***
Далеко не у всех хватает смелости признаться в чувствах лично. Особенно в нежном возрасте, когда мысль о первом свидании внушает не меньший страх, чем грядущие экзамены. Поэтому прохладное утро четырнадцатого февраля выдаётся не совсем стандартным. На стенде с расписанием уроков появляется картонная, обклеенная цветастой обёрточной бумагой коробка с узкой прорезью вверху. Уже к большой перемене импровизированный «ящик для валентинок» доверху наполняется открытками. С этого всё и начинается… — Вениамин Самуилович запретил проводить внеклассные мероприятия в будни. — Софочка заправляет за ухо прядь идеально выпрямленных рыжих волос. — Вся неделя впереди. Ученики после выходных не могут настроиться на работу, а вы предлагаете… — У детей нормального Нового года не было, — возражает Юля Пчёлкина, героически пытаясь разобраться с огромным клубком спутавшихся гирлянд. — Даже в детских садах утренники проводили, а у нас что? Хоть бы ёлку поставили. — Потому что в учреждении проходила конференция, посвящённая заповеднику. У нас всего один актовый зал. Предлагаете в следующий раз рассадить чиновников вокруг ёлки? Может, в вашем классе за партами? — Но дети-то не виноваты. — Гром и сам воспринимает предложение организовать школьную дискотеку с вялым энтузиазмом, но Пчёлкину поддерживает. — Попрыгают под музыку часа три, потом разойдутся по домам. Крепче спать будут. А за порядком мы проследим. Никакого алкоголя, сигарет, запрещённых веществ и распускания рук. Да, Олег? Олег? — А? Что? — подаёт голос тот, выглядывая из-за пыльного бордового занавеса и тут же возвращаясь обратно. — Серый, так, положи на место! Разобьёшь. — Сам же и разобьёшь! — В общем, первая докладывать не стану. — Софочка кладёт ключи от зала на верхнюю ступеньку, ведущую к сцене. — Но предупреждаю сразу. Во-первых, если директор спросит, выкручиваться будете сами. Прикрывать не собираюсь. Во-вторых, вы всё равно не успеете. Секретарь обводит зал тревожным взглядом. Кажется, мысленно она уже распрощалась с ним, как если бы сдала в аренду маленькой, но дружной семье из шестнадцати человек и собаки новенькую однушку в центре Питера. Наконец, личный инквизитор Рубинштейна удаляется в директорскую. В чём-то Софочка права. Ведь сначала никто не ожидал большого ажиотажа вокруг Дня святого Валентина в провинциальной школе. Но к обеду валентинок стало так много, что под их тяжестью коробка дважды слетала с застеклённого стенда вместе со скотчем, которым была к нему приклеена. Дети буквально замирали в надежде получить заветное послание, когда самопровозглашённые «амуры» — активисты из старшеклассников — пачками разносили их по классам. Вот так и возникла идея тематической вечеринки. Спонтанно, сама собой. Юля была её инициатором. Только со временем она немного не рассчитала. Или рассчитала? Так, школьников они предупредили. Спасибо рассылке в групповых чатах и Разумовскому, который доставил сообщение даже тем, кто в этих чатах принципиально не состоял. Актовый зал от стульев освободили. Олег и Игорь вынесли их в коридор и выстроили в шатающиеся, не внушающие никакого доверия башни. Даже поспорить успели, у кого выше получится. Мальчишки такие мальчишки! Дима Дубин уже надул шарики и всё ещё приходит в себя, лёжа на матах в соседнем спортивном зале. Кто же знал, что после тридцатого ему станет плохо? Зеркальный диско-шар тоже почти готов. Ну… не совсем зеркальный, а частично оклеенный четырёхугольными кусочками компакт-дисков. И вырезала их не зачинщица Пчёлкина. За ответственное дело взялся Игорь Константинович Гром. — Не устал? Хочешь, я сделаю несколько? — Юля пытается выхватить из рук Игоря свои маникюрные ножницы, но он отрицательно качает головой. — Нет, тут сила нужна. Диски плохо режутся, трескаются по краям. Видишь? — он шевелит пальцами, кое-как заклеенными пластырем сразу в нескольких местах. — Даже я порезался. А у тебя руки такие… такие… — Какие, Гром? — Сергей со смешком выныривает из-под занавеса и, втянув носом пыль, чихает. — Расскажи. Как говорят учителя, «мы все хотим послушать». — А ты вообще помогать не собираешься? — огрызается Игорь. — Какого чёрта тогда оставался? Шёл бы домой, только нервируешь и отвлекаешь. — Точно. Прости, что отвлекаю от… Кстати, что ты там делаешь? — пренебрежительно усмехается тот. — Снежинки вырезаешь? — Слушай, Раз… — У меня всё готово, — сообщает удовлетворённый голос Олега. — Серый, помоги. Вместе