Письма для Казуторы (Letters to Kazutora)

      Из всех людей, которых Казутора знал, Мацуно Чифую меньше всего соответствовал идеалам Казуторы. Он поставил под сомнения все основные принципы Казуторы. Теперь все идеалы Ханемии были шаткими и сомнительными. Он пытался изменить их, чтобы выполнить свое обещание, и покаяться. Идеалы Чифую были самодостаточными и гораздо более идеалистичными, чем достижимыми. Но в этом-то и весь смысл — быть идеалистом.       Его собственные слова всплывали в памяти, отравляя. Разве не Казутора был уверен в свой правоте в том письме в декабре прошлого года? «Помоги себе, Мацуно-сан». Прямо сейчас он действительно жалел, что сказал это Чифую. Конечно, он имел это в виду, но быть таким смелым с кем-то вроде Мацуно было не в его интересах. Вероятно, он привык к тому, что люди сторонились его или, по крайней мере, не навязывали ему свое мнение. Казутора задавался вопросом, откуда у него взялась смелость, чтобы сказать что-то подобное Чифую.       Все, чего он хотел, это улучшить положение Чифую, но его дерьмовый совет этому не помог. Однако это письмо дошло до Чифую, и это сделало все еще хуже. Самое последнее письмо доказывало, что Чифую думал о том, что сказал в этом письме. Казутора всегда был уверен, что он единственный, кто размышляет над письмами, особенно над теми, что были написаны много месяцев назад.       Ханемии хотелось крикнуть: «отнесись ко всему этому с недоверием», потому что на самом деле все то, что он написал, не было важным. Он бы назвал свои мысли спонтанными или не продуманными до конца, но это была ложь. У Казуторы были месяцы, чтобы придумать этот ответ, каждое его слово было просчитано. В этом письме не было ничего такого, чего бы он не имел в виду искренне и честно. Тем не менее, это не значит, что он должен был это сказать.       Прямо сейчас он ругал себя, перечитывая новое письмо во второй раз. Чифую снова заговорил об этом, и это было совершенно ужасно. Ханемия думал, что они оба просто проигнорируют то, что сказали, и пойдут дальше. Они двигались дальше, так почему же теперь, спустя все эти месяцы, Чифую зациклился на том, что Ханемия сказал?       Это была его собственная вина.       29 мая 2009       Ханемия Казутора,       Ты действительно облажался в том письме, которое написал в декабре. Ты умеешь пользоваться словами, Ханемия, я отдаю тебе должное. Я буквально не могу перестать думать об этом, и каждый раз, когда мне кажется, что я забыл твои слова, я снова об этом вспоминаю.       Сегодня Дракен сказал кое-что, что не имело никакого отношения ни к тебе, ни к письмам, ни к Баджи-сану, ни ко всему этому. Мы просто ели, вот и все. Он пододвинул ко мне одну из тарелок и сказал: «Угощайся». Твое дурацкое письмо всплыло у меня в голове, и я вернулся к исходной точке, думая об этом снова и снова.       «Помоги себе», что, черт возьми, это вообще значит, Ханемия? Ты знаешь, не так ли? Раз уж ты сам это сказал. Это просто снова вывело меня из себя. Я даже не знаю, что делать с этим. Тебе действительно нравится испытывать мое терпение, не так ли?       Я сделал перерыв в письме и остыл. Я много размышлял. Хотя в первой части я ругал тебя, не так ли? Я не писал прописными буквами, но я ругался. Раньше ты говорил, что я могу это делать. Ты сказал, что я могу ругаться на тебя во всех своих письмах. Я ни за что не собираюсь этого делать, не в этом их смысл… Но ты был прав, может быть, это было немного приятно.       Ты сказал, что мне не нужно притворяться таким, как ты. Я знаю это. Я не думаю, что смог бы стать похожим на кого-то, даже если бы захотел. Заставлять себя испытывать какие-то эмоции, которых у тебя нет, в любом случае глупая идея. Я не пытаюсь понравиться тебе, Ханемия. Я думал, к тому времени ты уже поймешь это. Если бы я пытался стать таким, как ты, я бы не говорил тебе, что ненавидел тебя, так много раз.       