***
– Сергей, готовьтесь, ваш выход через минуту, – внезапно подлетает Алиса и почти тут же вновь скрывается в толпе людей за сценой. Паника накатывает с новой силой, и Сережа крепко сжимает руку стоящего рядом Олега, еле слышно шепчущего ему на ухо: – Спокойно, спокойно, ты справишься, – Волков смотрит ему прямо в глаза, но Сережа зажмуривается, пытаясь унять бешено бьющееся сердце. «Только бы голос не дрожал», – думает Разумовский, чувствуя себя как школьник, которому поручили провести праздник. «Вроде бы миллиардер, а толку от этого…». В школе, правда, ему такая честь не выпадала ни разу: тогда он преимущественно прятался за внушительную спину Олега. Теперь такой вариант, к сожалению, не сработал бы. – На сцену приглашается создатель социальной сети «Вместе», самый молодой миллиардер России, филантроп Сергей Разумовский! – зал взрывается аплодисментами, и Разумовский резко выдыхает. – Удачи, – шелестит на ухо Олег и отпускает его руку, мягко подталкивая в сторону выхода на сцену. Сережа, собравшись с духом, стремительно преодолевает необходимое расстояние, и его тут же ослепляют вспышки десятка фотокамер. Разумовский улыбается – он прекрасно знает, чего от него ждут – и делает приветственный жест рукой, направляясь к своему месту. Шаг. Второй. Третий. Четвертый. Пятый. Он опускается в кресло и немного расслабляется: так его хотя бы не выдадут дрожащие ноги. Ведущий, лучезарно улыбающийся искусственными зубами, садится напротив: еще одно кресло остается пустым. «Неужели нашел себе занятие поинтереснее, Титов?» – Здравствуйте, Сергей. Мы рады, что вы нашли время посетить нашу ежегодную конференцию, посвященную информационным технологиям, – говорит ведущий, нарочито не обращая внимание на незанятое место. – Спасибо за приглашение, – дежурные фразы, которые ничего не значат. Они не могли не пригласить одну из самых медийных личностей в IT-мире. Он, в свою очередь, не мог отказаться, потому что нуждался в поддержании своей популярности, а для этого следовало иногда выходить в свет. – Сергей, позвольте сразу начать с вопроса про обновление «Vmeste», которое вы запустили пару месяцев назад. Как вам удалось предоставить всем пользователям бесплатный доступ к книгам и музыке? Сейчас, как известно, правообладатели довольно жестко относятся к таким вещам. Вы не боитесь, что на вас посыплются судебные иски? – С чего бы? – улыбается Разумовский, – я купил права на все эти произведения. Соцсеть не дает возможность скачивать или как-либо использовать материал в коммерческих целях, поэтому я относительно спокоен, что моя платформа не послужит рассадником для пиратства. С другой стороны, непонятно, кому сейчас это вообще может понадобиться – во «Vmeste» можно просто наслаждаться книгами и музыкой вкупе с удобным интерфейсом. – Позвольте, – ведущий, кажется, действительно немного удивлен. – Легальное приобретение прав стоило бы вам миллионы… – Около пятисот миллионов, если быть чуть точнее. Конечно, я пользовался поддержкой, несколько просветительских фондов поучаствовали в этой покупке. На самом деле, траты на последнее обновление вышли невероятными даже по Сережиным меркам. Пришлось частично вложить личные средства – в связи с чем мысли о строительстве загородного дома были временно оставлены – но это было лучше, чем довольствоваться полумерами. Внезапно кто-то из зрителей начинает хлопать, и зал тут же подхватывает аплодисменты. Сереже неловко, но в глубине души он невероятно благодарен этим людям. Они ценят то, что он делает. Впрочем, конечно, не все, о чем напоминает ведущий, как только аудитория затихает. – Сергей, вы упомянули финансовую помощь извне, в связи с чем я вынужден задать вам вопрос, касающийся переживаний граждан о сохранности персональных данных. Вы наверняка в курсе последних слухов на данный счет: это правда, что некоторые спонсоры имеют доступ к личной информации пользователей, в том числе и к переписке? Разумовский вздыхает и прикрывает глаза. «Спокойно, они просто хотят услышать твое мнение». Однако мнения как такового у него не было – если не считать потока нецензурных ругательств, некоторые из которых мирно хранились в памяти с детдомовских времен. Сережа давно привык к массе домыслов и грязных сплетен о нем, которыми изобиловала пресса, однако недавно творение очередного диванного конспиратора смогло всерьез пошатнуть его душевное равновесие. Это «расследование» было