О Рождестве, девчонках и наблюдениях.

— Одри, пожалуйста, не надо!       Когда отец, воистину великий человек, упал на колени, в сознании семилетнего Клода Буржуа что-то непозволительно громко щелкнуло.       Андре тяжело дышал, мял колени дорогущего костюма не менее дорогущем ворсе и с жадностью тонущего хватался за просторные белые штанины своей супруги, чьи вечно усталые глаза скрывались за толстыми стеклами солнцезащитных очков. Андре отчаянно молил женщину, но та молчала, мужественно сжав губы в одну сплошную линию.       Определенно, текущий мэр Парижа был одним из самых деятельных политиков, но в этот момент подобное достижение на руку не играло. Наоборот, оно топило Андре подобно камню, что был привязан веревкой к ноге. Великий, но в то же время ужасно жалкий, Андре Буржуа предстал перед сыном в совершенно ином амплуа. Клод, проснувшийся словно по наводке, затаился за дверью и жадно взирал на происходящее, не совсем понимая, что же за событие разворачивается перед его глазами. — Отпусти меня, Андрей. Я так больше не могу.       Тонкая рука женщины скользнула по полному бледновато-желтому лицу Андре. Про себя Клод отметил, что с этого ракурса мэр больше походил на странного дядю, что стоял в музее восковых фигур. Слишком сложная для ребенка смесь эмоций царила на лице месье Буржуа, который был готов вот-вот расплакаться. — Но ты только приехала! Я обещал Клоду, что хотя бы рождество мы встретим вместе!       Мама скривилась и Клод ощутил холодок, что проскользнул вдоль его спины. Юный Буржуа сталкивался с подобным выражением не часто, но легче от этого на душе не становилось. Мама была недовольна и лишь это осознание заставляло пальцы на ногах неметь. — Я устала. — Процедила Одри, брезгливо одёрнув штанины. Андре попытался уцепиться вновь, но женщина отскочила назад. Лишь сейчас Клод заметил, что вещи на матери были зимними. — Я хочу вернуться в Марсель, Андрей. Билеты уже забронированы, вылет через сорок минут.       Клод не видел ее глаз, но ощутил все то лютое презрение, коим Одри окатила Андре. Казалось, не будь перед ней человек настолько близкий, она бы пнула того без всякого раздумья. Впрочем, когда носок теплых сапог мягко, но настойчиво уперся в бок Андре, нечто внутри Клода надломилось. — Я готов купить то ожерелье! — Вдруг воскликнул Андре, все еще не поднимаясь с колен. — Хочешь?! Я могу заказать серьги с теми камнями, что тебе так понравились! Или… Может ты хочешь новую норковую шубку? Одри, пожалуйста, я сделаю все что угодно, пусть только это рождество будет нормальным! Как и у всех! — Тш…       Впервые за весь увиденный диалог мадам Буржуа сама дотронулась до мужа, но ласки на ее лице не было. Клод вжался в дверь. Не смотря на расстояние, что отделяло его от родителей, мальчик ясно расслышал фразу, что отпечаталась в его сознании на многие годы вперед: — Я это все могу купить сама, а теперь не мешай. Я устала от этого мерзкого города. Хочу в тепло. — Но Клод… — Купишь ему подарок от меня.       И она ушла, больше не проронив ни слова. В темноте коридоров Клод, успевший спрятаться за огромной кадкой с цветком, несколько секунд наблюдал за тем, как узкая белая спина растворяется во мраке под аккомпанемент тихих мужских рыданий, приправленных словами о любви.       Именно в тот момент младший Буржуа и решил, что ни за что не станет похожим на отца. В его жизни не будет такой девчонки, которая заставила бы его встать на колени, а потом Одри приехала на пасху и Клод, забывший обо всем на свете, повис на ее ноге, порвав штанину безумно дорогого комбинезона из нового модельного дома под названием «Агрест». Тогда Клод практически целые сутки проторчал в углу, пока отец все также слезно вымаливал прощение.       С тех пор Одри стала появляться дома еще реже и Клод совершенно не понимал, таилась ли причина в нем или маму от посещений удерживало что-то еще. Что-то круглолицое, голубоглазое и с фамилией «Ли».       В любом случае, с тех пор девчонки стали для Буржуа врагами номер один. Всякая, кто желала приблизиться слишком близко, быстро отправлялась в немилость. Клод был беспощаден, молод и богат на выдумки. Счета в мэрию за испорченные вещи шли непрерывным потоком, а жалобы родителей, иногда граничащие с абсурдом, стали Андре чем-то вроде обязательной утренней газеты во время завтрака.       Порванное платье, испачканная юбка, жвачка в волосы — это все находилось на удивительно тонкой грани между обычными детскими хулиганствами и чем-то, что грозило перерасти в нечто более серьезное. Начальная школа перед глазами Клода промелькнула именно так быстро, сумбурно и дрожью в чужих коленях, а потом классы перемешали и сын мэра встретился глазами с ней, той, чье существование резко поставило под вопрос все устои.       