Отданные долги

Стервятникам нужны стервы. Эту нехитрую истину фата Живислава познала на третий день, сразу после похорон. Выходя из ворот кладбища, она ждала человских репортёров, но к их дурацким вопросам оказалась совершенно не готова. — Что вы почувствовали, когда узнали, что в вашем доме произошёл...э-э, хлопок бытового газа? Ужас, смятение? Или, может быть, облегчение? Долговязый чел с шапкой чёрных кудрей напоминал помесь итальянца с шасом, и под его внимательным взглядом люда чувствовала себя как на рентгене. Однако следующая фраза позволила ненадолго расслабиться. Насколько это возможно. — Каждый человек боится за свою жизнь, а вас не оказалось в здании по чистой случайности... Теперь главное удержать лицо. И не выдать недавний страх. — Молодой человек, — Живислава сдвинула брови, — как и любая настоящая мать, я хотела бы оказаться там. Не дай бог вам такое пережить, но тогда бы вы думали, прежде чем спрашивать. Жиденькая толпа дружно выдохнула. Кто-то произнёс слова поддержки, кто-то праведно возмущался. От вспышек фотоаппаратов взялась болеть голова, а строить целительский аркан у челов на глазах не самая хорошая идея. Кудрявый репортёр даже извинился, но люда знала, что разговор только начался. После громких и пафосных заявлений часто следуют тихие откровения, на которых при желании можно неплохо заработать. Чел и попытался. Он пришёл на девятый день и завёл речь о наследстве. Покойная свекровь написала завещание в пользу сына и внучки, и теперь, когда оба мертвы, безутешная мать получила неплохую сумму. Можно начать строить жизнь заново, развеятся под солнцем дальних стран...или спасти маленькую африканскую деревушку? — Я посещу святые места и пожертвую на монастыри. Живислава смерила чела строгим взглядом, а тот чуть ли не просиял — ещё бы! Если найти на святошу компромат, к сорока дням будет настоящая сенсация. Но у Живиславы были другие планы. К сорока дням эксперимент был успешно завершён, а Её величество Всеслава должна была вручить героине дня достойную награду. Перед торжественной речью Жива заглянула в морг. Сейчас там лежало пять "её" тел — мужа, дочери, золовки, свёкра и свекрови. Последнюю доставили туда совсем недавно, тогда как дочь умерла раньше всех — на пятый день после своей официальной смерти, известной челам и непосвящённым. Посвящённых было не так уж и много, и все они уже отметились. Кто-то демонстративно не общался, кто-то шептался за спиной, кто-то ругался "бездушной карьеристкой". Они Живиславу не волновали. Гораздо хуже было с друзьями — те молча сидели рядом, гладили по руке или просто смотрели с ней в одну сторону. Они хотели разделить тяжесть, свалившуюся ей на плечи, и им было стыдно смотреть в глаза. Как и пожилой травнице, что звала её "второй Марой". — Она нас спасла и ты тоже, — подслеповато щурясь, бабуля заглядывала ей в лицо. — Ты отдала самое дорогое, создала свой аркан и теперь рыжие больше не полезут... "Отдала самое дорогое". Эта фраза звучала на всех официальных мероприятиях, где обсуждался её эксперимент. Сама Королева не преминула ввернуть этот оборот, как нечто само собой разумеющееся. Да и как может быть иначе? Фата Зелёного Дома проводила опыты на собственной семье, чтобы спасти Великую Людь в очередном конфликте с Чудью. Как всегда всё висело на волоске, но самоотверженность истинной зелёной ведьмы помогла переломить ситуацию... Живислава внимала всем этим речам, натянув на лицо выражение скорбного достоинства. Она сдержанно благодарила сочувствующих, не прыгала от счастья из-за повышения по службе, а на гневные нападки как будто и вовсе не обращала внимания. Траурная маска сидела как влитая, надёжно защищая от ненужных вопросов. Отсутствие украшений и броского макияжа тоже скорее радовало — теперь можно с чистой совестью не тратить столько времени перед зеркалом, а, например, поспать. Или почитать. Или пройтись по улице безо всякой цели. И никто не скажет, что ты не в форме. Но самое главное ждало Живиславу в новом доме. Бархатная, обволакивающая тишина ластилась, как кошка, и люда жалела, что её нельзя погладить. Эта тишина, как и ощущение покоя, покинула её жизнь в раннем детстве, когда родилась младшая сестра. Первая из младших сестёр. Потом появился ещё братик, и вокруг них постоянно требовалось плясать, потому что ну как же иначе? Жива была хорошей старшей сестрой. С кем нужно поиграть, почитать, уроки сделать— всё к ней. Потом она стала хорошей женой, потом — хорошей матерью. Потому что ну как же иначе? Благо Дома превыше всего, а семья для Семьи свята. Может быть, она и вела бы какую-то другую жизнь, но тогда пришлось бы плыть против течения. Этого Жива не умела и не любила, а долги свои привыкла добросовестно отдавать. Со временем она заметила, что это даже выгодно: когда долгов много, можно расставлять приоритеты, и что бы ни стояло во главе угла, ты всегда будешь права. А когда на первом месте благо Люди, можно и вовсе не оправдываться. А потому Живислава не искала случая кого-нибудь убить. Она была хорошей ученицей, хорошим специалистом, а когда пришла пора спасать Великую Людь, просто не стала перебирать другие варианты. И, как побочный эффект, стала хорошей убийцей. Случай сам нашёл её, и она им воспользовалась, чтобы потом, хотя бы наедине с собой, назвать счастливым. Она сидела за столом в гостиной и медленно смаковала хорошее вино. Глоточек за "добрую-добрую" маму и такого же папу, глоточек за "купииии!" и за дуру-золовку, глоточек за благо...неверного? Вот так и становятся Синей Бородой. Живислава сидела за столом и поднимала бокал за новую жизнь. Без долгов.