deadly orange

План приходит в голову быстро – не то чтобы в их ситуации в принципе было много вариантов. Когда Тэхен немного успокаивается, следователь отдает ему свои карманные часы. Еще давно, когда Чимин только поступил на службу, отец доработал их и поместил внутрь звуковой валик. Механизм мог записывать не больше пяти минут, однако этого вполне хватало, чтобы зафиксировать важные сведения. Сейчас запись разговора с Хосоком – их главная улика, ее одной хватит, чтобы повести магната и всех сообщников под трибунал. Проблема в том, как ее передать шефу. – За каждым моим шагом следят, так что будет лучше, чтобы они были у тебя. Тэхен осторожно, как хрупкий хрусталь, берет часы и прячет механизм в один из карманов. Взгляд у паренька решительный, Пак – единственный человек, которому он может сейчас верить, поэтому он готов следовать каждому его слову. – У тебя есть идеи, как можно отправить часы в Сэру, чтобы их никто не перехватил? Ким шмыгает носом, который после истерики все еще течет, и раздумывает несколько секунд: – Есть одна идейка. Неподалеку от Яхны есть маленькие острова. В основном там обитают торговцы, которые продают разные товары и услуги. Острова никому не принадлежат, так что с торговцев и проезжающих кораблей не берут налоги. Я могу поплыть туда и договориться об отправке часов до твоего Отдела. – Хорошо, – план не идеальный, в нем слишком много подводных камней, но это хоть что–то. – Когда ты сможешь отправиться? – Сейчас, – моргает Тэхен и еще раз шмыгает носом. – Сейчас? – В смысле, когда довезу тебя до города. Высажу тебя и сразу побегу к причалу, там есть лодки. – Но сейчас ночь, не лучше отправиться с утра? – хмурится Пак. Плыть на лодке по темноте в одиночку – абсолютно безрассудная мысль. Их ночной побег на огненной телеге и рядом не стоит. – Ночью лучше, так меня точно никто не засечет. Не переживай обо мне, я буду в порядке, – пытается ободряюще улыбнуться Тэхен, но выходит косо. – Подростком я часто угонял чьи-то лодки, чтобы погулять по островам. Так что мне не впервой. Он, конечно, умалчивает, что сбегал всегда в более-менее светлое время суток. Но у следователя сейчас и так много причин для беспокойства, а в себе Тэхен уверен, за столько лет он способен доплыть до островов с закрытыми глазами. – Ладно, – скрепя сердце соглашается Чимин, – тогда рассчитываю на тебя. Прибыв в отель и попрощавшись с ювелиром, Пак первым делом выселяется и полночи ищет новое место для ночлега. То, что в предыдущем отеле за ним следили, он не сомневается. Ясно, что большая часть жителей так или иначе подчиняется мэру и новое место тоже небезопасно, но зато его хоть на какое-то время потеряют. Поспать удается всего несколько часов – мысли в голове ни на секунду его не оставляют. На следующее утро он пытается позвонить из холла отеля, но его даже не подпускают к телефону. «Приказ сверху, просим простить за неудобство», – равнодушно оповещает портье. Чимина это приводит в такое бешенства, что уже через час он подпирает порог особняка Намджуна. Тот ничего не скрывает и нисколько не смущается своих действий: – Поймите меня, как мэр, я отвечаю за безопасность и стабильность в городе. Вы сейчас угрожаете и тому, и другому, – бессовестно пожимает плечами Ким. – Думаю, вы знаете, что у нас есть некоторая информация, которая может подпортить вашу репутацию. Поэтому я даю вам три дня, чтобы решить, на чьей вы стороне. Многого я не прошу – мне достаточно, чтобы вы уехали из Яхны и никогда и никому не раскрывали, что здесь узнали. Если откажетесь, то мне придется применять более грубые меры убеждения несмотря на то, что я к вам очень хорошо отношусь. – Какие, интересно, меры, – шипит Чимин. – Обеспечите мне увольнение и до самой смерти не будете выпускать из города? – Как один из вариантов. Чимина как будто помещают в клетку. Он не может ни с кем связаться, не может уехать, а каждый его шаг и слово мгновенно докладываются Ким Намджуну. Вся его надежда на Тэхена, который обещал, что к следующей ночи приедет. Но он не появляется. Ни ночью, ни на следующий день. Пак рвет на себе волосы от переживаний. Его даже не так волнует своя судьба – ему стыдно, что он решился послать паренька в такой опасный путь. Как назло, море в эти дни беспокойное. Если с Тэхеном по дороге что-то случилось, Чимин никогда не сможет себе этого простить. Вечером третьих суток он готов снова идти к мэру и признаться во всем, чтобы только начать поиски пропавшего