Трагикомедия нашей жизни

      Дилюк отвез Кэйю к себе, помог ему умыться, переодеться, а после уложил спать. И пока тот спал, в очередной раз мучаясь от кошмаров, решил съездить за чистыми вещами к нему домой. Рэйзор был в школе, поэтому Рагнвиндр не столкнулся с ним, но подозрение, что его брат жил не один, закралось в нем. В каком-то роде он даже обрадовался, что Кэйа наконец решил разделить свою жизнь с кем-то, но довольно странно, что ему про это не сказали.       Дилюк старался все время находиться рядом с братом. Когда тот просыпался от кошмаров, он успокаивал и ждал, держа за руку, пока Олберич не заснет. Такой взрослый, но все еще ребенок, которому нужна была поддержка. Но это вызывало добрую улыбку. Красноволосый вспоминал, как когда-то в детстве он так же всегда был рядом и помогал мальчику, что внезапно вошел в его жизнь. Когда отец привел домой Кэйю, Дилюк не отвернулся от него, а даже наоборот всеми силами поддерживал его. Они не были кровными родственниками, но та связь, что образовалась между ними за эти долгие годы, была куда крепче, чем между родными братьями.       На следующий день Олберич чувствовал себя куда лучше. Наверно, спустя столько лет ему нужно было провести время со своим сводным братом, чтобы многое понять и многое вспомнить. Память потихоньку начала возвращаться, по крайней мере события новой жизни в Мондштадте стали куда ярче. Неужели Венти действительно был прав, и кто-то специально заставил Олберича забыть свое прошлое? Что же он такого знал, что должен был забыть? И как скоро он вспомнит?       Голова после такой жесткой пьянки гудела, словно в ней поселился рой пчел. В таком состоянии на работу ехать не особо хотелось, но и сидеть на шее Дилюка совесть не позволяла. Раз чудо-таблетки от похмелья остались дома, было решено за ними заехать к Барбаре, ведь эта девчушка заведовала всеми экспериментальными лекарствами. Порой казалось, что она глава хирургического отделения чисто для галочки, ведь в ее обязанности даже операции не входили. Логично было бы определить ее в экспериментальный отдел, но тогда ее же технология была бы ей недоступна, поэтому директор и поставил ее главой хирургического.       Ах, без Барбары бы жизнь Кэйи была сущим адом. Эта смышленая девчушка помогала ему справиться со всеми проблемами, какие только ни появлялись. Не зря он так торопился к ней с самого утра, чтобы взять поскорее у нее лекарства, либо отсечь голову, а то больше не мог терпеть дикий гул. Но все мысли быстренько переключились с боли на Альбедо, когда он заметил, как Рэйзор вел Кли в школу. С утра этим всегда занимался химик, ведь школа и институт медицинской экспертизы находились рядом. А раз сегодня Рэйзор вел девочку, значит, Альбедо не явился на работу.       Кэйа все еще испытывал чувства к юноше, все еще дорожил им, как бы ни старался себя убедить в обратном, но против сердца не попрешь. Не хотелось думать о плохом, мало ли чего химик не вышел на работу, может у него какие дела появились, или же просто захотел взять выходной. Но на душе все равно было неспокойно, поэтому после Барбары Кэйа заявился к Джинн с целью узнать, почему Альбедо не вышел на работу. Оказалось, он просто взял выходной на один день, больше ничего не объяснял. По крайней мере это то, что было известно девушке, ведь он отпрашивался не у нее, а у своего непосредственного начальства – директора института медицинской экспертизы.       С одной стороны, Олберич облегченно выдохнул, раз Альбедо сам позвонил и отпросился, а с другой стороны, он попросил Рэйзора отвезти девочку в школу, что показалось очень странным. Химику все равно было проще отвезти Кли самому, чем просить Рэйзора приехать к нему с самого утра. Вероятно, Альбедо не хотел появляться в районе Ордо Фавониус, но почему? И Кэйа твердо намеревался получить ответ на свой вопрос.       Узнав, когда у паренька заканчиваются уроки, Олберич дождался его после занятий, а затем любезно предложил подвезти детишек до дома, аргументируя тем, что ему все равно ехать по пути. Кли была безумно рада его видеть, все же он уже больше месяца не захаживал к ним, а она обещала больше не сбегать с уроков. Девочка всю дорогу не унималась, расспрашивая его о самом разном, но чаще всего звучал вопрос: «А когда ты придешь в гости? Альбедо очень скучает». На что она получала очередную порцию лжи в виде того, что скопилось очень много дел на работе, и времени совсем нет.       «Альбедо очень скучает». Эта фраза крутилась в голове, словно заезженная пластинка. И Кэйа тоже скучал. Как бы он ни хотел обмануть себя, но радость от предвкушения встречи с юношей никак не мог погасить. Он хотел его увидеть, хотел вновь прикоснуться, обнять, прижать к себе, но страх, что с Альбедо могло что-то случиться из-за него, был куда сильнее.       Когда Олберич подъезжал к дому юноши, сердце замирало, а пальцы холодели от волнения. Они так давно нормально не говорили, и Кэйа не знал, что скажет при встрече. Почему он вообще хотел увидеться? Альбедо ведь просто не пришел на работу, но что-то подсказывало, что все куда серьезнее.       Не успел агент припарковаться, как Кли уже тянула его за собой. Девчушка очень хотела, чтобы он зашел в гости. Малышка была куда смышленее, чем ее «родители» представляли. Она не зря упоминала несколько раз Альбедо. Будучи окруженной людьми, что с головой погрязли в расследованиях, она и сама научилась замечать многие детали и вещи. Как Кэйа украдкой смотрел на нее через зеркало заднего вида, когда она говорила, как скучает Альбедо. Как он замолкал, стоило ей лишь позвать его в гости. Как он улыбался своей фирменной улыбкой, когда она спрашивала о его делах. Еще совсем кроха, но уже настоящий детектив, от взора которого ничто не могло ускользнуть.       – Альбедо, это мы! – задорным голоском пропищала Кли в домофон.       «Ох, вы так быстро пришли!» – радостно раздалось из динамика, а после дверь открылась.       Судя по голосу с химиком все было хорошо. Он звучал довольно бодро, поэтому версия с болезнью сразу же отпала. И теперь в голову лезли плохие мысли о четвертой работе. Но сколько бы Альбедо не сбегал по ночам, он всегда возвращался под утро и шел на свою основную работу. Так почему же сегодня он прогулял?       Кли решила не открывать дверь своим ключом, а попросила Кэйю позвонить в звонок, ведь сама еще не доставала. Вероятно, эта маленькая бестия решила подтолкнуть этих двоих ко встрече. По Олберичу было заметно, что он хоть и хочет войти, но повода все же не было. Она знала, что они поругались, но также замечала, как было тоскливо ее опекуну. Ничего ведь не было плохого в том, что она немного подтолкнет их, даст повод увидеться.       Дверь распахнулась не сразу, видимо юноша был где-то в глубине квартиры, рассчитывая на то, что Кли воспользуется ключами. Он выглядел очень счастливым, но ровно до тех пор, пока не заметил Олберича, позади девочки.       – И что же ты сама двери не… открыла…       Улыбка медленно сошла с его лица. Альбедо стоял в полном недоумении. Нет, он был рад встретиться с Кэйей, но только не сейчас. Парень, как и всегда, ослеплял своей очаровательной фирменной улыбкой, да только внутри у него закипали негативные эмоции, и зрел один единственный вопрос: «Кто?»       – Я пойду поставлю чайник! – Кли, долго не думая, посмотрела на парочку, а потом задорно забежала внутрь.       Альбедо быстро отвел взгляд, не в силах больше смотреть на гостя, а вот тот в свою очередь очень даже интересовался хозяином квартиры. В частности, ему было крайне любопытно, откуда же под левым глазом почти сошедший синяк, ссадины на руках, которые не скрывали даже татуировки, корочка на губе, разбитые костяшки. Чем же это химик занимался вечером, что в итоге не пошел на работу, и выглядит так, будто с кем-то подрался?       – Спасибо, что привез Кли, – равнодушно произнес юноша и собирался закрыть дверь, но ее резко схватили рукой, явно намекая на то, что разговор не окончен.       – Почему ты не явился на работу? – Кэйа уже перестал улыбаться, а стал достаточно серьезным, все же больше не нужно было играть перед девочкой.       – Это тебя не касается.       – Как и это? – он резко схватил юношу за запястье, от чего тот шикнул, видимо, оно тоже болело. – Откуда?       – Я уже сказал, – Альбедо достаточно грубо выдернул руку, не взирая на боль, – тебя это не касается. Не ты ли мне сказал, что мы расстались? Я отстал от тебя, а значит, и тебе не должно быть никакого дела до меня.       – Я переживаю за Кли, – нагло соврал он, ведь руки чуть не колотились от страха за любимого человека. – Что если твои гулянки навредят ей?       – О, за это можешь не переживать. Мне хватит сил защитить Кли. А тебе больше не стоит лезть в нашу семью.       Олберич от подобного опешил. Он никак не ожидал, что юноша будет настроен так враждебно, и эта его заминка позволила закрыть дверь. Кэйа только хотел постучать, но вовремя остановился. Как он не хотел слушать объяснения Альбедо, так теперь ему не хотели что-либо говорить. Но вот только…       – Альби… – тихо прошептал парень, отчаянно прислоняясь лбом к двери.       Как же было больно видеть эти синяки, как в груди все сжималось от мысли, что дорогому для него человеку причинили боль, и как же было невыносимо даже не иметь возможности быть рядом. Но именно сейчас они были очень близко друг к другу. С другой стороны юноша так же стоял, прислонившись к двери. Их отделяло всего девять сантиметров, но они казались огромной пропастью. Так близко, но так далеко.       «Он все еще волнуется за меня!» – с довольной улыбкой подумал Альбедо и прикусил нижнюю губу.       Надежда на то, что они помирятся, все еще была, а сейчас юноша и вовсе был убежден в том, что он сможет его вернуть. Просто сейчас было неподходящее время. Все стало слишком сложно и запутанно, и чем меньше Кэйа знал, тем лучше.       Олберич постоял так еще немного, а после ушел. Он не мог ничего сделать, но он не собирался так просто все оставлять. По крайней мере он твердо намеревался узнать, откуда взялись синяки. Альбедо же просто слушал, как удаляются шаги. На душе стало намного теплее от осознания, что на самом деле его не ненавидят, как он думал, а просто в глупой, но чертовски милой головешке опять что-то заклинило, от чего он решил отгородиться.       Внезапно, юноша заметил Кли, что стояла, заложив ручки за спину, и широко улыбалась. Такая маленькая, а уже хитрый дьяволенок. Определенно, общение с этими двумя ей на пользу не шло.       – Ну и чего мы такие счастливые?! – ласково спросил химик, подходя к девочке и садясь напротив нее на корточки.       – А когда Кэйа придет?!       – Золотце, ты же знаешь, мы с ним немного поругались, – ладонь заботливо огладила мягкую щечку.       – Мамы и папы всегда ругаются, но они ведь мирятся!       Альбедо даже не нашел, что ответить. Он лишь тихонько засмеялся, а после обнял подопечную, поглаживая по ее светлым волосикам. Смышленый ребенок, иначе никак не сказать. Малышка видела и понимала больше, чем два упертых дурака.       Кэйа решил не задерживаться, ведь в машине остался ждать Рэйзор. Паренек вообще плохо понимал, что происходит, да и как на все реагировать. Альбедо попросил его не говорить своему новому отцу о том, что с утра увидел, и тот молчал. Хотя, побои — это не то, о чем стоит молчать. А заметив раздраженное настроение Олберича, мальчик и вовсе понял, что ему сейчас устроят очередной допрос. В каком-то роде он даже привык к ним.       – Рэйзор, – начал агент, садясь в машину и пристегиваясь, – отвечай мне только честно. Ты сегодня с утра виделся с Альбедо?       – Да, – незамедлительно ответил паренек, ведь скрывать правду не имело смысла.       – У него были синяки? – мальчик немного замялся, ведь именно об этом и просили молчать. – Рэйзор, – настоятельно повторил Кэйа, глядя в красные глаза через зеркало заднего вида.       – Да, – раздался тихий ответ.       – Сильные?       – Ну, левый глаз был сильно заплывшим, еще много синяков на руках. Кажется, он еще немного кривился, когда Кли его обнимала. Наверно синяки были еще и на ребрах. Я не уверен.       – Он поэтому не хотел идти на работу?       – Он сказал, что ему не стоит в таком виде появляться на работе, это вызовет много ненужных вопросов. И попросил меня никому не говорить. Пожалуйста, не говори ему, что я тебе рассказал, – паренек выглядел очень взволнованным, вероятно, он сам был не в восторге от того, что пришлось нарушить обещание.       – Не буду, – Олберич прикрыл глаза, понимая, что Альбедо во что-то вляпался. – Он раньше тоже так часто приходил с синяками?       – Нет, раньше я такого не замечал. Если и было, он хорошо их скрывал.       – Ясно, – раздался обреченный вздох. – Вы с Бенни сегодня видитесь? Можем его забрать, все равно на машине, – Кэйа решил перевести тему, чтобы не сорваться и не заявиться к юноше прямо сейчас, и не выудить у него все объяснения, все равно этот план с треском провалится.       – А твоя работа?       – Я сказал, что уехал по делам, с остальным мои ребята сами справятся. Ну так что, едем за Бенни?!       – Ну, если тебе несложно.       Рэйзор все еще не мог привыкнуть, что о нем заботятся по-настоящему. Кэйа правда старался быть хорошим отцом, но что-то подсказывало ему, что у него плохо выходило. Паренек не особо ему доверял, да и не делился чем-либо, просто жил сам по себе. И Олберич ошибочно принял на свой счет, не беря в расчет то, что Рэйзор был подростком, при чем таким, что долгие годы жил в одиночестве. Он просто не привык, что рядом с ним кто-то есть. И хоть это было очень необычно, но ему нравилось чувствовать себя частью семьи.       Ситуация с Альбедо буквально не отпускала. Кэйа очень переживал, не мог найти себе места, не мог думать о чем-то другом. Что же ему делать в такой ситуации? И обстановку хуже делали его подчиненные. С ними тоже следовало провести воспитательную беседу.       Олберич сидел в своем кресле, задумчиво кидая мячик в стенку, что отскакивал и возвращался к нему. Излюбленное занятие для успокоения нервов. Только в этот раз ничего не помогало. Он запутался, не знал, как поступить. Он погрузился в бездну, из которой не мог выбраться.       – Я пройду, я пройду, через бездны ад, – стал он тихонько напевать про себя песню, которую услышал еще в далеком детстве. – Я смогу, я смогу, хоть сгорю дотла, – он будто сам пытался убедить себя в том, что он со всем сможет справиться, что нет ничего того, что было бы ему не под силу. – Я смогу, выдержу, поднимусь со дна. Уо-о. Я пройду сквозь бездны ад.       – Босс, – неуверенно произнес Хоффман, заходя в кабинет. – Я Вас не отвлекаю?       – А? Нет, заходи, – Кэйа поймал мячик и мельком глянул на подчиненного.       – Вы хотели меня видеть?       – Да, хотел.       Агент уже почуял неладное. Сосредоточенное выражение лица и спокойный голос руководителя не предвещали ничего хорошего. А уж тем более, когда вызывают в кабинет поговорить, даже не объяснив, по какому поводу.       – Что-то случилось? – с ноткой подозрения спросил Хоффман, закрывая за собой дверь.       – Ты ведь очень хороший агент, – начал Кэйа, рассматривая мячик в руке. – Всегда мне помогаешь, все делаешь, что ни скажу. Даже можешь устав нарушить, если попрошу. Я всегда могу на тебя положиться. Ты очень верный и самоотверженный.       – Спасибо, конечно, но почему мне кажется, что Вы ведете к чему-то плохому?       – Все зависит только от твоего ответа, – Олберич перевел равнодушный взгляд на подчиненного. – Скажи, ты хотел бы знать то, что могло тебе навредить?       – О чем Вы?       – Допустим, я могу сказать тебе кое-что, что подвергнет твою жизнь опасности. Из-за этой информации тебя могут убить. Ты бы хотел это знать?       Хоффман задумался. Несомненно, это была своего рода проверка, но в чем конкретно она заключалась? Готов ли он жертвовать собой ради дела или же ради самого Кэйи? Да в любом случае агент готов был рискнуть, и это прекрасно было известно его боссу. Работа опасная, и каждый раз на крупных задержаниях они рисковали своей жизнью, это было нормально, все агенты были к этому готовы. Тогда к чему подобный вопрос? А может Кэйа просто хотел знать, может ли доверять ему? Но и это было само собой разумеющееся. Хоффман знал столько нарушений босса, за которые того можно было спокойно попереть, но никому ведь не рассказывал. Он всегда понимал, что можно говорить, а что должно остаться тайной.       – Конечно, – спустя долгие раздумия ответил Хоффман. – Любая информация, относящаяся к какому-либо делу, автоматически делает нас уязвимыми. Это нормально. А если же эта личная информация, касающаяся только Вас, то я буду бескрайне польщен столь высокому доверию ко мне. В любом случае, как Вы и сказали, Вы можете рассчитывать на меня.       – Хм, ясно, – невозмутимо произнес Олберич, а после встал с кресла и направился на выход. – Ты уволен.       – Что? – Хоффман был шокирован. – Подождите, Вы сказали, что я уволен?       – Именно, – Кэйа равнодушно глянул на него. – Мне не нужны те, кто не думает о себе. Напишешь заявление по собственному и положишь мне на стол. Можешь быть свободен.       Агент буквально завис. Он не понимал, что происходит. Вот так вот просто взяли и уволили? После всего, что произошло? Без каких-либо объяснений? Стало чересчур обидно. Возможно, если бы сказали настоящую причину из-за которой решили избавиться, было бы не так досадно. Увольнять человека из-за того, что он не думает о себе? Себя для начала уволь, как говорится, ведь единственный кто не думает о себе, это Кэйа.       Но на увольнении Хоффмана все не закончилось. Олберич вышел в свой отдел и направился к еще одному агенту, что тоже казался безрассудным в некоторые моменты. Он задал Лоуренсу ровно такой же вопрос, на что парень сперва удивился, а после выдал вполне ожидаемый ответ:       – Конечно хотел бы. Что за глупый вопрос? Даже если это подвергнет мою жизнь опасности, но я смогу помочь Вам или кому-то еще, это мой долг.       – Ясно. Ты уволен.       Лоуренс чуть со стула не упал. Он едва смог подняться от возмущения. Если Хоффман был старше и сдержаннее, то Лоуренс был еще молод, и горячая кровь говорила в нем куда красноречивее.       – Что? За что? Я ведь ничего не сделал того, за что меня можно было бы уволить.       – Я могу составить огромный список твоих проступков, на которые я закрывал глаза, за которые тебя можно уволить. Если я молчал, это не значит, что у тебя за спиной нет причин для твоего увольнения. Поэтому ты напишешь по собственному желанию, либо я уволю тебя по статье, – совершенно невозмутимо произнес Кэйа и направился в сторону выхода из отдела.       Внезапно, раздался резкий хлопок ладонями по столешнице.       – Это несправедливо! – воскликнул парень. – Может у меня и есть провинности, но не Вы ли меня называли хорошим агентом? Не Вы ли всегда хвалили и говорили, что я смогу далеко пойти? Так где же все Ваши хваленые слова? – по дрожащему голосу было понятно, насколько сейчас ему было обидно. – Вы даже не переводите, Вы увольняете без каких-либо объяснений. Разве я заслужил подобное? Разве я не старался…       – Мне не нужны агенты, что не думают о себе…       – Не думают о себе? – возразил Лоуренс. – А, то есть, Вы у нас постоянно о себе думаете.       – Это не одно и то же.       – Конечно, ведь себя уволить Вы что-то не торопитесь. Сколько раз Вы рисковали собой только за эти полгода, пока ведете дело о наркотике? Сколько раз замдиректора Вас отчитывала, а сколько она успокоительных пила из-за Вас. Конечно, это ведь совсем другое. Вы ведь у нас святой, только о себе и думаете, и никто из-за Вас не переживал, – блондин от обиды сжал челюсть.       – Я дважды повторять не буду, – голос Олберича звучал необычайно строго. – Когда я вернусь, чтобы заявление лежало на столе, либо уволю по статье. А, поверь, я найду, за что уволить.       После Кэйа ушел, оставляя весь свой отдел в полном недоумении. Сразу уволить двух агентов это было сильно. А с учетом того, что всех его подчиненных ожидала одна судьба, ведь он вообще всех собирался поменять, это даже начинало настораживать. У него точно на почве гиперопеки шарики за ролики заехали.       Лоуренс подобное не собирался терпеть. Нет, у него были провинности, но увольняли его явно не за них. Тайна крылась именно в самом вопросе. День назад Олберич чуть не наглотался таблеток, на следующий день просто ушел, а сегодня всех увольняет. Точно что-то произошло, что заставило прийти Кэйю к подобному решению, а с ним мог справиться один единственный человек. И Лоуренс доложил обо всем Джинн, она все равно бы узнала. Но парень прогадал с одним. Гуннхильдр никогда не лезла в рабочие отношения в особо тяжких. Это было единственное условие со всем высоким начальством, когда он вступал в должность главы. Кэйа сам решал, кого принимать на работу, кого увольнять, и никто ему не перечил, он знал лучше, кто ему нужен. Однако причину столь странного решения все же стоило узнать.       