The Tech Thieves "Fake"
Бегом Клэр очутилась у лифтов — вызвала все три. Слёзы застревали в глотке, и она начала сомневаться, что сможет неприметно для окружающих покинуть здание. А так не хотелось, чтобы кто-то опять стал свидетелем её необычного поведения в злосчастном офисном центре, — намечалась тенденция. Наконец, подъехал один из лифтов, двери медленно разошлись, и перед глазами собственной персоной возник Брюс Уэйн… Клэр бросилась к выходу на лестницу и пробежала по ступенькам несколько пролётов вниз. Упала, ощутимо ударившись коленом — это было к лучшему, физическая боль слегка отвлекла от рвущихся вон рыданий. Она села на ступеньку, растирая ушибленную ногу, и словно очнулась: «А ведь докторша-то права. Моё место именно там». Одиночество — вот что сейчас вылезло из пустоты и уставилось на неё зияющей дырой. Одиночество души — самое страшное из одиночеств. Изгой — это она. Ей везде не так и не то. Ей всегда чего-то мало или много. Или слишком. Слишком сладко, слишком горько. Её ничего никогда не устраивает полностью. Ей постоянно где-то или что-то неудобно. У неё нет родственников или друзей, даже приятелей, к которым можно заглянуть на часок-другой и поболтать обо всём этом или просто ни о чём. У неё всегда есть непреодолимое препятствие, чтобы просто жить, как все. Целенаправленно искать таких, как она? Такой цели у неё нет, но, видимо, это и не нужно, потому как уже что-то происходит, что-то тянется к ней, ускоряясь, магнитными волнами к самому центру источника её души. Клэр сидела на лестнице, плечом прислонившись к стене, не замечая слёз. Не хотелось даже шевелиться, тем более идти. Куда? Не домой же. Нет, и не в подвальчик, с этим покончено. К Мардж — опять правильные советы — зачем? Мозг вяло перебирал варианты направлений, нельзя же было валяться на ступеньках и выть. Клэр вытерла глаза, посмотрела в панорамное окно, и взгляд вдруг уцепился за небоскрёб Уэйн Интерпрайзис. Под коктейлем чувств отчаяния и смятения память воссоздала разговор с Брюсом в его клинике. Не с тем Уэйном, которого знал Готэм, а с тем, которого она разглядела в ту ночь. Его глаза. Они излучали уверенность и спокойствие, внушая полную безопасность, а в глубине их было что-то очень знакомое и близкое, они будто считывали и отражали её боль, являя при этом необъяснимую теплоту и участливость. Это та другая крайность, в которую сейчас так хотелось ринуться Клэр в поисках спасения от своих собственных чувств. Клэр теребила опухшие губы: «Что я ему скажу? Бредовая же мысль. Самая бредовая из всех». Она замерла, прислушиваясь к быстро приближающимся шагам. — Миссис О’Шонесси! «А говорить-то что-нибудь всё же придётся». Шаги спускались по лестнице к ней. — С вами всё в порядке? — Он был уже рядом. «Ну разве кто-то обязал меня быть дурой?» Она собралась и поздоровалась: — Добрый день, мистер Уэйн. Да, это просто реакция на копания в мозгах. — Вы всё ещё посещаете доктора. — Он присел на ступеньку рядом. «Чёрт… что он делает? А, впрочем, признайся, что ты это специально. Ты же именно этого и добивалась, хотела, чтобы он пошёл за тобой, а не туда, откуда тебя вынесло ураганом». — Да, — выдавила она. — «Мог он уже там побывать?» — Это тот случай, когда скальпель психиатра острее и глубже хирургического? — Да, — Клэр с досадой качнула головой. — Это вам Питер сказал? — Да, он... упоминал о вашей восстановительной терапии. Клэр обессилено вздохнула: — Мой муж в последнее время стал очень разговорчив. Даже болтлив. — Попытаюсь его оправдать, — он улыбнулся. — То было ответом на мой вопрос, а не его инициативой. Клэр глянула в серые глаза с оттенком болотной травы. Сейчас он совсем не казался тем самым прожигателем жизни. Слишком близко, слишком правдив, слишком… серьёзный? «Почему мне везёт на знакомых с двойным дном?» — У вас здесь дела? — У меня почти что везде дела, — уклонился он от прямого ответа и сделал круговое движение головой. — Несмотря на то, что больше их половины я обычно избегаю. После этого возникла пауза, когда