Я был только тем, чего ты касалась ладонью, над чем в глухую, воронью ночь склоняла чело.
Я был лишь тем, что ты там, внизу, различала: смутный облик сначала, много позже — черты.
Это ты, горяча, ошую, одесную раковину ушную мне творила, шепча.
Это ты, теребя штору, в сырую полость рта вложила мне голос, окликавший тебя. ©
Электрические блики пьяно отражаются в тёмном голубоватом стекле солнцезащитных очков. Зачем в этом кабинете, в этой конуре столько света, Эмиль не имеет понятия. Возможно, это что-то из классического психоанализа? Около восьмидесяти лет назад немецкий исследователь Грей Уолтер обнаружил, что частота мерцающего света влияет на активность головного мозга. Частота мерцания как раз попадает в диапазон альфа и тета ритмов. Регулярная медитация называется альфа-тета релаксацией и приводит к повышению творческих способностей, значительному улучшению стрессоустойчивости и работоспособности, а также развивает долговременную и кратковременную память. Когда отворяется дверь, и в помещение заводят молодого человека, внутри у Дивова всё деревенеет. Этот бледный тип с глубоко посаженными синими глазами, которые кажутся то дикими, то безумно проникновенными, держал в страхе Калининград последние пару лет. Если бы речь шла о простых серийных убийствах или сексуальном насилии, профайлера Дивова бы тут не было.«18 июня 2020 года был арестован тридцатилетний житель Калининграда Владислав Пожарский. В его квартире были найдены выкопанные из захоронений тела, из которых он делал кукол, путём бальзамирования и проведения других необходимых для этого опытов. В ходе допроса Пожарский признался, что некоторые из его «кукол» некогда были его жертвами. Среди них были опознаны Елена Стычкина, Варвара Вьюгина, Артур Короткевич, Дмитрий Богданов, Игорь Грушин и другие граждане, которые были объявлены пропавшими без вести в городе Калининграде с апреля 2018 года до июня 2020».
Этот отрывок из газеты «Калининградские ведомости» Эмиль помнит дословно. — Без глупостей, — сурово предупреждает Пожарского человек в тёмном казённом костюме футболка-брюки, и выходит из помещения, охваченного электрическим светом. — Здравствуйте, Владислав. Меня зовут Эмиль Дивов, я — профайлер. — Очередной глупый мозгоправ? — ухмыляется Влад. У него недобрая ухмылка, сотканная из балтийского тумана. Эмилю вспоминаются осенние сумерки на Куршской Косе. Тревожные тёмно-синие дюны. Грозное, почти чёрное небо. И это же лицо, лицо Пожарского, как белая луна проступающее в полутьме. — Ты только не бойся. Ладно? В улыбке — безумие. Так говорят прежде, чем броситься в морскую пучину без дна, позабыв о бренном мире. Эмиль медленно снимает очки, открывая голубые глаза. Он не спал эту ночь. Ворочался, думал, сотый раз снова и снова прокручивал в голове то, что носил в душе. Всегда. Ежесекундно. Когда в новостях прогремела новость о том, что задержан Пожарский, внутри у Дивова треснул ледник. Он видел лицо Германа. Но это был Влад. Брат-близнец, о котором Эмиль ничего не знал. Сперва это был шок. Но потом пришло осознание, глубокое и обстоятельное, что это всё в пределах нормы. Для того, что было между ними — да, это действительно было естественно и просто. — Я здесь не для того, чтобы пытаться изменить вас или залезть к вам в голову. — Да ну? А зачем тогда? — с вызовом улыбается Влад. У него белые зубы. Красивые. Точно такие же, как у Германа. В какой-то момент Эмиль даже думает нечто абсурдное: «А вдруг это Герман? Вдруг никакого Влада нет?» Но мысль улетучивается. Синие глаза Пожарского не врут. По одному его взгляду понятно, что между ним и Дивовым ничего не было. У них нет прошлого. — Разве вы не хотите рассказать свою историю? Поделиться с миром правдой? Журналисты много чего понаписали. Эмиль манипулирует, его слова текут плавно и медово, обволакивают. — Они ничего не знают, — хмурится Влад. — Ни-че-го. — Конечно. — Что ты имеешь в виду? — лицо короткостриженого арестанта становится настороженным. — Они строят догадки и фантазируют. Правду знаете только вы, Владислав. И мне бы хотелось её услышать, а потом рассказать остальным. Эмиль чувствует, что внутри у Пожарского что-то меняется. Возможно, он тонко ощущает, что профайлер расположен к нему. Только едва ли знает, что у него свой личный интерес. Именно это и выделяет его из толпы одинаковых корреспондентов, журналистов и просто зевак. Не они любили его брата-близнеца всей душой. Не они встречались и жили с ним два года. Не они дышали им, и надышаться не могли. Не для них он стал смыслом всего. Как после этого Владу не увидеть нечто искреннее, цепляющее в голубых глазах Дивова? Эмиль. В то лето я постоянно мотался с Антоном по странным полунеформальным клубам. Иногда мы сидели на берегу Балтийского моря, пропускали сквозь пальцы крупный тепловатый песок, распивая одну на двоих бутылку вина. Иногда мы смотрели какое-нибудь нуарное кино в старом немецком кинотеатре. В душе было темно, и казалось, что вот-вот случится прилив, и темноту эту смоет морской водой. Да, что-то такое. Я потерялся в себе. Я учился на четвёртом курсе, впереди оставался последний гол обучения, и мне надо было «браться за ум», вспомнить, что я должен разобраться в себе прежде, чем начну работать с людьми, но тщетно. Меня мотало, шатало. Теперь я почти убеждён, что это было преддверие. После знакомства с Германом моя жизнь строго разделилась на «до» и «после», но тогда я этого ещё не знал. Я снимал квартиру на улице Генерала Соммера. Это была однушка в «сталинке» с высоким потолком. Бывшая расселённая коммуналка была поделена на небольшие квартирки. Моими соседями справа первое время была сладкая парочка. Ночами я слушал их стоны, мечтая только о том, чтобы они поскорее куда-нибудь съехали. Днём они зачастую ругались, не обходилось без матершины. Самое забавное, что эту парочку я ни разу так и не встретил на лестничной клетке, и понятия не имею, как она выглядела. До появления Германа у меня была моя жизнь. Но почему-то я стал помнить её смутно, словно смотрю на те события как через потемневшее стекло? Пожарский, ты разжёг в моём сердце пожар.*
Минуты тянутся долго. Ощущение, будто снимают какую-то важную сцену, и съёмочная группа замерла. Сейчас герои произнесут пару ключевых для картины фраз, центральных в сюжете, и воздух потревожит хлопок с последующим: «Стоп! Снято!» Но этого не происходит. Влад наконец-то перестаёт пить искренность из глаз Эмиля. Откидывается на спинку стула. — Тут кормят дерьмово. Я хочу хороший стейк, картошку фри и большой гамбургер. Если ты притащишь всё это в следующий раз, я, может быть, дам тебе интервью. — Я принесу. Влад? Тот ухмыляется и вскидывает подбородок, мол, чего тебе? — Можно я буду обращаться к тебе на «ты»? Я младше тебя всего на год. — Так и быть. Дивов нажимает на кнопку, встроенную в стол. Выходит всё тот же хмурый сотрудник и покорно встаёт возле стола, чтобы дождаться, пока арестованный соизволит подняться. Эмиль напоследок смотрит в синеву глубоких диковатых глаз. В эти секунды он почему-то уверен, что это никакой не Влад, а Герман. Но ощущение быстро рассеивается, как осенний дым над Закхаймскими воротами. Он уходит.