парня. Однако он не успевает выйти из отеля, как ему сообщают, что внизу его ждет некий господин. Уже ничему не удивляясь, Чимин быстро одевается и спускается. Около стойки управленца стоит высокий черноволосый мужчина. Взгляд сразу цепляется за роскошный темно-изумрудный сюртук, который подчеркивает хорошо сложенную фигуру, но явно не подходит под жаркую погоду. – Пак Чимин? – уточняет мужчина. – Верно, – с подозрением смотрит следователь на красивое лицо. – Меня зовут Ким Сокджин. Думаю, вы обо мне слышали. Я бы хотел с вами поговорить. Вы не против со мной поужинать? Его спрашивают, но Чимин уже давно ничего не решает в этом городе. На улице уже занимается закат, и блестящий изысканный Doble E смотрится особенно роскошно в розоватых солнечных лучах. Идеальный прямоугольный корпус, белые тонкие шины, контрастирующие с черным цветом машины, и откидной верх, демонстрирующий дорогую внутреннюю отделку из дерева и кожи. Чимин не фанат паромобилей, он может оценить их внешний вид и характеристики, но следить за каждой новой моделью и уже тем более копить на одну из них – нет, спасибо. Пак вполне может пройтись пешком. Однако об успехах Doble Steam Motors слышал даже такой профан в автомобилестроении, как он. Всего за несколько лет компания в своей технологической мысли превзошла таких гигантов как Stanley Steamer и White. Паромобили Doble не издавали почти ни единого звука, не тонули в столпах пара и были очень просты в управлении. – Прошу, – открывает переднюю пассажирскую дверь Сокджин и, дождавшись пока Чимин сядет, обходит машину и садится на водительское сиденье. Пак уже ездил на паромобилях, поэтому внутренне устройство не вызывает сильного удивления, хотя некоторые детали кажутся ему занимательными. В первую очередь, панель управления, которая состоит из порядка 10 измерителей: скорость, температура пара, давление пара, температура в баке, счетчик пробега – о предназначении других приборов он может только догадываться. Дальше глаза пробегают по двойному рулю, изготовленному из черного дерева. В свое время один коллега, яростный фанат Doble Steam Motors, рассказывал ему об этом «удивительном во всем отношении новшестве». Спустя 10 минут объяснений о том, как каждый из рулей контролирует давление пара и тяговую силу, он сдался и произнес: «внутренний руль – для небольших поворотов, внешний – для более крутых». Этого было достаточно. И, конечно, внутренняя отделка. Стильный лаконичный дизайн вызывает восхищение. А еще маленького скрягу внутри, который не понимает, зачем добавлять в и так недешевую машину камерунское черное дерево и инкрустированные детали из слоновой кости. Сокджин проверяет насосы, прислушивается к бурлению воды в баке и, дождавшись нужных показателей пара на панели управления, трогается. В дороге машина и впрямь почти бесшумна, не вибрирует и не качает – это могла бы быть самая презентабельная и памятная поездка в жизни следователя, если бы он представлял, куда едет, а водитель не был бы соучастником одного из самых крупных нелегальных производств в стране. – Буду честным, я не питаю к вам симпатий, мистер Пак, – подает голос Ким, уверенно и без усилий управляя паромобилем. – Однако я не причиню вам вреда, по крайней мере сегодня. – Это почему же? – бровь едко приподнимается. – Потому что сегодня я исполняю просьбу одного человека, который очень хочет поменять ваше отношение к происходящему. – Сомневаюсь, что у вас это получится. – Я тоже. Но я уже дал обещание. А у вас нет возможности отказаться. Оставшуюся дорогу они едут молча. Это не напряженная гнетущая тишина, они оба безразлично неприятны друг другу. Когда положительных эмоций человек не вызывает, но пачкать руки о него ты станешь только в случае, когда появится необходимость. Сейчас ее нет, поэтому Чимин позволяет себе расслабленно облокотиться на кресло. Мягко, удобно, красиво, но Пак думает лишь о том, что Тэхен сейчас вряд ли испытывает что-то подобное. Утонул? Зарезали? Украли? Взяли в рабство? Все более и более страшные сценарии закрадываются в голову, а мягкое кресло становится мукой и укором. Круговорот ужасающих мыслей прерывает голос Сокджина: – Мы на месте. Мужчина нажимает на рычаг, машина выпускает струю белого пара и затихает. – Ждете, когда я открою вам дверь? – грубовато спрашивает Ким, смотря на все еще сидящего следователя. – Один раз вы это уже сделали, – бросает Чимин и открывает дверцу. – Надеялся, что вам не понравится, – с откровенным