они вытаскивают на сцену конструкцию, состоящую из двух прямоугольных блоков, похожих на компьютерные, и двух больших квадратных рам с непрозрачным стеклом. Вряд ли Дубин, Пчёлкина и даже Разумовский до конца представляют, что это такое. А вот Игорь узнаёт ЦМУ «Прометей» сразу. Такие цветомузыкальные установки были популярны годы в восьмидесятые-девяностые. Он видел нечто подобное в гараже Фёдора Ивановича, когда они пытались реанимировать его мотоцикл. Интересно, это та самая ЦМУ, Прокопенко одолжил? Или Волков нашёл такую же в своей лесной «избушке»? Он же говорил, что дома осталось полно вещей старых хозяев. — Ого. Уверен, что она работает? — Игорь откладывает ножницы и с неподдельным интересом вытягивает шею. — Не уверен. Вроде бы, собрал правильно. Плата точно ещё послужит. Входной конденсатор я подпаял, тиристор заменил. Но вот здесь немного отходит. — Олег берёт в одну руку штекер, а в другую тонкий белый проводок. — Нужна отвёртка. Серый, подашь? Маленькая такая, как для очков. — А где она? — В заднем кармане. — Ну… Ладно, сейчас, — кивает Сергей и, замешкавшись на полсекунды, решительно просовывает ладонь в задний карман джинсов Волкова. — Серёжа, блин! — выпрямляется он, заливаясь краской. — В кармане сумки с инструментами. — Что? — Отвёртка в кармане. Карман на сумке. Сумка за кулисами. — За кулисами утка, в утке яйцо, в яйце игла, — подытоживает Игорь, приклеивая последний корявый ромбик к основе. — Классный у тебя помощник, Олег. Как бы без него справился? — Ты такой умный, Гром, — фыркает Сергей, покрасневший ничуть не меньше. — Всё-то ты умеешь, всё предусматриваешь. Снежинки — и те решил нарезать заранее. Правильно, до следующего Нового года осталось всего десять с половиной месяцев. — Да ты задолбал уже со своими снежинками! — Ребят, представляете, я сегодня нашла несколько валентинок в тетрадях, которые сдавали на проверку. Так трогательно! — вмешивается Юля, стараясь ненавязчиво перевести тему. — Кто-нибудь ещё получил открытки от учеников? Игорь? — А? Да, получил. Не помню, сколько. — Сергей? — Я тоже не помню, сколько, — тот садится ближе к краю сцены, свешивает ноги, открывает свою сумку и, недолго повозившись в ней, раскладывает вокруг разноцветные бумажные сердечки. — Так. Семь, восемь… Эти нашёл утром, они ещё со вчерашнего дня на столе лежали. Эти на перемене принесли. И ещё три вручили лично в коридоре. Значит, всего шестнадцать. Правильно? Если надо, могу пересчитать. — Позёр. — У самого-то сколько, Гром? — Две. — Причём одна из них от Дубина, — шепчет Олегу Сергей, но его слышат все. — Нет, не от меня, — учитель обществознания появляется в дверях актового зала и, всё ещё держась за голову, делится невесёлым прогнозом. — Я дозвонился насчёт доставки. Из-за штормового предупреждения весь город в пробках стоит, сюда точно никто не доберётся. — Значит, ни напитков, ни перекусов у нас не будет? Допустим, есть никто из детей не захочет. Но поить их чем-то нужно. Не чаем же? — разочарованно вздыхает Юля. — Если в столовой есть фрукты и пряности, могу пунш сварить, — предлагает Олег. — Безалкогольный, конечно. — Отличная идея! Поставим на видное место прямо в кастрюле, назначим ответственного с половником, — воодушевляется Пчёлкина. — Да, идея неплохая, — нехотя признаёт Игорь. — Только Сергея Викторовича с собой захвати. Пусть займётся хоть чем-нибудь полезным, раз уж с цветомузыкой у вас не получилось. Волков вопросительно приподнимает бровь и подключает установку к источнику питания. Старенький «Прометей» сонно ворчит, но всё-таки берётся за работу. На стенах, потолке и лицах собравшихся играют яркие вспышки красного, зелёного, синего, жёлтого цветов. — Вообще-то у нас всё получилось. А ты уже закончил? — он впервые за день смотрит на рабочее место Грома, усеянное сверкающими осколками несчастных CD. — Красиво блестит. А что это будет? Снежинки?***
