Следующая остановка

      Визг тормозов режет слух, а смешинка в чужом взгляде вмиг сменяется ужасом и растерянностью. Дальнейшее Мадара помнит смутно: накачанный попеременно то снотворным, то обезболивающим, он слабо соображает всё то время, что находится в больнице. В соседней палате Изуны нет, это он выясняет через три недели. И в реанимации нет. Его нет дома, его нет. Просто нет. От душевной боли не помогает убойная доза препаратов, выясняется вдруг. Провинциальный маленький городок, в котором они жили, далек от аэропорта, и даже железная дорога обошла стороной это место: Мадара покупает билеты на автобус, и тут же, рядом, разживается стаканчиком кофе. Ждать его еще полчаса, а холод зверский. Автобус запаздывает еще на пятнадцать минут, но ждут его лишь несколько человек. Место у него — в самом конце, но не у окна. Хотя никто не садится рядом, и Учиха, оглядевшись, решительно перебирается на пустующее сидение, уперевшись лбом в ледяное стекло. Он даже не знал, куда взял билет. Лишь бы подальше отсюда, побыстрее, забыть это место, забыть все, оставить позади. Ненавистный город, отнявший у него брата. *** В автобусе тихо играет радио, впереди пожилая леди в красках рассказывает своей соседке про внуков, и тихий гул двигателя звучит в этой какофонии почти усыпляюще. Мадара подложил шарф под голову, и устроился почти с комфортом. Даже на остановке он не захотел выходить, почти задремав. — Это мое место, — вдруг недружелюбно ввинтился в ухо хриплый голос. Мадара неуютно поежился, и поднял взгляд. Незнакомец не вызывал симпатий. Мало того, что претендовал на уютное, уже нагретое местечко, так еще и выглядел олицетворением холода. А холод он последнее время не переносил. Белые, даже бесцветные волосы. Тонкие росчерки шрамов на лице, словно когтями кто прошелся. И острый взгляд, под которым становилось не по себе. Так обычно смотрит на тебя человек, готовящийся препарировать и разложить внутренности по баночкам. И на полочку, пронумеровав их, поставить и любоваться. Мадара не сразу понял, что ему под нос сунули. Близоруко сощурившись, он вгляделся в бумажку. Билет. Плохо отпечатанные цифры, тем не менее, прочесть можно. Место и впрямь принадлежало незнакомцу. Нехотя, мужчина пропустил его к окну, и недовольно выдохнул. Хорошо еще, без вещей, и сумками не заставил пол рядом. Сосед был беспокойным. Его куртка громко шуршала, пышный белый мех то и дело мелькал перед глазами, и пара волосинок уже опали на строгом черном пальто Учиха. А еще от него веяло морозом с улицы, и это заставляло накручивать шарф чуть ли не до самых глаз, лишь бы согреться. *** Медсестра, что принесла ему новости о смерти Изуны, зачем-то открыла окно. Проветрить… На кой черт, если за окном — лютый холод, пронизывающий до костей? «Мне очень жаль.» Порыв ветра подхватывает свалявшиеся за время его отключки в один уродливый колтун волосы, и болтает за спиной свободно. Пальцы немеют быстрее, чем до разума доходит смысл ее слов. Мадара возненавидел её голос сразу же. Тихий, проникновенный и даже сочувствующий. Принесший ему те новости, за которые хотелось сомкнуть пальцы на тонкой шее и сдавливать, пока она не захрипит в агонии. Она давно ушла, не добившись реакции от молчаливого пациента. Но вернулась через пять минут на дикий грохот и звон стекла: отцепив от себя капельницы, Мадара с исступлением хлопал окном с уже выбитыми стеклами, что сейчас усыпали мелкими осколками пол палаты, пытаясь просто. Закрыть. Долбанное. Окно. Еще три дня его продержали на препаратах, искусственно усыпляя. Руку, что тянется к форточке, Мадара перехватывает на автомате. — Здесь и так холодно, — от долгого молчания он почти сипит. Тот выдергивает руку с неожиданной силой, обжигая неприязненным взглядом, но больше не пытается впустить ветер в автобус. — Тогда на кой черт ты сидел у окна? — вдруг нарушает тишину он, покосившись поверх своего меха. Глаза у него, вдруг понимает Мадара, не карие, а темно-красные, оттого под его взглядом становится не по себе. — Там было удобнее спать, — Мадара смотрит перед собой. А еще смена пейзажей перед глазами как-то ненавязчиво успокаивала. Давала забыться. Теперь у него перед глазами только невнятный чехол на впереди стоящем сидении. Так себе смена декораций. Его сосед невнятно хмыкает, и сам переводит взгляд в окно. До следующей остановки они молчат. *** Остановка долгая, поэтому Мадара покидает автобус, соблазненный видом небольшой пекарни. Там не просто тепло — там пахнет горячей, свежей выпечкой, запах оседает на волосах, на одежде, так что Учиха еле-еле