rotate

Минхи несдержанно стонет, сжимая в пальцах подушку. Его выгибает от приятных ощущений, вынуждая зажмуриться и увидеть цветные пятна под веками, а Чонмо в этот момент сжимает пальцы на чужих коленях, прижимаясь теснее. На раскрасневшиеся щёки падают отсветы неоновых вывесок из приоткрытого окна; ночь обнимает за плечи и утягивает в крепкие тёмные объятия, не разрешая даже включить свет в комнате. Чонмо и так не особо хочется, чтобы не стеснять Минхи и самого себя тоже, ведь. Минхи потрясающе красивый снизу и интимность этого момента ни за что нельзя нарушать. В порыве искреннего восхищения, Чонмо даже охает, после тут же закусывая нижнюю губу, чтобы себя приглушить, и делает ещё несколько быстрых толчков, придерживая под коленями. Минхи приоткрывает рот от смены темпа, но не стонет больше, вместо этого судорожно выдыхая. Пальцы проскальзывают по подкачанным рукам, немного царапая ногтями, и возвращаются обратно к подушке, а острые колени невольно сводятся, упираясь в чужие бока и зажимая. Даже на подсознательном уровне он продолжает дразнить Чонмо, прекрасно зная, как старший любит малейшее проявление эмоций, и нарочно сдерживает себя. Хотя стонать хочется не прекращая. Минхи понимал, что рано или поздно им предстоит поменяться — всю жизнь укладывать Чонмо на лопатки у него бы вряд ли получилось, хотя Гу никогда и не спорит — поэтому перехватывает инициативу на себя, чем вызывает полнейшее недоумение со стороны старшего. Давай, пока я не передумал, до сих пор набатом звучит у Чонмо в ушах, а перед глазами — разведённые в сторону худые ноги и закушенная нижняя губа. Кан мастер в соблазнении, если очень сильно постарается; в большинстве случаев он, разумеется, нарочно этого не делает, но для Чонмо Минхи всегда самый-самый. И отказать невозможно, когда самому так хочется. Минхи жмурится, когда пытается устроиться удобнее на подушке, потому что собранные в небольшой хвостик отросшие волосы так сильно мешают, а резинка давит на затылок при каждом движении. Отвлекаться на её снятие сейчас хочется меньше всего, особенно после того, как Чонмо скользит руками ниже, приподнимая за бёдра, и медленно толкается на всю длину, надавливая тем самым на нужную точку. Минхи до побеления костяшек сжимает наволочку в пальцах и роняет ещё один низкий стон. У Чонмо вдоль позвоночника бегут мурашки от того, насколько красиво это звучит. — Распусти, — хрипло просит он, замечая, что Минхи неудобно из-за забранных назад волос, но Кан лишь качает головой. — Минхи-я. — Сделай так ещё раз. Минхи сохраняет свою наглость всегда, когда находится рядом с Чонмо и никогда не упустит возможности перебить или съязвить, пользуясь своим явным превосходством над старшим. Потому что Чонмо влюблён в него, как самый последний идиот — до кончиков краснющих ушей; до оглушительного грохота сердца внутри грудной клетки; до сбитого дыхания. Минхи соврёт, если скажет, что не любит Чонмо так же — он только в своей голове признается и никому больше, что они друг для друга даже больше соулмейтов. Чонмо засмеёт за сентиментальность, если услышит подобное, поэтому Минхи и молчит. Но за отросшие волосы Чонмо ни за что не засмеёт и не обзовёт девчонкой — ведь так Кан выглядит в разы красивее, чем есть на самом деле. Сам Гу в этом не признается вслух, а Минхи и не спросит — молча будет находиться в своей зоне комфорта столько, сколько ему потребуется. Желательно — всегда. Чонмо подаётся вперёд и вместо уверенных толчков тянется рукой к чужим волосам. Минхи недоумевающе смотрит в полумраке комнаты, сжимается и нарочно давит коленями в чужие бока — подавить чужое доминирование внезапно становится самой главной задачей, а Гу дёргает за резинку, игнорируя чужую настойчивость, и позволяет светлым волосам рассыпаться по подушке. Кан облегчённо вздыхает, потому что единственный источник дискомфорта наконец устранён и едва ли успевает схватиться за чужие широкие плечи, потому что Чонмо резко набирает темп. И попадает по самым нужным местам. Теперь Минхи понимает, почему Чонмо всегда так стонет, стоит младшему перехватить его за бёдра под другим углом. Минхи очень хотел бы смотреть на Чонмо, следить за каждой эмоцией, сменяющейся на чужом лице, но никогда об этом не скажет — Чонмо безумно красивый и такой заботливый, что щемит сердце и включается стервозная защитная реакция. Минхи не выносит его; не выносит того факта, что Чонмо для него слишком хороший и вообще — самый лучший. Даже