Цветомузыка легко пробивается сквозь неплотно закрытые занавески актового зала, окрашивая их и сами стёкла в яркие, пульсирующие, быстро сменяющие друг друга оттенки. Со стороны может показаться, что вечером здание школы сдают в аренду под ночной клуб. У Вениамина Самуиловича случился бы инфаркт, увидь он сие великолепие своими глазами. — Видел, что Гром плеснул в свой пунш? — Сергей поёживается от холода, когда мокрый снег попадает под воротник, и кутается в зимнее пальто. — Заливает горечь поражения. — Олег стряхивает излишки пепла с сигареты. — Вообще забавно наблюдать за тем, как два взрослых мужика меряются валентинками. Я думал, что в школе работаю. А тут какой-то детский сад. — Это же дело принципа. Если бы тебе сегодня тоже дарили валентинки, ты бы понял... — А я и не говорил, что мне их не дарили, — он прислоняется спиной к кирпичной стене, которая почти вибрирует от громкой музыки. — Вот как? — Сергей растерянно потирает подбородок и, выдержав некоторую паузу, продолжает: — И сколько у тебя? — А? — Сколько у тебя? — Ну и вопросы у тебя, Серый. Погоди, ты про... валентинки? Прости, я отвлёкся и забыл, о чём мы говорили, — смутившись, признаётся тот. — Да какая разница, сколько? Я толком и не считал. — Так, Олег. Сколько? — Двадцать семь. — Двадцать семь валентинок?! — Двадцать семь. Если не веришь, можешь сам пересчитать. Я их возле компа оставил. Где лежат ключи, ты знаешь. — Знаю. И верю я, просто... Ладно, это всего лишь валентинки. Ничего они не значат. — А мне кажется, значат. Для людей, которым трудно сказать друг другу что-то важное, это тоже способ коммуникации. Я сам человек косноязычный, поэтому такие штуки понимаю. Взять хотя бы мой кулон, — он сжимает в пальцах металлическую подвеску на шнурке, выглядывающую из-под расстёгнутой куртки. — Для кого-то безделушка. Для меня память об отце, с помощью которой он будто до сих пор разговаривает со мной. В общем, такие вещи — не самый плохой способ выразить что-то, когда словами не получается. — Ну, у нас таких проблем, к счастью, нет. — Хех, — усмехается Волков, выбрасывает сигарету. — И что это значит? Мы же помирились. — Мы и не ссорились, Серёж. Просто перестали общаться, а потом вернулись в исходную точку и зависли на одном уровне, как в компьютерной игре. Только я до сих пор не понимаю, что это за игра и какие в ней правила. — Например? — Например, я единственный, кому ты позволяешь называть себя Серым. Ты единственный, кто пристрастился пить из моей чашки, и кого я за это в кипятке не сварил. Ты даже сейчас это делаешь, — он указывает взглядом на чашку с пуншем, ту самую, с уморительно ауф-пафосной волчьей мордой, о которую Разумовский греет озябшие ладони. — Ты не куришь, но каждый раз выходишь мёрзнуть вместе со мной. Я хожу с тобой на все выставки, во все музеи, хотя раньше... Это о чём-то тебе говорит? — Олег, ты на что-то злишься? Ещё скажи, обиделся, что я тебе валентинку не подарил! — нервно смеётся Сергей. — Как по мне, всем этим сердечкам грош цена. Усугубляя драматичность момента, резкий порыв ветра хлещет обоих мужчин по щекам, а после обрывает провода на ближайшем столбе. Мерцающий свет в окнах за их спинами гаснет. Музыка затихает. Вместо неё тишину разрезают разочарованные и испуганные голоса детей, оставшихся в актовом зале в полной темноте. — Наверное, ты прав, — улыбается Олег, ищет что-то в кармане куртки и вкладывает в ладонь Сергея самодельное деревянное сердечко с буквой «С», соединённое с цепочкой для брелока. — Это тебе. Проверю, не выбило ли пробки.***
Разумовский никогда не скучает в собственном обществе и обычно предпочитает его любой вероятной компании. Но в этот раз одиночество, тишина и темнота не кажутся такими желанными и привычными. Разве Олег не видел, как оборвались провода? Видел, конечно. Пробки — это предлог, чтобы уйти. Разве Сергей не понял, о чём тот пытается поговорить? Всё он прекрасно понял. Просто никак не решится признать. Он внимательно рассматривает подарок, подсветив экраном мобильного телефона. Очень аккуратная работа, не один час на неё потрачен. Скорее всего, Олег вырезал брелок своими руками. Гравировку — первую букву его имени с вороном, сидящим на ней, как на ветке — тоже сделал сам с помощью ручки для выжигания по дереву. — Какого чёрта я делаю? Сергей возвращается в школу несколько минут спустя. Ещё в коридоре слышит незнакомую мелодию — кто-то играет на гитаре. Он ускоряет шаг и толкает дверь актового зала, не сомневаясь, что это Волков, но... Нет. Это Игорь. Он со знанием дела перебирает струны длинными худыми пальцами, сидя на краю сцены и тепло глядя на единственного человека в помещении. На Юлю, разумеется. Это хорошо заметно, благодаря десяткам телефонов, которые школьники, не нашедшие себе пару для медляка, держат высоко над головами, точно маленькие карманные фонарики.Да, ты можешь отдать свою душу
Оранжевым демонам страсти
И смотреть, замирая,
Kак она превращается в дым.
