Генералиссимус и фельдмаршал

      Сидящая у кровати женщина напоминала не то призрака, не то другое существо, чуждое нашему миру. Почти высохшие дорожки слез, бледное лицо, усталые глаза и дрожащие руки выдавали в ней то волнение, которое она изо всех сил старалась скрыть от лежащего на кровати больного. Она в очередной раз крепко сжала руку мужа, словно стремясь выразить в этом жесте всю свою боль и отчаяние, вызванные болезнью – на этот раз, очевидно, смертельной.       Барклай-де-Толли осторожно, стараясь не застонать от вновь пронзившей его грудную клетку боли, сжал руку жены в своей ладони. Его любимая, его ангел, в эти дни, когда стало известно о его неизлечимой болезни, не отходила от него ни на шаг. Елена Ивановна неоднократно говорила, что это лишь временное испытание, и он обязательно справится с этим недугом – благодаря своей железной воле и помощи опытных лекарей. Но для фельдмаршала не было тайной, что после каждой беседы со светилами медицины взгляд его жены как будто потухал, словно на ясное небо наползала грозовая туча, предвещавшая дождь, молнию и гром.       И сейчас Михаил Богданович чувствовал, что эту ночь он не переживет – слишком сильные были боли, несмотря на принятие прописанных доктором лекарств. - Ну что ты плачешь, солнышко мое? – тихим голосом спросил фельдмаршал. – Ну, не плачь, моя милая… - Как же не плакать, Мишенька, - чувствуя, как слёзы вновь выступают на глазах, ответила Елена, - чует моё сердце, что скоро оставишь ты меня… - Ну-ну, не надо. Все мы смертны, к сожалению. Но знай, что куда бы я ни попал – в рай или в ад – я всегда буду ждать тебя. - Хотелось бы верить, что ты попадёшь в рай… Ведь ты, хоть и часто водил солдат на верную смерть в бою, всегда оставался честным и верным себе человеком. - Пожалуй, ты права, - согласился с мнением жены Михаил. - Конечно, мне не удавалось избежать ошибок при принятии решений на поле боя; были у меня и провалы. Но ведь никто из нас не идеален. Кроме, пожалуй, генералиссимуса Суворова.       И никто из них не знал, что, помимо них, эту шутку оценил ещё один человек, пристально наблюдавший за Барклаем со времён грозы двенадцатого года с помощью так называемого Зеркала Небес – вещицы наподобие телевизора в загробном мире, который связывал мир мертвых с миром живых. Оценил – как то самое чувство юмора, присущее Барклаю, так и его невозмутимость и стойкость, мужество, с которыми генерал перенёс все свалившиеся на него невзгоды. Мечтал поговорить с этим человеком, так как больше всего на свете ценил людей образованных и мыслящих. То, что Михаил в свободное время не предаётся праздности, как многие из его сослуживцев, а предпочитает изучать различные военные труды и читать разные умные книги, зацепило старика и лишь усилило желание встретиться с Барклаем.       Александр Васильевич Суворов – генералиссимус, полководец, не потерпевший ни одного поражения, нетерпеливо потёр руки. Скоро…совсем скоро он встретится с предметом своих наблюдений и долгих размышлений. Конечно, пребывая в загробном мире, он не предавался праздности и развлечениям, как некоторые души, а продолжал изучать военное дело, несмотря на то, что возможность использовать новые знания ему больше не представится, и периодически поглядывая на Землю – как там его любимые ученики? Не набрался ли храбрости и наглости для вторжения в Россию Бонапарт? Он с горечью воспринял известие о сокрушительном поражении России в битве под Аустерлицем. Радовался, когда кровавая бойня под Прейсиш-Эйлау завершилась фактически вничью. Поносил Наполеона всеми возможными ругательствами, когда французский император и его Великая армия пересекли границу Российской империи. Смахнул скупую слезу, когда видел травлю Барклая всеми – и его учениками, и простыми солдатами. Не находил себе места во время Бородинского сражения, ежеминутно шепча: «Вперёд! Не сдаваться! Усилить натиск! Не отступать!». Следил за Кутузовым, нетерпеливо ожидая, какое же решение примет главнокомандующий во время совета в Филях. Сжимал кулаки, видя, как загорается Москва, становясь кладбищем для «армии двунадесяти языков» и личным кошмаром Бонапарта. Прыгал от радости, когда русская армия вошла в Париж и когда пришло известие об окончательном разгроме корсиканца и его ссылки на остров Святой Елены.       Барклай открыл глаза и тут же почувствовал, как сердце ухнуло куда-то вниз. Он находился не в своей кровати, не в комнате, где провёл свои последние дни, а в непроглядной темноте. Поднявшись с пола (как подумал фельдмаршал, ведь он на чем-то лежал) и сделав несколько шагов, Михаил понял, что находится в очень большом то ли помещении, то ли туннеле. Выставив перед собой руки, он пошел вперёд, как вдруг неожиданно возникшая яркая вспышка белого света на миг ослепила его. Вскоре свет стал угасать, и Барклай смог открыть глаза. Он увидел, что стоит на краю обрыва, внизу которого протекала большая бурная река. С ревом в нее обрушивалась вода, бежавшая несколькими водопадами, каскадом спускавшимися вниз. Присев на зелёную траву, Барклай залюбовался этой невиданной красотой, которая не могла принадлежать подлунному миру, миру смертных. Вдруг сзади послышались шаги, лёгкие настолько, что Михаил