Отец-одиночка

      — И жили они долго и счастливо, — дочитал Куроо последнюю строчку, заблокировал телефон, прикрыл глаза и откинулся на стуле, который стал его лучшим другом в этой больничной палате, где был знаком уже каждый уголок. — Как жаль, что в жизни все не так, как в сказке.       Альфа часто читал что-то вслух, когда приходил проведать Кенму. Врачи много раз говорили ему, что нужно разговаривать с людьми в коме, потому что им важно слышать голос близкого человека, и это может благоприятно повлиять на их выздоровление. Но сколько бы он не читал, все было без толку. Прошло уже больше полугода, как Кенма был прикован к этой больничной кровати, и было совсем непонятно, сколько еще в ней проведет. Но Куроо все равно не сдавался, он продолжал ему рассказывать все подряд, держал за руку, читал что-то всегда очень хорошее. Хотя плюсы от этого тоже были: в такие моменты сын засыпал под его голос чуть быстрее, чем обычно. Петь колыбельные он не умел, поэтому чтиво стало прекрасной альтернативой.       В палате появился лечащий врач Козуме.       — Мне нужно с вами поговорить, — начал он.       — Если вы про оплату, то я заплачу на следующей неделе, я же попросил дать мне небольшую отсрочку, — начал раздражаться Куроо.       — Нет, я не об этом. Видите ли, у пациента нет никакой динамики, мозг не реагирует на раздражители, сознание отсутствует, поэтому есть вероятность, что он не очнется. Если вдруг вы захотите отключить его, то у нас есть особый протокол…       — Что?! — взорвался Куроо, подскакивая с места. — Отключить? Вы в своем уме? Он тогда повернул голову на плач сына! Я видел!       — Это было сокращение мышц, либо медсестра просто неудачно поправила подушку…       — Нет, вы все врете! — кричал Куроо, а голос начал дрожать. — Он очнется!       — Я понимаю, как это тяжело, но я просто хочу, чтобы вы знали, что такой вариант возмо…       Врач не успел договорить до конца, потому что Куроо резко схватил его за грудки, не помня себя от ярости, но через пару секунд все же совладал с собой, отпуская халат и отталкивая мужчину от себя.       — Не смейте даже заикаться о таком при мне, — четко выговаривая каждое слово, отчеканил Куроо, сжимая кулаки. — Он очнется. Вам ясно?       Он взял свою толстовку, подхватил сына и направился в сторону выхода, задержавшись немного в дверях.       — Простите, что резко схватил вас. Но в следующий раз подумайте хорошенько прежде, чем говорить мне такое.       Куроо выехал в сторону дома, с силой вцепившись в руль, а мысли разрывали его голову, прокручиваясь событиями десятиминутной давности раз за разом. Что значит «отключить»? Да что этот врач вообще понимает?       — Глупые докторишки, просто не хотят молча делать свою работу и лезут не в свое дело, — процедил альфа сквозь зубы, а в глазах неприятно защипало, но он сразу же сморгнул подступающие слезы.       Нет, он не сдастся, он будет сильным. Он ведь ждет его возвращения больше, чем кто-либо. Сыну нужен второй родитель, и он у него будет. Люди из комы и через пять и через двадцать лет выходили. Это считалось чудом, но почему он не должен верить в него сейчас?       Куроо зашел домой совсем без настроения. Он и мысли не мог допустить, что Кенма не проснется, но ровно до этого момента. После эпизода в палате у него буквально все валилось из рук. Он разбил тарелку, чем напугал Тео, а потом долго не мог его успокоить. Но мальчик будто чувствовал тревогу на сердце у отца и весь оставшийся вечер был слишком тихим. Он насыпал в кофе соль вместо сахара, выплюнув это все на стол, а потом благополучно вытер полотенцем вместо тряпки. Он несколько раз задевал дверной косяк плечом, матерясь на него так, будто это что-то изменит.       Когда Куроо в третий раз пытался сделать сыну пюре, его телефон зазвонил, и альфа сразу же взял трубку.       — Добрый день! Компания «Территория Полета». Козуме Кенма приобрел у нас подарочный сертификат на прыжок с парашютом, в графе получателя указан Ваш номер. Я хотела бы уточнить, вы собираетесь его использовать? Срок действия заканчивается через месяц.       Тецуро так и завис, не в силах произнести ни слова. Его будто бы отбросило почти на год назад.       — О чем ты мечтаешь? — спросил Кенма, сидя на кухне с чашкой чая и смотря, как Тецуро возится с ужином. Омега обожал, когда парень готовил, но к сожалению делал это не так уж часто.       — Даже не знаю, машину вот хотел, но ты ее уже купил, — машинально ответил альфа.       Кенма усмехнулся и отпил из кружки. Он обожал делать что-то неожиданное, но приятное для человека, а потом наблюдать за его эмоциями.       — Какой ты скучный, — буркнул он.       — Я бы хотел прыгнуть с парашютом.       — Серьезно? — удивился Кенма. — Признайся, ты только что это придумал.       — Да нет, я всегда хотел, но боялся. Это ведь так круто! Это ощущение полной свободы, когда ты видишь эту красоту вокруг, забываешь обо всех земных проблемах, и паришь, словно птица, поддавшись ветру и ощущениям спокойствия. Только ты. Только здесь и сейчас. Осталось только решиться…       — Да ты поэт, — только и смог проговорить Кенма, который сидел в полном шоке с полуоткрытым ртом. — А что, мне нравится. Спустишься с небес на землю. Во всех смыслах. Только я с тобой не пойду!       — Конечно, не пойдешь. Тебе смелости точно не хватит, — улыбнулся Куроо и тут же получил подзатыльник от Кенмы, который ушел в комнату изучать этот вопрос и выбирать сертификат для Куроо в качестве подарка на День Рождения.       — Алло? — раздалось на том конце трубки, потому что молчание затянулось.       — Я вам перезвоню, — еле выговорил альфа и сбросил вызов, дрожащей рукой.       Кенма это сделал. Он решил подарить ему этот чертов прыжок на День Рождения, чтобы осуществить его давнюю мечту. Стало очень стыдно, а в груди заныло. Омега никогда не пропускал мимо ушей их разговоры, он помнил все и всегда с особым трепетом подходил к подаркам для альфы. А что Куроо? Попросил Кенму выбрать, что он хочет себе на День Рождения, оплатил и вручил в нужный день. И даже палец о палец не ударил, чтобы заморочиться хоть на грамм. Этот звонок будто выбил пол из-под ног, поэтому альфа поспешил сесть.       Он попытался переключить все внимание на сына, но эта ситуация никак не выходила из головы. Он так задумался, что даже не заметил, как сын опрокинул овощное пюре на стол и хлопал по нему ладошкой, начиная смеяться от того, как все разлетается по кухне. И если пару месяцев назад Куроо бы вышел из себя при мысли, что все придется убирать, то теперь его это даже рассмешило. Он взял телефон, чтобы заснять смех Тео и этот творческий беспорядок на видео.       — Покажи папе Кенме, как ты смеешься. Он, когда выздоровеет, обязательно это посмотрит.       Улыбка вдруг спала с лица Куроо от следующей мысли, внезапно появившейся большими буквами в мозгу. А если Кенма никогда не сможет этого увидеть? Врач посадил семя сомнения в его голову своими разговорами, которое разрасталось со страшной скоростью, пронизывая своими корнями каждый уголок сознания.       Раньше Куроо никогда об этом не думал, потому что было как-то совсем не до этого. Сначала он был на эмоциях от произошедшего, и в принципе мало понимал что такое кома, и как это работает, а потом все его мысли занимал его сын, а действия больше походили на режим «автопилота». Безусловно, он думал о Кенме, часто приходил к нему, постоянно что-то рассказывал о сыне, о том, как он научился переворачиваться, как стал передразнивать Куроо своей мимикой, как стал откликаться на свое имя. Но ему некогда было предаваться размышлениям о том, а что будет, если он никогда не очнется. А может он просто не хотел об этом задумываться, продолжая слепо верить в то, что в этой истории обязательно случится хэппи энд, и просто втаптывая весь пессимизм и переживания по этому поводу куда-то в самую глубину своей души.       Зато теперь все то, что он так старательно пытался заглушить, вдруг огромным комом застряло где-то в горле, грозясь вырваться наружу. Куроо изо всех сил пытался не выдавать своих эмоций, ведь малыш уже научился различать его настроение. Он улыбался ему, а внутри все кричало и рвалось на части, ведь сын с каждым днем все больше был похож на Козуме.       