Воск и пламя

      – Подожди, не здесь же! – шёпотом возмущался Сергей, когда его тонкие запястья перехватила сильная рука пилота, задрав над головой юноши.       На военную воздушную базу опустился вечер. Изредка слышались голоса и шаги патрулирующих территорию солдат. В рабочих помещениях уже не горел свет, только дежурный сидел в своей каморке, подпирая ладонью подбородок. В казармах же звучала гитара и смех молодых солдат, наслаждающихся последними минутами свободного времени перед тем, как объявят отбой.       – Отставить, – голубые глаза, в которых читалась лёгкая усмешка, смотрели на Серебренникова сверху вниз, – рядовой, вы смеете дерзить офицеру?       – Роман, нас могут увидеть, – парень ощущал спиной холодную стенку гаража, где стояли истребители.       – Никто сюда не придёт в такое время, гаражи уже закрыты. А вы, – свободной рукой мужчина прикоснулся к лицу Сергея, гладя большим пальцем веснушки на щеке, – разговаривая со старшим по званию в таком тоне рискуете нарваться на неприятности. Одна ночёвка у меня вне очереди, рядовой.       – О-о, так там целая очередь, оказывается, есть? – улыбнулся Серебренников. – И кто же в списке? Неужели полковник Кузнецов?       – Кто-то сейчас получит выговор, – Роман наклонил голову, целуя улыбающиеся губы.       Лётчик никогда не стал бы глупо рисковать их жизнями, потакая чувствам. В дневное время они могли только обмениваться взглядами и еле-еле заметными улыбками. "Случайно" соприкасаться пальцами, передавая друг другу документы. Сталкиваться в дверях кабинетов, хотя бы на несколько мгновений чувствуя желанную близость. Редкие встречи во время работы совершенно не отвлекали. Они были подобны маленьким огонькам, горящим в беспросветной темноте. Как маленькое напоминание, что есть что-то кроме этой холодной и суровой войны. Есть что-то, кроме отчётов. Есть что-то кроме затхлых кабинетов и сухого приветствия с генералами. Матвеев чувствовал себя запертым в клетке. Задыхающимся и идущим ко дну, без возможности набрать в лёгкие побольше чистого воздуха. До перевода в эту часть единственной отдушиной были полёты. Рассекая облака и держа в руках штурвал, он чувствовал себя действительно живым. Его жизнь в эти моменты не зависела от решения кого-то "сверху", от неожиданного объявления тревоги и прочих прелестей военной службы. В эти мгновения она была исключительно в его руках. Похожие ощущения он испытывал и сейчас. Сжимая тёплые руки рядового, будто руль истребителя, Роман властвовал над чужим языком, словно выполнял фигуры высшего пилотажа в небе. Он отрывается от слегка припухлых губ и делает глубокий вдох. Голову кружит, как после удачного попадания в движущуюся цель. Единственная разница была в том, что сейчас жизнь пилота ему не принадлежала. Матвеев отчётливо понимал, что она, как и его сердце, в руках другого человека.       – Как объяснить, что я буду ночевать не в казарме? – спросил Сергей, тщетно пытаясь высвободить руки, которые от неудобного положения начинало немного сводить.       – Я обо всём договорился через Луизу, – пилот так и не выпускал запястья, – сказал, что ты по моим делам поехал в Москву. Но лично от себя попросил доложить что-то более правдоподобное и не связанное со мной. Чтобы старшие по званию не возмущались, что я пользуюсь солдатами в своих личных целях. Она хорошая девушка, согласилась помочь.       – Попадёт нам однажды, – вздохнул парень, улыбнувшись.       – Что за разговоры в строю? Рядовой Серебренников, разве это не вы не даёте мне прохода, как только я появился в этой части?       – Ах, значит, так.. Вам напомнить, лейтенант Матвеев, кто кого первым поцеловал? Там, в лесу, когда мы скрывались от пограничников?       – Отставить разговоры, рядовой, – Роман наконец отпустил ноющие руки, – в сторону моего дома. Шагом марш!