посвящено источникам финансирования «Vmeste» и, в череде прочих диких и бессмысленных заявлений, автор утверждал, что Разумовский в обмен на поддержку и «пожертвования» предоставляет корпорациям свободный доступ к личной переписке всех интересующих лиц. Внятных обоснований данной теории в статье не предоставлялась, но падкая на скандалы общественность с радостью подхватила эту ересь. Разумовский тогда решил просто проигнорировать происходящее: объяснять что-либо людям с бредом преследования не входило в его планы. И вот – пожалуйста, публика требует крови. – Личная информация пользователей «Vmeste» зашифрована, и к ней не имеют доступа ни спонсоры, ни совет директоров, ни я, ни рептилоиды с Марса, – тревожность внутри медленно переходит в раздражение, – все, сказанное в той статье, является неправдой. Я всегда боролся и буду продолжать выступать за неприкосновенность персональных данных. – Спасибо, Сергей. Пользователям важно знать, что их информация под защитой, – пытается снизить градус беседы ведущий, – но есть один нюанс… Тут дверь, ведущая на сцену, распахивается, и всеобщему вниманию предстает Денис Титов собственной персоной. Он нисколько не смущен: машет публике, встречающей его восторженными возгласами, не обращает внимание на ошарашенного ведущего и падает в кресло, широко улыбаясь и изучая Разумовского весело поблескивающими карими глазами. Сереже под этим насмешливым взглядом неприятно, и он нарочито равнодушно отворачивается к залу. «Позёр». – Здравствуйте, Денис. Я очень рад, что вы все же успели присоединиться к нашей беседе. «Не мог продрать глаза после ночной пьянки? Не отпускала из постели очередная пассия?» – О, я уверен, что вам и с Разумовским тут было весело, – в любимой манере разваливается в кресле Титов, – итак, что я пропустил? – В настоящее время многие пользователи интернета волнуются о конфиденциальности собственной информации, – снова возвращается к теме ведущий, – Сергей заверил нас, что в его сети тайна переписки соблюдается неукоснительно. Однако тут возникает такой нюанс: что делать, если действия пользователя потенциально угрожают жизням других людей? От федеральных служб мы неоднократно слышали, что террористические организации могут использовать возможности зашифрованных сетей в своих целях. Предоставите ли вы доступ спецслужбам к переписке пользователей, если их подозревают в противоправной деятельности? Сережа чуть морщится – этот вопрос слишком любят задавать на подобных конференциях. «Придумали бы что-то новое, бога ради». Оправдание гипотетическими «террористами» любого вторжения в частную жизнь, с точки зрения Разумовского, давно потеряло актуальность. Быстрый взгляд на Титова – по его застывшему лицу понятно, что он думает примерно то же самое – и Сережа начинает говорить, пытаясь подобрать слова максимально корректно: – Вы же понимаете, что таким образом можно залезть куда угодно? Стоит службам высказать сомнение – а их в этом плане ничего не ограничивает – и пожалуйста, открытый доступ к данным. – Вы не боитесь, что ваша сеть станет удобным методом общения для представителей мировой преступности? А вы, таким образом, их соучастником? – А вы правда считаете, что террористами становятся из-за свободы в соцсетях? Разумовский злится: на идиотизм ведущего, на тупые стереотипы, на себя, зачем-то приехавшего из Петербурга ради этого цирка. И тут Титов начинает смеяться: ведущий в недоумении смотрит на него, отвлекаясь от Сережи. – Конечно, ему не страшно, – говорит Титов. – Это же, сука, Разумовский! Еще немного – и он начнет вам рассказывать про базовые права человека, такие как свобода слова и неприкосновенность частной жизни. Он за это не то что спорить – он умереть за это готов, и вы никогда его не переубедите. Я полагаю, что лет через сто-двести РПЦ – единственная вечная организация в России – его канонизирует, он же уже почти святой. Разумовский впивается пальцами в ручки кресла, буквально чувствуя, как кожа на лице идет красными пятнами. – Что ты себе позволяешь? – шипит он, забывая о камерах и сотне людей. – Мне вот страшно, – меж тем продолжает Титов, – страшно от того, что совсем недавно милые люди в гражданском пришли ко мне в офис и попросили предоставить технологию «TrueTalk» для работы спецслужб. Очень, говорят, удобно – допрос можно прямо на месте проводить, этакий полиграф в полевых условиях. Просили доработать