядке, — он снова сел, судорожно вздохнул и провел обеими руками по волосам одновременно, заставляя их торчать в разные стороны. — Блять. Мне нужно найти Марлин. — Кажется, я видел ее в вестибюле, — сказал Ремус хриплым голосом. Джеймс кивнул, делая еще один вдох. — Я... ты можешь... на минуту? — сказал Джеймс, указывая на Сириуса, который все еще покачивался на ноге Джеймса; он кивнул, и Джеймс попятился назад, придерживая голову Сириуса, чтобы она не упала на землю, когда он встанет. — Две минуты, — сказал он дрожащим голосом, прежде чем быстрым шагом направиться обратно к зданию. Руки Сириуса были сжаты в кулаки рядом с ним, и он тяжело дышал. — Хей, — тихо сказал Ремус, собираясь коснуться его волос, даже не думая об этом. Он провел пальцами по прядям, что спадали вперед, но как только он отпустил их, они упали назад, как занавес. Через несколько долгих мгновений Сириус приподнялся, не полностью, но достаточно, чтобы Ремус мог видеть его лицо. Он слегка присел и снова откинул его волосы назад, и Сириус поднял голову вместе с ними. Его глаза были пустыми, а на лице виднелись следы слез — непроизвольные, как предположил Ремус, такие же непроизвольные, как алая полоска на его губах, наполовину засохшая кровь — его собственная кровь, — искореженная слюной, которая пузырилась в уголке рта, теперь стекающая и собирающаяся у подбородка. Его губы слегка приоткрыты, и он больше не хрипел — рана уже полностью зажила, — но грудь все еще вздымалась, глаза все еще были расфокусированными и мрачными. — Хей, — снова прошептал Ремус, позволяя своим рукам задержаться по бокам головы, не зная, касаться ли полностью; призрачный жест. Призрак человека. — Ты в порядке? — Она мне мозг поцарапала, — выдохнул Сириус, его голос был хриплым и невнятным, будто у него в горле застрял песок. — Она поцарапала мне мозг. Блять. Блять. — Ты в порядке, — твердо сказал Ремус. — Ты исцелился, Сириус. Ты просто в шоке. — Мне восемьсот лет, Люпин, я не испытываю шока, — укоризненно огрызнулся Сириус, и Ремус даже улыбнулся. — Ты испытываешь смерть, — осторожно сказал он. — Значит, ты испытываешь предсмертные переживания. Так что ты испытываешь шок. — Ну пиздец, — прошептал Сириус, полностью подтягиваясь, чтобы снова опуститься на пятки. Он поднес одну руку к шее и сжал, ущипнул кожу, перекатил ее между пальцами. — Да нахуй. Я почувствовал это. Я почувствовал это. — Она промахнулась, — сказал Ремус. Его руки лениво опустились на колени Сириуса. — А что, если бы нет? — Пронесло. — Но что, если бы нет? — прошипел Сириус, широко раскрыв глаза. Ремус пожал плечами. — Тогда ты бы умер. И Ремус не понял пепельного выражения лица Сириуса, жалкого страха в его глазах. Он был на грани на протяжении веков. Это была детская паника; паника человека, который едва прожил жизнь. Сириус прожил сотни лет. Сириус сделал все это. — Ты прожил миллион жизней, — сказал Ремус, сдвинув брови. — Как у тебя раньше никогда не было предсмертного опыта? — Был, — тут же парировал Сириус; его глаза метнулись вверх, чтобы встретиться с глазами Ремуса. Лед и огонь, жизнь и смерть. Цвет пепла. Цвет дождевых облаков, прежде чем они расступятся, чтобы показалось солнце. Май, переходящий в июнь. Он судорожно вздохнул. — Но ни в одной из моих жизней раньше не было тебя. И прежде чем Ремус успел осмыслить эти слова, Сириус наклонился вперед, грубо притянул его лицо к себе и поцеловал. Он отреагировал мгновенно. Его грудь расцвела так агрессивно, что он был совершенно уверен, что его ребра треснули; легкие превратились в ничто, и все же это было эйфорией. Это было не похоже ни на что, о чем он когда-либо мечтал в любом виде. Сириус целовал его, как затмившееся солнце целует луну; он целовал его со страстью умирающего, сжимал его лицо, будто это было последнее, к чему он когда-либо прикоснется. Во рту у него был соленый, кровавый, острый привкус, и это было грязное и абсолютно кровоточащее отчаяние; его руки чувствовались так, словно были сделаны из огня, лизали щеки Ремуса, как огонь лизал свой путь вверх по лестнице склада, и все же они были похожи на лед, когда Ремус поднял свои руки, чтобы удержать их там, удержать их в безопасности; удержать их именно там, где он хотел. Сириус наклонился к нему, слегка поскуливая, нежно; в нем не было ничего нежного, но Ремусу хотелось обвить руками его шею, запустить пальцы в волосы и не выдергивать их. Целовать его, целовать и удерживать здесь всегда. Он был как кипящий чайник. Он был лавиной. Ремус держал весь мир между кончиками пальцев. Сириус наклонил голову, проведя окровавленным языком по внутренней стороне его губы, оставляя свой след. Некролог тому, кем они были