Олберич стоял на балкончике седьмого этажа центрального офиса, наслаждаясь пагубной привычкой, что потихоньку его убивала, как он думал. Джинн вызвала к себе, но идти в кабинет замдиректора не особо хотелось. Он ощущал себя нашкодившим школьником, которого вызвали к директору на ковер. Смех да и только. Это его отдел, его люди, и ему решать, кто останется, а кто нет. Хоффман действительно был очень хорошим помощником, Кэйа всегда мог на него рассчитывать, но именно это и представляло угрозу. В голове все крутилось, что, если бы Розария не узнала личность «Маски», она была бы жива. А если кто-то из его людей узнает? Их ведь тоже убьют. Они еще так молоды, совсем не понимают всей опасности. Жизни не пожили, а уже готовы лезть под пулю. Не мог он позволить, чтобы из-за него погиб еще кто-то.       Внезапно, по всему зданию раздался голос Лизы:       «Красавчик, разве тебя не вызывала замдиректора?»       – Ммм! – с довольной ухмылкой протянул Олберич, а после выдохнул клуб дыма. – А чисто здесь динамики не могла использовать?!       «А может я хотела, чтобы все знали, что ты такой непослушный! – раздался тихий смешок. – А если серьезно, в этой части здания мне труднее управлять одними динамиками. Вот как раз благодаря тебе решила немного разобраться, в чем проблема».       – Да просто признай, что хотела меня перед всеми пристыдить!       – Да, есть такое!       Олберич аж подпрыгнул. Никак не ожидал, что глава технического будет стоять за его спиной. Женщина засмеялась, элегантно прикрывая рот ладошкой, а после подошла ближе, опираясь на перила.       – Что ты тут делаешь? – Кэйа непонимающе хлопал глазками, все еще находясь под впечатлением странной встречи.       – Пришла с тобой поговорить.       – Да неужели, – скептически произнес он, устремляя взгляд вдаль. – Как друг или как коллега?       – Можно сказать, как друг и психолог, если ты можешь относиться так к железяке! – она тихонько усмехнулась и, последовав примеру парня, просто смотрела на город, как того позволял обзор.       – Джинн все еще не принимает тебя?       – Я уже и не надеюсь, поэтому перестала пытаться. Но я пришла говорить не обо мне, так что не переводи тему!       На лице Олберича сверкнула добрая ухмылка. Не получилось у него избежать разговора, а так хотелось. Новой Лизе соврать не получится, уже как-то пытался, а она явно не отстанет, пока не получит ответы на свои вопросы.       – Разве не будет честно, если и ты поделишься со мной своими переживаниями?! – он глянул на Минчи, а после сделал глубокую затяжку.       – Я робот, у меня нет переживаний.       – Сдается мне, врать ты все же умеешь! – и вновь лицо озарилось хитрой ухмылкой. – Ну так что, я поделюсь своим, а ты своим?       – Что же, если это позволит выудить из тебя нужную информацию, я согласна! – женщина обернулась спиной к перилам и задрала голову, наблюдая за тем, как облака медленно выплывали из-за крыши здания. – Почему ты решил уволить двух своих ребят?       – Я могу оформить перевод, не столь критично. Просто они могут отказаться от него, а вот от увольнения им не отвертеться, – спокойно пояснил он и стряхнул пепел, что ветер в тот же миг подхватил и унес куда-то.       – Хорошо, я перефразирую свой вопрос. Почему ты решил избавиться от своих подчиненных?       – А разве не моя очередь задавать вопрос?!       – Что-то я не заметила, когда мы начали играть в эту игру.       – Почему Лиза не сказала о своей болезни?       – Она не хотела вас расстраивать. Вы были для нее близкими друзьями, а знай вы о ее болезни, не смогли бы игнорировать этот факт и просто жить, как ни в чем ни бывало, – спокойно пояснила Минчи и перевела взгляд на агента. – Так почему ты избавляешься от своих подчиненных?       – По той же причине, что и Лиза не хотела говорить. Я просто не хочу, чтобы они почем зря переживали.       – Тебе не кажется, что это слишком глупая причина?       – Соблюдайте правила, мэм! – Кэйа тихонько засмеялся, а после посмотрел на тлеющий уголек, невольно вспоминая, как однажды на этом же самом месте уже разговаривал с Лизой. – Тебе правда все равно, что не можешь наладить отношения с Джинн?       – Я ведь робот. Какие могут быть отношения у робота и человека?       – Предполагаю, что именно так она и ответила! – и вновь тихая усмешка, после которой наступила неловкая тишина, благо недолгая. – Но ты не ответила на вопрос.       – Я самая обычная машина, я не могу ничего чувствовать.       – Но ты ведь чувствуешь, иначе бы твое выражение лица не было бы таким печальным.       Лиза даже не заметила, как ее лицевые механизмы без ее ведома изменили выражение. Вероятно, сработало что-то, отвечающее за внешнее эмоциональное состояние, что было неподвластно ей. Настоящая Минчи воистину была гением, раз смогла запрограммировать подобную реакцию.       – Ну так что? Поделишься со своим другом?! – Кэйа с доброй улыбкой легонько пихнул ее в бок, как это делают самые настоящие друзья.       – Если бы я сама понимала, что я такое, то смогла бы ответить на твой вопрос! – она усмехнулась, кинув укоризненный взгляд на парня. – Когда-то Лиза решила расценивать человеческие эмоции с точки зрения программы. Фактически, личность человека во многом обуславливается воспитанием, а это можно отнести к программированию. Например, если тебе с детства будут говорить, что убивать – плохо, ты и будешь так думать. Но что если тебя будут воспитывать иначе? Скажем, тебя убедят в том, что человек – это плохо, и люди не заслуживают жить, от них нужно избавиться. Ты будешь считать это нормой.       – Какие-то мрачные у тебя примеры.       – Зато понятные. Так вот. Если люди, росшие с разным восприятием, встретятся, они не поймут друг друга и будут осуждать взгляды, отличающиеся от их. Это очень хорошо прослеживается в разных культурах. Взять Мондштадт и Ли Юэ. Мондштадт – страна свободы. У нас многое дозволено, кроме того, что нарушает права человека. Если ты хочешь вступить в однополые отношения, никто тебя не осудит. Но в Ли Юэ дела обстоят иначе. Гомосексуальные отношения на государственном уровне считаются болезнью и запрещены. Мы не понимаем их, они не понимают нас. И Лиза решила, что сможет запрограммировать эмоции. Например, если рассказать шутку, мой процессор обработает ее и, если она окажется смешная, я даже могу непроизвольно засмеяться. А если будет поднята грустная тема, то мое выражение лица может стать печальным.       – Как сейчас?       – Да, как сейчас.       – Значит, на самом деле ты грустишь из-за того, что Джинн не приняла тебя, раз твое выражение сменилось без твоего ведома, – твердо заключил Олберич, докуривая одну сигарету и начиная новую, ведь разговор обещал быть долгим.       – Выходит, что так, – согласилась Минчи, ведь доводы оказались весьма логичны.       – Но знаешь, я согласен с Лизой. Воспитание больше похоже на программирование. Родители будто загружают определенную программу в голову своих детей, и без внешних источников они не знают другого. Фактически, мы все такие же роботы, просто состоим из мяса и костей, а ты из железа!       