успевает вернуться с набитыми пакетами и стаканчиком кофе. Тот, кстати, куда приличнее, чем был им куплен в первый раз. Почему-то его все встречают внимательными, даже какими-то облегченными взглядами. Как будто боялись, что он не вернется. Незнакомец вдруг резко дергает крыльями носа, и поворачивается к Мадаре, увлеченно роющемуся в пакете. Это кажется странным ровно до той секунды, пока Учиха не собирает в кучу маленькие детальки. Налегке. Билет на один из самых дешевых рейсов. И… Да, определенно, голодный взгляд. — Я, кажется, набрал слишком много, — парочка горячих еще свертков кочует в руки его соседа. Который сперва, конечно, начинает ворчать и отбиваться, чем отчего-то до боли, кольнувшей под сердцем, напоминает Мадаре Изуну. Но не отказывается уж очень яро. — Спасибо, — отзывается тот, но продолжить разговор не рвется. Вскоре засыпает, даже несмотря на то, что в автобусе все еще прохладно. Мадара же уснуть не может, не дает рой воспоминаний, потревоженный одной-единственной случайной мыслью. Изуна, с его быстрыми лукавыми улыбками, сумасшедшими идеями и бьющей через край энергией. Изуна, которого похоронили без него. Изуна-Изуна-Изуна, холодный камень и дыра в сердце Мадары. Он не пришел на кладбище. Зачем ему могильная плита, под которой покоится свет и тепло его жизни? Он бы и сам лег в землю, вот только не был уверен, что что-то изменится. Разве Мадара уже не мертв.? *** К ночи, когда уже и Мадаре удается пару часов забыться сном, очнулся и его попутчик. Завозился, отчего куртка снова зашуршала, разбудив Учиха. — Уже конечная? — вполне мирно спрашивает он, и Мадара смотрит на график движения автобуса, пытаясь что-то разобрать, а после — в окно. — Еще двенадцать часов ехать, — качает головой Учиха. — Тебе на конечную? Далековато. — Нет. Боялся, что проехал свою, — выдыхает тот. «А денег на обратную дорогу уже нет», про себя заканчивает Мадара. — Я еду к брату. А ты? — От брата, — выдавливает из себя Учиха, чувствуя, как шевельнулся болезненно ком в горле. — И куда? — Куда угодно, — отговаривается Мадара, и поспешно, чувствуя, что еще немного, и ему перестанет хватать воздуха, меняет тему. — А тебе далеко? — Еще часов пять, если, конечно, остановки будут не по полчаса, — кривится альбинос. Учиха едва заметно кривит губы в согласной улыбке, хотя ему все равно. Кажется, что он может теперь вечно ехать куда-то вдаль, не привязанный ничем ни к одной точке мира. — Ты не знаешь, куда едешь? — Подальше отсюда. Куда-нибудь на юг. — Легкомысленное пожатие плеч. — Ты не хочешь больше общаться с семьей? — наугад тычется его собеседник, пытаясь нащупать ниточку для диалога. Мадара качает головой, и ничего не произносит. Но, после нескольких минут молчания, то оказывается нарушенным. — Меня зовут Тобирама. — Мадара, — коротко бросает в ответ мужчина, убирая пятнышко с меха. Соусом тот, что ли, его заляпал? Жаль. — Почему ты переезжаешь? — Ограбление. — Так же отрывисто произносит Тобирама. — Район, где я жил, довольно опасный, но я не обращал внимания, пока ко мне не вломились с пистолетом. Вынесли всё. — А почему не съезжал раньше? — Аренда дешевая, — фыркает тот, и коротко смеется. — Хотя в итоге она мне обошлась во все сбережения. Мадара в ответ тоже улыбается. Зато выжил, хочется сказать, но язык отчего-то не поворачивается. Следующую остановку они вовсе проезжают — пустая, даже вокруг никого. Быстрее доедут, но это совсем его не радует. Перекусив пирожками, они с Тобирамой некоторое время обсуждали южный климат — альбинос оказался тем еще мерзляком, как и его брат, давно живущий на солнечном юге, и приглашавший его переехать. — Надо было давно его послушать, — заметил Учиха. Им с Изуной тоже стоило бы много чего сделать. Бросить уже умирающий семейный бизнес. Переехать в новое место. Не садиться в то такси. — Там авария, — вдруг прерывает его Тобирама, нахмурившись. Мадара снова щурится, но видит только покореженные автомобили и асфальт. Красный. Он поскорее отворачивается, не в силах вымолвить ни слова. Горло сдавливает, будто кто-то держит руку, перекрывая поток воздуха. — Эй, что там творится? Автобус вдруг тормозит, открывая двери. Незапланированная остановка? Пока Учиха пытается отогнать от себя видения аварии, Тобирама вдруг ругается вполголоса, и вскакивает с места, пробираясь к выходу и чуть ли не расталкивая вошедших пассажиров. Но двери закрываются, а о чем водитель и альбинос вполголоса ругаются, не слышно. Он возвращается на место, раздосадованный. — Тебе стоило остаться на той остановке, — вдруг резко бросает Тобирама