Рапунцель

Сухёк качает головой, в который раз наблюдая гребаную, доставшую его до печенок игру "найди самое идиотское место для траха". Не то чтобы ему было дело до того, где и с кем кувыркается Джиён, но его весьма напрягает тот факт, что они, блять, реально могут оказаться, где угодно. Вообще. Вчера он обнаружил их, выйдя отлить из бара под какое-нибудь ближайшее дерево. За ним такое водится, никто и не глянул вслед. Но эти хреновы кролики обосрали ему всю малину, оприходовав стоящий неподалеку мусорный бак. И ладно, если бы они хоть старались спрятаться. Так ведь грохот был слышен квартала на четыре вокруг. А несколько дней назад молодая официанточка набрела на них около черного выхода. Что дальше? Завалятся к нему, Сухёку, на хату? Он тянется за сигаретой, неприязненно глядя в сторону этого здоровяка Темпо. Какого черта он вообще все еще здесь? По всем правилам джиёнова сексуального корма он уже должен был отправиться в далекое и увлекательное путешествие в сторону большого черного МПХ. Однако он все так же продолжает ошиваться возле Джи, а того это почему-то ни капельки не волнует. Сухёк пожимает плечами, массирует виски и решает сегодня свалить из клуба пораньше. Не то чтобы его волновала судьба его квартиры, но... Чем черт не шутит. Джиён смотрит на читающего рэп Чхве и лениво размышляет о том, где бы они могли сделать это сегодня ночью. Как-то так вышло, что этот парень начал занимать все его мысли. Ну... Вернее, половину его мыслей, потому что вторую прочно оприходовал секс. Разумеется, с тем же самым парнем. Кто вообще мог подумать, что этот рэпер окажется таким приятным собеседником. Настолько приятным, что до сих пор не сказал ни слова об отметинах на сгибе его локтей. Зато он сказал много чего о текстах, которые ДжиДи ему как-то спьяну показал. Он сидел там, на полу забитой за Квоном вип-комнаты, перебирал исписанные бумажки и почему-то задирал брови к самой челке. - И ты, что... - спросил он тогда, - никогда с этим не выступал? - Сдурел? - рассмеялся Квон, игриво проводя голой ступней по его спине. - Кому ж такое надо? - Мне, - простодушно ответил Сынхён и улыбнулся так, что у Джи сердце подпрыгнуло, стукнувшись о кадык. - Мне тоже кое-что надо, - многозначительно поднял он брови, стараясь, чтобы голос не дрожал. Чхве с готовностью перехватил его за ногу и потянул на себя, роняя прямо в ворох бумаг. - А ты никогда не пробовал, - начал Джи. - Трахаться, лежа на клевых стихах? - продолжил Сынхён, усмехаясь. - Нет, и не горю желанием, - он наклонился, накрывая губами джиёнов сосок, - так что дуй на диван. В этот момент что-то в Джиёне надломилось, потащив за собой на край пропасти. Секс все так же был отменным, но неожиданно ему захотелось чего-то еще. Узнать, где Сынхён живет, что делает за пределами клуба, что он любит, мать его, есть, а что смотреть по телеку. Короче говоря, Джиёну хотелось узнать о нем все. Только принцесса все еще сидела в своей башне. Сынхён напрягается. Серьезно напрягается, когда ДжиДи становится вот таким, как сейчас. Он задумчиво смотрит на Темпо и, кажется, даже не моргает. Это пугающе странно... Впрочем, все их непонятные отношения вообще пугающе странные. Чхве сплевывает шелуху от фисташки куда-то под стол и машет рукой перед Джиёновым лицом. Тот смаргивает, морщит свои безупречные пухлые губы и через секунду уже лезет к нему за поцелуем. Сынхён не видит причин отказываться. На самом деле он чертовски боится. То, что поначалу выглядело, как случайные потрахушки, теперь грозит перерасти в нечто большее, а Темпо чертовски пугает эта перспектива. Джиён наркоман, еще он парень, а кроме того совершенно чокнутый, но при этом... При этом он еще удивительно нежный, у него приятный голос, Чхве аж целый один раз услышал, как тот поет, думая, что вокруг никого нет. А еще у него совершенно потрясающее тело, отличные стихи и не по-наркомански глубокий внутренний мир. Он-то, конечно, пытался сделать все, чтобы Сынхён не увидел этого всего, но он увидел. И теперь боялся того, что захочет большего. ДжиДи очаровал