каждый, казалось, погрузился в свои мысли, но на самом деле, мысли эти были похожи, но только наоборот, как отражение в зеркалах, из-за того что всегда на их встречах незримо присутствовал ещё кое-кто. Джокер был единственной темой, которая могла бы исключить всякую иронию, если таковая возникала. Но Клэр не представляла себе, как можно вести разговоры с Брюсом Уэйном серьёзно, без иронии и сарказма, в принципе. А с тем, с другим Брюсом, в глазах которого плещется её боль, общаться совсем невмоготу. Неловкость овладевала Клэр всё увереннее. — Погода совсем испортилась, — неожиданно произнесла она и посмотрела на серое небо за окном. — Обещали снег. Уэйн усмехнулся, опуская глаза: — Раз собеседница заводит речь о погоде, это верный признак не докучать ей более своим обществом. Он поднялся и подал руку Клэр, улыбаясь на этот раз, как настоящий светский лев — ведь отсутствие этой маски делает общение с ним крайне неудобным. — Что вы, мистер Уэйн, — она воспользовалась любезно предложенной ей опорой и тоже встала. — У меня нет умысла отделаться от вас. Мастер этикета непринужденно рассмеялся: — Мне на самом деле пора, не думайте, что уязвили моё самолюбие. Кстати, я мог бы вас проводить. Куда вы сейчас? — Благодарю. Я ещё немного побуду здесь, — Клэр неловко пожала плечами, выдавив дежурную улыбку. — Такой красивый вид из окон. — На самом деле, она не могла себе представить, что прямо сейчас окажется один на один с прелестными умозаключениями о наичудеснейшем событии, только что произошедшем с ней этажами выше. Брюс повернулся к стеклянной панораме. — Наверное, вы просто давно не были за городом, раз скопище термитников выглядит для вас привлекательным. Хотя... что-то в этом есть. Вот если забраться на крыши, всë видится иначе, — его глаза оживились на этих словах, он сделал глубокий вдох, и казалось, что сейчас он скажет что-то по-настоящему волнующее лично его: — Только вообразите себе, что... Вдруг до них донеслись вскрики и женский визг. Брюс тут же спустился к двери, ведущей с лестницы внутрь, и прислушался, прежде чем отворить её. Снова происходило что-то ненормальное для любого другого города. Но не для Готэма. — Клэр, вам лучше держаться ко мне поближе, — точно сквозь пелену услышала Клэр его голос. Только он проговорил это, как дверь распахнулась, на площадку выскочили две дамы и пустились вниз по лестнице. — Что случилось? — спросил Уэйн. — Точно не знаю! — на бегу крикнула одна из них. — Но говорят, что в здании Джокер! Лучше всем поспешить убраться отсюда! Клэр быстро отвернулась, делая вид, что смотрит на дверь: — Наверняка снова подражатели... — Вам, конечно же, нужен оригинал? — бросил неожиданно Брюс. Оторопев, она некоторое время не могла поднять голову. Потом решила, что нет лучшей защиты, чем нападение: — А вам нужна память подлиннее, господин Брюс Уэйн, потому что вы очень быстро забыли, как горячо разглагольствовали о благородстве и заверяли меня, что никогда не позволите себе играть чужими чувствами! — Теперь она смело посмотрела ему в глаза. — Клэр, не сердитесь, я… Да уж, не тот момент, простите. Тем временем уже поток людей направлялся по лестнице сверху. Где-то внизу раздался звук, похожий на взрыв. Брюс твёрдо взял её за руку: — Идёмте скорее. И они поспешили не вниз, как все, а наверх. Брюс принимал на себя неизбежные встречные столкновения плечами и вёл Клэр за собой, крепко держа за руку. Они поднялись ровно на тот этаж, где и принимала доктор Квинзель. Мимо них пробежало несколько человек к лифтам, но Уэйн крикнул, чтобы спускались по лестницам из-за вероятного отключения электричества. Он посетовал на то, что в здании отвратительно организована эвакуация людей и что он не оставит этого без внимания. Он повёл её по коридору, примерно в середине которого находилась дверь с табличкой "Доктор Фрэнсис Квинзель". У Клэр не было уверенности, что Джокер и Харлин до сих пор находились внутри, но она явно стала замедлять шаги, пока Брюс не обернулся и не спросил: — В чём дело? — но