Неразделимость

- Скажешь это, наконец? - Что скажу? - То, что все никак не соберешься с духом произнести вслух, а не мысленно, раз не берусь даже предположить в который. – взгляд Сергея Разумовского не отрывался от «мака», пальцы от клавиатуры, рыжая прядь волос соскользнула по лбу, а по губам скользнула улыбка. Сидящий рядом Волков, в кресле у постели, где полулежа расположился Сергей, только рот раскрыл и закрыл обратно, улыбнулся тоже. - Не могу остановиться на том, с чего лучше начать. - Хочешь подсказку? - Давай. - Начни с главного. - Понять бы, что самое главное, а так спасибо большое, очень помог. Оба улыбнулись шире, усмехнулись, все так же не глядя друг на друга. Иначе бы отразились друг в друге, как в зеркале, с точностью до наоборот. - Как на счет того, что первым придет в голову сразу после того, как я договорю? - Тебе не кажется, что мы очень сильно изменились? С тех пор, как вернулись в Питер. - Не кажется. Я едва узнаю, что себя, что тебя. Не знал бы, что это мы… – пальцы Сергея замерли, остановились, взгляд тоже. Напряженно застыл Волков, ожидая, что Сережа скажет еще. Иначе лучше ему молчать дальше, если этого не произойдет! – Как я не сразу узнал тебя, когда ты распахнул дверь в кабинет Рубинштейна, но в то же время узнал тотчас же, странно… - Странно что, Сережа? – Волков изо всех сил старался не выдать голосом охватившего его волнения и ему это почти удалось. Благо Разумовский не обратил на это принципиально важное «почти» совершенно никакого внимания, весь уйдя в собственные мысли, полностью погрузившись в воспоминание о том их первостепенно важном моменте. - Ерунда, я сперва принял тебя за другого. – отмахнулся Сергей, бросив на старого друга быстрый пронзительно-синий взгляд и нетерпеливо утыкаясь обратно в экран. – Давно не виделись, сам знаешь. - Знаю… В тот самый момент и узнал, а потом пошло-поехало. – глубоко вдохнул и перевел Волков дух, сердце колотилось, как бешенное. - О чем ты? – мельком глянул в его сторону Сережа, после чего его внимание снова было полностью поглощено творимым его пальцами. - После истории с ожившим в наши дни богом древности, избравшим тебя своим аватаром, такое не должно удивлять, но хорошо, что ты валяешься в кровати, иначе мне пришлось бы тебя попросить сесть. – выпалил Волков на одном дыхании, сумев попутно пошутить, за что его точно следовало зачислить в ряды героев. – Ты меня слушаешь? - Угу. - Прослушаешь, тебе же лучше. – проворчал под нос Олег, продолжив говорить тем же приглушенным голосом, будто с самим собой, как в мыслях бывало уже не раз. – Не представляю, кому и зачем это могло понадобиться, не говоря о том, как такое возможно, а по факту: я – это он. Такой, каким он не мог был быть изначально, а потом это стало вообще невозможно. Притом, что постепенно все закладывалось так же с самого начала, воплотившись под конец в темную и светлую стороны одного и того же как там этого Ктулху по-русски. Которым вы стали оба. Чего я не могу знать, меня там не было, а ты не рассказывал, но я все помню. Помню, как простил тебя, умирая. И когда был им, и когда был этим собой… Знаешь, кому могут простить и прощают от чистого сердца абсолютно все? - Иди сюда, глянь на это. – вместо ответа или хотя бы ошарашенного молчания, хоть гомерического хохота над таким бредом, которому никто в своем уме не поверит, включая недавнего сумасшедшего, подозвал его Сергей, разворачивая «мак» экраном от себя. - Ты все прослушал. – без вопросительной интонации констатировал Волков поднимаясь, и чувствуя наравне с горечью досады равнозначное ему по силе облегчение. Весь мир театр, так что ничего не поделаешь – если пьеса пишется с некоторых пор каким-то козлом. Пошутить, что ли, про то, что стрелять в него Сереже следовало серебряными пулями? Да ну к черту, у самого уже навязло в зубах. Много чего Волков мог себе представить, из того, что Разумовскому захочется ему наглядно продемонстрировать, но в самую последнюю очередь - не что иное, как его дневник, судя по датам, чередой следующими перед записями. А потом он прочел первую из них и завис в пространстве и времени. Каждая новая так или иначе повторяла ее, день за днем, месяц за месяцем: «Как мне сказать Олегу, что на самом деле он Игорь?!!!». - Вы же на одно лицо... – одними губами еле выговорил Сергей то, что не надеялся когда-нибудь озвучить, тем признавая никуда не девшееся безумие, потому что правдой это быть не могло ни в коем случае. Лишь очередной галлюцинацией, сном, бредом конченого психа, исцеление которому не светит. - Можно мне больше не называть тебя каким-то Олегом, а то тошнит уже, при всем уважении к воспетому Пушкиным? Твой тезка-князь из оперы Бородина мне нравится намного больше. Игорь… Все это было настолько странно, что лучше всего было не задумываться обо всем этом ни на секунду, чтобы не спятить в ту же самую минуту раз и навсегда. Рядом с ним был тот, кого он любил, и он мог быть с ним. Разве что-нибудь другое могло иметь значение в сравнении с этим?! И касалось вышесказанное, в равной до крупицы мере, что одного, что второго. Двумя частями единого целого.