Отец-одиночка

      Кенма проснулся очень рано, гораздо раньше, чем рассчитывал. Он сразу же включил телефон, который тут же разорвался от уведомлений. На секунду он почувствовал такое волнительное состояние, даже внутренне удовлетворение от того, что его план сработал. А потом все внутри будто упало. Все тридцать сообщений и пять пропущенных были от Акааши. Омега вспомнил, что забыл отписаться ему, как только приехал домой, это как-то совершенно вылетело из головы. И поэтому друг уже в панике хотел обзванивать больницы и морги, оттого, что телефон Кенмы был выключен. Потом он, видимо, дозвонился до Куроо, выяснил истинную причину и прекратил терроризировать его звонками. Козуме стало даже немного стыдно перед другом. Зато Куроо так ничего и не ответил. Прочитал и проигнорировал. Надпись «был в сети в 6:54» говорила о том, что в это время он, наконец, угомонился и лёг спать, правда, непонятно где и непонятно во сколько проснётся и придёт домой. А придёт ли?       Омега попытался уснуть снова, но не мог. Рой мыслей не прекращался. Он уже успел испытать целый спектр эмоций от «что я наделал, а вдруг он уснул где-то на улице?» до «так ему и надо, будет знать как меня динамить». Сон как рукой сняло. Кенма решил не портить выходной день, и порадовать себя завтраком. Он прошёл на кухню, попутно открывая дверь, чтобы альфа смог вернуться, и ушел варить себе вкусный и такой жизненно необходимый кофе, чтобы утро стало хоть немного добрым. Он включил какое-то видео на ютубе, извинился перед Акааши и уже хотел было забыть о событиях прошлой ночи, но… Невозможно ведь не обсудить все с лучшим другом, не перемыть кости, не пожалеть себя, попричитать, пострадать.       Акааши Кейджи: Я считаю, ты все сделал правильно. И не смей винить себя за то, что не пустил его! Ты и так ему многое прощаешь.       Козуме Кенма: Почему он так поступает, Кейджи?       Акааши Кейджи: Не знаю, Кен. Бокуто ничего не говорит толком, лезть не хочет. Могу я с ним поговорить, если хочешь. Ему давно, видимо, мозги никто не вправлял.       Козуме Кенма: Не нужно, я сам с ним поговорю, как придёт.       Козуме Кенма: Если придёт…       Акааши Кейджи: Да придёт, никуда не денется. Звони, если что.       Если бы не друг, Кенма бы давно уже закончил нервным срывом. Он был безумно благодарен ему за поддержку. Кенма думал, как начать разговор так, чтобы все не кончилось криками и орами. Причём с его стороны. Последнее время ему все сложнее было держать себя в руках, и он сразу ударялся в слёзы, а Куроо не воспринимал его упреки всерьёз, списывая их на обычные перепады настроения.       Он в очередной раз (уже сотый) проверил, не онлайн ли его благоверный. Когда Козуме увидел, что тот заходил в сеть пять минут назад, сердце сделало кульбит. Хотелось выбежать из дома, встать у входной двери и ждать его там, всматриваясь в каждого прохожего. Это ожидание не пойми чего было невыносимо. Даже игры не помогали, ничего не работало. Время тянулось со скоростью улитки, но уже близилось к вечеру. Наконец, он услышал, как ключ в замке провернулся, и дверь открылась, а сердце ушло куда-то в пятки и не собиралось возвращаться. Нужно было взять себя в руки.       Куроо зашел на кухню, прошел к холодильнику, даже не взглянув на Кенму, что-то взял оттуда и вышел из нее, не проронив ни слова. От такой наглости у Кенмы совершенно сорвало крышу. Он разозлился не на шутку. Теперь Куроо мог не рассчитывать на спокойный разговор, это будет взрыв атомной бомбы, которую Кенма сейчас готов был сбросить на альфу. Он нашел его в гостиной. Тот сидел и щелкал каналы, поедая морковные палочки.       — Ты ничего не хочешь мне сказать? — проговорил Кенма, загораживая собой телевизор.       — Нет. Отойди, пожалуйста, ты мешаешь смотреть.       — Ты не ахуел ли часом? — взорвался он.       — Не понял? — поднял бровь Куроо.       — То есть по-твоему ничего не произошло? И все сейчас нормально?       — А что не так?       — Ты издеваешься? Ты ушел на всю ночь не пойми куда, бросив меня одного!       — Ты не хотел тусить, я хотел. Я пошел, а ты нет, в чем проблема?       Хладнокровие и безразличие Куроо убивали. Но омега не собирался сдаваться, а огонь внутри разгорался лишь сильнее.       — Но мне было плохо!       — Ты мог не идти и остаться дома, — сказал он, и ни один мускул не дрогнул на его лице.       — Еще скажи, что я виноват, — ответил Кенма, хотя фраза была не самая удачная, потому что ему ответили абсолютным молчанием.       — Зачем ты так со мной? — взмолился он, пытаясь словами добраться до черствого сердца альфы, которое раньше не было таким. — Почему ты выбрал их, а не меня? В какой момент чужие люди тебе стали важнее меня и твоего ребенка? Ладно я! Поплачу и перестану, но это ведь и на нем тоже отражается! Тебе что, на ребенка совсем плевать? — воскликнул Кенма, кладя руки на живот, как будто защищая и отстаивая свое дитя. Он смотрел на Куроо сверху вниз, но чувствовал, что его снова не воспринимают всерьез, а потом в глазах альфы промелькнуло что-то враждебным блеском.       — Да ты задрал со своим ребенком! — выпалил Куроо на повышенных тонах, заставив Кенму почувствовать себя в два раза меньше под натиском этого голоса и вжаться в пол. Он никак не ожидал услышать такое, но это было еще не все, Куроо только начал.       — Ребенок то, ребенок это. Пойдем коляску выберем, посмотри какие у него щечки на снимке, ой, смотри, он толкается, а в каких цветах сделаем детскую, а как назовём, сколько раз будем с ним гулять? Ты помешался на нем. Ты только о нем и говоришь! А я не хочу! Не хочу, чтоб вся моя жизнь вращалась вокруг него, тем более, пока он еще даже не родился!       — Но… Она будет вращаться вокруг него…       — Вот когда родится, тогда и подумаем об этом. А сейчас будь добр, избавь меня от лишних подробностей. Я хочу свободы и жизни в свое удовольствие, пока я молод и у меня есть на это время. Я хочу ходить в клубы, бары, и ты не можешь мне запретить.       — Но я ведь не запрещаю… — выдавил Кенма, а слезы сами потекли из глаз. — Я даю тебе полную свободу, а взамен хотел всего лишь каплю заботы и понимания. Если тебе этого мало, тогда я не понимаю, что ты здесь делаешь.       — Я могу уйти, — огрызнулся альфа.       — Ты что шантажируешь меня? — заорал Кенма во все горло, не веря своим ушам. Ему стало страшно, реально страшно, что это не простые угрозы, а что он сейчас просто встанет и уйдет, так же легко, как бросил его у клуба, и как не пришел ночевать. Он тонул, погибал, а помочь было некому, он был совсем один. — Да как ты смеешь так играть на моих чувствах?       — А ты? — парировал Куроо. — Пытаешься доказать мне, какой я плохой парень и отец, да из тебя выходит прекрасный манипулятор.       — А что мне остается? Я не знаю, как еще до тебя достучаться, я будто головой об стену бьюсь!       Да, бьется, причем с тех самых пор, как забеременел. Но всему есть предел, и у нервов Кенмы тоже, которые только что подняли белый флаг.       — Куроо, ты ужасен. Иди туси с кем хочешь, где хочешь, еби кого хочешь, найди себе кого-то, кто не будет тебя ограничивать, бухай, кури, да хоть спейся и скурись, мне поебать, что хочешь делай, только не здесь и не со мной черт тебя подери! Ты….       