так и не отпустил её руки. — Почему мы идём сюда? — Она пыталась освободить кисть. — А куда мы идём? — спросил Брюс с немного странной интонацией. Клэр покрутила головой в поисках ответа, но дверь с табличкой "Д-р Квинзель" впереди не давала воображению развернуться в полёте. — Мистер Уэйн, куда бы мы ни шли, я не вижу впереди выхода наружу. Поэтому, — она ещё раз попыталась высвободить свою руку, — я прошу вас не удерживать меня силой. Уэйн усмехнулся: — Миссис О'Шонесси, поверьте, сейчас вам лучше покрепче ухватиться именно за меня, — и вновь потянул её вперёд. — Видите в конце коридора дверь? Это помещение для технического персонала с лифтом на автономном генераторе, который работает даже тогда, когда нет электричества. Клэр вспомнила, как они бежали с Джокером в Башне Уэйна, и улыбнулась бы, если бы не то, что произошло сегодня. По мере приближения к кабинету ноги Клэр отказывались передвигаться. Брюс Уэйн, каким его признаёт общество, в принципе способен на любую выходку, и кто же догадался бы, что сейчас у него на уме. Брюс снова оглянулся: — Если доктор Квинзель ещё не ушла, возможно, она ничего не слышала, надо предупредить её. Клэр со всей силы вырвала наконец-то свою руку: — Вы с ума сошли?! Брюс остановился и одним взглядом потребовал ответа. Клэр часто дышала, с опаской глядя на него, абсолютно не зная, что сказать. — У нас нет времени, Клэр. Что происходит? — Он почему-то кинул взгляд на злосчастную дверь, которая была уже в нескольких шагах. — Ну... я просто... боюсь, — нашлась вдруг она. — Да! Чёрт возьми, я очень боюсь! — Правда? — переспросил он и подошёл ближе. — Думаю, вы не врёте. Но боитесь вы не того, чего все остальные. Он испытующе смотрел на Клэр, но она не отвела взгляд: — Я не могу запретить вам воображать и выбирать мысли на свой вкус. — Ладно, допустим. Но вдруг Джокер пришёл сюда именно к ней? Вдруг он хочет как-то навредить бывшему врачу? Мало ли, какое необузданное намерение может терзать несчастный мозг сумасшедшего. И почему же мы должны пройти мимо, даже не сделав попытки выяснить, нужна ли ей помощь? — Его взгляд источал укор. — Да потому что… — она всё же опустила голову и ответила, как школьница вызубренный текст: — Это не он. Все знают, что это подражатели. — Это не было вопросом вообще-то. Но мне бы вашу уверенность. Либо вы недооцениваете психа, либо потакаете ему. — Я?! — Вы. Думаете, Джокер развлекается, наводняя город клоунами-подделками? Как бы не так, леди! Джокер усыпляет нашу бдительность, вызывает привыкание к себе самому. Он делает Готэму инъекцию самого себя, усыпляя естественный иммунитет. Чтобы при его настоящем появлении люди меньше шарахались и реагировали бы уже не так остро, не воспринимали бы реальную угрозу в качестве настоящего Джокера. Не приходило ли вам в голову хотя бы приблизительно такое, например? Хаос-с-с... Брюс Уэйн? Клэр смотрела ему в глаза и не могла поверить. Ей снова стало стыдно-стыдно, как в ту ночь в подвальчике, когда Бэтмен пришёл к Джокеру. Глаза цвета спокойствия. Как могла она упустить? Нет, не могла. Она намеренно не хотела замечать очевидное. Её тёмная сторона будто скрывала все детали, и её воспалённое сознание не могло свести концы с концами. Настоящее раздвоение личности. Так ведь было бы намного проще для совести. Впору воспользоваться предложением доктора Квинзель и подлечиться. Она горько вздохнула и понурила голову, осознав, что подумала о психушке несколько раз за день. — Мне жаль. Это не очередное приключение, Клэр. Это всегда чья-то загубленная жизнь. Жизни. — Мне тоже очень жаль, но... — Клэр овладевали смешанные чувства. С одной стороны совесть, а с другой — неужто она должна настолько ощутить себя причастной, чтобы отвечать за все преступления Джокера? За каждую оборванную им жизнь? А как насчёт её собственной? И разве это жизнь — чувствовать вину непрерывно за то, что позволила не умереть своей, пусть больной, но любви? Нет. — Хорошо. Что, по-вашему, я должна сделать прямо сейчас? — То, что считаете