когда-то, территориальные притязания на то, кем они были сейчас; чем бы это ни было, чем бы это ни становилось, настоящее или ненастоящее, теперь ему было все равно. И слишком рано Сириус отстранился, совсем чуть-чуть. Руки Ремуса переместились со своих на щеки другого, большие пальцы коснулись его наждачной кожи, полные решимости удержать его там — это было единственное, о чем он мог связно думать. Не отпускай его. Не позволяй ему уйти. Никогда больше не позволяй ему уйти. — Я должен был, — прошептал Сириус, тяжело дыша и смешивая свое дыхание с дыханием Ремуса; кровь, битва и белый флаг отчаянно развевались. — Только один раз. Один. Не мог... не мог жить... не мог умереть... — Ты все еще в шоке, — выдохнул Ремус, не убирая рук; он осторожно провел ими по затылку, впиваясь в основание черепа, где выходная рана была не более десяти минут назад. Губы Сириуса скривились, а затем опустились, как будто он пытался сдержать улыбку. — Я исцелен, — мягко сказал Сириус. — Никакого шока. — Вампиризм исцеляет тебя физически, а не ментально. — Ты называешь меня сумасшедшим за то, что я хочу целовать тебя? — Да, — без колебаний ответил Ремус, и на этот раз Сириус улыбнулся. — Мы оба сумасшедшие. Мы оба пиздец сумасшедшие. — Я знаю. — Я все еще злюсь на тебя. — Я знаю. — Я ненавижу тебя, — выдохнул Ремус, закрыв глаза и наклонившись, потянув Сириуса вперед, так что их лбы столкнулись друг с другом. — Пошел ты. Иди нахуй, — руки Сириуса скользнули вдоль его подбородка. — Ненавидь меня, — сказал Сириус. — Мне все равно. Ненавидь меня вечно, пока у нас есть это. Ремус выдохнул все, что у него было, и слегка наклонил голову, и Сириус, видимо, не удержался. Он захныкал и подался вперед, поцеловав его так сильно, что Ремуса слегка оттолкнуло назад. Он выпрямился, и Сириус немедленно обхватил Ремуса руками за шею и потянул вниз; Ремус отчаянно вцепился в его рубашку и притянул их грудью к груди. И Сириус улыбнулся ему в рот. Пусть прикосновение Ремуса сформирует его самого; невинное прикосновение Ремуса. Ремус чувствовал вкус крови и только крови и думал, что, возможно, он будет счастлив, пробуя кровь до конца своей жизни. Кто-то откашлялся у них за спиной. Перси и Астория в какой-то момент исчезли, и вместо них стояли Джеймс и Марлин; у обоих на лицах были легкие улыбки — Марлин была единственной, кто пытался скрыть ее. Ремус покраснел и снова рухнул на пятки, глядя в сторону, но Сириус не пошевелил руками; он притянул голову Ремуса к изгибу шеи с помощью сгиба локтей, и он почувствовал тембр в его груди, когда тот засмеялся. — Ах, — весело сказал Сириус, — наслаждаетесь шоу, а? — Черт, — сказала Марлин с притворной грустью. — Я надеялась, что этот кол прошиб тебе мозги и сделал менее раздражающим, но, видимо, нет. Ремус отстранился и посмотрел на них, когда Джеймс разразился хохотом, а Марлин изящно проскочила мимо них туда, где лежала Доркас; хорошенькая миниатюрная женщина все еще нависала над ней. И тяжесть мира обрушилась на Ремуса сразу, как только Сириус опустил руки. И он не мог оторвать глаз от своей лучшей подруги. — Она реально волновалась, — тихо пробормотал Джеймс, подходя к ним (Марлин небрежно бросила «неправда!» в нескольких шагах от них), и они оба встали. Белая рубашка Сириуса была практически красной от просочившейся на нее крови. — Мы должны уходить, — сказал Джеймс еще тише, в основном Сириусу — он слегка кивнул. — Променад? Сириус медленно кивнул, задумавшись. Ремус подумал, что лучше подождать с вопросом. Он осторожно подошел к Доркас, Марлин и все еще неназванной женщине, присев на корточки рядом с ней. Он выдохнул и погладил Доркас по щеке, где от его кулака образовался синяк — он не сомневался, что на его собственной образовался такой же. Он сморгнул навернувшиеся на глаза слезы. — Так она правда просто спит? — Да, — беспечно ответила женщина. — Простое препятствующее заклинание. — И... — Ремус остановился, поджав губы. — Прости, что спрашиваю, но кто... кто ты? Как по сигналу, когда она собиралась открыть рот, раздалось гулкое присутствие Сириуса. Он присел на корточки рядом с Ремусом, улыбаясь раздражающе самодовольно. — Люпин, это моя ведьма, Пандора... — сказал он, указывая на женщину, которая нахмурилась. — Не твоя ведьма. — ...Пандора, — продолжил он, будто не слышал ее. — Это мой охотник, Ремус. — Не твой охотник, — сказал он недоверчиво, и они с Пандорой обменялись кривыми взглядами, которые заставили его подавить смех. — Ладненько, теперь, когда мы все знаем и любим друг друга, я думаю, пришло время убрать тело прекрасной дамы с середины улицы. Променад ждет! — Ты такой раздражающий, — пробормотала Марлин, но все равно последовала за ним.