находясь вдалеке от собственного дома, старший думает не о себе и своём удобстве, а о комфорте Минхи и всех сопутствующих этому факторах. Кан вновь жмурится, думая обо всём этом, и на ощупь тянет старшего к себе ближе. — Поцелуй. Минхи такой открытый и беззащитный перед Чонмо прямо сейчас, что невозможно поверить, что Кан может быть такой ходячей язвой. Но Чонмо знает точно: Минхи любит его обнимать и просто — любит. Как бы не отнекивался. Поэтому Чонмо, даже не раздумывая, целует. Мягко и аккуратно, стараясь показать своими действиями всю нежность, всю любовь, что скопились в чувствительном сердце за достаточно продолжительное время. Минхи в ответ кусается и лижется, словно щенок, цепляет зубами за нижнюю губу, потому что чувства переполняют — ещё чуть-чуть, и он разревётся, как девчонка, ведь в руках Чонмо комфортно и безумно приятно; именно так, как и должно быть. Кан думает, что нахождение снизу делает его слишком эмоциональным, а эмоциям наружу вырваться ну никак нельзя. У них не было возможности увидеться несколько месяцев — Чонмо пропадал на различных миссиях, на которые был направлен государством, а Минхи грелся в тёплой кровати Сонмина, обнимая младшего, потому что сознаться было страшно. Сознаться в том, что по Чонмо он ужасно скучает и боится, что старший однажды не вернётся с задания. Сонмин обнимал в ответ и сам сворачивался маленьким комочком — всё что угодно, лишь бы его хёну не было так боязно признавать собственные чувства. Но Чонмо возвращается всегда и каждый раз приносит с собой кучу мелких железок, что трофеями собираются с поверженных дронов и прочих роботов-убийц. Лазерное оружие разрезает металл, плавит, но позволяет оставить в живых самые мелкие незначительные детали. Минхи коллекционирует всё, с чем возвращается Чонмо с заданий, и хранит в собственном небольшом гараже через две улицы от их скромного убежища. Ему даже хочется использовать некоторые детали, чтобы усовершенствовать своё оружие или любимый байк, на котором он катает Чонмо по ночному городу, но Чонмо каждый раз бьёт по рукам и просит просто оставить. Минхи оставляет, складируя всё на отдельных полках стеллажа; передразнивает мимику и интонацию старшего — Чонмо тихо смеётся и совсем не обижается. Сейчас же Минхи сжимает волосы Чонмо на затылке, пытаясь притянуть к себе ближе, но положение оказывается для этого не слишком неудобным из-за собственной упёртости. Хочется спрятать лицо в изгибе чужой шеи и не показывать ни капли своих эмоций, чтобы не подпитывать чужое самолюбие, но не хочется выглядеть жалко. Чонмо, замечая чужие попытки приблизиться, чуть отстраняется и опускает чужие ноги на свою талию; ведёт руками к худым бёдрам и нежно оглаживает внутреннюю сторону. Минхи не тянет к нему руки и терпеливо ждёт, пока Гу сам к нему наклонится, но Чонмо тоже чего-то выжидает. Любуется, кажется. Минхи стыдливо отводит взгляд в сторону, цепляясь за отсветы красного на оконном стекле, едва ли прикрытым светлым тюлем — мимо снова снуют заинтересованные в чужой личной жизни дроны. Спрятаться от них и спрятать Чонмо всегда целая проблема — его и без того постоянно выдёргивают из их скромного гнёздышка на всякие бессмысленные миссии. — Ты неземной, — выдыхает Чонмо едва слышно и наконец наклоняется; Минхи тут же отвлекается и обхватывает руками за шею, прижимаясь лбом к чужому. Его ничего не беспокоит из окружающих угроз, пока старший рядом с ним. — Не верю, что это всё моё. — Не верь дальше, я ведь могу встать и уйти. Чонмо смеётся в чужие губы, а Минхи теперь первым целует, чтобы спрятать мягкую улыбку; дёргает бёдрами, двигаясь самостоятельно, но Чонмо и без лишних намёков продолжает собственные толчки. Выходит рвано, хаотично и очень скрипуче из-за старого матраса вместо кровати под спиной — Минхи то стонет, то хрипит в поцелуй, нарочно сбивая Чонмо с нужного темпа, а тот упирается рукой в подушку рядом с чужой головой и наматывает на палец тонкую прядку волос. Невероятно красиво. Не передать, насколько сильно Чонмо сдерживается, чтобы не отвесить ещё один комплимент. Языки сталкиваются и проскальзывают друг по другу; стукаются зубами — Чонмо стонет в приоткрытый рот Минхи в преддверии разрядки. Кан так чертовски сильно сжимается, что двигаться порой просто невозможно и остаётся только сдерживать себя, чтобы не спустить раньше времени. Разрывать и без того рваный поцелуй не хочется — Минхи думает, если посмотрит Чонмо в глаза, то почувствует всю