***
Ранним утром Оливье с дядей отправились в замок герцога де Барбе. В воздухе с ночи держался легкий морозец, но день обещал выдаться погожим, о чем предвещала смутно-красная кромка солнца, уже прорезавшаяся над горизонтом. Отметив про себя, что, несмотря на годы, граф де Бражелон по-прежнему в прекрасной форме и уверенно держится в седле, Оливье пустил коня галопом по пустынной дороге вдоль прилегающей к замку деревни, наслаждаясь чистым воздухом, быстрой скачкой... И чудом в последний момент заметил какую-то тень, бросившуюся под копыта лошадям с криком: – Ваша милость! Ваша милость! Оливье мгновенным рывком натянул поводья, осаживая коня, отчего тот взвился на дыбы и возмущенно захрапел, раздувая ноздри. Граф де Бражелон, который при этом чуть обогнал племянника, развернулся и тоже остановился. Посреди дороги на коленях стоял щуплый паренек, почти подросток, в заношенной одежде, размазывая слезы рукавом по щекам. – Ты что творишь? – граф де Бражелон постарался придать своему обычно добродушному голосу максимальную строгость. – Наши лошади могли насмерть тебя затоптать! – А мне все равно! – мальчишка пытался говорить с вызовом, хотя с трудом сдерживал всхлипы. – Нам теперь жизни нет. – С чего тебе жизни нет? В твои-то годы! Кто ты? Как звать тебя? – Жан, сын Андре Корбена, виллана вашего. Отец помер на Сретенье. Нас у матери семеро осталось, я – старший, – теперь парень тараторил скороговоркой, запинаясь, явно опасаясь, что его не станут слушать, и он не успеет высказать все, что хотел. – После смерти отца забрали у нас быка и корову стельную по праву этой… мертвой руки(1) какой-то. Так господин управляющий сказал. Дескать, вы, ваша милость, можете взять себе у нас, что вам глянется. На что нам теперь жить? Ни надел вспахать, ни молока меньшим… – Почему ты не пришел к сеньору и не рассказал все как есть? – подал реплику Оливье, который до этого ограничивался ролью наблюдателя. – А и приходил я. Да не пустил меня господин управляющий дальше ворот. А тут увидал, как вы, ваши милости, мимо дома скачете. Выбежал на улицу, насилу успел. Да только, как вас остановить? Вот я и выскочил на дорогу. – Полно, вставай, – Оливье отстегнул от пояса кошелек, мягко коснувшись второй рукой руки дяди, пытавшегося ему помешать, и кинул мальчишке. – Держи, этого должно хватить, чтоб купить новую корову и быка, еще останется. Парень налету поймал кошелек, живо сунул за пазуху, крепко прижав к груди, не веря своему счастью. И со всех ног пустился прочь. – Матери все отдай, слышишь? Проверю! – крикнул сквозь смех Оливье ему вдогонку. – Вот ведь шельмец, и не поблагодарил, будто кто за ним гнался. – Вам не стоило этого делать, – с легким укором заметил Огюст племяннику. – Пустяки, дядя, – улыбнувшись пожал плечами Оливье. – Мальчишка тронул меня, а семья, очевидно, и впрямь бедствует. – Я бы вернул им имущество. Давно велел Антуану не применять право «мертвой руки». Странно, что он ослушался. – Видите ли, сударь, – едва уловимая тень легла на лицо Оливье, – есть нечто более странное. Но сейчас нам нужно спешить, герцог ждет нас. Дома я вам подробно все изложу. Несмотря на заминку, Оливье с дядей вовремя прибыли к месту сбора. Двор замка герцога де Барбе, где собрался цвет окрестного дворянства, пестрел щегольскими нарядами кавалеров и дам. Гомон людских голосов перемежался заливистым лаем собак и нетерпеливым фырканьем лошадей. По лестнице стремительно спустился видный мужчина лет тридцати пяти в элегантном черном костюме и с роскошным белым плюмажем на шляпе, поприветствовав