специально для этих целей. И вот тут даже не знаю, что меня пугает больше – то, что мои собственные сотрудники просили не делать глупости и не губить их карьеру, или то, что эти пидоры уже и так используют мою сеть для допроса людей в автозаках… В зале воцаряется гробовая тишина. Лицо ведущего приобретает какой-то серовато-зеленый цвет, и он молчит, в ужасе глядя на Дениса. Разумовский тоже на пару секунд замирает, пытаясь прогнать из головы красочные картинки последствий Титовской речи. – П-п-перерыв, – морщится и еле слышно хрипит ведущий – очевидно, ему в наушник орут что-то очень неприятное. Он скрывается за дверью быстрее, чем Разумовский успевает подняться с кресла. Денис же отнюдь не выглядит виноватым: как ни в чем не бывало, он встает, разминает ноги, достает из кармана и кладет в рот леденец. Конфета странная, белая, и Разумовский тут же начинает подозревать, что в ней отнюдь не сахар. – Планируешь здесь оставаться? – Денис смотрит на Сережу со своей типичной усмешкой. – А ты нет? – У меня есть дела поинтереснее общения с идиотами. Вообще я знаю тут парочку интересных мест, как насчет бара? Разумовский вскакивает и направляется к выходу, ощущая на себе насмешливый взгляд. – Ты мог бы взять своего мрачного мужика с собой! – понизив голос, так, чтобы слышал только он. Сережа с чувством распахивает дверь, спотыкается о порог и едва не сносит пресловутого «мрачного мужика» с ног. Олег ловит его, не давая в завершение прекрасного дня еще и разбить нос об пол, и не отстраняется, пока Разумовский не формулирует единственную крутящуюся в голове мысль: – Это пиздец. Вызывай такси, мы едем домой. 15 октября – Пожалуйста, не надо! Олег не отвечает, только сжимает пальцы на руле так, что костяшки белеют. Дорога пустая, и он мчит по набережной гораздо быстрее разрешенного. Не потому, что торопится – Сережа знает, что у него просто не хватит сил долго сопротивляться мольбам. – Пожалуйста, со мной все хорошо, честно, – в очередной раз просит Разумовский. – Я просто немного увлекся работой, вот и все. – Ты третьи сутки не спишь, все чаще говоришь сам с собой. А недавно ты завис у зеркала на полчаса, смотрел на себя и почти не моргал. В этом нет ничего нормального. – Все иногда разговаривают сами с собой. – Да, но не все имеют в анамнезе психическое расстройство. Разумовский отворачивается к окну, признавая поражение. Во-первых, переубедить Олега в целом почти невозможно. Во-вторых, следует признать, что Волков прав. В глубине души Сережа понимает это, чувствует, что за последние пару недель его состояние ухудшилось. И все же мысль о предстоящей встрече с доктором Рубинштейном навевает тоску. Клиника, занимающаяся неврологическими и психическими заболеваниями, располагается за городом, в окружении высоких голубых елей. Лечится здесь преимущественно элита – за большие деньги вкупе с качественной терапией пациент получает полную анонимность. Впрочем, это не спасает от нежелательных встреч между самими больными: тут Разумовский встречал даже нескольких высокопоставленных министров, трепетно несущих свои драгоценные анализы в кабинет нарколога. Сережа боится, что кто-то рано или поздно узнает о его психиатрических проблемах, и тогда статус главы крупнейшей соцсети может вызвать вопросы. Именно поэтому он накидывает на голову капюшон худи и прячется за Олегом, пока тот общается с улыбчивой девушкой на рецепшене. Доктор Рубинштейн принимает их почти сразу же. За полгода он не изменился: все такие же овальные очки, черные волосы с редкой проседью и до отвращения радушная улыбка. – Добрый день, Сергей, – говорит он, стоит закутанному в кофту Разумовскому опуститься в мягкое кресло. Олег остается в кабинете: врач уже привык к присутствию Волкова на приемах. – Последний раз мы с вами виделись полгода назад, после чего ваше самочувствие долгое время оставалось удовлетворительным. Расскажите пожалуйста, что сейчас вас беспокоит? – Меня – ничего, – резко отвечает Сережа. Олег вздыхает и кратко описывает, как Разумовский ведет себя в последнее время. Рубинштейн кивает, делая на листе пометки, и, дождавшись окончания рассказа, вновь обращается к Сереже. – Сергей, мне нужно узнать от вас, что вы чувствуете. Беспокоят ли вас какие-то видения? Может, голоса? Как бы вы в целом оценили свое эмоциональное состояние? – Как я вам и сказал, у меня нет жалоб. Я всего лишь увлечен новым проектом, поэтому