раздражением отвечает Сокджин уже на улице и проходит мимо. Вечер обещает быть волшебным. С учетом паромобиля и внешнего вида своего спутника, Чимин был уверен, что его привезут в какой-нибудь фешенебельный район в дорогущий ресторан. Но они оказываются на тихой и неприметной улочке, в которой, на первый взгляд, ничего кроме жилых домов нет. Мужчина уверенно поворачивает в один из переулков и, пройдя пару десятков метров, подходит к старой лестнице, которая ведет к двери на цокольном этаже. Рука следователя привычным жестом тянется назад и касается холодной стали лезвия. Может быть, у него сейчас нет возможности свободно распоряжаться своей жизнью, но это не значит, что он готов без борьбы с ней распрощаться. Мягко ступая по побитым каменным ступеням, Чимин чувствует, как с каждым шагом дыхание замедляется, а мышцы напрягаются, готовые в любой момент отразить внезапный удар. Последняя ступенька, дверь открывается, на полсекунды Пак приостанавливается, чтобы уменьшить преимущество потенциального нападающего. Но никто не нападает. Дверь все еще призывно открыта, придерживаемая рукой Сокджина. – Если так боитесь, можете проваливать, – звучит раздраженный баритон. – Мне меньше проблем. Пак выдыхает и заходит. Глаза довольно быстро привыкают к мягкому полумраку. Крохотный ресторанчик, с приличной мебелью и ремонтом. Свободных столиков почти нет, но как в любом уважаемом заведении посетители друг другу не мешают. Мягко переговариваются, тихо смеются, вежливо благодарят официантов, которые приносят и уносят блюда с напитками. К ним подходит статная женщина в форменной одежде и проседью в волосах. По виду незнакомка занимает должность метрдотеля, что Чимина удивляет – заведение не выглядит настолько крупным. Несмотря на свой возраст, выглядит сотрудница достойно и привлекательно. Ровная осанка и уверенный взгляд явно говорят о том, что она знает себе цену. – Мистер Ким, рады вас снова видеть, – с официальной улыбкой проговаривает женщина. – Давно вы к нам не заглядывали. – Не было достойной компании. – Счастлива видеть, что сегодня вам удалось ее найти, – обращает свое внимание на второго гостя метрдотель. – Мистер Пак, мистер Ким, пожалуйста, я проведу вас за ваш столик. Происходящее выбивается из представлений следователя об этом вечера. Все прилично, со вкусом и, кажется, никаких подвохов. Последнее Чимин, конечно, тут же выкидывает из головы. Если нет подвохов в месте, значит, они есть в человек рядом с тобой. Сокджин делает заказ и, откинувшись на стул, достает продолговатый предмет из внутреннего кармана – и закуривает. Пак настолько ошарашен этим, что еще минуту с немотой наблюдает, как мужчина затягивается и выдыхает клубы дыма. – Знаете, я не особо хотел курить. Но мне слишком хотелось посмотреть на ваше выражение лица, если я достану папиросу. Я удовлетворен, – ухмыляется Ким и снова затягивается. Шок быстро спадает, на его место приходит безразличие. И его не должно быть, Чимин совершенно не понимает себя в этот момент. Еще две недели назад, если бы он увидел сигарету или папиросу, он бы мигом скрутил нарушителя и отправил в изолятор. Табачные изделия не были под таким священным запретом, как тот же алкоголь. Их распространение или употребление каралось лишь десятью годами каторги и принудительным лечением. Однако курителей было очень мало, в Сэре Пак таких и вовсе не встречал. – Вы уже заработали свой пожизненный срок, а, может, и смертный приговор, так что можете курить, пока есть возможность, – морщит нос Чимин от прилетевшего дыма. – Меня только интересует один вопрос – неужели вам настолько тешит самолюбие делать что-то запретное, что вам плевать на комфорт людей в зале? – А вы и правда любопытный, Хосок не ошибался, – издает смешок Сокджин. – Это специальное место для курящих, над нами вентиляция, так что до других людей дым не долетает. – Курителей. – Курящих. Яхносцы с пониманием относятся ко всем аддикциям. Мы считаем, что это дело каждого, пока аддикция не затрагивает удобство других людей. Так что не используйте такие унизительные понятие хотя бы здесь. – И, между прочим, до меня дым долетает, – пропускает мимо ушей шпильку мужчины Пак и снова показательно морщится. – Какой же вы привереда, – закатывает глаза Сокджин, но папиросу тушит и складывает в маленькое блюдце, которое как будто ради этого и предназначается. Связана ли уступка мужчины с той самой философией Яхны об «удобстве для других» Чимин так и не