присутствующих взмахом руки. Появление герцога вызвало еще большее оживление и было встречено фанфарами доезжачих. Он вскочил на крепкого испанского мерина, которого подвел конюх, цепким взглядом живых темных глаз окинул гостей, моментально выхватил вновь прибывших и направил коня им навстречу: – Граф де Бражелон, граф де Ля Фер… – герцог поочередно поклонился дяде и племяннику, после чего обратился к Оливье: – Добро пожаловать в наши края, сударь! Ваш дядя много о вас рассказывал. Леса Куси славятся на всю Францию, но, смею надеяться, охота в Орлеанэ вас не разочарует. Приглашаю вас разделить ее со мной. – Почту за честь и рад знакомству, герцог! – ответил Оливье, тоже кланяясь. – Леса в Пикардии, и правда, знатные. А здешние места я знаю едва ли не лучше: я рос в Бражелоне. Охотиться в этих краях доводилось, так что я весь в предвкушении. – Тогда не мешкаем! Супруге я вас представлю перед тем, как мы с вами заслушаем доклад егерей, а гостям – во время обеда, – с этими словами герцог подал знак выдвигаться. Вновь затрубили фанфары, и цветистая шумная кавалькада, эскортируемая плотно сбитой стаей гончих, выехала из ворот замка. Всадники стали на опушке леса широким полукругом. Егеря по очереди выступали в центр, чтобы доложить об увиденном ими ранним утром. Первый не встретил никого, второй заметил только группу олених, третьему попался молодой олень возрастом чуть меньше года… На каждое из этих сообщений герцог де Барбе разочарованно покусывал губу и делал нетерпеливый жест рукой. Наконец, один из егерей сообщил герцогу о свежем следе крупного оленя лет семи. – Что скажете, граф? – обратился герцог к гостю. – То, что надо! – Не могу не поддержать ваш выбор, сударь, – одобрительно кивнул Оливье. – Это будет достойный противник! Остальные охотники расположились на краю подлеска, чтобы при необходимости помешать оленю выйти из периметра охоты. Пегая лавина грифельно-синих гончих(2) хлынула вглубь леса, замерла наготове. На след навели ищейку, которая вскоре подняла зверя. Звонкий многоголосый лай собак и рев фанфар взлетели над деревьями. Охота началась. Оливье мчал рядом с герцогом во весь опор, с упоением отдавшись погоне. Часть приглашенных азартно скакала следом, стремясь не пропустить финал. Часть, включая большинство дам, осталась ждать на перекрестке в центре леса. Но и спустя несколько часов грациозный и величественный зверь не спешил признавать себя побежденным. Он лишь на мгновение мелькнул меж деревьев и снова скрылся, уходя в отрыв. И тут молодые гончие метнулись в сторону, старые опытные псы глухо тявкнули, стая растерянно остановилась и опустилась наземь. Все разом смолкло. – В чем дело? – недовольно молвил герцог, опять покусывая губу и нехотя осаживая лошадь. – Думаю, наш олень хитрит, – Оливье остановил коня и, склонившись, указал на один из следов. – Взгляните, он сделал здесь петлю и пересек след однолетки, чтоб сдать собакам его. А сам вернулся немного назад и резко бросился вбок. Молодняк едва не увязался не за тем, старшие собаки их остановили, но теперь вся стая сбилась со следа. – Шодене!