стараюсь не тратить время и работаю над ним день и ночь. – Хорошо, я задам вопрос точнее, Сергей. Что вы тогда увидели в зеркале, когда провели полчаса, глядя на себя? – Ничего! – Олег за спиной тяжело вздыхает, и Сережа, скрипнув зубами, продолжает, – ладно, я просто не могу это описать. Это ощущение, когда смотришь как бы на себя, но при этом себя не видишь. Как будто в зеркале – не ты, а кто-то другой. – Понятно, это называется деперсонализация. А что насчет разговоров с собой? – Это спасает от наплыва мыслей. Позволяет рационализировать информацию. Но галлюцинаций у меня нет, клянусь. – Я вам верю, Сергей, не переживайте, – снова по-отечески улыбается Рубинштейн. – Ситуация мне в целом ясна. Все симптомы укладываются в рамки обострения имеющегося у вас шизоаффективного расстройства. Я добавлю к вашей терапии еще один препарат – надеюсь, это позволит купировать проявления. – Хорошо, спасибо. Напишите все, пожалуйста, на бумаге и отдайте Олегу. Я подожду в коридоре, – Разумовский поднимается, не в силах больше выносить псевдо-располагающую улыбку врача и нарочито нейтральный цвет интерьера. Рубинштейн не останавливает его, и Сережа выходит за дверь, не прощаясь. Снаружи пусто и тихо – только где-то недалеко звонко тикают настенные часы. Дальше по коридору виднеется зимний сад, расположившийся в стеклянном переходе между корпусами. Во втором здании занимаются в основном неврологическими заболеваниями, поэтому Сереже там бывать не доводилось. Разумовский подходит к растениям, трогает их кожистые листы, вспоминает, как много лет назад так же рассматривал полудохлый цветок в горшке, оставленный учителем на подоконнике у его парты. Теперь все иначе: вместо высохшей фиалки размашистая монстера, вместо забитого мальчика – миллиардер. Разве что тогда у него не было психического заболевания, угрожающего разрушить к чертям всю его жизнь. Внезапно он чувствует резкий запах, которого здесь точно быть не должно – сигаретный дым. Сережа его не переносит: едкий, удушающий, он к тому же обладает удивительной способностью впитываться в любую ткань. Разумовский идет по нему, надеясь выяснить и устранить источник этой вони. Очевидно, запах идет из туалета, и тут Сережа замирает, потому что из-за двери доносится хорошо знакомый голос. «Этого не может быть, что он тут делает?» Голос Титова хриплый, дрожащий, отличающийся от обычного, но вполне узнаваемый. – Мам, мне только что сказали, что опухоль неоперабельная. Граница проходит рядом с дыхательным центром, при попытке ее вырезать я умру. Не кричи, пожалуйста. Я уже общался с врачами из Германии и Израиля. Они сказали то же самое. Мам, послушай. Времени почти не осталось, я не хочу тратить время на бессмысленную борьбу… Сколько? Врачи говорят, что с моим темпом роста и локализацией опухоль прорастет дыхательный центр через два месяца. Мама, перестань. Хватит… Сдавленный всхлип перебивает речь. Разумовский стоит, не в силах пошевелиться, чувствуя, как по рукам, распространяясь на все тело, начинает бежать мелкая дрожь. «Как это возможно?» – бьется в голове одна единственная мысль, и на смену ей тут же приходит болезненное осознание, – «Денис умирает». Сейчас не было дела до личной неприязни. Перед смертью все равны, и от осознания ее близости становится до безумия страшно. «Титову сколько, около тридцати? Как? Как такое вообще, блять, может происходить?». Сережа не понимает почему, но его действительно трясет. Ему кажется, что если он сейчас попытается сдвинуться с места, то тут же упадет, преданный ватными ногами. Именно поэтому, когда дверь туалета распахивается, он оказывается прямо перед Титовым. В покрасневших глазах Титова сначала мелькает удивление, потом узнавание, и, наконец, злость: – Разумовский, с-с-сука, что ты здесь забыл? Сережа смотрит на Дениса, не в состоянии вымолвить ни слова, и, к своему стыду, чувствует, как по щекам начинают катиться непрошенные слезы. Титов ошарашенно смотрит на него, а затем уходит, прошипев сквозь зубы: – Пошел ты к черту… Сережу, заливающегося слезами, через пару минут находит Олег, пытается узнать, что случилось, но Разумовский просто продолжает плакать. Волков не давит – знает, что у Сережи любое нервное потрясение часто проявляется рыданиями, и отводит в машину, где Разумовский, всхлипывая, рассказывает ему про Титова. 26 октября15 октября, 17:15 Я могу чем-то помочь? 20 октября, 12:46 Денис, у меня есть знакомый нейрохирург, он правда хорош. Может, проконсультируешься у него? 26 октября, 13:12 Я почитал в интернете: в Израиле и Америке в таком случае применяют лечение электрическими полями. По последним данным, это действует!
