Мари и Оливье

      После Рождества жизнь в Ля Фере мало-помалу вошла в размеренную колею. Теперь Оливье без ложного стеснения разбирал бумаги отца, и постепенно ему открывался весь масштаб личности Ангеррана. Граф не уставал поражаться, как мудро отец распоряжался поместьем, как решал, казалось бы, непреодолимые споры между арендаторами, как поддерживал нуждающихся, как беспристрастно и справедливо вершил правосудие… Оливье все больше хотелось на него походить.       Вернувшись домой, Оливье остался верен привычке вставать с рассветом, которую приобрел во время службы на флоте. Каждый день он неизменно просыпался, как только за окном начинало едва заметно сереть, а сквозь закрытые ставни спальни слабо пробивался мутноватый проблеск нарождающейся зимней зари. После легкого завтрака, зябко передергивая плечами от бодрящей утренней свежести, граф шел в кабинет, где в камине уже живо трещал огонь, разожженный Гримо. Так же, как и в первое свое здесь появление, Оливье сам раздвигал шторы, садился за стол и погружался в чтение полученной к этому времени почты. Покончив с этим занятием часам к десяти утра, он обычно отправлялся на охоту, к которой за эти несколько месяцев успел по-настоящему пристраститься.       Правда, большая охота являла собой шумное, грандиозное действо. Она требовала времени и подготовки с привлечением множества слуг и стаи из сорока и более псов. Граф, ставивший сейчас во главу угла овладение наукой управления огромным поместьем, позволял себе подобное развлечение нечасто. К тому же, Оливье нравились прогулки верхом в тишине и одиночестве. Потому его привычным времяпровождением была либо охота с ловчей птицей, либо объезд угодий в сопровождении любимой собаки, чтобы проверить не наставили ли силки браконьеры, разведать оленьи тропы и подстрелить мелкую дичь.       Обсуждение дел в поместье с Жеромом хозяин предпочитал оставлять на вечер, чтобы управляющий мог начать выполнять его распоряжения с самого утра.       В тот день на исходе января Оливье засиделся в кабинете дольше обычного. Внезапная болезнь отца привела к тому, что после его кончины осталось много незавершенных дел и непрочитанной корреспонденции. Оливье уже успел с ней ознакомиться и рассортировать. Но сегодня решил еще раз пересмотреть бумаги, которые больше не требовали от него никаких действий, чтобы окончательно удостовериться, что ничего не упустил, прежде чем убрать все в архив.       Граф придвинул к себе ровную стопку бумаг и взял из нее верхний лист. «Недоимки с Ансельма Бодуэна за предыдущий год». Взысканы: лето не было таким засушливым, как прошлое, и пшеница уродила на славу. Оливье отложил бумагу в сторону. «Межевой спор между Грегори Бледом и Адриеном Бонном». Разрешен: граф сам вызывал их в суд в начале года, и после долгих препирательств компромисс в итоге был найден. Документ перекочевал в компанию к первому.       Неплотно прикрытая дверь кабинета распахнулась шире, и на пороге показался Орф, годовалый кобель с точеной мордой и мощным, мускулистым, но не грузным телом. Он был черного окраса с рыжими подпалинами, будто кто зачерпнул кистью охры и мазнул пса по груди, обоим бокам морды и нижней трети лап.       Собака принадлежала к породе из провинции Бос, происходящей, как поговаривали, от диких волков. Этих псов широко использовали для охраны, а истинные ценители – для охоты на крупного зверя. Отец Оливье был заядлым охотником и любил, чтобы для него подняли вепря, а то и медведя, потому держал целую стаю таких собак. Ангерран отобрал Орфа как самого перспективного из помета своей любимицы Персефоны и лично натаскивал его. Теперь пес перешел к Оливье, который фактически с ним не расставался. Орф отличался строптивым нравом и никого к себе не подпускал, но сына покойного хозяина признал сразу и слушался беспрекословно.       Войдя в кабинет, Орф быстро оценил обстановку, после чего направился прямиком к хозяину и лизнул ему руку. Оливье ласково потрепал собаку по холке и снова углубился в чтение бумаг. Стопка перед Оливье постепенно убавлялась, и теперь в ней оставался только один, последний документ.       