Как только веки Тео отяжелели и закрылись, альфа резко подскочил с места, врываясь в спальню. Ему вдруг до одури захотелось прикоснуться к Кенме хоть как-нибудь, почувствовать его запах, но увы, постельное белье пахло лишь кондиционером, а любые следы присутствия Кенмы в этой квартире были беспощадно уничтожены уборкой.       Альфа начал открывать ящики комода один за одним, но там были лишь выстиранные глаженные футболки, не имеющие сейчас никакой ценности, как вдруг среди вещей омеги он увидел свою старую футболку с группой «Nirvana», которую тот отобрал у него, просто потому что «ну она клевая».       Он вытащил ее и замер. В нос ударил такой родной запах Кенмы. Когда все спальные футболки омеги стали ему малы, он начал ходить в этой. Удивительно, что спустя столько времени она все еще хранила его запах, и Куроо не знал, радоваться этому или нет. Он сжал ее в ладонях, поднося к лицу и вдыхая полной грудью, которая больше не могла сдержать в себе всю ту боль, которую он так старательно закапывал.       Слезы одна за одной катились по щекам, падая на ту самую футболку. Хотелось лезть на стены и выть от боли, но в соседней комнате спал его сын. Их с Кенмой сын. Которого омега еще ни разу не видел, но которого так любил и желал всем сердцем, из-за которого Куроо разрушил их семью, но костьми был готов лечь, чтобы собрать все обратно. Даже если бы это заняло у него годы. Даже если бы пришлось собирать пыль в осколки, а затем в одно целое. И как бы сильно альфа ни хотел, он просто не мог, ведь Кенма сейчас лежит в больнице с этими чертовыми трубками, которые дают ему кислород и еду и заставляют сердце биться.       Он аккуратно сложил футболку и хотел убрать обратно, чтобы сохранить запах, чтобы в особо тяжелые для него моменты доставать снова, как вдруг его взгляд упал на коробку, которая была зарыта среди этих самых футболок. Любопытство взяло верх, поэтому он достал ее и открыл крышку.       То, что он там увидел, заставило взвыть. Это был еще один подарок Куроо на День Рождения, который ему так и не успели вручить. Внутри лежало стеклянное сердечко с их с Кенмой фотографией внутри, а рядом была записка «Я дарю тебе свое сердце». Кенма заказал его еще давным-давно, когда их отношения не трещали по швам, но то ли не успел проверить на качество, приняв бракованный товар, то ли случайно уронил коробку, потому что сейчас там, в самом центре фигурки красовалась огромная трещина, которая грозилась расколоть ее напополам от малейшего неловкого движения. Да, Кенма определенно подарил свое сердце альфе, а тот просто взял и разбил его своим отношением, обращением, грубостью.       Внутри что-то надломилось. Наверное, остатки черствости разлетелись на мелкие кусочки, обнажая сердце Куроо и вонзаясь в него осколками. Если бы душа могла кровить, то Куроо бы залил своей кровью всю квартиру, но сейчас заливал ее слезами горечи и злости на самого себя.       Куроо аккуратно уложил сердце в коробку, намереваясь склеить его в единое целое тогда, когда руки перестанут трястись, убрал обратно, и схватил ноутбук, открывая браузер и заходя на ютуб. Он без труда, не глядя на клавиатуру, набрал тот самый знакомый ник. Обычно Куроо не смотрел видео Кодзукена, но сейчас это было жизненно необходимо. Обновлений на канале не было уже больше полугода, а подписчики не переставали гадать, куда же пропал их любимый блогер, строя все новые теории, причем одна была абсурднее другой. Они даже пытались атаковать Инстраграм Куроо в поисках Кенмы, но тот благополучно закрыл аккаунт и предпочитал не открывать сообщения в Директе.       Альфа промотал видеозаписи, находя какой-то стрим полуторагодовой давности и нажал на запуск. Кенма был чертовски красив. Он выглядел как обычно, сидя в своем любимом худи с собранными волосами и в наушниках, но выглядел просто потрясающе. Тецуро не мог оторвать взгляд. Это был его Кенма, тот самый Кенма, которого он когда-то полюбил до чертиков. Да и сейчас любил, только вот наделал глупостей и почти все проебал.       