его, свел с ума, приучил к себе тело и, кажется, намеревался приручить его душу. А это значит, принцу пора бежать. Если Сынхён думает, что Джи дурак, то крупно ошибается. Или наоборот, попадает в десяточку. В конце концов, разве Джиён не почти уверен в том, что влюблен, а что может быть глупее? Ему нельзя "влюблен", ему нельзя "forever and ever": его личная старуха Готель настойчиво стучится в вены, требуя спустить ей волосы, и Джиён не может ей отказать. Всякий раз, перетягивая жгутом предплечье, он отчетливо видит свое будущее и слышит скрипучий старушечий голос, требующий впустить ее немедленно. А Сынхён вошел и не вышел, он крепко вцепился в его волосы, забрался на самый верх и больше не шевелился, наполняя собой все окружающее Джи пространство. Это было странно. Это все было по-настоящему странно, но это было то, чего Квону хотелось больше всего на свете. Жаль, что сказок не бывает, уж кому-кому, а ему следовало бы помнить об этом. Чхве не приходит уже несколько дней, Джи места себе найти не может и жестко достает Сухёка своим мельтешением. - Да сходи ты уже к нему, достал! - шипит он, и Джи ошарашенно останавливается около него. Почему-то такая простая мысль не пришла к нему в голову раньше. Он тут же звонит администратору клуба. Да-да, разумеется, босс, мы в курсе, где он живет. Да-да, разумеется, босс, мы подгоним вам машину. Да-да, разумеется, Квон Джиён, ты придурок. Он едет к нему через весь город, напридумав себе с три короба: и лежащего в лихорадке Чхве, и зашитого с учебой и просто пишущего новые тексты в приступе вдохновения. За каким-то лядом, перефантазировав, он даже покупает пирожные, жаропонижающее и целую охапку мандаринов. Джи перемахивает через две ступеньки, поднимаясь на нужный этаж и, остановившись, жмет на кнопку звонка, тщетно пытаясь перевести дыхание. Сынхён открывает с третьей трели. Он не кажется больным, не напоминает заучившегося человека и уж точно не под кайфом от заглянувшей на чаёк музы. Чхве широко распахивает глаза и инстинктивно поддергивает полотенце, висящее на бедрах. - Э... - выдает он, а Джи просто приваливается к косяку и уже собирается улыбнуться, как из недр квартиры Сынхёна раздаётся явно женский голос. - Это пиццу принесли, оппа? Что-то внутри Джиёна, что-то светлое, нежное, только проклюнувшееся, опадает к заплеванному бетону. Он медленно отступает на шаг назад, роняя на этот заплеванный пол и пирожные, и мандарины, и собственное недоделанное, недорощенное чувство. - Оу, - шепчет он, чувствуя, как не к месту щиплет глаза. Сынхён выглядит по-настоящему растерянно. - Что ты тут делаешь? - спрашивает он, и вроде бы это даже звучит резонно, потому что и сам Квон спрашивает себя ровно о том же самом. - Баба? - шелестит он, даже не пытаясь сделать вид, что ему все равно. - Тебя поэтому не было? Сынхён неожиданно злится. Какого хера надо этому парню? Он и так оттянул на себя хороший такой кусок сынхёнова мироздания, а теперь еще и мешает наладить все, как было. Да, черт побери, это баба. Потому что девушка, это нормально, это правильно. Девушки мягкие, нежные, покорные. У них шелковистая кожа и мелодичные голоски, они готовят тебе, убираются у тебя в квартире, а потом выходят за тебя замуж, рожая тебе детей. Девушки - это то, что нужно. - Да, - говорит он поэтому чуть грубее, чем нужно, - Но тебе-то какое дело? - Но... - он так неловко-растерян, что сердце Чхве заходится, разрываясь в миллиардах чувств. Но он решил для себя, разве не так? Решил, что эта убивающая его связь ему нафиг не нужна. Что у этого чувства нет будущего, а значит, нужно выкорчевать его прямо сейчас. - А какое, собственно, твое дело? - добивает он, намеренно понижая голос до баса, - разве у нас не просто случайный секс? У нас ведь ничего серьезного, верно, ДжиДи? Квон отступает еще на шаг назад, в глазах у него плещется смесь отчаяния и неожиданного понимания. Такие глаза, наверное, были у изобретателей ядерной бомбы, когда ее сбрасывали на Хиросиму. - Ну ты и мудак, - шепчет он, - мудила. Сынхён ничего не отвечает, крепко сжимая