понимает, но радуется, что мерзкий горький запах больше не щекочет нос. – Так, значит, это Чон Хосок вас отправил? – Как будто есть другие кандидатуры, – глухо отзывается мужчина, смотря слегка в сторону. – Почему? – Почему? – возвращает взгляд на следователя Ким. – Вы его зацепили. Он что-то в вас увидел и решил, что сможет убедить вас в нашей позиции. – Бесполезно. Он выбрал самого неудачного человека с самой неудачной профессией для этого. – Про профессию соглашусь. Но все мы делаем ошибки, – с легким превосходством улыбается Сокджин и обращает внимание на официанта, который подходит к их столу и начинает раскладывать блюда с напитками. Еда пахнет и выглядит превосходно: запеченная рыба, молодой картофель, сыр и свежие овощи. Бокалы по виду наполнены чем-то вроде сока или лимонада. Первым же делом Чимин хватает стакан и делает несколько глотков. Заказать кофе он бы не осмелился, видеть насмешку в глазах этого мужчины будет равнозначно выстрелу в голову. Легкий освежающий напиток ненадолго помогает справиться с очередным приступом аддикции. Он отправляет первый кусочек форели в рот и в наслаждении выдыхает. Пожалуй, он еще никогда не ел настолько вкусно приготовленную рыбу. Он раздумывает, в поварах ли дело или в свежести улова. Решает, что и то, и другое. Утолив первый голод, Чимин берет стакан и делает еще один глоток: – Говоря об ошибках. Считаете ли вы своей ошибкой предательство Тэхена? Сокджин так и замирает с вилкой у рта. Взгляд тут же мрачнеет, брови еле заметно сходятся. Отложив столовый прибор, мужчина холодно произносит: – Я не предавал его. Я о нем забочусь. – О, правда? – даже не пытается подавить смех Пак. – Сомнительная у вас забота – полтора года врать другу в лицо и бросить его одного против целого преступного города. – Мы не просто друзья, – зачем-то поправляет Сокджин. Заметив чужую нахмуренность, мужчина продолжает. – Я люблю его. – Тогда я вас не понимаю и презираю еще больше, – скрывает удивление Чимин. – Вы не понимаете ситуации. А может быть, даже не способны ее понять. Вы правы, Тэхен действительно пытается в одиночку биться против целого города, но не преступного. Этот город состоит из людей, которые просто хотят быть свободными. Он не сможет их остановить. Но даже если это произойдет, Яхны – не единственные противники сложившегося режима. В какой–то момент это колесо наедет на него и раздавит, и я как могу оберегаю его от этого. – Но вы врали ему, – продолжает наступать Чимин. От духоты начинает кружиться голова, но он пытается не обращать на это внимание. – Врали с самого начала. – Не совсем, – качает головой Сокджин. Он делает несколько больших глотков из бокала и прокашливается. – В начале мне было все равно. Конечно, я обо всем знал, но меня это не волновало. У меня была своя инженерная фирма, и я спокойно занимался своим делом. Потом я познакомился с Тэхеном, и его отчаяние, ярость, ненависть к себе стали для меня настолько же важными, как и он сам. У него тогда развилась аддикиция, страшная и абсолютно уродливая – желание саморазрушения. Я понимал, что единственный шанс помочь ему избавиться от этого – направить его злость не на себя, а на другого человека. Думать долго не пришлось, Хосока он ненавидел чуть меньше, чем себя. Тогда-то он и задумал мстить. Вы ошибаетесь, если думаете, что Тэхен – благородный и благочестивый парень. Ему плевать на вашу веру и устои, он хочет погасить в себе чувство вины. – И на все это надоумили его вы? – разум кричит, что перед ним сидит не просто тонкий психолог, но и очень опасный и манипулятивный человек. Но по-настоящему злиться на Сокджина не получается. Вся эта история как будто видится со стороны, даже сам себя Чимин начинает воспринимать по-другому, легче и менее осознанно. – Я понимал, что для Тэхена существуют только два варианта, – пожимает плечами Ким, – либо он будет мстить себе, либо третьему лицу. Второй вариант меня устраивал больше. Но он захотел не просто моей поддержки, но и полноценного участия. Так я стал работать у Чон Хосока. Я действительно следил за ним, за полгода узнал много ценной информации. Но чем больше я узнавал, тем больше проникался его идеями. Я сильно запутался и начал делать ошибку за ошибкой, из-за чего он меня и вычислил. Он не стал мне угрожать, убивать или что-то подобное. Он стал меня убеждать. И у него получилось. Я перешел на его сторону. – Что же вас так убедило? – Это, – обводит взглядом помещение Сокджин. Чимин хмурится, но