(3) – коротко крикнул герцог, окликая самую опытную гончую с тонким чутьем. Пес тут же встал, отделился от остальных собак, несколько раз пробежал из стороны в сторону и, напав на нужный след, с призывным лаем бросился вперед. Вся стая мгновенно сорвалась за ним. Травля возобновилась. Теперь олень то уводил собак вдаль, почти «сходя со слуха», то приближался вновь… Оливье летел сквозь лес, пригнувшись к шее коня, слившись с лошадью в едином ритме, стремясь нагнать передовых собак. Пульс яростно бился в висках, глаза горели предвкушением скорой добычи. Разгоряченный погоней, он не замечал ни ставший колючим воздух, ни ветки, хлеставшие до крови щеки, ни высокий кустарник, раздиравший одежду. Конь под графом перескакивал буераки, едва касаясь копытами земли. Не отставал только герцог, неистово трубя в свой рог. Олень из последних сил стремился к пруду, чтобы, проломив истончившийся от оттепели лед, укрыться в камышах и стать недоступным. Ему оставался один, последний, рывок, за которым ждало спасение. Но тут поджидавшие на берегу доезжачие набросили новую стаю оленю наперерез «по-зрячему», и та принялась теснить его от пруда. Было далеко за полдень, когда герцог с Оливье, наконец, настигли оленя. Обессилевший, но все такой же гордый и прекрасный он стоял, еще пытаясь взбрыкивать, окруженный кольцом собак. Гончие с остервенением кидались на зверя, то приближаясь, то чуть отступая. Барбе подал знак гостю, уступая ему финальный удар, а сам протрубил призыв, собирая остальных охотников. Почти тут же поляна огласилась всеобщим криком: «У-лю-лю!» Оливье соскочил с коня и невольно засмотрелся на благородного зверя с широкой грудью и могучими раскидистыми рогами, шерсть которого отливала темной медью в мягких солнечных лучах. Раж от безудержной гонки разом спал, его сменил прилив непрошенного сострадания. Олень достойно боролся за жизнь и заслуживал ее. Охоться граф в своих владениях один, он бы, вероятно, поддался порыву и отпустил зверя. Но здесь хозяин не он, а собаки и охотники ждут награды. Оливье заглушил сожаленье, приблизился, крепко схватил оленя за левый рог и молниеносно всадил кинжал ему под лопатку. Зверь рухнул тяжелой безжизненной массой. Охотники протрубили победу, собакам скормили требуху оленя, смешанную с хлебом и молоком. Вереница охотников повернула к замку, где им предстояло щедрое угощение. Граф де Бражелон ехал с гостями чуть позади, чтобы не мешать племяннику беседовать с герцогом. – Поздравляю, граф, блестящий удар! – обратился Барбе к Оливье. – Благодарю за возможность его нанести! – Оливье ответил учтивым поклоном. – Клянусь богом, сударь, зрелище того стоило! Так что скорее я благодарен вам, – рассмеялся Барбе. – Держу пари, за обедом вас еще ждут комплименты гостей. А вы, я вижу, страстный охотник! – Охота у нас в крови еще от Куси. И с тех пор, как я хозяин Ля Фера, она не на шутку меня увлекла. В особенности охота на оленя. В этом я отличаюсь от отца, он предпочитал кабана. Ангерран де Ля Фер был воином прошлой эпохи и любил поединок лицом к лицу с грозным зверем. Оленя же считал слишком пугливым. – А вам на кабана хаживать не доводилось? – Доводилось. В нашем роду мужчина не считался таковым, пока не взял этого зверя. Когда мне исполнилось восемнадцать, я как-то гостил в Ля Фере, и мы с отцом пошли на кабана. – Кабана взяли вы? – Взял, – просто ответил Оливье. – Мне хотелось доказать, что я – достойный сын моего отца. Доказать и ему, и себе. Нынче многое переменилось. Доказывать больше не нужно. Во всяком случае, не на охоте. Теперь она для меня скорей развлеченье, каковым ей и положено быть. А на кабана охота слишком дикая и кровавая, гибнет много собак. Да и я не в праве собой рисковать, я еще не дал наследника роду. С оленем же нужна стратегия, в его запасе немало уловок. Это захватывает! – Соглашусь, олень требует силы ума. Что вы прекрасно продемонстрировали, разгадав его хитрость. – Без такого пса, как ваш Шодене, нам бы это мало помогло. Какой нюх! И с вашей стороны, сударь, было мудро