кулаки. Это - его выбор, верно же? Так какого хрена так тяжело сейчас смотреть ему в глаза? И почему что-то так жестко болит в груди? Джиён разворачивается, словно сломанный оловянный солдатик, и сбегает вниз по лестнице. Когда дверь внизу глухо хлопает, Сынхён устало прислоняется к косяку, прикрывая глаза. Найденная им буквально позавчера девушка звенит чем-то на кухне. - Let's go, - бурчит он и закрывает наконец дверь. Больше в этот клуб его не пускают. Сынхён топчется около входа, тщетно пытаясь втолковать охране, что он тут работает. - Больше нет, - деловито басит один из шкафов с руками и пропускает внутрь какого-то расфранченного явно_гея. - Как так? - ошеломленно спрашивает Сынхён. - А вот так. Босс тебя уволил еще вчера. И строго-настрого сказал тебя сюда ни за что не запускать. - Блин, - Чхве сплевывает себе под ноги и массирует виски, - я могу с ним поговорить? - Неа. - Может быть, передадите ему записку? - Неа. - Да, черт возьми! - Сынхён хватается за голову. - Ну позвонить-то ему от вас можно? - Пожалуй, можно, - меняет шкаф гнев на милость и протягивает ему служебный уоки-токи. - Как его звать-величать? - уточняет Темпо, накрывая пальцами приемные динамики. - Квон Джиён, известное дело. Ты что, с луны свалился? Пальцы сами отпускают уоки токи. Сынхён отшатывается от клубных дверей и осматривает здание так, словно видит его впервые. Ну, разве он не идиот? Можно было догадаться и по бесплатной выпивке, и по вечно свободной вип-кабинке. Да и просто по тому, что он прекрасно слышал это имя, еще когда его только брали на эту работу. Чхве возвращает трубку и отходит в темноту. Работы больше нет, это паршиво. Впрочем, он больше не сможет увидеть ДжиДи... И это еще паршивей. Девушка надоедает ему уже через пару дней. Она слишком слащавая, слишком беспомощная, слишком громкая. Она ничего не хочет делать в постели, предоставляя все решать самому. Она не любит экспериментов и глупо смущается, когда Чхве предлагает ей новую позу. А еще она совсем не Джиён. И это ее главный недостаток. Она исчезает спустя еще день. Сынхён просто приходит домой, а ее там уже нет. - Умная девочка, - вздыхает он, окидывая взглядом пустую квартиру, - сообразительная. Одному тяжело. Когда один - голова постоянно забита не тем, чем нужно. В случае Чхве она просто под завязку заполнена Джи. Почему-то сейчас ему болт положить на то, что тот наркоман. Что он парень, что трахает, судя по всему, все, что движется. Сынхён снова и снова вспоминает его глаза, когда девица подала голос, и в принципе уже согласен с тем, что он - мудила. Еще какой. Чтобы собраться с силами, ему нужна еще неделя. Наконец, он берет жопу в горсть и несет свое тело обратно к клубу. Он уже знает, что его не пустят внутрь, но ведь даже хозяин этого заведения должен хоть изредка ездить домой? Чхве садится в засаду на одном из тех баков, которые они как-то... Память, сука, продажная дрянь. Джиён и в самом деле выходит из здания. Вернее, выползает спустя три часа напряженного сынхёнова ожидания, повиснув на том самом парне-привидении, что вечно ошивался где-то неподалеку. Он прижимается к нему так близко, так интимно, что у Чхве что-то заходится изнутри, полося лезвиями по грудине. Он не дергается с места, пока автомобиль с обоими парнями не исчезает за углом, а потом просто слезает с хренова бака и идет домой. С чего он решил, что нужен Джиёну? Только из-за того, что тот приперся к нему домой? Из-за того, что тот назвал его мудаком? Придурок. Сынхён подает свои записи сразу в несколько агенств. Раз его выперли с места постоянного заработка, то он заставит их пожалеть об этом. Он сам построит себе райское местечко в жизни. Отовсюду приходит вежливый, сладкий, как леденец, отказ. Чхве невидящим взглядом рассматривает электронные письма на почте и матерится сквозь зубы. Похоже, придется снова искать какую-нибудь ненавистную мерзкую работу. На этот месяц - грузчик. Что поделать, кушать хочется всегда, независимо от музыкального дарования. Сынхён бездумно таскает тяжеленные ящики туда-сюда и почти соглашается