его состояние еще несколько минут назад подсказало ему, что именно не так с этим местом. Коктейль – очень тонкая работа. Один раз попробовав алкоголь, он даже не подозревал, что его вкус можно так блестяще замаскировать под безобидный лимонад. Яростные обвинения уже закололи язык, как Сокджин снисходительно произносит: – Вы ведь всегда думали, что градусные напитки – это хаос, потеря контроля, всеобщая деградация и тысячи смертей, подобные смерти Яна Верхельма? Я тоже так считал, более того, я видел и более позорные истории. Когда люди захлебывались в собственной рвоте, тонули в море, падали с деревьев, потому что были до безумия пьяны. Но все это были люди, которые не имели доступа к качественному алкоголю и скупали дешевую высокоградусную паль, порой начиная заливать в себя чистый спирт. Но Чон Хосок показал мне будущее. Что оно не будет состоять из тех слабовольных смертников, его построят благочестивые люди, которые ценят свободу и знают границу своим желаниям. Оглянитесь, это не единственный тайный ресторан в городе. Посмотрите на этих людей. Многие из них – самые видные и влиятельные яхносцы. Они проводят вечер, наслаждаясь едой и слабоалкогольным напитком. И они счастливы. В первую очередь потому, что никто не ограничивает их глупыми предрассудками. Всю эту вдохновляющую речь Чимин слушает как в анабиозе. Мозг отказывается понимать эту информацию. Он блокирует эту паразическую картинку, которая идет вразрез со всем, чему его учили и чему он верил. И он не поддастся ей. Ни за что. Ответ Сокджину служит саркастически приподнятая бровь и слегка поплывший, но уверенно отрицающий все взгляд. – Я не убедил вас. – Нисколько. – Как я и думал, – безразлично сообщает мужчина. – Тогда зачем вы меня позвали? – все еще сдерживает ярость Чимин. – Вы не похожи на человека, который согласится на сизифов труд. – Стоило попытаться. Но вы правы, я позвал вас не просто угостить ужином, – на последнем слове глаза мужчины сужаются и, наклонившись вперед, он тихо и угрожающе спрашивает: – Где Тэхен? Все становится на свои места. Странно, что Пак не догадался раньше, учитывая, что узнал, в каких отношениях находятся эти двое. – Его нет уже три дня, – с плохо скрываемой угрозой продолжает Ким, – я спрашивал всех знакомых, друзей и недругов – его никто не видел. Последний, с кем он общался, были вы. В ваших интересах все рассказать мне. – Убьете меня? – Чимин усмехается про себя. Он уже у стольких людей в этом городе спрашивал это, что сейчас смысл вопроса почти не пугает. – Да. Пак верит. Видит по глазам, что убьет. Следователь совершенно случайно задел самое больное и, возможно, единственное больное место у мужчины. – Я знаю, где Тэхен. Но не ожидайте, что я скажу вам это по душевной доброте. Чимину стыдно и мерзко от своей мелочности. Тэхен не заслуживает, чтобы его благополучием торговались, но в нем самом кипит злость, что его так глупо и легко споили. И ему это нравится. Нравится это состояние, это место, это бессмысленное чувство легкости и заклятой свободы, про которую ему говорят все преступники этого города. Ему страшно, что ему начинает нравиться. – Чего же вы хотите? – Информацию, где находится нелегальное производство Orange Dream и как туда попасть. Мужчина думает не больше нескольких секунд: – Договорились.

***

Чимин мог бы взять награду худшего следователя года. Десятилетия. Тысячелетия. Еще учась в академии, он обожал читать истории великих детективов. Он читал не только успешные, но и провальные дела, ведь на ошибках учатся, не так ли? Причем как на своих, так и на чужих. Почему же он тогда лежит в темном погребе с синяком на скуле и ушибленной лодыжкой? Почему он ничему не учится? Когда Сокджин понял, что Пак совсем не представляет, где может сейчас находиться Тэхен, мужчина только вытер губы, одним глотком опустошил стакан и попросил счет. А после вышел на улицу и, размахнувшись, разбил кулаком его лицо. – Как вы могли позволить ему это сделать? – рыкнул Ким и в отчаянии сжал волосы на затылке. Чимин не сопротивлялся. Он понимал, что заслужил. Возможно, паренек уже лежит на дне океана и кормит собой рыб, и это только его, Пака, вина. Тем не менее, инженер быстро взял себя в руки. Он быстро продумал план своих действий и даже подвез следователя до середины пшеничных полей: – Дальше сами, не хочу, чтобы меня заметили. Как я и говорил, вход в цех – в тайном подвальном помещении под мельницей. Это последний раз, когда я вам