поставить еще одну стаю на подступах к пруду. Иначе зверь бы ушел. Охота была превосходной, я получил истинное удовольствие! – Оно обоюдно, граф, и я искренне этому рад! – Не скрою, я тоже, – Оливье улыбнулся, выдержал паузу и спросил. – Герцог, мой дядя тепло о вас отзывается и считает вас своим другом. Поэтому позволю себе просить совета. Скажите, где бы я мог найти честного и грамотного человека, которому можно доверить управление поместьем? Герцог ответил вопросительным взглядом. – У меня есть основания полагать, что управляющий графа де Бражелона нечист на руку, – пояснил Оливье. – Мне в скором времени предстоит вернуться в Ля Фер, а дядя в одиночку не справится. Его домен остро нуждается в твердой руке. – Понимаю. Я дам вам письмо к моему поверенному в Блуа. Он человек надежный и подберет вам кого-то, на кого вы сможете положиться. Буду счастлив оказать эту услугу и графу де Бражелону, и вам. (1) Согласно «праву мертвой руки» феодал имел право изъять после смерти крестьянина часть его имущества (обычно — лучшую голову скота, лучшую одежду) или ее стоимость в деньгах. (2) Здесь отсылка к окрасу одной из древнейших французских охотничьих собак - голубой французской гончей. Сочетание мелких черных и белых пятнышек придает ее шерсти серовато-синий оттенок. (3) От французского "chaud-de-nez" - дословно: "горячий на нюх" или просто "нюхач".Глава 15. Охота герцога де Барбе
30 июня 2023 г. в 20:16
Последующие дни Оливье посвятил изучению счетных книг графа де Бражелона. Вот и сегодня с утра племянник обосновался в кабинете замка, отданном в его полное распоряжение. Там он с присущей ему тщательностью пересматривал записи за предыдущие годы, время от времени делая карандашные пометки на полях. По мере того как Оливье углублялся в сверку приходов и расходов, его брови то и дело хмуро сдвигались к переносице, а губы сжимались в жесткую складку.
В отличие от Ля Фера, где во всем царил безупречный порядок, в Бражелоне записи велись хаотично и довольно небрежно. Оливье, уже поднаторевшему в управлении гораздо более крупным поместьем, приходилось прилагать усилия, чтобы во всем разобраться. Но он был твердо намерен довести дело до конца. Тем более, что в череде беспорядочных строк, заползающих одна на другую, и цифр с массой помарок, начинала проглядывать определенная закономерность. И она указывала на наличие умысла.
Управляющий графа де Бражелона, на которого тот всецело полагался, был не просто некомпетентен. Он, похоже, беззастенчиво пользовался доверием хозяина. Оливье пока удерживал себя от окончательных выводов, прежде чем завершит анализ книг и поговорит с Антуаном, но общая картина постепенно вырисовывалась. Молодой человек все больше укреплялся в мысли, что деньги из поместья уплывают. А наблюдения, сделанные Оливье на прогулке, позволяли предполагать, что оседают они при этом в кармане управляющего.
От этой мысли искра гнева вспыхнула где-то внутри, разрослась, накатила жаркой волной, перед глазами встала темная пелена. Граф с силой сжал карандаш и вздрогнул от резкого треска. Оливье секунду удивленно рассматривал обломки в своей руке, а затем бросил на стол. Так не годится! На службе Оливье прекрасно себя контролировал. Но сейчас затронут близкий ему человек, и чувства стали брать верх. Отец такого не допускал: в делах они – плохой советчик. Сыну тоже нужно учиться сохранять трезвость ума, чтобы судить обо всем непредвзято и беспристрастно. Оливье медленно сделал глубокий вдох, заставляя эмоции схлынуть, достал из стола другой карандаш и продолжил работу.
