ржавчина.

Кенма понимает, что ненавидит саму мысль о херовом ходе времени, который невозможно ни блокнуть паузой, ни бэкнуть в самое начало (контрл-зэд, контрл-зэд, твою мать!), когда Куроо ему говорит: - У меня завтра выпускной, Кенма. Куроо говорит: - Следующим этапом уже только универ. Куроо смотрит на него и кривит губы в своей тупой усмешке на пол лица, как будто так и надо, как будто ничего страшного не произошло, как будто эй чего ты так паришься мы всё равно будем видеться не звучит как самое отстойное оправдание на всём чертовом свете. Кенма не идиот. Кенма знает, что там всё другое (читать: невъебенски новое и дохуя интересное), а Куроо и другое - это атомный апокалипсис, это сбой в сраной матрице, это вжух и бум, и ты-дыщ. Окончательный такой ты-дыщ, такой Шоё даже и не снился. Зато Кенме вот, пожалуйста, прямо в реальной жизни, с новым годом! Кенма нелепо как-то застывает, мнёт пальцы в карманах толстовки. Цедит: - Ну и вали в свой универ тогда. Хочет сказать: и сюда тоже больше не приходи, никогда в жизни, выбей мой дом нахер из памяти, понял? Но горловая спазма вгрызается в глотку, и что-то внутри там вместо костей крошится. Сердце, нет? Жалкий орган, такой же бесполезный, как гравитация или время. Не останавливается, конечно нет. Бьётся, придурошное, долбит в рёбра; возомнило себя вечным, будто никогда не заткнется и не износится. Кенма думает, что ещё чуть-чуть - и всё. Тахикардия. Летальный исход. Никаких универов, никаких скошенных недоулыбок, вообще ничего. Он просто сдохнет, здесь и сейчас. Пожалуйста. - Будешь скучать? Это ещё, блядь, что? Кенма не какая-то сопливая девчонка, чтобы ему такое втирать. Пусть в задницу себе засунет свои сентиментальные.. - А ты? Куроо смеётся хрипло, его дыхание жжётся на шее. - Дерьмово отвечать вопросом на вопрос. - Дерьмово оставлять меня здесь одного. Они молчат. Кенма не смотрит на него, у Кенмы перед носом комп завис на паузе, где страж пытается размозжить череп дракону. Кровь, кишки, пиксели, пауза-пауза-пауза. Кенма тоже так хочет, захерачить на паузу себя и Куроо, развалившегося на его кровати, почти (дистанция полтора сантиметра, господа и дамы) уткнувшегося носом в его затылок, почти свалившего в свой идиотский университет, но - ещё нет. Ещё есть время запомнить его таким, с кособоким оскалом, взъерошенным и довольным, измазывающим его, Кенмы, одеяло в своём запахе. Ещё есть время нажать пробел и остановить картинку. - Я буду тебе писать. Ну конечно. Ещё бы ты не писал, кретин. - Пришлю тебе фотки какие-нибудь. Там суперский волейбольный зал, тебе бы понравился. Кенма думает, что весна катится в апрель, что должно быть - тепло и душно, но ему почему-то зябко, и трясутся пальцы. Он ведь сидит на полу, пол холодный, а Куроо дышит ему в шею, и его угловатая чёлка щекочет Кенме кожу. Ужасно хорошо. Страшно неправильно. Заткнись. - Хочешь? - спрашивает Куроо зачем-то. - Хочешь, - отвечает Кенма эхом. Будто он когда-нибудь отказался бы от его сообщений. От фоток. От Куроо. - О чём ты думаешь? Очередной долбанутый вопрос от Куроо Тецуро, дамы и господа. Ваши предложения? Может, помощь зала? Звонок другу? Ах, да, ваш друг валяется у вас за спиной в непозволительно дружеской близости и задаёт вам этот вопрос. Какая жалость. Кенма ковыряет взглядом белую иконку паузы на экране. - Не уезжай, - вырывается какое-то обнажённо-резкое, громоздко виснет в воздухе, сжёвывается звуком пришедшего уведомления. Не Кенме, нет. У Кенмы телефон как старая дворняжка - слепой, глухой и немой. Только на Куроо отзывается, правда. Омерзительней некуда. - Ты выпроваживаешь меня раньше времени, котёнок. - Фу. Куроо опять тянет исключительно левый уголок рта вверх. Выходит, конечно, криво. По-куроовски. - Я уеду в воскресенье утром. У нас в запасе ещё целых три дня. - Это не целых, это - всего. - Не драматизируй. Ну да. А что он хотел? Поддержки? Надежды? Не уеду? Или - долго и счастливо с другом детства? Это уже не шутки, это - клиника. Чистая такая, вся вымазанная белилами. Белые стены, белый потолок, и кровать тоже - белая. Главное, чтобы ничего острого, режущего и угольно чёрного, то есть - никакого Тецуро. - Эй, - говорит Куроо. Тёплыми пальцами проезжается по его щеке, путается в волосах, плавит в себе грубую насмешку и измученную нежность, и Кенма ломается. - Я всё ещё здесь. Даже когда уеду, я всё ещё буду здесь. И ты это знаешь. Док, эй, док. Вы пропустили. Вот же он, Куроо Тецуро, и в моей палате, как же так? Как же, блядь, так?