услышал их только тогда, когда таинственный посетитель подошёл вплотную к нему, так как шум водопадов заглушал все возможные звуки. Обернувшись, он увидел человека, несомненно, военного, о чем говорил его мундир и россыпь всевозможных наград на груди. Незнакомец присел рядом, и Барклай едва сдержал возглас удивления. - Вы, Александр Васильевич? – еле слышно прошептал фельдмаршал, пребывая в глубоком изумлении. - Да, я. Решил, знаешь ли, навестить героя, - ласково усмехнулся в ответ генералиссимус. - А почему вы…со мной? Разве вы не должны были быть с Багратионом? Где Кутузов – ваш любимец? - Знаешь, я заинтересовался тобой ещё с начала войны с Бонапартом, - просто ответил Суворов, - следил, понимаешь ли, за твоими действиями, предпринятыми в начале войны. - И что скажете насчёт них? – спросил Барклай. - Скажу, что твоя тактика, по моему мнению – единственно верное решение в данной ситуации. Барклай заметил, как в глазах Суворова появились чёртики. - Александр Васильевич, - резко выдохнув, произнес Барклай, - не может быть... - Ну почему же? Я, хоть и старик, далеко не дурак, и понимаю, что армия Бонапарта просто снесла бы нас, как мощный ураган сносит хлипкий заборчик. В этом случае следовало как следует измотать противника, дабы потом нанести сокрушающий удар. Позволь тебя поблагодарить за то, что ты спас армию, не дал погубить зазря моих чудо-богатырей. И выразить свое восхищение твоим мужеством. - Только Багратиону этого не говорите, - рассмеялся Михаил, - а то его удар хватит. Как же так, сам Суворов – и отступать! Как жаль, что вы не дожили до этого! - Насчёт князя Петра... Я понимаю, тебе наверняка тяжело об этом говорить и вспоминать… - Нет, что Вы. Я человек по натуре спокойный и, как говорят, весь в себе. Поэтому я старался не обращать внимание на то, что творилось у нас в штабе во время военных действий. И не принимал близко к сердцу всевозможные оскорбления в мой адрес. У каждого, как говорится¸ свое мнение, и всем угодить невозможно. К тому же существовал небольшой круг генералов, которые меня поддерживали и не осуждали меня за мои действия. Будь иначе, мне бы совсем худо пришлось. А Багратион…да пусть ругается. Я всё равно сделал так, как было лучше для всей армии. Ещё переживать из-за его нападок! У меня были дела поважнее этого. Тратить на него свои нервы – это никакого спокойствия не хватит! Он мне не жена, слава Богу, чтобы я переживал насчёт его мнения! - Экий сфинкс ты невозмутимый! Скала! Айсберг! – рассмеялся Суворов, слушая эту сбивчивую речь. – О Багратионе не беспокойся. Я сам, когда встретил его, попросил рассказать подробнее о той войне, ничего не утаивая. И он мне всё рассказал – в том числе и о ваших взаимоотношениях. Чего греха таить, задал я ему хорошую трёпку. Барклай в ответ расхохотался, чисто и искренне, как не смеялся очень давно, наверно, с тринадцатого года, когда Наполеон был вынужден заключить перемирие и потом об этом пожалел. - Хотел бы я на это посмотреть, Александр Васильевич! Видать, хорошо ему от вас досталось. Рука-то у вас тяжёлая. - Коварный ты человек! Когда свидишься с ним, передай ему от меня привет. Сейчас я отведу тебя к воротам рая и пойду. Накопились кое-какие неотложные дела. Увидимся с тобой позже.       С этими словами Суворов встал, оправил мундир и быстро пошёл вдоль реки. Барклай последовал за ним. Вскоре впереди, как будто возникли из воздуха, показались врата, ведущие в рай. Творение рук человеческих (а может быть, и ангелов) казалось парящим в воздухе и неосязаемым; казалось, тронь их - исчезнут без следа. Блестевшие в золотом сиянии врата покорно растворились, как бы приглашая двух путников войти и чувствовать себя, как дома. - Александр Васильевич, стойте! – внезапно окликнул собиравшегося уходить генералиссимуса фельдмаршал. - Да тут я пока. Чего тебе? - А Вы расскажете потом мне о своём переходе через Альпы? – с робкой надеждой спросил Михаил. - Конечно, расскажу, – с улыбкой ответил тот. – А с тебя – рассказ о битве Бородинской и Заграничных походах!       Вот так со смехом они расстались, намереваясь дальше идти каждый своей дорогой, чтобы потом встретиться вновь.

***

      -Так ты, говоришь, отступать начал… - пробормотал Суворов, что-то прикидывая в уме. - Да. Нам нужно было соединить обе Западные армии и дожидаться прихода Третьей армии Тормасова, дабы объединенными силами дать потом генеральное сражение. - Представляю изумление Наполеона. Он ведь как привык? Вошёл в какую-нибудь страну. Там его уже ждёт армия. Он быстренько её разбивает – всё-таки военный гений, и всё хорошо. - Пришел в Российскую империю – армии нет, - усмехнулся Барклай. – Не ожидал он такого. Ну ничего, ему полезно побегать. Хоть сбили с него спесь. Зато потом мы дрались на Бородинском поле, как львы. А потом Кутузов погнал Бонапарта по разорённой им же самим Смоленской дороге. Армия в глубочайшем унынии, солдаты мрут, как мухи, лошадей нет, еды нет, пушки приходится бросать… - Обломал мальчик свои зубы о Россию, - спокойно заключил Суворов. И они оба улыбнулись, вспоминая столь славные дни для их дорогого Отечества. А над бескрайним звездным небом, вовсю вступившем в свои права над землями России, зажглась новая яркая звезда.