Розыскной лист из Лилля пришел еще в конце сентября. Граф развернул бумагу и стал пробегать глазами уже известные ему строки. «Кража священных сосудов из алтаря в Тамплемарском монастыре… Виновные схвачены при попытке сбыть ворованное… Молодой священник и монахиня, вступившие в богопротивную связь…»       Увидев, что хозяин не намерен прерывать свое занятие, Орф улегся на пороге комнаты, положив голову на передние лапы, шумно вздохнул и стал с грустным видом наблюдать за Оливье.       «Священник приговорен судом города Лилля к десяти годам заключения в кандалах и к клейму… Приговор приведен в исполнение…», – продолжил чтение граф, искоса поглядывая на пса, которому очень быстро наскучило лежать без дела. Орф поднялся и подошел к стоящему перед креслом у камина резному пюпитру, на котором лежала раскрытая «Книга об охоте» Гастона Феба (1), роскошно оформленная красочными иллюминациями(2).       – Орф, не сметь! – едва успел выкрикнуть Оливье, в последнюю секунду заметив, как пес схватил зубами фолиант за угол и потянул вниз. Граф быстро положил бумагу, вскочил и, стремительно подойдя к собаке, отнял у нее книгу, с силой захлопнул и водрузил на верхнюю полку в шкафу. – Ах ты, негодник! Решил испортить ценную вещь?       Хозяин не повысил голоса, но пес безошибочным чутьем уловил, что на него рассержены, и жалобно тявкнул в ответ.       – Ладно-ладно, не обижайся, – примирительно вымолвил Оливье. – Знаю, что давно пора идти на охоту. Но я непременно должен закончить начатое. Вот дочитаю этот документ, тогда пойдем.       Орф тявкнул еще раз.       – Не спорь, это не обсуждается, – закончил граф тоном, не терпящим возражений, снова сел за стол и взял в руки отложенную бумагу. Орф развернулся и потрусил прочь из комнаты.       «Девица, в миру Шарлотта Баксон, бежала из тюрьмы до суда и скрылась… Осуждена заочно… Приметы: 19 лет. Волосы и глаза светлые. Высокая, стройная, весьма красива. В случае обнаружения обойтись на месте безо всякого снисхождения согласно букве закона».       Оливье откинулся в кресле, скрестив на груди руки, и прикрыл глаза. «Кража священных сосудов из алтаря и богопротивная связь». Чудовищное преступление. Святотатство. В случае беглой воровки это означало виселицу. Когда-то он радовался, что ему не придется вершить правосудие. Теперь вот приходится. Лилль не так далеко, и, хотя с момента побега прошло четыре месяца, беглянка вполне еще может обнаружиться на его землях. Оттого бумагу и прислали. И тогда «обойтись с ней безо всякого снисхождения» надлежит ему, графу де Ля Фер, унаследовавшему фамильное право верхнего и нижнего суда.       Молодой граф уже разбирал тяжбы между вассалами и жалобы крестьян, как тот спор между Бледом и Бонном. Но нижний суд – совсем не то, что верхний, где на кону человеческая жизнь… Что бы сделал отец? Вопрос риторический. Легко ли было ему выносить смертные приговоры? Этого не знал никто и не узнает… А ведь и Ангерран когда-то был молод, ему тоже когда-то был двадцать один год, и ему пришлось учиться управлять поместьем и быть судьей. То, что преступница – молодая красивая женщина, не делает ее менее виновной, а у судьи нет выбора, кого судить. Долг графа обеспечить торжество правосудия и мир подданным на своих землях. А значит, кто бы она ни была, какова бы ни была, ей лучше не попадаться.       В комнате послышался какой-то шорох. Оливье провел ладонями по лицу от щек к вискам, словно желая стереть эти мысли, запустил пальцы в волосы и открыл глаза. В кабинет, пятясь, вошел Орф, таща в зубах охотничью сумку. Граф с усмешкой проследил взглядом за псом, который все так же задом пересек пространство между дверью и столом и положил сумку у ног хозяина. После чего уселся перед графом, вытянувшись в струнку, нетерпеливо перемялся с лапы на лапу и, глядя в глаза Оливье, снова подал голос.       – А ты молодец, настойчив! Хорошее качество для охотника, вижу, с выбором отец не ошибся. Ладно, твоя взяла, уже иду. Только отдам распоряжение Жерому, – граф сложил бумаги в папку, кроме той, которую только закончил читать, и позвонил в колокольчик. В кабинет с поклоном вошел управляющий. Оливье протянул ему документ:       – Жером, извольте ознакомиться с этим розыскным листом. Насколько могу судить, данная особа на наших землях замечена не была. Тем не менее, примите все меры на случай, если это произойдет.       – Будет исполнено, ваше сиятельство, – управляющий, поклонившись, взял бумагу и удалился. Оливье обвел глазами письменный стол, из-за которого никогда не вставал, не наведя безупречный порядок. И зацепился взглядом за два нераспечатанных письма, доставленных с утренней почтой, которые оставил напоследок и о которых, горя желанием поскорее отправиться на охоту, едва не забыл. Оливье чуть виновато улыбнулся собаке:       – Не повезло тебе, дружище, мне придется еще задержаться. Орф, ждать!       Хозяин поднял вверх руку, и пес послушно улегся на прежнее место у двери. Оливье достал из ящика изящный серебряный нож для корреспонденции и вскрыл то из писем, на котором сразу узнал аккуратный, похожий на бисер, почерк и печать графа де Бражелон. В письме дядя пенял племяннику, что уже три года его не видел.       Оливье и сам испытывал потребность взять паузу, сменить, пусть ненадолго, обстановку, чтобы разобраться в себе и осмыслить перемены, которые так нежданно случились в его судьбе. А еще решить, как отныне строить свою жизнь. Оливье хотелось поговорить обо всем этом с единственным оставшимся у него родным человеком. Это намерение зрело в нем с первых дней приезда в Ля Фер, но граф запрещал себе даже мысль о том, чтобы его реализовать. Сейчас же дела в имении больше не требовали от него постоянного присутствия, а Жером вполне мог на время его заменить.       Вторым оказалось приглашение от барона де Ля Люссе на ужин по случаю его именин. Оливье задумчиво повертел в руках послание соседа. На том рождественском обеде графиня де Рибмон не преминула позаботиться о том, чтобы за столом племянник занял место рядом с Катрин де Ля Люссе. Оливье, как мог, поддерживал с ней светскую беседу, сплошь состоявшую из обмена любезностями и дежурными фразами, и чувствовал, как внутри растет почти непреодолимое желание броситься прочь оттуда: «С этой девушкой он должен будет связать свою жизнь до конца своих дней? Нет, это невозможно, он совершенно не создан для брака!»       При этом граф понимал, что подобные мысли были абсолютно иррациональными. Ему совершенно не в чем было упрекнуть ту, которую отец рассматривал для него в качестве возможной невесты. Оливье не находил в Катрин де Ля Люссе никаких явных изъянов: девушка была неглупа, недурна собой… и все же представить ее в качестве спутницы своей жизни граф, как ни силился, не мог. Он злился на себя, пытался призвать на помощь доводы рассудка, убеждая себя, что должен думать о продолжении рода, что дочь барона де Ля Люссе – прекрасная кандидатура для брака… Все было тщетно. Чем настойчивее Оливье старался себя убедить, тем сильнее в нем все восставало, и ничего поделать с этим он не мог.       Эта гамма эмоций никак тогда не отразилась ни на лице, ни в голосе Оливье, и стороннему наблюдателю могло показаться, что он ведет приятный, непринужденный разговор, внимательно и с неподдельным интересом слушая собеседницу.       Полученное нынче от соседа приглашение заставило графа задуматься. Что, если на семейном торжестве у барона создастся ситуация, когда Оливье невольно подаст ложную надежду мадемуазель де Ля Люссе? Этого граф нисколько не хотел, а потому колебался недолго. Он взял со стола перо и в самых учтивых выражениях написал барону о своем искреннем сожалении, что обстоятельства вынуждают его отсутствовать в назначенную дату.       Затем Оливье позвал своего лакея:       – Гримо, приготовьте мой багаж и соберитесь сами. Завтра я уезжаю в Блуа месяца на два. Предупредите Жерома, вечером мне будет нужно оставить ему указания на время моего отсутствия.       Решение ехать в Бражелон было отчасти похоже на бегство. Но, приняв его, граф испытал явное облегчение. Брак – дело слишком серьезное, и, прежде чем связать себя неразрывными обязательствами, Оливье должен быть полностью уверен в себе. В конце концов, он может позволить себе пару месяцев отсрочки, чтобы окончательно все обдумать. Граф поднялся и бросил последний взгляд на свой стол:       – Вот теперь точно все. Орф, охотиться!       Оливье подхватил сумку, пристегнул себе на пояс и вышел из комнаты. Орф радостно выбежал впереди хозяина.       (1) «Книга об охоте»− знаменитый иллюстрированный манускрипт о псовой охоте, написанный в период между 1387 и 1389 годами Гастоном III Фебом, графом де Фуа и виконтом де Беарн, гасконским военачальником времен Столетней войны.       (2) Иллюминация - в одном из значений, раскрашенные красками миниатюры и орнаменты в рукописных книгах.