Время близилось к полудню. Солнце переместилось к югу и поднялось выше над горизонтом. Его луч проник в комнату, медленно вполз на стол и ярким горячим пятном упал на бумаги. Оливье отложил карандаш, завел руки за голову, потянулся, с наслаждением разминая затекшие мышцы. Встал и подошел к окну, выходящему на липовую аллею.
Снег, покрывавший дорожки еще пару дней назад, начал быстро сходить, влажными рыхлыми клочьями оставаясь лежать меж деревьев. Воздух казался розовым и прозрачно-звенящим, каким бывает в преддверии весны.
В кабинет вошел граф де Бражелон. Он пересек комнату, лишь скользнув взглядом по столу и разложенным на нем бумагам. Подошел к племяннику, по обыкновению положил руку ему на плечо и тоже выглянул во двор. За окном дробно стучали капли. Они падали с растопленных солнцем сосулек на карнизе и, достигнув подоконника, разлетались множеством сверкающих брызг.
– Какая чудная стоит погода! Весна совсем уже близко, – обратился Огюст к Оливье, – а вы целые дни проводите взаперти. Я чувствую угрызения совести! Вместо отдыха вы и здесь вынуждены взвалить на себя бремя бумажной работы.
Оливье ответил теплой улыбкой:
– Дядя, мне вовсе не трудно! Я сам предложил вам помощь, и не в моих правилах бросать начатое.
– Вам удалось что-то найти? Боюсь, вы напрасно тратите время. Десять тысяч ливров в год – доход не такой уж значительный. Вполне естественно, что я испытываю некоторые финансовые затруднения.
– Доход небольшой, но при разумном ведении хозяйства этих денег должно хватить и вам на жизнь, и на содержание замка. Но я пока не готов поделиться своими соображениями. Позвольте мне прежде закончить, а после мы все обсудим.
– Разумеется, мой мальчик. Собственно, я пришел позвать вас к обеду. Сегодня пятница, и к столу у нас будет рыба. Надеюсь, вы не против?
– Нисколько, дядя, – чуть склонил голову Оливье. – У вас отменная кухарка.
– Это – правда, и рыба удается Жюстине не хуже мяса. Несмотря на уединенную жизнь, я отнюдь не монах, строгого поста не соблюдаю. Нам будет, чем полакомиться. А завтра мой сосед, герцог де Барбе, приглашает нас поохотиться в его угодьях. Не так давно, женившись, герцог приехал в родное имение из Парижа, и мы успели сдружиться. Он постарше вас, но гораздо моложе меня. Очень приятен в общении, истинный дворянин, думаю, вы сойдетесь. Герцог обещал, что для нас поднимут оленя. Если фортуна будет благосклонна, нас ждет настоящий пир. Вам будет не лишним проветриться, бумаги не убегут.
– А я и не думал отказываться, – Оливье рассмеялся открыто и совсем по-мальчишески. – Ради хорошей охоты упрашивать вам меня не придется. Спускайтесь, дядя. Я приведу здесь все в порядок и тотчас к вам присоединюсь.
Когда через несколько минут Оливье вошел в столовую, стол был накрыт, и дядя с племянником приступили к обеду. Форель, выловленная в пруду неподалеку от замка и запеченная в соли, была выше всяких похвал. Жюстина ловким ударом расколола белый панцирь, камнем застывший вокруг рыбы, и из-под него пошел ароматный пар. Комнату наполнили соблазнительные запахи, будоража аппетит. Слегка розоватое мясо форели, которое плотная соляная корка защитила от высыхания, сохранило всю полноту своего деликатного вкуса и таяло во рту. Под стать форели был приготовленный на углях угорь – чуть сладковатый, мясистый и нежный, с золотистой хрустящей корочкой. Соус на основе уваренного тягучего рыбного бульона, белого вина, пахучего оливкового масла и пряных сушеных трав прекрасно оттенял вкус рыбы.