Вдруг он увидел, как на видео появился он сам, чмокнул омегу в щеку, сел рядом, как ни в чем не бывало, приобнял своего любимого и начал общаться с подписчиками. Альфа страшно завидовал тому Куроо, но не мог не отметить, как гармонично они оба смотрятся и какими счастливыми кажутся. Тецуро с пеной у рта что-то рассказывает подписчикам, а Кенма закатывает глаза так, как только он один умеет, скрещивает руки на груди, мол «это мой стрим, съебись отсюда», но постепенно черты лица обретают мягкость, и вот уже он смотрит на партнера влюбленным взглядом, от которого просто мороз по коже.       Следующее видео, которое Куроо запустил, было выложено незадолго до аварии. Он даже сначала не узнал Кенму: кожа бледная, синяки под глазами, ведет себя холодно, равнодушно, как будто только для галочки, а глаза грустные-грустные, но главное — потухшие и безжизненные. Совесть засадила укол в самое сердце. Немудрено, что омега был таким именно из-за Куроо. Наверняка ждал его с какой-нибудь ночной тусовки или получил порцию дерьма из уст «любимого» накануне.       Тецуро не мог больше смотреть и закрыл браузер, пялясь в пустой монитор еще несколько минут. Как так получилось, что сначала вы счастливая любящая друг друга пара, а потом в отношениях не остается ничего, кроме страданий и боли, которые один приносит другому? В какой же самый момент все пошло по пизде? Куроо знал, в какой. Да в тот самый, когда ему сообщили про беременность.       Сперва он даже растерялся от такой новости, а Кенму поддержал и сказал, что они справятся, только чтобы его успокоить. Ведь то, в каком он был состоянии тогда на балконе в квартире Кейджи, больно ударило по нему. А затем пришло осознание: ему не нужен этот ребенок. Но сказать об этом было выше его сил. Он не знал, как сказать о том, что просто не знает как это — любить своих детей, потому что его самого в детстве не очень то любили, потому что не планировали и не хотели, но оставили.       Он боялся переносить поведение своих родителей на своего ребенка, потому что другого обращения не видел в своей жизни. От своего отца он видел только агрессию, злобу или бессвязные пьяные речи, часто получал ремнем или чем потяжелее, если не успевал спрятаться в своей комнате, когда тот возвращался в пьяном угаре домой. Отец мог ударить его за любую оплошность, будь то двойка или плохо заправленная кровать, а иногда просто так, потому что настроение плохое, причем бил его долго, иногда до шрамов на теле, чтоб «выбить всю дурь», как он это называл. Мать, которой тоже перепадало, вымещала всю свою злобу и обиду на маленьком Куроо, маскируя это под воспитание, загоняя его в жесткие рамки, контролируя каждый шаг, пытаясь вырастить нормального достойного человека, но вместо этого только все больше развивала в нем желание вырваться из этого дома раз и навсегда и насладиться свободой. Что он и сделал, когда с радостью сбежал из отчего дома в квартиру к Кенме, а затем начал свой разгульный образ жизни.       И все вроде бы выглядело в рамках дозволенного, ведь он был не единственным любителем отдохнуть где-нибудь в заведении с громкой музыкой и морем алкоголя. Даже любимый поддерживал его в этом, потому что «Когда если не сейчас?». Молодость все простит. Это было в порядке вещей ровно до тех пор, пока Кенма не забеременел, а свобода Куроо грозилась оборваться, снова загоняя его в рамки ответственности, режима, обязательств, в которые он никак не хотел загоняться. Он страшно не хотел ущемляться, до дрожи противился выходить из зоны комфорта, он боялся снова потерять ту свободу, которую обрел недавно, что просто принял оборонительную позицию, которая впоследствии переросла в наступательную, а потом будто стала стрельбой на поражение.       В голове будто все перевернулось. Пришло осознание того, что его загоны, его прошлое, с которым он не разобрался, не отпустил, стали причиной его агрессии, которую он просто вымещал на самом близком ему человеке. На том, кто был всегда рядом, во всем поддерживал, обеспечивал ему ту самую свободу, которая так нужна была Куроо и была больной темой для него. Он разделял его интересы, никогда ничего не запрещал, как иногда делали другие половинки, не контролировал, да даже прыжок этот подарил, и в принципе все делал, лишь бы Куроо было хорошо. Да он просто искренне и безоговорочно любил его. Но вот незадача — забеременел и захотел оставить их с Куроо малыша, попытался разделить обязанность на двоих, посягнул на жизнь «только для себя любимого», а в ответ получал лишь сухое «ты задрал с этим ребенком».       