с тем, что конченый неудачник. Ровно до того момента, когда старенький ноутбук оповещает его о новом входящем письме. "Добрый день!" - вещает ему письмо, - "Мы переслушали Ваши демо-записи, скажите, удобно ли будет вам подъехать завтра часам к десяти утра, чтобы решить кое-какие нюансы? Всего самого наилучшего". Сынхён не смотрит ни на адрес отправителя, ни на название лейбла, он только раз за разом перечитывает прыгающий перед глазами текст и, не сдерживая торжествующего вопля, исполняет по квартире какой-то бешеный танец. Когда собственная рука, дрожа, выводит подпись под текстом договора, Чхве наконец-то думает, что все наладится. А еще почему-то думает про Джиёна. Топ - так его теперь зовут, и это звучит гораздо круче, чем "Темпо". Сынхён с головой окунается в мир шоу-бизнеса, и его талант наконец-то раскрывается во всей красе. Первый сингл они записывают уже через полгода, а еще через пару месяцев на подходе уже второй. Когда набирается на альбом, Чхве с замирающим сердцем следит за строчками музыкальных чартов. Первый. Первый. Первый. Первый. Альбом расходится быстрее, чем горячие пирожки. Сынхён доволен, как слон, и, когда продается миллионная копия, он заваливается в кабинет менеджера с тортом и шампанским. - А хорошо, что вы меня не пропустили, а, хён? - Чхве млеет от сладкого и пузырьков. Менеджер кивает, расправляясь с гигантской клубничиной с торта. - Не то слово. Я до сих пор благодарен тому человеку. - Какому человеку? - неожиданно вскидывается Сынхён, а мужчина закашливается, махнув свободной рукой. - Вообще, он просил сохранять его личность в тайне... Спустя неделю после того, как мы отклонили твои демо-записи, нам позвонили и предложили определенную сумму денег на твою раскрутку. Причем, - мужчина заводит глаза к потолку, - условия были какими-то совершенно идиотскими. В случае, если у тебя ничего не получится, он не требовал возврата, а если получится - не просил никаких процентов. - Да? - Сынхён чувствует себя немного уязвленным, он всегда считал, что именно его талант помог ему пробиться туда, куда ему всегда хотелось, а теперь выходит, что его туда подтолкнули руками под зад? - Вы можете дать мне его контакты? - Нет, Сынхённи, ты же слышал слова "сохранять личность в тайне". - Брось, хён, - Чхве отмахивается от него словно от сонной мухи, - когда это было. К тому же я ведь не собираюсь ничего с ним делать, только поблагодарить. Отказать любимой басовой прибавке к зарплате менеджер не может. Сынхён получает на руки адрес и решает не откладывать встречу в долгий ящик. Когда он бредет на своих двоих по нужному району, на него не косятся разве что только голуби. В принципе, ничего необычного, он сам жил в таком до того, как подписал тот судьбоносный контракт. Но какого хрена тут обитает тот, кто оплатил ему путевку в рай? Нужный дом отсвечивает ядерно-зелеными граффити на стенах. Чхве подходит к крыльцу и с сомнением смотрит вверх. Здание выглядит так, словно в нем давным-давно уже никто не живет. Пожав плечами, Сынхён поднимается по ступеням. Звонок сломан, Чхве чертыхается и стучит кулаком в дверь, та неожиданно поддается, с тихим скрипом открываясь внутрь. - Хэй, - Сынхён осторожно заглядывает внутрь, - есть тут кто? Он прислушивается и словно бы кожей ощущает идущие сверху тихие всхлипы. Он движется дальше, ощущая себя в каком-то ужастике. Кажется, сейчас из-за угла на него набросится маньяк с топором, а из стены появится оскаленная рожа чудовища. Он ставит ногу на первую ступень лестницы, ведущей наверх, и сглатывает, пытаясь унять дрожь. Сынхён ожидал увидеть кого угодно, но только не того парня-привидение, сидящего на полу у обшарпанной двери. Он поднимает на него опухшие глаза и, кажется, даже не удивляется его здесь появлению. - Какого хера? - тихо спрашивает он, закусывая губы. - Какого хера он отправил меня лечиться, а сам... Что-то невесомое тонкой иголкой пронзает сердце Чхве, толкая его идти дальше. Он кладет руку на ручку, поворачивает ее и делает шаг внутрь. На кровати лежит Джиён. Или то, что осталось от