Разумовский отбрасывает телефон. Бесполезно. Титов явно не настроен принимать какую-либо помощь от Сережи. Прошло уже больше десяти дней с той встречи в клинике, что для Титова могло быть существенным промедлением. Сережа не верит, что сделать ничего нельзя. Приходит Олег, приносит таблетки и большую чашку чая. Мельком взглянув на отброшенный телефон, говорит: – Сереж, может, не надо? Денис взрослый мальчик, это его жизнь, позволь ему самому решать, что с ней делать. К тому же, – добавляет он, внимательно следя за тем, чтобы Разумовский принял все лекарства, – тебе нельзя так много волноваться, это может свести к нулю всю терапию. – Не могу. Ты же знаешь. Олег вздыхает. Он действительно знает о потребности Разумовского спасать всех подряд: от пользователей сети до больного миллионера. – В любом случае, сегодня у тебя будет возможность немного отвлечься. Тебя пригласили на торжественный прием по случаю Дня Рождения очередной шишки, придется идти. – Не хочу. – Понимаю, – Олег садится рядом. – Но тебя там ждут в том числе главные спонсоры твоего благотворительного фонда. Они хотят обсудить идею постройки крупной базы на юге, где смогут отдыхать дети из приютов. Сережа мысленно чертыхается – в этот раз его не хватает на всех. Через несколько часов машина уже везет его по шикарной приусадебной территории. Бехтиев, именинник и владелец особняка, отхватил себе приличный участок территории у Финского залива, где устроил себе резиденцию по типу императорской. Законность такой постройки, равно как и деятельность Бехтиева в целом, у многих вызывала вопросы. Разумовский и сам рад бы приструнить зазнавшегося старика, но понимает – руки коротки. Слишком уж в высоких кругах крутится и работает Бехтиев. В особняке уже полно народу: на праздник приглашена элита двух столиц, поэтому количество гостей переваливает за сотню. Разумовский, глядя на блестящую толпу, устало вздыхает. Новые таблетки, хоть и гасят тревожность чуть больше, полностью от нее не избавляют. Олегу пришлось остаться дома: наличие собственных телохранителей на мероприятии не приветствовалось, а провести Волкова как «плюс один» пугало Разумовского риском возникновения нежелательных слухов. В итоге он, как обычно, забивается в угол с бокалом шампанского – «с этими таблетками нельзя пить, не вздумай» – и наблюдает за происходящим оттуда. От общества тянет приторными духами и плохо скрываемым недоверием друг к другу. Спонсоры благотворительного фонда обнаруживают его сами: подходят, сияя платиновыми запонками, и долго-долго говорят о возможных перспективах строительства детского лагеря для сирот на юге. Разумовский общается с ними, старается выглядеть заинтересованным, но прекрасно понимает, что энтузиазма в его словах критично мало, что это он, а не спонсоры, должен убеждать вложиться в такой долгий и энергозатратный проект. И тут он замечает Титова. Денис появляется на другой стороне зала, и по его походке Сережа сразу понимает: он сильно пьян. Извинившись и пообещав в ближайшее время отправить смету, он спешит за Титовым, который уже заворачивает на балкон. В темноте балкона, не освещенного прожекторами, Разумовский сначала видит красный огонек сигареты, а затем рассматривает и самого Дениса, привалившегося к ограде. – Что ты здесь делаешь? – спрашивает Сережа, подходя чуть ближе. – А где мне полагается быть? Снимать мерки для гроба и планировать собственные похороны? – усмехается Титов, затягиваясь. – Меня сюда пригласили, как и тебя. – Почему не отвечаешь на сообщения? – Потому что ты заебал, мать Тереза, – отвечает Титов. – Тебе нимб не жмет? Не надоело строить из себя спасителя всея человечества? – Я просто пытаюсь помочь, – шепчет Разумовский, сбитый с толку агрессией Дениса. – Послушай, Разумовский, мне не нужна твоя помощь. Прежде всего потому, что ты не Господь Бог, не волшебник и даже не нейрохирург. Как ты можешь мне помочь? Связей у меня и самого полно, и все эти связи послали меня присматривать могилку поуютнее. Хочешь подержать меня за руку, пока я буду биться в агонии? Прости, но я, кажется, без этого переживу. Ну то есть не переживу, конечно, буквально… Он молчит, рассчитывая, видимо, что разговор окончен. Сережа стоит, чувствуя себя так, будто на него только что вылили ведро ледяной воды. Ему неприятно от слов Титова и, кроме того, стыдно за то, что он решил докучать умирающему своим синдромом спасателя. Олег был прав – Денис сам прекрасно знает, что делать со своей жизнью. Сережа разворачивается, намереваясь уйти, и слышит за спиной тихий голос Дениса: – Если хочешь помочь – может, выпьешь со мной? – Мне нельзя. И тебе не рекомендую – говорит Разумовский и покидает балкон. 