Стало мерзко. Куроо даже на секунду пожалел, что не он оказался в машине в тот вечер. А он просто сидел в этой самой квартире с чашкой чая, готовясь доказывать, что на самом деле не изменял Кенме, ведь те фото в переписке с Алисой были даже не его. Он ведь так и не успел ему этого сказать. А еще никогда не рассказывал всего про своего отца. Кенма знал, что тот алкоголик и не очень приятный человек, потому что сам же частично оплачивал ему лечение, но тему побоев Куроо избегал и никому так и не смог открыться. Он пообещал себе, что никогда не будет таким, как отец, но с ужасом осознал, что шел по тому же пути, и неясно к чему бы пришел и чем закончил, если бы не вся эта ситуация.       Он задумался, насколько глубока обида Кенмы на Куроо за все то, что он делал. Вспомнит ли он все прошлые обиды, когда придет в себя? Куроо всегда рисовал себе счастливый конец, совершенно опустив тот факт, что Кенма сам собирался с ним порвать. Он вообще никогда не думал, что до подобного дойдет, даже мысли не допускал, да и вообще раньше не особо любил думать, но если Козуме тогда сделал это, значит, чаша терпения оказалась переполнена.       А если он захочет оставить ребенка себе и жить отдельно? Куроо вдруг понял, что не готов просто так отдать Тео. Он страшно привязался к малышу, ведь теперь он был смыслом его жизни, и одна его улыбка стоила того, чтобы просыпаться каждый день по утрам. Он был страшно рад, что хотя бы в этом они с отцом оказались не похожи, а все остальное он обязательно исправит, долго и упорно работая над собой. Поэтому Тецуро пообещал себе, что сделает все, чтобы их семья снова была вместе, ведь лучше осознать свои ошибки поздно, чем никогда. Однако, это все не будет иметь никакого смысла, если Кенма так и не очнется.       Куроо вскочил с кресла и стал расхаживать по комнате. Сердце долбило в груди так, будто сейчас проделает дыру в ребрах. Его окутывала паника. И если тогда, дожидаясь Кенму от врача в его квартире, он до конца не был уверен, стоит ли им быть вместе, то сейчас понимал, что просто без него не может, и вряд ли смог бы. Но гребаная безысходность не оставляла ему выбора, кроме как долбить кулаком об стену и кусать пальцы до крови, лишь бы снова не кричать. Ему нужно было как-то успокоиться, и он не придумал ничего лучше, чем взять спящего сына из кроватки и прижать к груди, утыкаясь носом в его мягкую щечку. Он так просидел с ним на руках до самого утра, а как только время приблизилось к тому моменту, когда в больницу стали пускать самых ранних посетителей, тут же поехал туда, вручив Тео сонным Бокуто и Акааши. Он хотел побыть с Кенмой наедине.       — А вы сегодня рано, — сказала ему вслед медсестра, но альфа даже не обернулся в ее сторону.       Куроо зашел в палату и закрыл за собой дверь. Он приблизился к кровати и сел на край, пристально смотря на Козуме. Хотелось заорать громко-громко, чтобы достучаться до самых темных уголков подсознания, чтобы он услышал его и вернулся. Хотелось трясти его до одурения, только чтобы он открыл, наконец, свои карамельные глаза и снова посмотрел тем самым взглядом на Куроо. Хотелось обнимать его и целовать до потери пульса, слушая, как он тихонько бухтит себе под нос и просит отпустить его, а потом сдается и целует в ответ, но вместо этого лишь неподвижное тело, проводки и звук кардиомонитора, который уже въелся в кожу вместе с больничным запахом.       Куроо опустил голову на подушку рядом с омегой, осторожно приобнимая его левой рукой, а носом утыкаясь в его шею. Он страшно похудел за это время, поэтому альфа без труда мог нащупать каждое его ребрышко, а его собственный запах исчез, оставив вместо себя лишь аромат лекарств, дезинфектора и порошка для стирки белья.       — И почему я не делал так раньше? — спросил он, поглаживая омегу по щеке. — А помнишь, когда ты болел, я всегда вот так ложился к тебе, целовал в макушку и гладил по голове, пока ты не уснешь? Особенно после того раза, когда мы с тобой решили ночью искупаться при свете луны, а потом мокрые шли по холоду домой. Замерзшие, но счастливые.       