необходимым. Клэр хмыкнула, поправив волосы: — Так понимаю, что я была очень плохой девочкой и мне необходимо доказать противоположное. Ладно. — Она решительно направилась к кабинету врача, но Брюс преградил ей путь. — Нет. Не мне это нужно доказывать, — сказал Уэйн отталкивая злобно пыхтевшую девушку от двери. — Себе самой, Клэр. — Он вдруг посмотрел исподлобья: — Или это не в ваших принципах? После нескольких секунд бессмысленной борьбы у кабинета Клэр вдруг перестала рваться к двери и подняла руки вверх: — Боже, и с кем это я решила потягаться! — она отступила. — Вот только не надо меня, как нагадившую кошку, в моё же дерьмо тыкать. И... вдруг у меня нет никаких принципов? Может быть, вы ошиблись, спаситель? — От самой себя я вас не спасу, разумеется. Игрушки у каждого свои. Он был здесь сегодня, так? — Ах, игрушки?! — она выдохнула, наконец, свободно, будто сбросив с плеч тяготившую ношу: — Вы, вы же нарочно сюда меня привели, — осенило вдруг Клэр, прекратившую сверх уважительный тон. — Не из-за какого-то там… ав-автономного генератора, а чтобы на реакцию мою посмотреть, да?! — Клэр? — А-а, и допрос устроить! Только вот с этого надо было и начинать, а не устраивать маскарад лести и фальши! Это отвратительно, низко и недостойно даже такого как вы! Я в очередной раз оказалась идиоткой, ну да и ладно, и так сойдёт, мне-то нет нужды менять маски ежеминутно! — Клэр, но вы ведь… — Ну что я? Что? Для вас все люди что пешки, хуже, грязь под ногами! Все и каждый! Для вас всех, — она горько мотала головой, вспоминая диалог с Бэтменом в подвальчике. Ей вдруг захотелось высказаться: — Ради всеобщего блага, так вы говорите? А что это такое, это ваше «всео-общее благо»?! А я скажу, что это такое на самом деле. Это всегда чьё-то горе и трагедия. Может, не одна, а несколько. Много. Уйма! Но они же такие ме-елкие и ничтожные для целого общества, незаметные настолько, что их крик не слышен под натиском каблуков праведного и благочестивого и лицемерного большинства! Я бы даже спросила вас, — она прищурилась, зло глядя Брюсу в глаза. — А точно ли вы уверены, что каждый человек, который живёт ради этого вашего блага, действительно счастлив? Хорошо ли ему просыпаться по утрам и радоваться всеобщему высшему благу, когда он уже заплатил все налоги и кредиты и ему нечем накормить детей? Или когда его страховка не может покрыть всех расходов на лечение, и он умирает? Или его осудили просто за то, что его мнение отличается от многих, и он вынужден либо растоптать себя, либо тех других, которые сохранили собственные принципы, счастлив ли он после того, а? Или... О, не бойтесь. Я не стану задавать вам эти вопросы. Манипуляторы. Кукловоды. Ненавижу! — Так я прав? — Брюс старался не реагировать на сверх эмоциональную тираду, находя, между тем, ту её часть, с которой мог мгновенно согласиться. Клэр взялась за голову и, пятясь, ответила: — Идите вы все. Все! Идите в… вместе с вашей Харлин в… куда подальше! — Она махнула рукой и ушла. — С вашей Харлин? Хм, похоже, кое-кто крупно попал, — почти усмехнулся Брюс. Он и правда грубо манипулировал, и ему было чуть-чуть совестно перед Клэр, но не настолько, чтобы жалеть её, если речь шла об угрозе многим. Исходя из её колких фраз, обращённых, как показалось Брюсу, именно Бэтмену, а не Уэйну или всей системе в целом, было очевидно, что её чувства сильно пострадали. Но следить за ней он не посчитал обязательным, потому что вряд ли она станет искать встреч с тем, кто в очередной раз глубоко ранил её. Он подошёл к этой самой двери. Закрыто. Но возникло ощущение словно следов энергетических вихрей, которые совсем недавно витали в окружающем пространстве. Неудивительно, если Джокер сказал, что находится недалеко. Брюс постоял ещё с минуту, вслушиваясь в общий гомон здания, и пошёл на выход к лестнице.***