10 ноября Его почта разрывается от писем, телефон – от звонков. По телевизору на всех каналах срочные новости: «Денис Титов, основатель соцсети «TrueTalk», смертельно болен». Сережа обхватывает голову руками. Все почему-то внезапно решили, что именно он является тем человеком, который должен как-то прокомментировать ситуацию. «Ваш основной конкурент умирает – что вы думаете по этому поводу?» «Станет ли смерть Титова причиной полной монополии «Vmeste»? «Как вы оцениваете перспективы «TrueTalk» после смерти основателя?» От таких вопросов, присылаемых ему каждую минуту, хочется сжечь телефон. Ему мерзко от каждого из них, и он прекрасно осознает, что в случае его смерти все будет точно так же. Телефон снова звонит. – Олег, пожалуйста… – просит Сережа, кидая телефон расположившемуся на кровати Волкову, – я не могу больше. Олег отвечает на звонок, слушает несколько секунд и постепенно меняется в лице. – Возьми, это тебя, – протягивает он устройство, удивленно и как-то странно глядя на Разумовского. – Приезжай, пожалуйста, – еле слышный голос в трубке однозначно принадлежит Денису, – ты мне нужен. – Хорошо… – Жду. Денис сбрасывает звонок, но Сережа еще несколько секунд сидит неподвижно. – Олег, я должен уехать, – Волков смотрит напряженно, не сводя глаз. – Один. Денису нужна моя помощь. Эмоции Волкова отчетливо видны, хоть он и старательно пытается их скрыть. Идея отпустить Разумовского ему не нравится, и он злится на Титова за эту просьбу, но и отказать Сереже не может. Потому что знает, как это для него важно. Олег молчит несколько минут, а потом вздыхает и говорит: – Хорошо. Я провожу тебя до аэропорта.***
Разумовский добирается до подмосковного дома Титова к вечеру. У ворот, к которым его подвозит глухо тонированный Мерседес, дежурит несколько журналистов. Они отчаянно пытаются заглянуть в машину, вызывая у Разумовского сильное желание пригнуться, но молчаливый водитель сообщает: – Не волнуйтесь, им ничего не видно. Волноваться Сережа не перестает. Ему страшно, и в этом страхе – древнейшие инстинкты, природный страх смерти. Обычный человек редко думает о ней, и, встречая умирающего, воспринимает это болезненно, как непрошенное напоминание о конечности жизни. Свет в доме приглушен. Его встречает домработница с покрасневшими глазами, отчего-то говорящая шепотом: – Здравствуйте. Идите за мной, вас ожидают. Они поднимаются по длинной деревянной лестнице с фигурными балясинами, и в другой ситуации Разумовский бы обязательно припомнил Титову его слова про «филиал Эрмитажа». Домработница доводит его до двери, ведущей в спальню, и Сережа заходит, стараясь не издавать лишних звуков. Титов лежит, укутанный одеялом, на широкой функциональной кровати. Горит лишь несколько настенных ламп, и в полумраке его лицо выглядит особенно бледным. – Привет, – тихо говорит Разумовский, медленно подходя ближе. – Это я, Разумовский. – Я вижу, – отвечает Титов. – У меня со зрением и когнитивными функциями пока все нормально. И хотя бы ты перестань шептать – у меня и так ощущение, что меня похоронили уже. Сережа слабо улыбается. Титов остается собой до конца. – И я все еще не нуждаюсь в том, чтобы меня держали за ручку, – продолжает Денис. – Я тебя позвал по делу, – его взгляд устремляется в угол, и Разумовский замечает еще одного человека, – это мой адвокат, он уже составил необходимые бумаги. – Необходимые для чего? – Я отдаю тебе «TrueTalk». Разумовский делает шаг назад. – Я не могу, – его голос снова дрожит. – Пожалуйста, не начинай. Кому мне завещать крупную соцсеть, которая в настоящее время стремительно набирает популярность? Бомжу у соседней помойки? Здесь у нас в Подмосковье, конечно, и они могут быть с вышкой, но это как-то недальновидно. – У тебя есть заместитель, с которым вы вместе все это начали. – Валера? Он сдаст мое детище спецслужбам прежде, чем я успею остыть, – Денис молчит несколько минут, и