Мадаре. — Жаль, я не знал. Я бы тоже вышел. — Тебе же надо к брату. А я не хотел оставаться там, — кое-как Мадара откашлялся, и посмотрел вбок. Аварии уже не было видно. — По тебе видно, что не хотел, — обреченно как-то шепчет Тобирама, уставившись в окно. *** Автобус мало-помалу набивался, и, кажется, это сильно беспокоило водителя. Он то и дело поворачивался, оглядывая салон, и что-то бурчал под нос. Тобирама как-то затих, не реагируя на попытки его разговорить, и больше не пытался выскочить на остановках. Мест даже не хватило, одному, кажется, явно нетрезвому мужчине пришлось ехать, держась за поручень у водительского места. — Почему ты решил уехать? — вдруг поинтересовался Тобирама, даже не повернувшись к нему. — Почему ты оставил брата, и уехал? — Он умер. — Вот так просто. Два слова, и Мадару вдруг придавливает к месту этим пониманием. Он умер, он больше не придет, не позвонит, не вытянет на выходных в безумный поход, не попытается привлечь к очередному хобби, которые у него менялись, как перчатки. — Изуна умер. Умер. Его не будет ни-ког-да. И от того, что он уехал, это не изменится. Нельзя обманываться тем, что там, за сотни километров, у Изуны всё хорошо. Мадару накрывает беззвучной, сухой истерикой. А чужая ладонь, что сочувственно, почти невесомо гладит его по макушке, ему наверняка чудится. *** Автобус останавливается резко, посреди дороги, у шлагбаума. Это выглядит чертовски смешным — ведь никакого въезда или выезд нет. Просто шлагбаум. Водитель выскакивает из автобуса, оставляя дверь открытой, и начинает с кем-то эмоционально переговариваться, показывая на автобус. — Почему мы остановились? — любопытствует Мадара, уже немного успокоившись. — Дальше не пустят. Нас в автобусе слишком много, — Тобирама рисует на окне. Не рисует, пишет. Имя. Хаширама Сенджу. Наверное, его брат.? — Да что там до конечной ехать, — мужчина пытается рассмотреть, кто там такой принципиальный. — Это из-за того, что мы подобрали по пути кого-то? — Мадара… Это конечная, — Тобирама смотрит с бесконечной тоской за окно. — Ты ещё не понял? И осознание вдруг накрывает. Эти красные пятнышки на меху — не соус. А его руки… Учиха торопливо задирает рукава длинного свитера, и видит отвратительные продольные разрезы на коже. Вот куда делись крупные осколки окна. Он не покидал больницы. Тобирама не пережил ограбления. Та авария… Водитель подобрал непосредственных её участников. И теперь у них перевес. — Мадара, — шепчет ему на ухо Тобирама, ожигая теплым дыханием. — Ты можешь выйти. Ты уже выходил, он просто не уследил. Понимаешь? Выйти… И сесть на обратный автобус. У меня не получилось. Слишком несовместимые с жизнью повреждения. Мадаре вдруг отчаянно не хочется уходить. Не хочется покидать Тобираму… У которого есть, к кому поехать. Хочется увидеться с Изуной, ведь он там. Он ждет его. Или нет? Тобирама ругается, и нагло забирается в карман Мадары, вытаскивая телефон. Что-то набирает, и кидает обратно. — Номер, и адрес. Хаширама Сенджу, запомни. Тебе же все равно, куда ехать, правда? — улыбка у него вымученная и жалкая. — Иди отсюда. Смотри, автобус подъезжает. Ну иди уже! Мадара коротко целует его в лоб, на прощание, и пулей выскакивает из ледяного автобуса. Отпихивает в сторону водителя, перебегая дорогу перед самым носом у автобуса, который едет в обратную сторону. Пустой… Двери открываются мигом, и, стоит ему войти, как водитель резко газует, отчего мужчину швыряет по салону назад. Мадара бросает последний взгляд за окно. Шлагбаум, наконец, поднят. *** Месяц спустя Учиха стоит у небольшого дома. Солнце заливает светом каменную дорожку и аккуратные лужайки — должно быть, за ними ухаживают, и с удовольствием. Дверь открывается после стука почти сразу — и на секунду Учиха теряется, настолько братья оказываются не похожи. — Я знаю, что это прозвучит дико, но Тобирама попросил меня сюда приехать, — вместо «привет» тараторит Мадара. — Вы знали моего брата? — мрачно, почти без интереса спрашивает Хаширама, и отходит в сторону, приглашая пройти в дом. Скользит взглядом по длинным рукавам, которые Мадара нервно то и дело одергивает. Разговор, наверное, будет сложным. — Недолго, к сожалению. — Редко, кто так говорит, — отчего-то улыбнулся Хаширама. — Воды? Сэндвич могу сделать ещё. Вы работали вместе? — Нет, но в некотором роде, я ему обязан жизнью. Он просил меня обязательно повидаться с вами. «Я буду заботиться о нём, а ты позаботься об Изуне», — мысленно просит Мадара, зная, что так и будет. А когда-нибудь он сам скажет спасибо, доехав, наконец, до конечной.