помогаю. Он высадил пассажира и, круто развернувшись, уехал в ночь. Возможно, первый раз в своей жизни Чимин желал удачи своему врагу. Он искренне надеялся, что Киму получится найти маленького ювелира. Желательно, живым. Дальше он двигался, как во сне: как-то дошел до апельсиновых садов, нашел в темноте дорогу к мельнице и уже внутри шумно начал искать тайный вход. Хосок удачно уехал в эти дни из города, так что скрываться было не от кого. Подвал нашелся под столом. Ухватившись за слегка вогнутый конец двери, Чимин с силой откинул ее. В и так темном помещении спускающаяся лестница вела как будто прямиком в ад, в черную непроглядную мглу. Терять было уже нечего. Пак спустился на одну ступеньку, вторую, третью. На четвертой раздался писк, опора под ногами пропала – лестница сложилась, как карточный домик. И вот он лежит на холодном отсыревшем полу, вглядывается в дыру наверху, из которой планировал выбраться после того, как осмотрит тайный цех. Но выход в четырех метрах над головой, без лестницы и тем более с больной ногой он никогда до него не доберется. Да и тайный цех оказывается лишь тесным подсобным помещением. Настолько провальную историю Чимин не читал даже в своих книжках. Кажется, он ненадолго падает в сон. Выпитый алкоголь, усталость и бессонница смешиваются и быстро отключают сознание. Ему снится, как он гуляет по апельсиновой роще. В легких льняных штанах и развивающейся на ветру рубахе он глубоко вдыхает свежий чистый воздух и чувствует себя до непривычного счастливым и свободным. Кто-то обнимает его со спины, очень теплыми и родными руками. Чимин разворачивается и сквозь улыбку ощущает чужие губы на своих. Эта нежность вызывает столько эмоций в груди, что на глазах наворачиваются слезы. Во сне – от счастья, в реальности… от реальности. – Мистер Пак, мистер Пак, эй, просыпайтесь, – слышится чей-то голос на краю сознания. – Дьявол вас дери, Чимин! На последнем слове уже кричат, а плечо неприятно сжимают и трясут. Парень вырывается из сна и с минуту промаргивается, пытаясь в темноте различить чужое лицо. – Чон Хосок? – неверяще хрипит Пак. Мужчина выдыхает и садится рядом на холодный пол: – Вы меня узнаете. Значит, с головой все в порядке. – К несчастью для вас, – по привычке огрызается Чимин и подтягивается на руках, чтобы сесть. Нога начинает с новой силой жечь, что тут же отражается на лице. – Сломали? – Думаю, просто подвернул. Как видите, все идет не по вашему плану. – Вы про то, что я хочу вас убить? – в голосе проскальзывают насмешливые нотки. В темноте практически ничего не разобрать, в мрачном холодном помещении остается только голос и тепло сидящего рядом тела. – Именно, – говорить тяжело. Лодыжка ни на секунду не позволяет забыть о себе. – Тогда почему я все еще этого не сделал? – Вы слишком педантичный, чтобы марать об меня руки? – предполагает Чимин. – Мимо, – смеются рядом, – если бы я был настолько педантичным и чистоплотным, я бы не прыгнул за вами в подсобку. – Что? – А как вы думаете, я тут оказался, – Хосок чуть разворачивается и пододвигается ближе. В таком положении даже удается различить очертания его лица. – Услышал сигнализацию. Прибежал. Лестница сломана, вы лежите, не двигаясь. Естественно, я спустился к вам. – Зачем? – поворачивает голову Пак. – Чтобы удостовериться, что вы не умерли, конечно, – как маленькому объясняет Чон. – Все еще не понимаю. – Знаете, вы удивительно противоречивы, – вздыхает магнат. – В некоторых вопросах вы слишком подозрительны. В некоторых – чересчур наивны. – Сказал преступник, который спрыгнул в замкнутое помещение к следователю, – язвит Чимин и снова морщится. От боли и напряжения на лбу выступают капельки пота. – Так, значит, вы здесь? – Вы уверены, что не ушибли голову? – Я имею в виду, что вы не уезжали из города. – Не уезжал, я редко это делаю. Вам так сказал Сокджин? – заинтересованно спрашивает Хосок. – Ага, – горько усмехается Пак. Какой же он все-таки идиот, – а еще рассказал, что под мельницей находится вход в тайный цех. Хосок, насколько позволяет зрение, ловит каждую эмоцию на болезненном лице. Он так и не отвечает на последнюю фразу, встает и на ощупь двигается вглубь помещения. Несколько минут он чем-то гремит и шуршит, а, вернувшись, сует продолговатый предмет в руку следователя: – Что это? – спрашивает через силу. – Вино, – просто отвечает магнат, – нам ждать до утра. Если немного выпьете, станет легче. – Ну уж нет, спасибо, – стеклянную бутылку