Запах специй

Драко двадцать пять. Ровные черты лица, губы, изогнутые в вечной усмешке. Дорогая обувь, отражающая блеск. Хороший парфюм. Всё в нём кричит о роскоши и достатке. Аристократизм в чистом виде. О нём даже можно было бы сказать, что он приятный на вид человек. Каждая деталь и черта в нём была идеальна и уместна. Такой, словно в нём не было совершенно никаких изъянов. До тех пор, пока Вы не посмотрите ему в глаза. Лёд. Отрезвляющий, сочащийся ядом и цинизмом. Мать всегда говорила, что ему достались глаза от отца. Тогда он воспринимал это как укор. Теперь это что-то вроде брони. Когда в твоём сердце нет ничего, кроме блядской мерзлоты, всё становится в несколько раз проще. Сегодня Дафна ему сказала, что он пахнет декабрьским морозом. Этим днём они пьют огневиски у Забини на празднике. А кровь Драко по ощущениям горячее солнца. От того сравнение подруги показалось ему забавным. В этот же вечер он увидел Грейнджер. Оказалось, она умеет улыбаться. Это было удивительным фактом для Драко. Вечно сжатые в ровную линию губы могут преображаться в добрую улыбку. Правда, обращённую не к нему. Она хорошо общалась с сёстрами Гринграсс. И неплохо даже с Забини. Драко знал об этом и почти совершенно не удивился, встретив её здесь. Блейз многих пригласил на открытие своего предприятия по изготовлению огневисики. Школьные их годы остались так далеко. И в них было так мало хорошего. Драко думалось, что ненависть способна существовать вечно. Однако и льду суждено когда-то растаять. Драко отвернулся. Кажется, Грейнджер закончила разговаривать с компанией и идёт к нему. Увидела? Узнала ли? Он занял дальнее место, подальше от шума. Возле самого окна, в котором проглядывались летящие крошки снега. Конец ноября. Только недавно ветер сорвал последние листья. Она так легко прошла в его сторону и с такой лёгкостью опустилась на кресло напротив него, что ему показалось, словно он растворился среди всех присутствующих. Словно сам стал одной из крошек в снежном танце. Дыхание её шумное и сбитое, будто долго танцевала. Он не видел ни разу её танцующей. Кажется, что она и вовсе не сможет это сделать красиво. Однако сознание рисует ему другие картины. Может, он был бы и не против увидеть её танцующей. Только лишь убедиться, что его догадки верны. — Я не доктор, чтобы ставить диагноз, Грейнджер, но у тебя, кажется, симптомы астмы. Давай, попробуй съязвить ещё что-нибудь. А она резко даже прекратила дышать на какое-то мгновение. Словно только сейчас увидела, кто с ней рядом. Осознала. И этот эффект неожиданности ему понравился. — Когда-нибудь ты поймёшь, зачем люди приходят на праздники, Малфой, — голос даже не дрогнул. — Чтобы портить настроение другим? — Чтобы веселиться. Ради Мерлина, Малфой, заткнись или ты потом пожалеешь о сказанном… Но он поворачивается лицом к ней. Смотрит прямо в карие, видит её сверкающие искры. Ни один огонь не сможет сопротивляться с его льдом. — Если ты пришла веселиться, то потанцуешь со мной? В ином случае, это покажет, что ты и здесь занимаешь лишь роль школьной старосты, — нет, он вовсе не пытается её спровоцировать. Конечно же нет. Просто даёт в голову выпитое. В ином состоянии он даже бы не заговорил с ней. Никогда. Ни при каких условиях. — Да, — короткое, сразу же. Потому что даже секунда раздумий могла посеять сомнения в правильности ответа. Отступить — значит признать правоту слов Малфоя. А это значит испортить себе хорошее завершение вечера. Драко знал, что она согласится. И сам хотел этого. Он вежливо подаёт ей руку, приглашая и ведя в центр зала, где голоса и музыка сливаются воедино, а воздух пропитан алкоголем. Сложно было сказать, что