Голос снова дрогнул, но Тецуро больше не стал сдерживать слез, которые отпечатывались огромным мокрым пятном на больничной рубашке, и были такими горячими, что могли бы согреть холодного Кенму.       — А помнишь, как мы ходили на матч Хинаты и попали на камеру для поцелуев, а ты тогда сказал, что больше никогда не поцелуешь меня в общественном месте, но сделал это в тот же день посреди торгового центра? А как мы встречали рассвет на крыше небоскреба, пробравшись туда по пропуску твоего отца, а потом убегали от охранников? А мой двадцатый день рождения? Ты тогда собрал всех моих друзей у нас дома, а я до последнего ничего об этом не знал. А еще ты сделал мне торт. Это был лучший торт в моей жизни. И все те годы, что мы провели вместе с тобой, были лучшими, не считая последнего.       Стало тяжело говорить, тяжело дышать, тело пробивала дрожь не то от слез, не то от чувства вины.       — Кенма, прости меня. Прости за все. Я очень тебя люблю и не смогу без тебя. Знаешь, я до сих пор просыпаюсь от ночных кошмаров, а потом еще час сижу на кровати, приходя в себя от этих снов, потому что мне снится, что тебя больше нет. Я постоянно звоню в больницу, чтобы убедиться, что это всего лишь сон. Но все повторяется снова… И каждый раз в этом сне мне хочется уйти за тобой, но я просыпаюсь и живу ради Тео и ради того, чтобы встретить тебя здесь. Я верю, что ты вернешься и всегда буду верить, слышишь? — шептал Тецуро, сжимая руку Кенмы слишком сильно, а внутри все сыпалось, рушилось, отчаяние поднималось со дна, вытесняя способность здраво мыслить, заставляя голос срываться на крик и плач.       — Пожалуйста, вернись ко мне сюда, вернись к нам! Я исправился, честно, вот увидишь! Я натворил столько глупостей и так сильно обижал тебя, что самому от себя противно… Если бы я только мог вернуть все назад. Ты не заслужил всего этого, ты должен жить, ты должен быть рядом со своим сыном! И если бы я только мог, я бы поменялся с тобой местами, потому что жизнь без тебя — не жизнь. И я никогда, слышишь, никогда тебе не изменял! Пожалуйста, дай мне шанс, Кенма, прошу… Мне так тебя не хватает. Я каждый раз молюсь, чтобы поговорить с тобой хотя бы во сне, но ты даже там не приходишь! Я бы все отдал, чтобы снова услышать тебя! Я люблю тебя, слышишь? — кричал Куроо сумбурно и с надрывом, потому что больше не мог удержать эмоции внутри, а потом снова уткнулся омеге в плечо и просто плакал.       Он лежал так еще минут тридцать, не в силах оторвать себя от Кенмы. Хотелось прилипнуть и не отлипать до тех самых пор, пока он не очнется. Но вдруг раздался телефонный звонок. Куроо ни с кем не хотел сейчас разговаривать, особенно заплаканным хриплым голосом, но трубку взять пришлось, потому что звонил Акааши.       — Алло, Куроо, у Тео опять температура поднялась, видимо снова зубки режутся, ты скоро приедешь?       — Через час буду, — сказал он как можно более естественно, но скрыть грусть в голосе не удалось.       — У тебя все нормально? Где ты? — спросил Кейджи, сразу же напрягаясь.       — Я у Кенмы, но скоро буду у вас.       Альфа сбросил вызов и еще раз посмотрел на Козуме.       — Я дождусь тебя, — прошептал он и вышел из палаты.       Он не помнил, как доехал до ребят, как забирал у них сына, и что они говорили ему в этот момент, но скорее всего ничего, потому что все поняли по его лицу. Оно было серым, безжизненным, а в душе была пустота. Он довольно быстро сбил температуру, и уложил спать сына, который долго смотрел на папу прежде, чем уснуть, как будто поддерживая его, но потом оказался во власти сна, как и Куроо, который рухнул на кровать без сил и сразу же уснул.       Альфа проснулся от звука мобильника, не понимая, зачем поставил будильник на такую рань, но это был не он. Когда Куроо увидел на экране, что звонят из больницы, внутри все похолодело от страха того, что с Кенмой что-то случилось. Он молился всем богам, чтобы это не оказалось тем, о чем он успел подумать, а потом через силу заставил себя принять вызов, поднося телефон к уху трясущимися руками, а в следующую секунду выронил мобильник после слов, которые услышал на том конце.