Сережа понимает, что разговор дается ему нелегко, – Разумовский, ты же понимаешь, что будь моя воля, я бы ничего тебе не отдал. И обошел бы тебя рано или поздно. Но из нас двоих только один остается писать коды и собачиться с фэсерами. И тебе придется это делать за двоих, потому что больше тупо некому. – Ладно, – вздыхает Разумовский, – спасибо. – Благодарности излишни. Поставь свою подпись в бумагах и вали. О моей кончине тебе сообщат. – Нет. – Нет? Разумовский сам не знает, откуда в его голосе такая уверенность. – Я останусь здесь, насколько будет нужно. Я бы не хотел умирать в одиночестве в окружении персонала. Уверен, ты тоже на самом деле этого не хочешь. – Разумовский, – в словах отголоски былого ехидства, – серьезно, нимб тебе там голову не давит? Дай помереть спокойно. – Ты не выгонишь меня. – Конечно, сука, не выгоню – у меня вся правая сторона отказала к чертям. В документах там по этой причине чуть ли не крестики вместо нормальной подписи, левой рукой вообще писать не могу, – в его взгляде Разумовскому померещилось смешанное со злостью отчаяние. – Ладно, черт с тобой. Оставайся. Только документы подпиши. Когда вопрос с передачей решается и адвокат поспешно уходит, Разумовский, чтобы нарушить тягостное молчание, спрашивает, прекрасно зная, что вопрос идиотский: – Как ты себя чувствуешь? – Хочешь знать, каково это – умирать от опухоли в башке? Хуево, если честно. Сначала была только боль, которая заглушалась невероятным количеством таблеток. С этим еще можно жить, если не думать о том, что с момента обнаружения этой дряни в твоей голове счетчик пошел на недели. Но потом… На очередной презентации у меня случился эпилептический припадок, думаю, ты это видел в новостях. И после этого я не чувствую половину своего тела. То есть буквально не могу ни встать, ни сходить в туалет, ни помыться. Это хуево, знаешь ли. – Как давно ты знаешь о болезни? – спрашивает Разумовский, у которого от откровений Титова по коже пробегает холодок. – Достаточно давно. Я еще тогда хотел тебе «TrueTalk» отдать, если помнишь, боялся внезапно помереть. Но ты повел себя как мудила, и я передумал, – Разумовский закатывает глаза. Титов даже на смертном одре продолжает его раздражать. – Правда, потом я послушал тебя на конференции, ты так горячо говорил про свободу слова… В общем, я решил, что мы наверно похожи больше, чем кажется. «Наверно, именно поэтому я и здесь», – подумал Сережа, но вслух этого говорить не стал. – Почему тебе не вырезали ее сразу же? – Моя опухоль и тогда была не шибко операбельная. Мне говорили, мол, попробовать можно, но есть риск, что лишусь слуха или зрения. Да и это не спасло бы мою жизнь, у этого типа опухоли летальность сто процентов, ни химия, ни лучи не действуют. Но когда начались эти жуткие боли – я был готов на все, лишь бы это кончилось. Пошел к врачу – а он отказался. И в Германии отказались. Зато прописали наркотики – представляешь, они есть в форме леденцов. Я специально такие купил, в итоге все на тусовках с цветными таблеточками, а я с фентаниловыми леденцами. Не отстаю, скажем так, от компании… Титов вздыхает судорожно, и Разумовский подлетает к нему, опасаясь очередного приступа. Но Денис всего лишь пытается сдержать слезы, и, когда видит лицо Сережи напротив своего, сдается. Сережа берет его за правую руку, но она, бессильная и обвислая, выскальзывает из его ладоней. Тогда он хватает кисть левой, и чувствует, как пальцы Титова несильно сжимают его собственные. Денис рыдает. Отчаянно, тоскливо, пугающе. Сережа не знает, что ему сказать и как утешить: любое слово прозвучит глупо. Утешить человека, который в тридцать лет, добившись многого и имея грандиозные планы, вынужден умирать, невозможно. Потому что страшнее этого, пожалуй, нет ничего. – Я не хочу умирать, не хочу, не хочу, не хочу, – всхлипывая, шепчет Титов, и Сережа понимает, что он слишком старался изображать равнодушие к собственной смерти. Теперь неподдельный, всеобъемлющий ужас прорывается наружу, и Денис сжимает руку Разумовского в поисках поддержки от человека, который раньше был почти врагом. Сережа гладит Дениса по волосам, невольно перенося на себя его эмоции. Он знает: по его лицу тоже текут слезы, и это, наверно, дико выглядит со стороны. Но сейчас такие вещи его не волнуют. Рыдания постепенно сходят на нет. Не потому, что Денис успокаивается – просто для этого больше не хватает сил. Сережа