отбрасывают. Силы не хватает, так что она не пролетает и метра, ударяется о что-то и прикатывается обратно к ногам. – Уже выпил. С вашего, между прочим, приказа. – Я бы предпочел сказать просьбы, – поправляет Хосок и, подхватив бутылку, откупоривает ее и делает глоток. – Значит, Сокджин не переубедил вас? – Наивно было думать, что у него получится. – Наивный здесь только вы, – усмехается Чон. – Неужели вы правда поверили Киму, что производство находится в таком открытом месте, и залезли в эту ловушку? Мы придумали ее на случай самых несообразительных жандармов. Чтобы проучить их. А тут вы, следователь из столичного Отдела борьбы. Либо вы слишком пьяны, либо слишком наивны. – Скорее, отчаявшийся, – глухо признается Пак. – Это был мой последний шанс что-то узнать. Даже в темноте парень чувствует, как перед глазами начинают прыгать цветные точки. Ни вздоха, но слова Чимин не может сделать без ощущения тупой ноющей боли. – У вас все еще есть выбор, – тихо проговаривает Хосок, приближаясь еще ближе. А после прищуривается. – Вам совсем дурно. – Без вас знаю. Без каких-либо объяснений Чон вытаскивает нож из наручных ремней и срезает рукав рубашки. Он разрывает кусок дорогой ткани на несколько ровных лоскутов, подтягивается к больной ноге и поднимает штанину. – Что вы делаете? – фальцетом возмущается парень. – Лечу вас, не мешайте, – отмахивается Чон и приступает к перевязке лодыжки. Пак лишь несколько раз морщится, но в целом отмечает, что мужчина действует очень осторожно и профессионально. Когда магнат снова садится рядом, следователь с удовольствием чувствует, что нога действительно стала болеть меньше. – Удивительно, мне только что перевязал лодыжку самый опасный преступник на моей практике, – бормочет Чимин. – Прямо-таки самый опасный? – его лица не видно, но довольная ухмылка распознается даже через интонацию в голосе. – Есть еще Ким Сокджин. Но я бы сказал, что он опасен по натуре, чем по совершенным на данный момент действиям. – Он заманил вас в эту подсобку, – напоминает Хосок, намекая на не самый безобидный поступок инженера. – Как, кстати, вы вообще выведали у него эту информацию? Пак не знает, почему так свободно позволяет себе вести разговор с магнатом. Наверное, потому что он уже потерял все, что можно: свое дело, свою репутацию, возможно, жизнь. А Чон Хосок оказывается вполне хорошим собеседником. Тем более, когда сидишь запертым в сыром холодном помещении с больной ногой. – Разменял на информацию про местоположение Тэхена. – Вы знаете? – поддается мужчина. С виду его это и вправду беспокоит. – Не совсем, – уклоняется от прямого ответа парень. – Я знаю, что он может быть в опасности. – Сокджин найдет его, – уверяет Хосок, – из-под земли, из глубин океана, но найдет. За здоровье и счастливую жизнь маленького Тэ-Тэ. Чон приподнимает бутылку, делает большой глоток и молча протягивает вино собеседнику. Чимин смотрит на очертания бутылки, как будто она может напасть. К черту, хуже уже не будет. Ухватившись за стекло, он щедро вливает в себя резкий раздирающий горло напиток. Он не пьет за Тэхена, он пьет за то, чтобы хоть ненадолго забыть про то, что с ним может случиться. За первой бутылкой следует вторая. Происходящее сильно напоминает вечер с Марьей, ночь такая же непринужденная, но еще более спокойная и камерная. Не сговариваясь, они не затрагивают острых тем. Говорят о книгах, науке, паромобиле Сокджина и даже о детстве: – Вы хотели стать циркачом? – в неверии переспрашивает Пак. Алкоголь его изрядно развязал и на сегодняшнюю ночь его это полностью устраивает. – Ага, – хихикает Хосок, – хотел быть эквилибристом. Практиковался каждый день, у меня даже было специальное дерево для тренировок. Я подвязывал себя веревками и летал между веток как Тарзан. К слову сказать, очень никудышный Тарзан. Однажды я переборщил с узлами и как запутавшийся в сетях кальмар повис вниз головой. Меня нашли только к вечеру и за это время я уже успел понять, что циркач – непосильная для меня профессия. Да и мне никто не позволил бы это сделать. Я был единственным наследником, так что вариантов не было. Чимин, который искренне смеялся всю историю, на последних словах сникает. А был ли вообще у этого человека выбор? Если бы его не приучали с пеленок к мысли, что он обязан продолжить семейное дело, то, возможно, он бы и не стал преступником по самой тяжелой статье. – Ваш отец тоже производил хмель? – Только дома, – качает головой Хосок. – Он делал 20-30 