В своей голове я думал, что если бы я понимал тебя или говорил с тобой достаточно, я бы почувствовал к тебе симпатию. Сочувствие или, может быть, я мог бы найти в тебе что-то, что мне нравится. Ты очень понравился Баджи-сану, я уже рассказал тебе все причины, по которым я это сделал. Ты знаешь, что я чувствую и чего я хочу, даже если ты никогда не поймешь. Так что позволь мне делать то, что мне нужно.       Я помогаю себе сам. Смотри, как я помогаю себе, и позже пожалей, что посоветовал мне это сделать. Я часто задаю тебе сносные вопросы, давай продолжим в том же духе. Я получаю одобрение 3-го тома. Я собираюсь помочь себе сам, так что прочти письмо, когда оно придет. Если ты знаешь, что я делаю, тогда больше не будь таким, это выводит меня из себя.       Мацуно Чифую       Казутора теперь идиот. Он понимает: говорить Чифую, что делать, было худшей идеей. Еще хуже теперь, когда он начал рассказывать об этом Казуторе. Вторая половина этого письма была написана совершенно другой ручкой, он видел, как изменились чернила. Он задавался вопросом, насколько расстроился Чифую, когда писал эту первую половину. У Казуторы действительно был дар выводить людей из себя, даже когда он этого не хотел. Чтобы изменить все в себе, требуется нечто большее, чем несколько лет одиночества и сила воли. Может быть, он всегда будет таким.       Это была ужасная мысль. Он всегда будет таким. Казутора не хотел сохранять большую часть того, на что он был похож. Когда он посмотрел на себя, то не смог удержаться от отчаянного желания, чтобы все это исчезло. Он не хотел быть таким же, как раньше, ни внешностью, ни характером, ни чем-либо еще. Если бы он мог проснуться и стать кем-то другим… Он этого хотел. Смерть на самом деле — это окончательный перезапуск или… окончательный конец. По крайней мере, он больше не проснется.       В этом письме было много такого, что заставило Казутору задуматься. Что именно Чифую хотел сделать, чтобы вызвать у него сочувствие? Однажды он сказал, что хочет найти что-то приятное в Казуторе, и что-то еще, что он забыл. Это было похоже на невыполнимую миссию, на которую Чифую настраивал себя. Кому могло понравиться что-то в парне, который убил его настоящую любовь и лучшего друга? Очевидно, Мацуно Чифую был полон решимости делать все, что, по его мнению, на самом деле не имело значения.       Он называл это «помогать самому себе». Он больше не мог по-настоящему сказать Чифую, что то, как он это делал, было неправильным. Похоже на то, что Чифую принял решение, так что Казуторе ничего другого не оставалось, как сидеть и смотреть. Они пойдут по любому пути, который выберет Чифую. Он прокладывал путь, а Казутора нервно шагал позади. Неприглядный дуэт.       Книга действительно пришла к нему вскоре после этого, как и обещала ему Чифую. Он читал, конечно, он читал её. Теперь им было бы о чем еще поговорить, вот почему Чифую это делал, не так ли? Когда ему пришлось последовать за охранником в заднюю комнату, чтобы взять книгу, как и в прошлый раз, он почти слышал, как Чифую говорит ему, что их старые разговоры были скучными из-за этого.       Когда Казутора читал мангу на этот раз, он взял за правило делать заметки о том, о чем он хотел поговорить. К третьему прочтению у него была целая страница, полная того, что можно было рассказать об этом Чифую. Было глупо записывать все эти вещи для кого-то, кто, вероятно, уже заметил их и рассказал о них кому-то другому. Он просто собирался заставить Чифую вести повторный разговор. Или, скорее, Чифую хотел узнать мнение Казуторы по этому поводу специально, чтобы судить о нем дальше.       Какой-то ужасно составленный тест, который Казутора не мог пройти или даже узнать, прошел ли он. Он задавался вопросом, какой ответ дал бы Чифую, если бы он сделал достаточно хорошее замечание или сказал что-то правильно. Он никогда бы не похвалил его за это. Это было бессмысленно, и он сделал бы это ради Чифую. Ты видишь это? Я помогаю тебе помочь себе так, как ты хотел.       