Олберич громко засмеялся, понимая, какую глупость сказал. Но с другой стороны, а была ли это глупость? Он так много повидал самых разных преступников, начиная от мелких хулиганов, заканчивая серийными убийцами. И в какой-то степени у них было много общего. Чисто теоретически, потенциального преступника можно было даже вычислить, если хорошо поработать с человеком. Невольно вспомнились дети из приюта. Их воспитанием никто не занимался, их никто не учил, что травить других плохо, что нельзя издеваться над слабыми. И тут Кэйа вспомнил себя и то, чему его учили Крепус и Варка. В какой-то момент стало интересно, а если бы мама не забрала его и не уехала, кем бы он стал? Убивал бы он без зазрения совести, как это делает «Маска»? Был бы он таким же оружием в руках психов?       – Возвращаясь к нашей теме, – проговорила Лиза после долгой паузы. – Не считаешь ли ты глупой свою причину? Ты достаточно хорошо сработался со своими людьми. Заменять их сейчас не лучшее решение. Ты так не считаешь?       – Как раз именно сейчас лучший момент, – Олберич тяжело выдохнул. – Этот наркотик… С ним не все так просто, как казалось. Боюсь, что с ним замешаны и главы Ордо Фавониус, и люди из сената, да кто его знает, кто там вообще заседает, – он раздраженно потер глаза, ведь за полгода толком и не приблизился к раскрытию всей правды. – А такие люди не простят, если их раскроют. Розарию убили из-за того, что она узнала правду. Я не хочу, чтобы моих людей постигла та же участь. Если они готовы бросаться на амбразуру, то я не готов на это смотреть. Пусть лучше сидят где в офисе, бумажки подписывают, но не играют в догонялки со смертью.       – Так значит, ты просто боишься за них? – уточнила Минчи, складывая ладони в замок.       – Именно.       – Интересно, – она задумчиво хмыкнула, а после приложила пальчики к губам и ласково улыбнулась. – Ты такой милый и заботливый, неудивительно, что Джинн тебя любит!       Кэйа чуть окурком не подавился. Такой информации он точно не ожидал. Джинн, его подруга детства, милая девочка с забавными хвостиками, что вечно крутилась в компании двух братьев, его любит? Ну, зато теперь стало ясно, почему она всегда старалась проводить время с парнями. Только вот ситуацию это осознание не делало легче. Олберич ощутил себя последней мразью, вспоминая, как девушка просила его не безрассудствовать, как просила быть осторожнее. Как же ей было тяжело, когда он готов был себя угробить. И, кажется, только он не замечал ее чувств. Все же не просто так Лоуренс подметил, сколько она пила успокоительных. А ведь ей сейчас намного хуже, чем ему, и ей даже не с кем поговорить. От нее отвернулись все, кого она считала близкими друзьями, а в частности он, ведь ничего не замечал.       «Какая же я эгоистичная скотина», – заключил про себя Олберич и, медленно сползая по перегородке перилл, сел на пол, раскинув ноги в разные стороны.       Лиза последовала примеру и села рядом. Она ничего не говорила. Хотелось верить, что ее маленький план по пробуждению совести сработал. По крайней мере ее попытки были направлены на то, чтобы Кэйа обратил внимание на Джинн. Ей не позволяли быть рядом, но она знала, что дорогой и горячо любимой подруге нужна была поддержка, и если не Лиза ее окажет, то кто-то другой.       – Чего приуныл?! – спросила она, внимательно считывая все эмоции со своего собеседника.       – Да вот задумался, что мне теперь делать. Как-то не думал я, что Джинн ко мне что-то испытывает.       – А ты действительно слепой! – раздался довольно громкий смешок, а после женщина положила голову на мужское плечо. – Даже твой ненаглядный заметил это.       – С чего ты взяла?       – Тогда, когда ты наручники сломал, он ведь подметил, что будь он замдиректора, то не смог бы встречаться с тобой. Не просто так ведь он это сказал. Поэтому Джинн никогда тебе не признавалась, ведь вы оба выбрали работу. Ты не уйдешь с должности главы, и она не покинет Ордо Фавониус, ведь теперь это ее смысл. Она так старается всех защитить, и какой бы сильной она ни казалась, она такая слабая. Ей так нужна поддержка.       – Если твой план состоял в том, чтобы заставить меня чувствовать себя козлом, ты успешно с этим справилась! – он ласково усмехнулся, а после приобнял Минчи за плечи, заботливо потирая их, словно он сидел не с андроидом, а с самым настоящим человеком, которому не были чужды забота и тревога о других. – Я поговорю с Джинн.       – Просто поддерживай ее, не давай упасть в пропасть, как делает это она. Ладно?       – Думаю, на эту роль ты подойдешь куда лучше! – на лице засияла добрая и безумно очаровательная улыбка. – Просто напомни ей, кем была Лиза и то, что она желала только добра ей.       Ах, если бы все было так просто. Минчи неоднократно пыталась объяснить мотивы настоящей Лизы, пыталась донести, что желает лишь блага, но Джинн категорически отказывалась слушать. Но почему-то этот разговор натолкнул на одну мысль. Напомнить, кем была Лиза? Появилась одна идея, которая могла бы с этим справиться.       – Кстати, я все хотел спросить. Почему ты перчатки носишь?       – Серьезно? – женщина скептически вскинула бровь, удивляясь, что подобное вообще кого-то может интересовать.       – Нет, серьезно. Лиза никогда их не носила. В принципе, это первое, что вызвало в тебе подозрение, – признался Олберич, ведь именно этот аксессуар показался ему странным. – Так почему же ты их носишь, если хочешь быть похожей на настоящую Лизу?       – Ну, тут все просто, – она показала один палец. – Во-первых, когда мне пришлось заменить Лизу, тактильные сенсоры еще не были до конца отлажены. Меня вообще еще потом в течении месяца настраивали, поэтому я не могла ни пить, ни есть. Во-вторых, – она показала второй палец. – Мое внешнее покрытие, проще говоря кожа, не было готово. Использовали старый прототип, а он сильно отличался наощупь, как обычный силикон. А в-третьих, – она сняла перчатку и поднесла ладонь к оголенной части руки друга, – смотри, че могу!       В тот же миг из кончиков пальцев засветился электрический разряд, который неплохо так ударил парня, от чего он подскочил, потирая пораженное током место. Хоть напряжение было относительно слабое, но все равно неприятно. Будто шокером ударили.       – Да, хорошая вещь, еще бы в нужное русло направить, – недовольно буркнул он, надуто смотря на хихикающую Минчи.       – Это еще что, я круче могу!       Лиза сняла вторую перчатку, а после подставила свои ладони друг к другу. Сделав глубокий вдох, непонятно для чего, может так создавала напряженную атмосферу, она немного развела руки в стороны, создавая маленький электрический шар. Сказать, что Кэйа был поражен, ничего не сказать. Его глаза сияли детским восторгом. Не каждый день такое можно было увидеть.       – А вот это реально круто! – восхищенно произнес он и как завороженный потянулся рукой к шарику.       – А вот этого я бы не советовала делать! Такое напряжение может и убить! – в тот же миг пурпурные искры исчезли.       – А ты страшная женщина! Не хотел бы я быть твоим врагом!       