Когда они с Джокером под покровом темноты добирались в придорожный мотель, Харлин часто тревожилась от мимолётной, острой, как игла, мысли, что она спит и видит сон — такой реальный-реальный, что сознание начинает в него верить. Даже вспомнилась одна пациентка в самом начале карьеры Харлин, страдавшая такой путаницей, мозг которой не мог различить сон и реальность, а люди из реальности и снов даже взаимодействовали друг с другом, в её воображении, разумеется. От этого воспоминания у Харлин холодело внутри, и она сильнее прижималась к плечу Джокера. Предвкушение предстоящей ночи наедине с ним, в одном номере, в постели пусть даже и замызганного мотеля, согревало. Неужели наконец-то они соединятся полностью, и в мыслях, и в телах, и будут строить совместные планы и мечтать о покорении мира. Неужто её покорёженное самолюбие воспрянет, и она ощутит терпкий, но сладкий вкус долгожданной компенсации за всё то, что ей пришлось вынести ради этого момента! Ничего, всё то стоило её новых морщин и нервов, которые вот-вот расслабятся под натиском страсти её — теперь-то уж точно её — Джея. Конечно, она бы очень хотела оказаться сейчас дома, где есть хотя бы маломальский уют, который уже успели оценить Санни и Питер... впрочем, теперь всё неважно. Неважно всё, что было до Джокера в её жизни, хотя именно всё это и привело к нему, шаг за шагом, мысль за мыслью, поступок за поступком, Харлин приближалась к апогею существования и, наконец, вот и главный приз. Она отгоняла страшные назойливые мысли, нежилась в тепле салона, крепко держась за руку Джокера, и даже уже продумывала то, с чего именно она начнёт, как только они переступят порог затхлой комнаты. Повинуясь нетерпеливым желаниям, её рука пробралась под ремень его брюк и нащупала то, от чего мгновенно вспотела. Харлин часто задышала, робко взглянув в лицо Джокера, наполовину укутанное шарфом, — он не стал протестовать, и она склонилась над его коленями. — За поворотом вот от этой заправочной станции мы выходим. Потерпи, моя королева. Он будто снова оттолкнул её. Конечно, это совпадение, ведь и в самом деле она увидела тот самый поворот и мотель, и ей стало неловко почти стыдно за несдержанность. — Надеюсь, что ты способен меня понять, я ждала тебя, как маленькая девочка ждёт маминого пирожка со сладкой начинкой! Ты сейчас и есть мой долгожданный пирожок! Джокер хохотнул: — Пирожок? Заметив его расположение, Харлин решила ухватиться за эту идею: — Да, Пирожок! — она лизнула его ухо. — М-м, как вкусно, ах, хочу откусить, чтобы потекла сладкая, липкая начинка по моим губам. — Она снова облизнула его ухо, уже медленно, с тихим стоном, приглашая к эротическому диалогу. — Тогда, может быть, я тоже буду называть тебя каким-нибудь видом еды? — продолжил веселье он. — Если тебе так хочется, мой сдобный пирожочек! — Хм, придумал. Ты будешь тыквой. — Не знала, что ты любишь тыкву. Но ради тебя я буду твоей тыквой, хоть у меня к ней и отвращение. — И у меня. Редкая гадость. — Что? — Она отстранилась. — Что такое, Тыква? Тыква не может быть чем-то недовольна. — Ты снова издеваешься надо мной? Чем на этот раз я не угодила? — Нет-нет, тыква не должна психовать, у тыквы нет нервной системы! — продолжал глумиться Джокер, глядя на надутые губы Харлин и мечущие кинжалы глаза. — Ладно-ладно, я люблю тыкву, но только одну единственную на свете. Угадаешь, какую, м-м? Харлин прерывисто вздохнула и счастливо улыбнулась: — Это — я, твоя Ты-ы-ковка! — А вот и не угада-ала! — Джокер расхохотался. — Я люблю тыкву на Хеллоуин! С огненным оскалом! Ладно уж, каких разгадок можно ждать от ты-ыквы, а-ха-ха-ха! Ты-ы-ква! — Он пихнул её в бок, подначивая, и продолжил ржать, пока машина не остановилась. Раздосадованная Харлин с облегчением выскочила из салона, радуясь окончанию не оправдавшей ожидание поездки, и... ...