***

      Как только дверь квартиры захлопнулась, Сергей почувствовал на своих щеках холодные после улицы ладони. Матвеев всегда целовал жадно, прикрыв глаза и задержав дыхание. Словно боялся, что всё это глупый и жестокий сон. Что в любой момент он проснётся один в своей кровати и поймёт, что никакого Сергея Серебренникова никогда не существовало. Быть может, именно поэтому ему так нравилось фотографировать парня. Тогда будет доказательство, что всё это было на самом деле. Хотя, пилот бы не сильно удивился, если б узнал, что всё это мир грёз. Парень был похож на мираж, такой же притягательный, уютный, оттого и нереальный. Но мужчина чувствует лёгкие укусы на своих губах; впивающиеся в спину руки, сжимающие синий китель; прижимающуюся к нему невысокую, но крепкую фигуру. Роман открывает глаза и понимает, что всё это не сон. Здесь нет чужих любопытных глаз, поэтому можно немного позволить самому себе быть настоящим. Не сдерживаться. Можно небрежно снять фуражку и бросить её на стул в углу. Можно второпях стянуть китель, не вешая его на вешалку, а скинуть куда-то на пол. Туда же швырнуть форму рядового. С самим Сергеем тоже можно быть настоящим. Нежным. Страстным. Дразнящим. Можно бесцеремонно навалиться сверху и покрывать поцелуями выпирающие ключицы, шею, щёки. Наслаждаться каждым прикосновением и чувствовать, как после нового вздоха внутри всё сильнее разгорается пламя. Царапающие спину ногти сбивают все мысли, оставляя только желание и страсть. Роман впивается зубами в шею рядового, заставляя того издать тихий полустон. Но этого мало. Слишком мало. Пилот гладит вздымающуюся грудь, постепенно опускаясь к животу. Мучительно долго исследует подушечками пальцев каждый сантиметр. Матвеев своей кожей чувствует весь тот трепет, что испытывает от всех этих действий Сергей. От предвкушения, зависшего в воздухе, рядовой кусает губы. Но пилот продолжает играть, специально не опускаясь ниже.       – Издеваешься? – шепчет на выдохе Серебренников.       – Может быть,– улыбается мужчина.       Матвеев резко переходит в наступление, вырвав из горла парня удивлённый стон. Он пережал набухший член рядового у основания, заставляя покрыться мурашками бледную кожу на плечах и руках Сергея. Оставляя языком влажную дорожку на шее, пилот параллельно поднимал руку выше, к чувствительный головке. Серебренников сжал светлую простынь до побелевших костяшек, прикрыв веки. Плавные движения сводили с ума, но со звукоизоляцией в гарнизонных домах были большие проблемы. Поэтому приходилось следить за собой и сдерживаться, чтобы случайно не стать героем доноса от дружелюбных соседей. Юноша сначала покорно лежал, позволяя властвовать над его телом. Когда к низу живота начал подбираться тёплый комочек, с каждым скользящим движением разрастаясь внутри, бёдра сами начали двигаться навстречу движениям.       – Сергей.. – тихий голос заставляет рядового открыть глаза.       В эти безмерно нежные голубые глаза, которыми пилот смотрел на парня, можно было провалиться. Иногда они отдавали леденящим холодом, когда рядом находился кто-то посторонний. Сурового и безразличного взгляда Романа парень иногда побаивался. Ему не хотелось, чтобы на него смотрели, как на самого обычного солдата. Однако, стоило им остаться наедине, как весь лёд таял. Эти глаза отражали небо. Такое же, под которым любили танцевать от ветра высокие деревья. Спокойное, мирное небо. Хоть где-то Серебренников смог его отыскать.       Роман завлекает парня в поцелуй, продолжая сильной рукой доводить до истомы. Всё тело словно бросили в растопленную донельзя баню, когда движения стали быстрее и резче. Рядовой что-то тихо выстанывал прямо во время поцелуя. Находясь практически на апогее чувств, он отрывается от чужих губ, уткнувшись пилоту в шею. Прерывистое горячее дыхание словно сливается с тем огнём, что горит внутри самого Матвеева. Он совершает ещё несколько движений и слышит тихое:       – Ро-о-ома..       Сергей роняет голову на подушку, прикрыв глаза. Тело совершенно обмякло после такого долгого напряжения. Мужчина улыбается и оставляет на лбу рядового нежный поцелуй.       – Совсем растаял, – говорит он, проводя тыльной стороной ладони по веснушкам.       Как же они ему нравились. Эти милые пятнышки, которые были заметны не сразу, почему-то в момент приковали к себе взгляд, ещё при первой встрече. На бледной коже они мягко светились озорными огоньками, хоть как-то разбавляя серый и враждебный мир.       – Ты меня и сжёг, – отвечает Серебренников, открыв глаза, – полностью. Без остатка. Как простую восковую свечку, – он в ответ кладёт ладонь на щёку мужчины.       – Даже так, – поднимает брови пилот, – без твоего воска, поверь, моё пламя не разгорелось бы, – он немного поворачивает голову, целуя руку рядового.

***

      Хруст снега. Белые снежинки медленно падают на землю, ветви деревьев, кресты и надгробные плиты. Сергей шагает по узкой дорожке кладбища. Ему стоило больших усилий узнать то, где похоронили героически погибшего в Афганистане лётчика-истребителя Романа Матвеева. Холодный мраморный камень с этим именем покрылся сверху белой шапкой. Серебренников проводит чёрной перчаткой по нему, стряхивая собравшийся снег. Слёзы почти невозможно сдерживать, но он старается изо всех сил. Поднимает глаза наверх. На холодное белое небо. Кажется, что оно больше никогда не станет для него синим. Кажется, что больше никогда он не сможет почувствовать тепло. Сергей оставляет две гвоздики у памятника, сверху на них положив восковую свечку. Твёрдую и холодную.