Парочка так сидела еще какое-то время, просто разговаривая о разном. В столь трудное и напряженное время вот так просто болтать было как глоток свежего воздуха. Жизнь преподнесла много плохого, казалось, впереди будет только хуже, и с каждым днем справиться со всеми проблемами становилось куда сложнее. Но в такие моменты забывалось все плохое. А может и не забывалось, но уходило на второй план. Всем нужно было отдохнуть хоть немного, хоть чуть-чуть ощутить радость, которой теперь так не хватало.       Все же Кэйа собрался с мыслями и пошел поговорить со своей подругой. Хоть она его вызывала отчитать по поводу увольнения ценных кадров, эта тема вообще прошла мимо. Все, что было произнесено в кабинете, лишь короткое: «Прости». Кэйа обнял Джинн, и так в полной тишине они просто стояли в объятиях друг друга. Иногда слова вовсе не нужны, достаточно быть просто рядом. Олберич осознал свою вину, понял, что был в корне неправ. Что даже если он не хочет жить для себя, он должен жить для других, ведь есть те, кто будет плакать, когда его не станет. Он больше не мог позволить Джинн проливать слезы из-за него, и только сейчас был исключительный момент, когда она плакала, словно маленькая девочка, от той боли, что так долго копилась в ней.       И если вопрос с Джинн был решен, то все еще оставались вопросы на счет его работников. Они действительно были безрассудны, готовы смело рисковать собой, даже не понимая всей опасности. Кэйа не мог позволить им пострадать, даже если они сами этого хотели. Все же он твердо решил поменять весь отдел и набрать новичков, у которых инстинкт самосохранения был развит куда лучше.       Вернувшись в свой отдел, Олберич заметил Хоффмана и Лоуренса на своих местах. Хоть они не работали, но и не уходили. Он решил проверить, выполнили ли они просьбу с заявлением, но и на столе никаких бумаг не было обнаружено. Все же эти своевольные агенты решили не слушаться, из-за чего Кэйа начал немного злиться.       – Кажется, я сказал вам двоим, – он обратился к Хоффману и Лоуренсу, ставя руки в бока, – положить мне заявление на стол. Или вы хотите по статье уйти?       – А я вообще никак не хочу уходить, – возразил младший агент, вставая с места, и недовольно скрестил руки. – Я не сделал ничего того, за что меня следовало бы уволить.       – Лоуренс, я неясно выразился? Мне повторить еще раз? Ты уволен…       – Себя увольте! – воскликнул парень, уже конкретно не выдержав, от чего брови Кэйи чуть не встретились с границей роста волос на лбу. Такой наглости он никак не ожидал. – Думаете, мы не понимаем, чего Вы так хотите избавиться от нас? Мы работаем в отделе расследований, и здесь нет дураков.       – Ну так просвети, раз понимаешь.       – Хоффман всегда был Вашей правой рукой, и он всегда следовал за Вами. И если понадобится, пулю за Вас словит, как и я, – голубые глаза рассерженно смотрели на своего начальника. – Поэтому Вы решили в первую очередь избавиться от нас. Вы просто боитесь, что с нами может что-то случиться. Вы боитесь, что нас могут убить, как и Вашу подругу Розарию, если мы узнаем что-то, что не должны.       И правда в особо тяжких дураков не было. Удивительно, насколько умные ребята собрались, или же это Олберич смог их собрать и воспитать. Он ведь был для них наставником, в каком-то роде отцом. Глупо было думать, что они ничего не поймут и не догадаются. Они стали такими смышлёными, не то, что в первый день. Аж гордость брала за ребят. Только жаль, что с ними придется со всеми проститься.              Альбедо шел по коридору центрального офиса. Он уже вышел на работу, ведь от его синяков не осталось и следа. Сейчас ему нужно было заскочить по работе в информационный отдел, но тут дорогу ему перекрыли два парня. Какие-то уж слишком знакомые голоса оказались. По иронии судьбы когда-то благодаря этим двум сплетникам химик узнал, что нравится Кэйе, и сейчас они были не прочь потрепать языком.       – То есть, это реально правда? Олберич действительно увольняет Хоффмана и Лоуренса?       – Я сам охренел. Ладно Лоуренс, этот не особо работать любит, но Хоффман. Все же знают, что он его правая рука. Че это у него клемануло выгнать лучшего агента особо тяжких?       – Может это все из-за тех слухов? Ну, позавчера же говорили, что ему плохо стало. А может на деле случилось че, а эти двое провинились? Не могла же у него крыша так быстро поехать.       – Да у него крыша поехала после той сцены Альбедо в столовой. Это же надо было такое устроить…       – Кхе-кхе, – вмешался химик, что терпеливо слушал их разговор.       Как неловко. Парни аж побледнели. Можно было даже ощутить легкий холодок от их духов, что платочком помахали, улетая. Уже второй раз натыкаться на главу химотдела во время бурного обсуждения. Вроде как судьба должна их научить хотя бы осматриваться по сторонам, когда они заводят речь о начальстве.       – П-простите, – виновато выдали парни.       – Не расскажете поподробнее, что там с Олберичем?              – Какой молодец, – с натянутой улыбкой произнес Кэйа. – Только все это не отменяет того, что вы уволены.       – Уволены? – переспросил Лоуренс, охваченный злостью, о чем твердили широко раздутые ноздри. – Так хотите избавиться? Да пожалуйста, – парень вышел из-за своего рабочего стола, взяв лист форматом а4, а после подошел к руководителю и впечатал свое заявление ему в грудь. – Вы просто трус и эгоист. А ведь я на Вас равнялся, считал образцом для подражания, – разочарованно произнес он, не сводя голубых глаз с Олберича. – Но сейчас я понимаю, что не хочу быть таким трусом, бегущим от всего. Не таким Вы учили меня быть.       Лоуренс опустил взгляд, а после отошел. Ему было обидно, как и Хоффману, что тоже передал свое заявление. Они оба надеялись, что с увольнением просто минутный порыв. Вернется, и все забудется. Они понимали его страх, но ведь их никто не заставлял собой рисковать, это их работа, их обязанность. Они добровольно готовы были остаться с ним, так почему же он не мог этого понять? Почему никто не мог этого объяснить ему? Или мог?       Нависшую тишину в отделе разбавили звуки приближающихся шагов. Агенты очень удивились, заметив посетителя, но больше всех удивился Олберич.       – Альбедо? Зачем ты…       Не успел Кэйа закончить, как ему прописали сладкую пощечину, от которой он пошатнулся и выронил заявления на увольнение. Такого никто не ожидал, но некоторые даже порадовались, ведь сами хотели так сделать для приведения в чувства. Юноша резко схватил Кэйю обеими руками за голову чуть выше шеи и заставил обратить на себя внимание.       – Да приди же в себя, – достаточно громко произнес он, смотря в ошарашенные глаза, что были прекраснее звезд в самую яркую ночь. – Прекрати быть таким идиотом и пойми, что ты не сможешь избавиться ото всех, кто тебе дорог. Как бы ты ни пытался отгородиться ото всех, сколько бы ты ни прогонял всех, любящие тебя люди будут возвращаться. Я буду возвращаться, – Альбедо ненадолго запнулся, понимая, что сказал немного не то, что хотел, но так было даже лучше. – Твои люди с тобой не потому, что их кто-то заставляет, они хотят этого. Они добровольно идут за тобой.       – Они не понимают, что это опасно, – наконец выдал Олберич, что только отошел от шока.       – Прекрати думать, что все вокруг идиоты, и только ты все понимаешь, – рассерженно прорычал химик, заставляя агента склониться ниже, а после прислонился лбом к его лбу. – Может ты самый умный в расследованиях, но не в остальном. Ты кретин, идиот, дебил, которому просто невозможно вбить в его тупую голову, что люди хотят быть рядом. Я хочу быть рядом. И даже под дулом пистолета я не откажусь быть с тобой. Я люблю тебя, Кэйа, слышишь? Я люблю тебя. И пусть ты этого не говорил, но я знаю, что ты любишь меня…       – Нет… – Кэйа отрицательно начал качать головой, беря юношу за запястья.       – Да, ты любишь. Ты любишь меня, любишь Кли, и ты любишь своих людей.       – Альбедо, уйди… – Олберич не хотел, чтобы кто-то видел его растерянным и жалким, каким еще чуть-чуть, и он станет.       – Я не уйду. Больше нет. Никогда. Гони меня сколько угодно, но пока ты будешь любить меня, я буду рядом.       – Я… Я… Нет… Я не люблю тебя…       – Ври окружающим, сколько хочешь, но не себе. Если бы тебе было все равно, ты бы вчера не приехал, а сегодня бы не устроил этот цирк с увольнением. Ты…       – Это ведь из-за меня произошло, – тихо, сквозь стиснутую челюсть прошипел он.       – Это не имеет значения. Я уже сказал, что мне пистолет к голове могут приставить, я не откажусь от тебя. Ты мой лучик света в непроглядной тьме. И я не собираюсь так легко сдаваться. Я все стерплю, лишь бы быть рядом. Слышишь меня? Тебе не удастся так легко от меня избавиться. Если кто-то и сможет меня убить, то только ты. Я вверяю свою жизнь тебе. Распоряжайся ею, как хочешь…       – Заткнись… Просто заткнись…       – Я не заткнусь, пока ты не выслушаешь меня и все не поймешь.       – Так и ты же пойми, что их убили из-за меня, – Олберич не выдержал, а по щекам покатились маленькие капли. – Все, кого я любил, погибли из-за меня. Это я их убил. Я не приношу ничего, кроме смерти…       – Это не так, – резко перебил юноша. – Ты не виноват ни в чьей смерти. Все люди смертны, и это не твоя вина. Это не ты всадил нож в горло Розарии. Это не ты выстрелил в своего отца. Это не ты нажал на курок и убил своего напарника. Это не ты взорвал машину твоей мамы.       – Но откуда… – Кэйа ошарашенно глядел в бирюзовые глаза, что излучали радость, ведь его наконец услышали.       – Ты же ничего не хотел рассказывать о себе, – пальцы заботливо огладили мокрые скулы, а на лице засияла ласковая улыбка. – Вечно все от меня скрывал, поэтому самому пришлось покопаться в твоем прошлом, – юноша аккуратно поправил темную прядку волос за ухо. – Я знаю, что ты винишь себя в их смерти, но это не так. Все это произошло не из-за тебя. Ты не виноват.       Кэйа ничего не ответил, лишь полез в карман брюк и выудил мобильник. Он протянул его юноше, показывая тот самый текст, написанный в сообщении для Альбедо, что он решил сохранить себе, как память, чтобы никогда не забывать, кто на самом деле убил Розарию.       – Это то, что сказал мне «Маска», – отречено произнес он, прикрывая глаза. – Если бы меня не было, она была бы жива.       Альбедо неуверенно взял телефон в руки, не сводя глаз со злосчастных букв. Этот текст… Как же стало больно в груди. Он все знал и понимал, но не мог сказать правду. Просто не мог.       – Это было адресовано не тебе, – очень тихо проговорил химик, но Кэйа все же услышал.       – Что ты сказал?       – Кто он для тебя? – внезапно спросил юноша, устремляя настойчивый взгляд на Олберича. – Он ведь преступник, убийца. Из-за него погибло много людей. Так почему ты его слушаешь? Почему ты веришь ему, а не своим близким или тем, с кем ты давно работаешь? – он указал на всех агентов, что, затаив дыхание, просто наблюдали. – Ты должен его поймать, а не слушать его. Тебе должно быть все равно, что он говорит. Он преступник. Он не дал людям ничего хорошего, в отличие от тебя. Сколько людей благодаря тебе могут спать спокойно, не боясь за свою жизнь? Скольких ты спас от смерти? Почему ты считаешь, что все спасенные тобой жизни, это просто пустой звук? Почему ты принижаешь свои заслуги? Даже если вдруг кто-то погиб из-за тебя, ты спас сотни, а то и тысячи жизней. Ничто не наводит страх на преступный мир, как «Павлин идет за вами».       Эта фраза прозвучала слишком странно, ведь когда-то так же сказал Венти. Но если он был беглецом и довольно часто контактировал с преступным миром, откуда же эта фраза была известна Альбедо?       – Пожалуйста, Кэйа, пойми, что ты нужен всем. Нужен своим людям, брату, друзьям. Ты нужен мне.       Юноша с тоской смотрел на Олберича. Он был так рад прикоснуться к нему, ощутить его тепло, пусть и на мгновение. Как бы он хотел отмотать время, все исправить, не совершать тех ошибок, в которых он погряз с головой. Но он твердо решил, что будет стараться все исправить, какова бы цена ни была.       – Я знаю, ты все еще злишься на меня, и я полностью заслужил это. Но я буду ждать, пока ты не простишь, и, если понадобится, я буду ждать вечность.       Альбедо улыбнулся напоследок, а после ушел. Наконец они смогли поговорить, пусть при таком большом количестве свидетелей, но это даже помогло не просто осознать, оно помогло принять простую истину. Кэйа делал куда больше, чем он сам думал. Он был куда более важен, чем предполагал. Никто из его людей не сказал ни слова, но в их взгляде он видел согласие с химиком. Он высказал ровно то же, что и хотели сказать они, не считая моменты с признанием в любви. Кэйа и сам не понимал, как много он делает для всех. Но теперь ему действительно открыли глаза, и он посмотрел на мир по-новому.       Олберич поднял заявления, что все так же валялись на полу, а после вернулся в свой кабинет. Он очень злился на себя. Каким же он был дураком, как он был слеп, не замечая элементарного. Он взял мячик в руки, а после со всей силы кинул его в стену, но успешно промахнулся и попал в окно. Но на звуки разбитого стекла никто не пришел, как это было раньше. Если бы он не уволил Хоффмана, тот бы уже прибежал с фразой «что случилось», и взволнованно бы все осматривал. Но теперь этого не будет. Действительно, он такой кретин.              Джинн только закончила оформлять заявку по смене разбитого окна в кабинете главы особо тяжких. Что-то она сомневалась, что хулиганы смогли разбить окно на третьем этаже, как это сказал Кэйа, но она решила не вдаваться в подробности. Все равно правду всегда можно узнать, просто посмотрев запись с камер в кабинете. Девушка понимала, как тяжело ее другу, что он буквально ходит по краю, поэтому пока решила не трогать его с работой, нужно просто подождать, пока он успокоится. Она откинулась на спинку своего кресла и сделала глубокий вдох, умиротворенно прикрывая глаза, как дверь в кабинет медленно открылась. Гуннхильдр никак не ожидала увидеть на пороге Лизу. Женщина просто молча подошла к столу и поставила пустую чашку. Но чашка была непростая. Настоящая Лиза всегда любила пить чай на работе именно из нее. Забавно было, что она даже могла с ней идти в столовую и просить налить чай в нее. И эти воспоминания так больно кольнули в сердце, а перед глазами все поплыло, что Джинн едва смогла произнести:       – И что это?       – Мне же больше не нужно перед тобой делать вид, что я пью чай! – с легкой улыбкой ответила Минчи. – Думаю, она хотела бы, чтобы эта чашка осталась у тебя.       После глава технического просто ушла, не произнеся ни слова, оставляя девушку одну. Удивительно, как много эмоций может вызвать всего один маленький и незначительный предмет. Как простая чашка может стать дороже всех сокровищ на свете.              Вечер Альбедо решил провести дома. Хоть у него был заказ в салоне, он попросил подменить его, либо перенести сеанс на другое число. После разговора с Кэйей он был не в состоянии творить, и об этом хорошо твердил белый холст, перед которым он сидел уже несколько часов. Он хотел рисовать, рисование успокаивало его, но в тот момент он не мог нанести даже маленький штрих. Перед глазами стояло только лицо Кэйи, только он и его слова: «Я не люблю тебя».       «А вдруг это правда? – подумал он и немного выдавил несколько тюбиков с краской на деревянную палитру. – Вдруг я просто себе надумал, а он действительно больше не любит меня? – художник взял крупную кисть и медленно начал смешивать разные цвета, добиваясь нужных ему оттенков. – Вдруг я действительно больше не нужен ему, – по щекам невольно бежали маленькие капли, оставляя блестящие дорожки, как и он кистью оставлял грубые мазки. – Он ведь ничего не сказал, когда я признался. Что если он просто не хотел говорить при всех?»       Альбедо водил кистью по холсту, не особо задумываясь, что он пишет. Художник полностью доверился себе, отдаваясь во власть творчества. Немного коричневой краски, немного красной, чуть-чуть фиолетовой, чтобы создать оттенок смуглой кожи. Берлинская лазурь, немного белого, совсем чуть-чуть черного, чтобы создать серый оттенок, и темный хвост проходил через левое плечо. Больше белого и немного зеленого, для создания той уникальной светлой прядки, которая всегда привлекала внимание. Синий, чуть-чуть фиолетового и самую малость белого, для основы глаза. Затем еще больше белого для светлых частей. А завершающей частью был черный для зрачка, что имел уникальную форму, за что Альбедо всегда сравнивал прекрасные глаза со звездами.       Портрет Кэйи вышел немного грубым, где-то очень размашистые мазки, где-то лишь накинут тон, но вот над лицом и глазами он постарался, изображая каждую деталь в мельчайших подробностях. Художник даже сам не понял, как написал этот портрет. И как же все дошло до такого? Как же смог настолько сильно стать зависимым от этого человека? И как же его не хватало.       Внезапно, в дверь раздался звонок. Кли сама захотела открыть, чтобы не отвлекать Альбедо от дела, но он не разрешил, ведь было уже поздно, мало ли кто это мог быть. Он вытер мокрые глаза ладонью, чтобы не предстать перед гостями в неподобающем виде, случайно испачкал себе щеку еще невысохшей краской, но на это было все равно. Юноша постарался не заляпать дверь, хотя вся краска осталась у него на лице, открывая ее и встречая гостей. Не успел он опомниться, как гость очень нагло прошел внутрь, хлопая за собой дверью и заставляя хозяина попятиться назад. Его ладони заботливо легли на теплые еще слегка влажные щеки, а губы примкнули к пересохшим и искусанным губам юноши.       В тот же миг время будто остановилось. Альбедо был очень удивлен, но в то же время безмерно счастлив. Счастлив настолько, что не мог сдерживать те слезы, что новой волной подкрались к его глазам. Он так ждал этого момента, так хотел прикоснуться, обнять и прижать настолько сильно, на сколько возможно, но боялся испачкать одежду краской, из-за чего просто стоял, разведя рук в стороны.       – Я скучал, Альби, – раздался столь горячо любимый голос.       Но юноша ничего не смог произнести в ответ, лишь прикусил нижнюю губу, стараясь сдержать ее дрожь. Ладони мягко огладили щеки, а после поправили светлые волосы, открывая прекрасное личико, пусть и немного заплаканное, которым гость готов был любоваться вечность.       Кэйа заключил Альбедо в крепкие объятия, трепетно прижимая к себе и утыкаясь носом в светлую макушку. Он больше не хотел его отпускать, хотел всегда быть рядом, не давать в обиду. Ему доверили чужую жизнь, буквально сказали, что вверяют свою жизнь в его руки, и он твердо решил, что будет оберегать ее, чего бы это ему ни стоило.              Уже достаточно поздно, все основные работники Ордо Фавониус давным-давно разошлись по домам, остались лишь те, у кого появились непредвиденные дела, охранники и глава технического, что больше никогда не уходила домой. Ее люди знали о том, кто она на самом деле, перед ними ей не нужно было прятаться и играть роль человека, а остальные не особо замечали, кто там покидал нижние этажи здания. Зато Минчи могла следить за всем круглые сутки, ведь ей не нужно было спать, иногда лишь подзаряжаться.       Дверь в отдел открылась, а на пороге стоял необычный посетитель. Хоть Лиза видела ее приближение, все равно ее присутствие вызвало небольшое логическое непонимание, а дальнейшие действия и вовсе не поддавались объяснению. Джинн подошла к столу и так же поставила чашку, как это сделала Минчи.       – Я видела, что ты ешь и пьешь, – начала девушка, отведя равнодушный взгляд. – Если у тебя есть свободное время, не хотела бы ты выпить чая? Ты ведь можешь заваривать чай, как она?       Лиза сразу не поняла жест с чашкой, но пропустив всю полученную информацию через свой суперпроцессор, она лишь тихонько усмехнулась, а после встала из-за стола.       – На сколько мне известно, у тебя в кабинете ведь сохранилось все необходимое?!       – Не было времени убрать, – невозмутимо пояснила Гуннхильдр, направляясь к дверям.       – Что же, тогда нам повезло! – женщина проследовала за посетительницей. – Кстати, если будет желание, к этому телу можно добавить интересные детали! – зеленые глазки хитро сверкнули, а пальчики в кружевных перчатках элегантно коснулись губ, что расплылись в коварной ухмылке.       – Интересные детали? – непонимающе переспросила Джинн.       – Я пошутила, не бери в голову!       Белокурая лишь подозрительно покосилась на главу технического, но не решила уточнять, что та имела ввиду. Сейчас она думала лишь о том, что, уходя, Лиза оставила для нее нечто большее, чем просто чашку. Пусть ее подруги больше нет рядом, и никогда не будет, но она очень старалась, чтобы с Джинн всегда был тот, кто сможет ее поддержать. Пусть новая Лиза не та, кого знала Джинн, но в ней была та самая частичка ее создательницы, которой так не хватало. Девушка все же решила дать шанс совершенному творению своей подруги. Быть может все окажется не так плохо, как Джинн себе надумала. Быть может, они даже смогут подружиться.