и вот они уже в их первом совместном логове после Аркхэма, и дверь закрыта на ключ, но почему-то Харлин всё ещё не видит возможности начать осуществлять то, о чём грезила очень долго. Только они вошли, Джокер быстро запер дверь, сунул ключ себе в карман и закрылся в ванной комнате, ни разу даже ни намекнув ей на предстоящую ночь, полную любовных утех, которые одна за другой проигрывались в голове Харлин уже давно. Она сняла пальто, но так и держала его в руках, стоя, опустив плечи, и смотрела в окно остекленевшим взглядом. Джокер вернулся со словами: — У тебя и впрямь вместо головы тыква, — рывком задёрнул штору и оттащил её от окна. — Кстати, здесь очень даже уместно называть друг друга Пирог и Тыква. Так что, не такая ты уж и тыква, Тыква, — заключил он и беззвучно рассмеялся. Харлин было не до смеха. Она не находила в его поведении ни малейшей попытки к сближению. Она попыталась ещё раз, состряпала обиженное личико и ласково поправила: — Пирожок, а не пирог. Джокер достал сумку из-под кровати, которая уже была там до их прихода, и ответил, копаясь в ней: — Да хоть пудинг. — Большая. Пирожок — ласково. И не тыква, а тыковка, понимаешь? — она подошла к нему вплотную: — Слышишь меня? Хей, Джей?! — Кстати, закажи себе пожрать, — он нахмурился, вытаскивая наличку из кармана, — на вот, тебе хватит дня на три-четыре, — бросил кучку скомканных купюр на кровать и продолжил что-то перекладывать в сумке, при этом его действия сопровождало лязганье металла. Харлин остолбенела и несколько секунд не могла произнести ни слова. Ей даже показалось, что она вот-вот потеряет сознание. — И вот ещё что. Утром сюда кое-кто заглянет. Кодовая фраза — лизни меня в ухо. Поняла? — спросил он, не глядя на оторопевшую рядом с ним. — Лизни меня в ухо. Тот, кто это скажет, должен войти в эту комнату и закрыть за собой дверь. Ясно? — он, наконец, поднял глаза: — Тебе всё ясно, Тыква? Эй? Харлин отступила назад с совершенно белым и каменным лицом: — Да. А... как же ты сам? Джокер насторожённо посмотрел на неё и вкрадчиво спросил: — Доктор Квинзель, вы так быстро забыли всё, что пообещали своему подопечному, м? — Я-то как раз помню... — у Харлин защемило в сердце от напоминания о тех временах, когда она спешила к нему в камеру по тюремным коридорам Аркхэма. Даже тогда в её душе щебетали птички. — Так что же нам может помешать осуществить задуманное, м? — повысил он голос. — Тебе всё ясно точно так, как я сказал? — Он взял пальцами её подбородок. — Ты уходишь? — сдерживая слёзы спросила она. — Ну, конечно, моя королева! Я должен всё подготовить к нашему триумфу, собственноручно выткать, так сказать, красную ковровую дорожку, чтобы ты могла пройти по ней к своему заслуженному пьедесталу! — И снова переключился на сборы сумки. — Ты... сегодня вернёшься ко мне? — Вернусь ли я, вернусь ли я, ли-я, ли-я, ли-я. Та-ак... — Джокер сделал вид, что что-то просчитывает в уме. — Хм-м, это вряд ли. Не успею. — Что ты сказал? — спросила она с интонацией угрозы. — Понимаешь, мир просто так не покоряется. Над этим надо работать. Много и однообразно. Иногда скучно и монотонно. Бывает немного больно и неприятно. И ещё местами тяжело и... щекотно тоже. Иногда. Но самое глупое, неприятно неизбежное просто, когда хочется чихнуть, а нужно тихо, чтобы чш-ш-ш-ш... а палец на курке! — он тихо рассмеялся и резко остановил смех: — А что такое? Ты чем-то не удовлетворена? Это было последней каплей. Харлин начала закипать чуть ли не в прямом смысле, лицо её покрылось красными пятнами, она сжала губы в линию и замахнулась для хорошей оплеухи, но её рука была ловко перехвачена где-то на полпути к щеке с загримированным шрамом. — О, моя тыквенная королева, побереги этот запал! — восхищённо выдохнул Джокер. —Минуточку... — зачем-то вытащил карманные часы, взглянул на них и сказал: — У меня найдётся немного времени для такого пыла. Поспеши-ка в душ, Тыква, освежись, а я пока подготовлю для тебя маленький сюрприз! Он отодвинул разгневанно дышащую Харлин, развернул её и хлопнул по заду, подтолкнув в сторону ванной, кивком давая понять, что не стоит терять драгоценные минуты. Харлин всё ещё смотрела на него вполоборота, недоверчиво и обиженно. Но... — Ещё минута, и из ванной можешь не возвращаться, Тыква. Через минуту он ещё слышал, как льётся вода в душевой и как выругивается Харлин, когда из-за спешки роняет что-то на пол...***