Что душа мне твоя?
Этот легкий затерянный ветер.
Hет, должно быть моим твое сердце,
Твое сердце должно быть моим.
Он узнаёт голос. Он слышал его всего однажды, когда принял предложение переночевать в комнате охранника после того, как получил от него незабываемый удар фонариком по голове. Олег поёт, стоя на сцене и подыгрывая Игорю на второй гитаре. Значит, и тогда он действительно пел, ему не приснилось?Да, ты можешь отдать свое тело Восьми носорогам, И, одев себя в пену и дрожь, в раскаленную падать волну. Что до этого мне? И какое мне дело. Hет, должно быть моим твое сердце, Твое сердце вернет мне весну.
Когда запрыгиваешь в несущийся на полной скорости вагон, с поезда уже не сойти. Потом не получится сделать вид, что не было какого-то разговора, признания или поступка. Сергей это понимает. Вот только чего он на самом деле хочет? Чего на самом деле боится? Потерять свободу, которой так дорожит? Потерять друга? Ведь они и так... вместе. Всё вместе. Работают, делятся мыслями, едят, гуляют, дурачатся, смотрят фильмы, готовят, играют в приставку. Может, у всех друзей так? Или Олег особенный друг?Да, ты можешь пустить в свою комнату Пеструю птицу сомнений И смотреть, как горячими крыльями Бьет она по лицу, не давая уснуть. Что мне мысли твои? Эта жалкая нить, что связала и душу, и тело. Hет, должно быть моим твое сердце, Твое сердце вернет мне весну.
Кто-то воображает, что находится на рок-концерте, и пытается подпевать незнакомым словам. Кто-то ведёт в первом неуверенном танце понравившуюся девчонку из параллельного класса. Кто-то вытирает о занавеску руки, испачканные в пунше... Сергей, с трудом протиснувшись сквозь толпу школьников разных возрастов, поднимается по ступенькам, ведущим за кулисы. Никто не обращает на него внимания. Даже Олег. Олег вообще не смотрит в его сторону. Наверняка ему больно, но, как обычно, он и виду не подаёт. Разве этого он заслуживает? Разве этого хочет сам Сергей? Когда песня заканчивается, центральное место на сцене занимает Гром. Хит, который он берётся исполнять, чуть более известен среди молодняка, поэтому школьники с удовольствием подхватывают знакомый мотив. Первое, что чувствует Игорь, впервые выступающий перед таким количеством людей — эйфория. Первое, что чувствует Олег, скользнувший в непроглядную темноту кулис — рука, притянувшая его за затылок. Олег предпочитает мятные жвачки, но сразу узнаёт сладковатый аромат ягодной, которую утром купил Сергей. А потом ощущает её вкус на своих губах. Это длится не больше нескольких секунд. — Это был... поцелуй? — от неожиданности и волнения Волкову не с первой попытки удаётся перевести дыхание. — А на что было похоже? — Я имею в виду, это была разовая акция в честь праздника? — Всё, Волч, заткнись! — Сергей краснеет так, что, кажется, это должно быть заметно в темноте, и закрывает ему рот ладонью. — Или можно приобрести абонемент? — не унимается тот, смеясь сквозь его пальцы. Сергею приходится прибегнуть к другому способу заставить его замолчать. На этот раз всё продолжается гораздо дольше. Олег даже успевает понять, что за ягода была нарисована на этикетке жевательной резинки.