Змея на цветке

Даже много лет спустя если бы Хирузену Сарутоби задали вопрос, догадывался ли он о том, почему в Конохе начали пропадать люди, он ответил бы, что нет, ему такое и в голову не могло прийти. Потому что при желании Хирузен мог убедить себя в чём угодно. Привычка врать себе была не просто выработана у него годами; казалось, она столь укоренилась в нём, разросшись до гигантских размеров, что Хирузен и на мгновение не подвергал сомнениям то, во что некогда заставил себя уверовать. Но, если бы он копнул глубже и отпустил себя на волю, освободив от лжи свою душу — так, как он некогда отпускал на волю своё тело в объятиях любимого ученика — он, возможно, сумел бы понять одну вещь. Он догадался сразу. Буквально с первых же мгновений. Именно поэтому он так затягивал расследование. Именно поэтому «таинственного похитителя» искали так долго. Это, только это было причиной тому. А никак не расставленные ловушки. После того разговора Хирузен больше не виделся с Орочимару и, положа руку на сердце, делал всё для того, чтобы даже случайно не пересечься. На собрании старейшин он выдвинул кандидатуру Минато Намикадзе, подчеркнув, что считает своего ученика Орочимару недостойным того, чтобы занять данный пост, и выступает так сильно против неё, как, должно быть, никто другой. О том, узнал ли об этом в итоге Орочимару, Хирузен не знал и предпочитал не интересоваться. Зато его старый друг — заклятый друг, заклятый, Хирузен всегда так считал! — Данзо Шимура, кажется, был иного мнения о бывшем любимом ученике третьего хокаге. То здесь, то там Хирузен случайно слышал о том, что лидер «Корня» близко сошёлся с Орочимару и оказывает ему всяческое содействие и поддержку. О том, является ли Орочимару полноценным членом «Корня», Хирузен не знал; информация эта была строго засекречена даже от хокаге, и только самому Данзо были известны имена всех членов его организации. Мысли о том, что, возможно, общение Данзо и Орочимару выходит за рамки делового и даже дружеского, были невыносимы — да, да, всё ещё невыносимы! — и Хирузен ненавидел себя за это. Иногда ему снились сны ужасного содержания; по сюжету они напоминали сцену в отеле в день, когда Хирузен подарил Орочимару те злосчастные серьги, но в этих снах Хирузен жаждал его убить. Только вот ему никогда это не удавалось. Всякий раз Орочимару превращался в змею — ту самую мамуши, которую в детстве ему притащил. Змея кусала его, и Хирузен чувствовал, что умирает. И в нос ему неизменно бил запах цветущих садов. Змея на цветке. Иногда в эти сны вновь проникало то самое хокку, но, проснувшись, Хирузен никогда не помнил его. Как, впрочем, и раньше. День, когда таинственного похитителя жителей деревни пришлось «раскрыть» Хирузен запомнил на всю оставшуюся жизнь. — Меня всё-таки раскрыли… какая жалость, — ухмылка на бледных губах была такой беспристрастной, что на какой-то момент Хирузен испытал чувство жгучей зависти. Он никогда бы так не смог. Никогда. Если бы он был виновен в стольких преступлениях и погубил столько человеческих жизней, он никогда бы не смог… Ты всё же погубил. Одну как минимум. Нет! Да. Кровь ударила в голову, и, казалось, ещё немного — и боль проломит виски. Погубил, погубил, погубил… Он мог бы вырасти нормальным, и ты сам об этом знаешь. «Думаешь, я дурак и не понимаю, зачем ты усаживал меня к себе на колени и копался в моих в волосах?» «Замолчи! — готов он был закричать этому «змеиному» голосу в голове — голосу, который он так любил и ненавидел. — Замолчи, ты ведь сам знаешь, что у меня и в мыслях не было…» — Мне следовало догадаться, как меня вычислили. Хотя я наставил столько ловушек… это был ты. Тот самый голос, только звучащий теперь не в его голове, а наяву, совсем рядом с ним, вызвать новый приступ боли — и в голове, и в сердце. Всё остальное Хирузен видел, как во сне. Завязавшийся бой… нескольких он, кажется, положил одним ударом. — Убьёшь меня сейчас? А сможешь? Его любимый ученик. Его гордость. Он не сможет убить их всех, это физически невозможно, даже для него. А если каким-то чудом у него это получится, тогда он, Хирузен, будет вынужден… То, что за дверью скрывается что-то, и это что-то — туннель, он сразу понял на каком-то интуитивном уровне. Как и то, что именно туда сейчас устремится Орочимару. Это и впрямь была дверь, и она легко открылась от удара ногой. Никаких кодов, никаких замков… — Уходи! — не ведая, что творит, заорал Хирузен, толкая его в туннель. На какое-то мгновение их лица оказались рядом — совсем как тогда, несколько лет назад, когда они виделись в последний раз — и он вновь ощутил тот самый запах «змеиных» волос. — Уходи! Их глаза встретились в последний раз, и дверь в туннель захлопнулась. — Хокаге-сама… — голос, принадлежащий кому-то из шиноби (кому именно — это было уже неважно), раздался словно откуда-то издалека, но это было уже неважно. Хирузен уже знал, что он станет делать. — Мне придётся сказать, что это был ты, — тихо произнёс он, обращаясь к тому, кого больше не надеялся увидеть никогда в этой жизни, и занёс меч. Меч третьего хокаге был быстрым и точным, как никогда. Ему придётся сказать совету, что Орочимару сбежал, убив всех, кто пришёл с ним, Хирузеном, на задержанием. За исключением тех, кто по счастливой случайности был ранен и потерял сознание. Это он скажет им потом. Это — и ещё многое другое. Например, что он с самого раннего детства Орочимару видел тьму в его душе, но до последнего надеялся с ней совладать. Впереди у него было ещё несколько часов, чтобы убедить себя и поверить. Сейчас нужно было сконцентрироваться на мече.