того, кто был им когда-то. Иссушеные почти невесомые руки плетьми свисают вниз с узкого ложа. Чхве неверяще мотает головой и делает еще один шаг вперед. Позади раздаются тихие всхлипы привидения, но Сынхён уже не обращает на него внимания. - ДжиДи? - тихо шепчет он, нависая над осунувшимся лицом и осторожно прикасаясь к ледяной ладошке. - Абстиненция, - раздается позади, - дохера умное слово, да? Он отправил меня в клинику, а когда я вышел, то узнал, что его папаня дал дуба, и все прибрали к рукам расторопные молодчики. Чхве смаргивает, поглаживая тонкую руку, он понятия не имеет, о чем говорит этот парень, но это, кажется, связано с Джи. - А он... Взгляни, блять, на него! - привидение снова захлебывается отчаянным всхлипом, - от него же нихрена не осталось почти! Черт, - он вцепляется пальцами в волосы, - черт. Он вытащил меня из всего того дерьма, в котором я был, а теперь я ничего не могу для него сделать. Он даже сбережений не оставил, чтобы сунуть его в больницу, все спустил на... Это, - он неожиданно вскидывается, - это ты во всем виноват, урод! Сынхён кивает, не отрывая взгляда от сухих потрескавшихся губ, что до сих пор снятся ему во влажных снах. Ресницы слабо дергаются, и Джи открывает глаза. Страшнее всего его глаза. Пустые, безразличные, они щупальцами облапывают потолок и закрываются, так и не добравшись до лица Чхве. - Я могу. Привидение замирает, рукавом растирая по лицу слезы, и неверяще смотрит на него. - Я могу, - повторяет Сынхён больше для самого себя и тянется вниз, проталкивая руки под ничего не весящее тело, - помочь ему. Наконец-то. Джиён приходит в себя. Не так, как обычно, не наполовину, не одной ногой там, другой тут, а полностью. Это впервые с того момента, как он окончательно решил завязать. Он удивленно рассматривает потолок, не понимая, кто и когда выкрасил его в такой по-райски белый цвет. Над ухом что-то раздражающе пищит, и он осторожно поворачивает голову набок, чтобы отыскать эту дрянную пищащую хрень, а потом разбить ее о ближайшую стену. И замирает, натыкаясь на знакомую темную макушку. Он в больнице, пищит хреново оборудование, а в ногах у него лежит известный рэпер Чхве Сынхён, который год назад позволил себе его отшить. Мироздание, сука, иронично устроено. Джи осторожно пытается выпутаться из сплетения проводов, и тут Сынхён поднимает голову. Он совсем не изменился, почему-то из-за этого хочется плакать. Впрочем, Джиёну уже давно ничего другого и не хочется. - Привет, - хрипло басит Чхве спросонья, заставляя целый табун мурашек пробежаться по квоновой спине. - Привет, - отвечает он, облизывая пересохшие губы, - где я? - В башне, - Сынхён неловко улыбается, тут же пряча улыбку за закушенным кулаком, - и... Если ты позволишь, я... - Спасешь меня? - голос Джи сухой и шелестит, словно опавшие листья. Он не может позволить себе поверить. Просто не может, потому что сказки, это то, что в книжках. Они не случаются в жизни и уж точно не случаются с ним. - Ага, - кивает Сынхён, - Прости, я... Рапунцель, Рапунцель, проснись, - шепчет он, наклоняясь к нему,- спусти свои косоньки вниз... Губы Джи отдают медикаментами и дрожат так, словно он плачет. Он подается вперед, отчаянно проталкивая язык глубже, осторожно касаясь неба, десен, чужого языка. Этот поцелуй напоминает бред, потому что его вообще не должно было бы быть, но он почему-то есть. - Спаси, - тихо шепчет Джиён, не отстраняясь, не разрывая связь. И вместе с этим шепотом рушатся последние стены, - спаси меня, сволочь... Чхве прижимает его ближе, приподнимая над кроватью. Сколько можно слепым бродить по лесу, когда рядом поет его судьба?

"Вдруг услыхал королевич чей-то голос; он показался ему таким знакомым, и он пошел навстречу ему; и когда подошел он ближе, то Рапунцель его узнала, бросилась к нему на шею и горько заплакала. Но упали две слезинки к нему на глаза, и он снова прозрел и стал видеть, как прежде. И он привел ее в свое королевство, где встретили его с радостью, и они жили долгие-долгие годы в счастье и довольстве." (с) Братья Гримм. Рапунцель