не отходит от него и не отпускает руку, пока вымотанный Титов не засыпает. Тогда он выходит, аккуратно прикрыв за собой дверь. Ему уже постелили в соседней комнате, и он опускается на кровать, пытаясь прийти в себя. Почти всю ночь Сережа не может уснуть: ему кажется, что за стеной Денис не дышит, и он четыре раза ходит его проверять. Стоит у приоткрытой двери, вглядываясь в темноту спальни, пока не слышит несколько спокойных вдохов и выдохов. К утру усталость все же берет верх, и он проваливается в тяжелый беспокойный сон. Когда он просыпается, за стенкой слышны чужие голоса. Разумовский подлетает на кровати, предполагая самое худшее, но, распахнув дверь и увидев полусидящего на подушках Титова, выдыхает с облегчением. Рядом с ним – врач в белом халате и какая-то женщина, предположительно, медсестра. Врач скользит по нему равнодушным взглядом и продолжает, по-видимому, уже подходящую к концу речь: – … поэтому, Денис, мы не можем сделать то, о чем вы просите. В России это не законно, любая экспертиза подтвердит факт введения летального вещества. – Я могу подписать бумаги, – в голосе Титова снова сквозит отчаяние. Врач лишь разводит руками: – Увы, это невозможно. – Сука, вы понимаете, что я даже не могу убить себя сам? Я парализован! – Денис, еще несколько слов – и мне придется прислать к вам психиатра. Не думаю, что вы бы хотели тратить время еще и на это. А теперь мне пора идти. Надеюсь, через неделю увидимся. Врач с медсестрой уходят, а Разумовский застывает в дверях, не веря собственным ушам: – Ты что, хочешь убить себя? – В моем состоянии эвтаназия – гуманный выход, – отрезает Титов. – Тебе, может, и не понять, но я не хочу умереть в собственных испражнениях, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Это омерзительно, понимаешь? Разумовский не хочет себе в этом признаваться, но он понимает. И наверняка хотел бы того же в аналогичной ситуации. – Ты же не станешь… – хочет спросить Сережа, но Денис его перебивает: – Нет, я не стану просить тебя убить меня. Во-первых, потому что ты потом хрен это кому-то объяснишь, а во-вторых, не хочу быть причиной, по которой твоя кукуха окончательно поедет. Твой мрачный мужик потом меня с того света за такое достанет. Разумовскому ни капли не смешно, но он все равно невольно улыбается. – Если ты еще не успел поесть, сходи к Марте, домработнице, она тебя покормит. А потом – сможешь мне почитать? Обычно это приходится делать ей, но она ужасно картавит и периодически засыпает в середине предложения. У меня тут небольшая подборка из того, что всю жизнь хотел прочесть, но не успел. Так проходит около недели. Разумовский много читает вслух – это получается у него гораздо лучше, чем в школе, когда он сильно нервничал и запинался на каждом слове. Иногда они разговаривают о жизни, Денис даже как-то говорит о нереализованных мечтах, и Сереже становится так плохо, что он выходит и долго сидит в ванной, не в силах успокоиться. Пару раз Титов внезапно выдает указания по поводу дальнейшей судьбы «TrueTalk». Разумовский видит, что день ото дня он все слабее. Леденцы с фентанилом приходится заменить на пластыри с наркотиком: употреблять что-либо через рот Денису трудно. Врач, пришедший через неделю, осматривает его, пытается беседовать, и на выходе шепчет Разумовскому на ухо: – Готовьтесь, уже скоро. На следующий день Титов просит вывезти его на улицу. Они уже проделывали трюк с пересаживанием в коляску из кровати, поэтому особого труда это не составляет, разве что на этот раз основная роль в этом процессе приходится на Сережу. На улице стоит холодный ноябрь, и Титов, осматривая темные ветви деревьев и черную землю, тихо говорит: – В фильмах у умирающих обычно вокруг виды, трава зеленая, цветы распускаются. Угораздило же умереть в ноябре, – он молчит несколько секунд, а потом добавляет, – спасибо тебе. За все. Пойдем домой. Они возвращаются, и Сережа укладывает Дениса обратно в кровать. Он просит еще немного почитать ему, и Разумовский послушно открывает книгу. Денис умирает на середине «Града обреченного». Он начинает хрипеть, и Разумовский подбегает к нему, пытается проверить, не поперхнулся ли чем, и кричит, кричит, кричит. На его крик сбегаются все служащие дома, и беспомощно смотрят, как не может вдохнуть и постепенно синеет Титов, как Разумовский, обхватив его тело руками, срывающимся голосом зовет на помощь. Денису больше не страшно.