30 июня 2009 года       Мацуно Чифую,       Я получил третий том чуть больше двух недель назад. У меня есть много мыслей после прочтения. Второй главный герой разрушает их отношения, думаю, я понимаю, почему ты так увлекся первым, потому что они не сдались и не ушли. Это был такой странный выбор для истории. У них не было причины для этого, я думал, что у них все идет хорошо, а потом все приняло такой оборот. Я действительно думал, что это будет счастливая история…       Однако цвета, о которых я упоминал в одном из других писем, сохранялись. Я был впечатлен этим видом. Или я подумал, что для них было бы неплохо добавить. О! Мне нравится зеркальное отражение отношений с другой стороной. Я думаю, что мангака хорошо работает, манга действительно отлично продумана. Хотя я не знаю, как я отношусь к этому тому по сравнению с другими.       Ты видел, как менялись глаза главного героя, который тебе нравится, на протяжении всей истории? Это был такой странный штрих, что я не понимаю, какой в этом был смысл. По мере развития сюжета все кажутся все более и более яростными. Я уверен, что все это имеет смысл, как только вы прочтете все это, но я не могу не думать, что было просто излишне делать на этом акцент. Может быть, я просто надеялся, что они станут счастливее раньше, чем сейчас.       О, я забыл упомянуть об этом, у меня нет с собой моего списка, когда я пишу это, так что, наверное, я не запомнил все, что хотел сказать. Я просто добавлю это позже… но как ты отнесся к синим и желтым цветам в истории? Думаю, я предполагал, что большинство любовных историй будут иметь красноватый оттенок, но эта напомнила мне о море. Все это было слишком мирно или бурно, в зависимости от того, какой цвет начал проявляться больше. Когда все было желтым, они купались в свете, а затем он менялся на этот синий, который был более спокойным, пока не занял большую часть страницы, и все казалось темным. Может быть, я что-то в этом понимаю.       Это мои мысли, если они тебе нужны. В противном случае мы можем сменить тему.       Казутора       Всегда письмо заканчивалось нерешительностью, когда его не распирало от самодовольства, как это было более полугода назад.

…

      У Чифую были трудные времена. Это было упомянуто в последнем письме Мицуи без какого-либо другого контекста. Он ясно дал понять Казуторе, чтобы тот не беспокоился, если Мацуно изменил стиль письма или говорил меньше, потому что ему просто «было тяжело». С этим ничего нельзя было поделать или что-то сказать, когда он знал, что не является частью того, что происходит в его голове.       Трудно было даже представить, как выглядел Чифую, переживающий трудные времена. Он видел это раньше, но это было не «трудное время», а разбитое сердце, воспоминания и опустошение. «Трудные времена» означали что-то другое, по крайней мере, в сознании Казуторы. Он задавался вопросом, плачет ли Чифую или злится, где бы он ни был, или сколько времени прошло с тех пор, как он попал в упомянутые трудные времена.       Находясь вне всех мыслимых петель, находясь взаперти, на самом деле все, что Казутора знал о чем-либо, было из писем, которые он получал. Он не мог не думать: «Узнал бы я вообще, что Чифую в плохом положении, если бы Мицуя ничего не сказал?» Скорее всего, нет. Каким разочаровывающе правильным было это утверждение. Он бы этого не понял. Он мог сказать, что Чифую был на взводе, но предполагал, что это была его собственная вина.       Еще меньше шести лет он провел в этом подобии темного аквариума, уединенного в каком-нибудь уголке. Люди едва ли заботились о том, чтобы заглянуть внутрь, но он никогда не мог заглянуть наружу. Печальное существование, но необходимое, без него ему было бы хуже. Пока он напоминал себе, что это было необходимым следствием, что это был его выбор, что это была его вина, он не мог возражать против этого. Было много вещей, на которые Казутора предпочел не обращать внимания.       В его аквариум чаще всего приходил Чифую. Чифую, который боролся за пределами своего аквариума и все еще находил время, чтобы навестить его с помощью слов. Он был идиотом, говоря Казуторе, что помогает себе сам, и заставлял себя отправлять письма, когда ему было плохо. Баджи может подождать. Он лучше, чем кто-либо другой, знал, что Баджи будет ждать, пока он окажется в лучшем месте. Казутора хотел, чтобы Чифую позаботился о себе, что бы это ни значило.       