ту слабость и беззащитность, которые вроде только-только отошли на задний план. Так что, он жмётся к нему ближе, а когда Чонмо замирает, сам двигает бёдрами вновь, насаживаясь и доводя старшего до разрядки первым. Минхи не позволяет Чонмо выйти, чтобы полностью почувствовать себя так же, как и он не так давно. Чонмо хрипло дышит в чужой рот и первым совсем немного отстраняется, всё же покидая податливое тело — губы сухие от частого дыхания и пить хочется ужасно, но видеть перед собой раскрытого и чувствительного Минхи хочется намного больше, чем всё остальное. Кан тут же облизывает губы, закусывая нижнюю, не зная, что сказать — он всё ещё слишком растерян от чужой заботы и находится на грани из-за нахлынувших эмоций и отсутствия разрядки. Пальцы неловко перебирают по коротким волосам, дёргая за прядки. Звуки летающих роботов за окном тут же стихают, сменяясь громкой музыкой и шумной болтовнёй собравшейся под окнами апартаментов компании. — Хочешь, поменяемся обратно? — предлагает Чонмо почти шёпотом, потому что разговор в полный голос нарушит их собственную интимную обстановку. — Кончишь в меня тоже. — Не хочу, — честно признаётся Минхи и тут же прикусывает кончик языка — настолько откровенно отвечать он не планировал; глаза бегают по чужому лицу, выдавая растерянность. — В смысле, я хочу, но не сейчас. Сейчас сделай что-нибудь. Чонмо тут же обхватывает чужой член в ладонь и несильно сжимает пальцами у самой головки. Видеть, как Минхи от этого простого действия вновь выгибает, кажется чем-то сказочным и нереальным — Минхи действительно редко настолько эмоционально откликается на прикосновения Чонмо. И Гу уже привык к этому, он ведь любит Минхи таким, какой он есть, но видеть эту новую сторону младшего так завораживает и потрясает. Чонмо не хочет пропустить ни малейшего мгновения и хочет по возможности записать всё себе на подкорку для личного пользования. Минхи за это не осудит. Сам же Минхи двигает бёдрами и судорожно облизывает губы — ещё чуть-чуть и с них сорвётся жалобный стон — а потом наконец смотрит. Затуманенные взгляды сталкиваются; в чужих глазах Кан видит только огромный океан любви, в котором хочется утопиться, и Минхи добровольно пойдёт на это. В этот момент и рука начинает двигаться сразу в быстром темпе; Минхи хватает совсем немного, чтобы излиться на пальцы Чонмо, приоткрыв рот в новом немом стоне. Чонмо ради такого зрелища готов продать собственную душу за бесценок. Старший ложится рядом, даже не силясь натянуть смятое одеяло, чтобы прикрыться. Он всё смотрит на Минхи — на его растрёпанные светлые волосы и раскрасневшиеся щёки в россыпи веснушек; приоткрытые манящие губы и подрагивающие ресницы; на его потрясающе красивое худощавое тело, что сводит с ума даже без прикосновений. Кан чуть поворачивается и накрывает щёку Чонмо своей ладонью. Такое бывает редко, но всё же бывает, в особо ценные моменты нежности. У Минхи щемит под рёбрами от чужого мягкого взгляда. — Ты же знаешь, что я тебя люблю, верно, Чонмо? — никакого официального стиля, ни малейшего проявления уважения к тому факту, что Чонмо старше по возрасту, но зато с щенячьей преданностью во взгляде и чувствительной после смены позиций душой. — Конечно, Минхи-я, — Чонмо прикрывает глаза и ластится к чужой руке, как частенько это делает, а затем поворачивает голову и мягко целует пальцы. — А я люблю тебя в ответ. — Если ты когда-нибудь бросишь меня, я тебя найду и изведу весь твой род, — беззлобно говорит Минхи и проводит пальцами по чужим губам; от былой чувствительности Кана в момент не остаётся и следа. — И ещё кое-что. — М? — Чонмо лениво приоткрывает один глаз, смотря на ещё больше покрасневшего Минхи — вся шея и ключицы, усыпанные теми же веснушками и редкими красными метками, горят стыдом. — Тебе идёт быть сверху, — признаётся младший, чуть погодя, и отводит взгляд. — Ты красивый. Но не пользуйся этим, а то голову оторву. Чонмо подаётся к чужим губам с довольной улыбкой и прижимается к ним своими, захватывая ещё и немного кончики пальцев Минхи — тот тут же руку убирает и обнимает за шею, заваливая старшего на спину и нависая над ним. Чонмо сделает вид, что не видит и не чувствует слезинку в уголке чужого глаза, чтобы не задевать чужую гордость — он знает, что Минхи не любит обсуждать свои слабости, но зато Чонмо любит Минхи абсолютно любым; и даже если он расчувствуется и расплачется. Кан Минхи для Гу Чонмо — самый потрясающий в этом мире парень.