Ее звали Маринетт, она носила скучный пучок и любила на переменах рассматривать книжки с картинками в перерывах между игрой в бумажные куклы. Самое забавное, что куклы эти выходили именно из-под руки Дюпэн-Чэн. Уродливые лупоглазые девицы, чье место было в какой-нибудь мусорной корзине, Клода рассмешили (как и весь класс), но Маринетт словно не чувствовала стыда за их создание, а зря. — Это уродство. — Заявил как-то Клод на перемене. — Выбрось и не позорься.       Девчонка с карандашами подняла на Буржуа удивительно ясные синие глаза и сделала то, за что годами позже она успела пожалеть не один раз. Дюпэн-Чэн ткнула пальцем в подаренный матерью блейзер (привезенный из Канады между прочим!) и повторила слова Клода точь в точь, тем самым положив начало длинной цепочке обид и оскорблений.       Взбесило ли Клода то, что она посмела обозвать уродством подарок мамы или гнев был спровоцирован самой реакцией? Мальчишка не знал, но в тот же момент вывалил содержимое чужого пенала прямо на темно-синюю макушку. Маринетт не растерялась и с размаху ударила неприятного мальчишку в нос. Никто не знал, что именно было сказано метиске в кабинете, но с тех пор больше девчонка не защищалась никак. Ни словом, не кулаком, хотя разъяренный Клод начал наращивать клыки.       Порой Буржуа думал о Маринетт слишком много. Придумывал дразнилки, искал наиболее обидные обзывательства, обдумывал не самые безобидные розыгрыши и наблюдал за девчонкой, которой не посчастливилось стать врагом номер один. После нее, кстати, были бунтари, чьи проступки были значительно хуже, но с ними Буржуа разбирался быстро и без особых страданий. Бедняжке Маринетт просто не посчастливилось заявить о себе не в самый лучший период.       Она любила сказки, но за не за содержание, а за иллюстрации. Пыталась копировать наряды и обладала просто удивительной неуклюжестью, поскальзывалась на ровном месте и вообще была просто идеальной кандидатурой для роли козла отпущения целый месяц, а потом что-то изменилось. Клод словно прозрел и стал замечать те детали, которые всегда были вне зоны видимости его глаз. Маринетт плакала, когда находила испорченные книги. Маринетт злилась, стоило пропасть ее скетч-буку (со времен бумажных кукол ее умение рисовать превратилось в талант. Клод не мог отвести взгляд от безликих моделей), Маринетт дрожала, едва Буржуа проходил рядом.       Стоило всему этому дать о себе знать, как к старосте пришла богомерзкая совесть и обидные розыгрыши сначала стали меньше, а потом и вовсе прекратились.       Буржуа словно взглянул на «врага номер один» под другим, совершенно неожиданным для себя углом. На деле Маринетт оказалась симпатичной, даже очень, особенно в розовом. Позже, благодаря все тем же наблюдениям, юноша узнал, что из любимая книжка швеи «Отверженные» Гюго (ее библиотечный формуляр попал в руки Клода по чистой случайности. Там-то староста обнаружил, что данное произведение побывало у девчонки целых три раза в разные временные промежутки). Гюго Буржуа особенно не читал, но после сделанного открытия та самая книга перекочевала в сумку старосты. Еще никогда ранее классика не шла в Клода так быстро. Обычно избалованный краткими содержаниями, юноша словно открыл для себя другой мир настоящей литературы.       В том же году во время тайного Санты (абсолютно идиотская и неприятная традиция) Маринетт получила подарочное издание «Отверженных» и еще никогда ранее Клод не ощущал такой радости на душе. Именно тогда радостная девичья улыбка затронула настолько сокровенную душевную струну, что Буржуа смутился.       Смутился и спрятал в карман список других книг из ее библиотечного формуляра. Официально говорить им было не о чем, но на деле Буржуа готовил почву. Сам того не замечая, Клод вошел в странную розоватую реку, чье бурное течение мгновенно сбивало с ног.       Маринетт читала «Ромео и Джульетту»? Клод посмотрел несколько экранизаций, одну постановку, прочел всю пьесу и послушал подкаст, вдобавок ко всему захватив кусок жизнеописания самого Шекспира. Дюпэн-Чэн решила поискать вдохновения в классической артуриане со всеми круглыми столами, владычицами озера и волшебными мечами? Давясь, стеная и тяжело дыша Клод пытался осилить «Смерть Артура», попутно заглядывая в «Туманы Авалона». Швея залпами читала «Бурду» и охотилась за лекалами оттуда? Клод вдоль и поперек рассмотрел все картинки в некогда взятых в библиотеке номеров. Да, сам он шить не умел и не собирался этому учиться (что за плебейский труд?), но вот вычитать несколько фактов о бархате было чем-то вроде долга.       А еще Маринетт страстно любила вязание, немного проектировала одежду, слушала странную музыку и очень редко зависала в соц.сестях, предпочитая виртуальному общению реальное, что только все усложняло.       Впрочем, даже так, она все еще тянула на ту, ради которой юный Буржуа был готов рухнуть на колени в мольбах остаться до следующего Рождества. Маринетт совершенно не походила на Одри и это понимание легло теплым бальзамом на юношеское сердце. — Эй, Насекомое, какие планы на сочельник?