Его письма были скупыми и торопливыми, как будто у него не было на это времени или он был рассеян, когда он это делал. Когда что-то было настолько явно не так, Казутора не знал, что делать. Все, что он мог сделать, это заметить это. Последнее письмо показалось холодным. Казутора вспомнил, как однажды почувствовал тепло, когда подумал о Чифую, это было чем-то прямо противоположным. Оно прилипло к нему, его пальцам, лицу, животу — все было холодным. Когда он прочитал это письмо, он почувствовал себя застывшим на месте, беспомощным. Он не мог ответить на это письмо. Эмоциональный холод парализовал его, и он задался вопросом, чувствует ли Чифую тоже все это.       10 ноября 2009 года       Ханемия Казутора,       Десять писем. Это десять недель, которые я потратил на своей работе, они были такими ненадежными, Баджи-сан был бы так разочарован. Я даже не пытался, ты это знал? Я знаю, что Мицуя сказал тебе. Я просто могу представить твое лицо, когда ты прочитаешь это: «Чифую сейчас нелегко». Я даже не мог вспомнить, что ты писал в своих письмах, когда я пошел отвечать. Вероятно, все это было чепухой.       Ты можешь избавиться от них для меня, Ханемия? Эти последние десять писем, выбрось их, и я просто продолжу с того места, на котором мы остановились. Разве это драматично? Я чувствую себя какой-то истеричной матерью, пишущей это, когда я вспоминаю свои слова, вот как это звучит. Сейчас я спокоен, это не важно, но я спокоен. Дрожат ли у тебя руки, когда ты пишешь мне? У меня трясутся руки.       Это не имеет к тебе никакого отношения. Я убедил себя в этом, так что не важно, что ты подумаешь позже об этом. Это не твоя вина. Обещай мне, что ты это понимаешь.       Боже, я пошлю что-нибудь менее ужасное, когда успокоюсь. Может быть, я просто отправлю второе письмо на этой неделе, так что это не считается. Я скоро тебе что-нибудь пришлю.       Мацуно Чифую       Только через месяц он узнал от Дракена, в чем не было его вины. И теперь он не мог заставить себя сдержать данное обещание. Чифую так хотел сказать ему, чтобы он не винил себя, но на самом деле, что он пытался сделать? Это была его вина, Чифую должен был это знать.       Мать Баджи Кейске была доставлена в больницу за попытку самоубийства. Это была его вина. Вина Казуторы. Даже находясь взаперти, он убивал людей. Как мог Чифую, который лучше всех знает, что он сделал со всеми, сказать ему, что это не его вина. Он не умерла, Дракен сказал, что это все, что имело значение. Она хотела умереть, она пыталась умереть.       В некотором смысле Казутора был рад, что он не знал точно, что она сделала, чтобы попытаться совершить самоубийство. Он бы с этим не справился. Он едва может справиться с этим. Он ничего не мог поделать, ничего не мог сказать, чтобы попытаться сделать лучше. Всю свою жизнь он будет пожинать последствия своих действий и наблюдать, как они разворачиваются по-разному. И все же он не мог следовать своим собственным правилам, своим собственным принципам, когда плакал.       Казутора обнаружил, что плачет из-за многих вещей, но это было самое новое из его последствий. Угол его камеры был единственным местом, где он мог уткнуться головой в стену. Он плакал так тихо, как только мог. Невольно вырвались сдавленные рыдания:       — Что мне теперь делать, Баджи? Я так… — его голос прервался, когда он понял, какие слова собирались сорваться с его губ. Он тяжело задышал, и его горло сжалось от этой мысли.       Его широко раскрытые глаза были до краев наполнены слезами. Ему было жаль, но эти слова не ему говорить. Он мог только повторять их снова и снова в своей голове и рвать на себе кожу. Больше ничего нельзя было поделать, все страдали из-за него, это был факт. Только в ту ночь он засыпал в углу своей комнаты и просыпался от собственных жалких кошмаров.