Кенма хотел продолжить тираду из непристойных слов, но вдруг резко вдохнул и согнулся пополам, обнимая себя за живот. Его пронзила резкая острая боль, и казалось, будто искры посыпались из глаз.       — Кенма? — непонимающе спросил Куроо, нахмурившись, а потом услышал протяжный стон омеги, подскочил с дивана и оказался рядом с ним. — Что с тобой? Присядь.       Тецуро помог Кенме дойти до дивана и сесть. Он продолжал корчиться от боли и жмуриться, тяжело дышал, а альфа убежал на кухню, чтобы принести воды. Он совсем растерялся.       — Вот, держи. Может, скорую вызвать? — спросил он, смотря на Кенму с тревогой.       — Кольнуло. Сильно. Вот тут, — сквозь зубы выдавил он, показывая место, где болит. — Мне просто надо прилечь.       Омега опустился головой на подлокотник, а Куроо помог закинуть его ноги на диван. Кенма поднял глаза на парня, а потом прикрыл веки. Он хотел продолжить его отчитывать теперь еще и за то, что он довел его до приступа, но не смог.       — Я не могу с тобой разговаривать в таком положении.       — В каком, лежачем или беременном? — отшутился Куроо, пытаясь разрядить обстановку. Он очень испугался и сразу остудил свой пыл.       — В обоих.       Куроо сел на пол так, чтобы их лица были на одном уровне, и положил подбородок на руки.       — Смотри, до чего ты меня довел, — прошептал Кенма. — Я ведь не железный.       Куроо нахмурился, а потом коснулся пальцами щеки парня.       — Прости меня, я… перегнул. Я не хотел, чтобы все кончилось этим.       — Слабо верится, — вздохнул Кенма.       Альфа взял его за руку, переплетая пальцы и сжимая ладонь. Он долго молчал, не решаясь посмотреть на Козуме, а потом заговорил, все еще не поднимая глаз:       — Мне кажется, я себя переоценил. Я не готов стать отцом, Кенма, не готов.       — И что же нам теперь делать? — с горечью в голосе спросил тот.       — Я буду работать над этим, правда, только пожалуйста, не дави на меня, ладно? — попросил Куроо. — Мне правда очень тяжело.       — Ладно, — ответил Кенма просто потому, что больше ему ничего не оставалось.       Ему хотелось в это верить, но было так обидно, ведь ему тоже было безумно тяжело, потому что он проходил через это один и не получал никакой поддержки, а лишь упреки, грубость, оскорбления и холод, который убивал. Не зря он тогда так боялся говорить альфе о своей беременности, прямо как чувствовал, что все этим и кончится. И сколько ему нужно времени, чтобы смириться и привыкнуть? Но у Кенмы просто не было выбора. Конечно, он простит и будет ждать сколько угодно. Он ведь его любит...       — Тебе лучше? — спросил Куроо, а у Кенмы внутри все замерло, и где-то глубоко теплилась надежда, что он спросил его, потому что искренне переживает, а не просто из жалости.       — Немного, — сказал он, прикрывая глаза. — Полежи со мной, — осторожно добавил он, боясь очередного отказа, но Куроо привстал, поднял его на руки и понес в спальню, укладывая на кровати, укутывая в одеяло и ложась рядышком, обнимая.       Кенма крепко прижался к альфе, обвивая его одной рукой и чувствуя кожей родной запах, а эмоции снова захлестнули его, возвращая в прошлое, когда они засыпали в этой позе каждый день, и Куроо сам ложился к нему так, укрывая одеялом и сжимая в объятиях. Теперь же Кенме пришлось просить об этом. Он лежал у того под боком и всхлипывал, не чувствуя больше былого тепла, а Куроо лишь безмолвно поглаживал его по голове, пока тот не успокоился и не уснул.