Грейнджер занимала бы здесь «роль школьной старосты». Нет. Она выглядела красиво. Даже эти привычно растрёпанные волосы выглядят уместно. Чёрное платье доходило до колен, а руки скрыты длинными рукавами. Драко уверен, что она прячет шрамы, оставленные войной за Хогвартс. Он помнит события Мэнора. Может, от того он пахнет морозом? Потому что сам особняк буквально впитал в себя холод десяти Антарктид. Осторожное прикосновение к его плечу. Она рядом. И от неё пахнет чем-то лёгким, летним, сладким. Мёдом? Нет. Драко сказал бы, что ощущает запах жизни. Такой, которая заставляет кипеть кровь. Той, что опьяняет. Привлекает ближе к себе, сцепляет руки на её талии. Грейнджер смотрит куда-то в его плечо, на соприкосновение её ладони с рубашкой Малфоя. Поймать взгляд не получается. Избегает. Что случилось, Грейнджер? Где твой львиный пыл? Хотел съязвить, пока между песнями зародилась пауза, но, к её счастью, пауза была короткой. Зазвучала песня, приятно сливающаяся со слабым тембром мужского голоса. Он сделал первый шаг в сторону. Она позволила вести. Теперь они одно целое, да? Запнётся один — упадут вместе. Драко думал, что она со злости оттопчет ему ноги. И это было бы абсолютно, блять, заслуженно. Но Грейнджер шла ровно, в такт. Они попадали в грубые, неровные ритмы. Так, словно само сердце вело их. Драко ощущал под пальцами сминающуюся ткань её платья. Было непозволительно-странно чувствовать её присутствие так близко. Улавливать тихое дыхание и осознавать, что он, блять, танцует с Грейнджер. С той, которая готова сжечь и себя, и его дотла, лишь бы доказать свою правоту. Вот что значит жить? Гореть. В какой-то момент Драко осознаёт, что она прижимается своей щекой к его груди. — От тебя пахнет теплом, пахнет специями, — шёпотом в рубашку. Драко бы и не услышал из-за играющей песни. Однако сам неосознанно прикрыл глаза и склонил голову к её макушке. Малфой добавлял в кофе сироп из разных видов пряностей. Почему-то факт того, что она почувствовала это, заставил открыть глаза. Он смотрел на её спину, скользя ладонями по талии и ощущал, как трещит собственный лёд. Уму непостижимо. За три минуты он почувствовал, как холодное безразличие становится единым с его кожей, а затем, как тут же огонь его сжигает. Внутренние черти замолкают, не задыхаются в собственном болезненном яде. Малфой обязательно похвалит Забини за хорошую выпивку. Потому что то, что происходит этим вечером — это всё вина огневиски. Ему хочется верить в это. Песня постепенно замолкает. Звучат последние аккорды. Руки Грейнджер по-прежнему находятся на его плечах, а тёплая щека всё ещё прижимается к грудной клетке. Интересно, чувствует ли она, как сердце Малфоя горит? Сгорает. Они делают последние пару шагов. Останавливаются. И что дальше? Гермиона отстраняется. Смотрит в его лицо. В карих глазах волнение. В его — всё сразу и ничего одновременно. Она дарит улыбку. Лёгкую, весёлую, слегка смущённую. — Ты можешь уже отпустить меня. Я не упаду, — подмечает. И Драко отпускает. Разъединяет сцепленные руки вокруг её талии. Подушечки пальцев ощущают всё ещё тепло от её тела. — Мне пора. Уже поздно для веселья. — Постой, — слетает с губ короткое до того, как она успевает развернуться. — Я провожу тебя. Даф и Блейз отправят меня прямиком к Мерлину, если узнают, что ты одна пошла. И они идут к выходу вместе, перед этим не забыв попрощаться с друзьями. Драко вызвался проводить по многим причинам, одну из которых он озвучил, а пять других решил скрыть. Разберёт позже в компании собственных чертей на детали и полный анализ. Снег так и не закончился. Метёт белое крошево. Тоже своего рода специя. Не к кофе. К хорошему вечеру.