бутылок в год и распивал их дома с друзьями. Дальше этого он не заходил. Понимаете, у меня был очень положительный пример перед глазами. Я видел, что хмель может быть безопасным. Поэтому, когда вырос, естественно, тоже позволял себе выпить стакан другой. Без угрызений совести, для меня это было чем-то абсолютно нормальным. И я не собирался заниматься этим в промышленных масштабах. На улице рассветает, в подвал проникают несколько ранних лучей. Они отражаются в глазах Хосока, очень искренних и просящих, чтобы им верили: – Я понимал, что совершаю преступление, но мне с самого детства казалось это чушью. Поэтому я продолжал делать вино, но только для себя. Мои действия должны были быть только моей ответственностью. Но постепенно в городе поползли слухи, ко мне стали приходить жители с просьбой продать им вино. Я отказывал. Очень долго. Однако вскоре все больше людей стали травиться из-за пали других производителей. Многие умирали или сильно сажали свое здоровье. Тогда мне просто захотелось показать, что все это может выглядеть совсем по-другому. Как всегда было у меня дома. Я поставил производство апельсинового вина на промышленный оборот, чтобы сократить влияние контрабандистов, буквально промышляющих ядом. Дело разрослось быстрее, чем я успел это заметить. Я не оправдываюсь, просто хочу, чтобы вы знали. – Зачем? – черты лица Хосока под редкими рассветными лучами становятся еще более выразительными. Это красиво. Как будто на нем изящный грим для циркового выступления. Чимин не скрывает, что засматривается. Чон смотрит на него точно так же. Скоро за ними придут, и все это закончится, поэтому в оставшееся время они позволяют себе ничего не скрывать. – Потому что чувствую, что вы такой же, как и я, – почти шепчет Чон и кидает быстрый взгляд на чужие губы. У Чимина обрывается дыхание. Лицо Хосока неторопливо приближается, мужчина дает время решиться. Пак испуганно смотрит в помутневшие черные глаза и отворачивается. – Я не такой же, как и вы, – с горечью сообщает Чимин. – Я не хотел быть циркачом, не хотел продолжать дело отца, я ничего не хотел, у меня не было мечты. Мне посоветовали пойти в Отдел безопасности, потому что у меня были отличные оценки и безукоризненное поведение в школе. И я пошел, потому что это был единственный вариант. А потом привык и даже стал чувствовать себя полезным обществу из-за того, что помогаю ему избавляться от аддикций. Хосок разглядывает его профиль некоторое время, а после задумчиво выдает: – Вы не думали, что само существование Отдела борьбы с зависимостью мотивирует людей становиться зависимыми? – Звучит абсурдно, – фыркает парень в ответ. – Верно, – мягко улыбается Чон и чуть склоняет голову, – потому что человек по своей природе абсурден и противоречив. Вы ведь знаете легенду, которая лежала в основе одной древней религии, еще до появления на этих землях Нором-Бахры? Это легенда про Адама и Еву. Бог запретил им вкушать плоды с эдемского дерева, а после пришел дьявол и заставил усомниться в божьих слова. Ева поддалась и попробовала яблоко, а за ней и Адам. Так они стали людьми. Первое чувство, которое сделало их людьми – это любопытство. Любопытство идет против инстинкта самосохранения. Когда человеку запрещают вещи, которые не идут врозь с его моралью, вроде убийства, воровства или чего-то подобного, он начинает сопротивляться. Людям не нравится, когда им не оставляют выбора, и они становятся еще более заинтересованными, чтобы попробовать запретную вещь. – А вы тот еще демагог. – Не так плохо, – усмехается Хосок, – раньше вы называли меня преступником. – Вы все еще преступник. По законам нашей страны. – А по вашим законам, Чимин, по вашим внутренним законам я преступник? – жарким прицельным шепотом пробивает защиту мужчина. У Пака снова мутнеет в голове от этого голоса, от его слов, потяжелевшего дыхания. – Все еще самый опасный, – признается, смотря прямо в глаза. – Почему же? – звучит все тише и еще ближе. – Потому что вы заставляете меня хотеть то, чего я не должен. Он звучит беспомощно и абсолютно бессильно, потому что он действительно очень устал сопротивляться. – Сделай это, Чимин, – требует в самые губы. – Сделай хоть раз то, что ты хочешь. И Пак поддается. Сначала, как слепой котенок, тычется в чужие губы, но не ощутив ни страха, ни сжирающей совести, уверенно приоткрывает их. Обхватывает нижнюю губу, обводит ее языком и мягко нажимает, на доли секунд проникая в чужой рот. Хосок отвечает, но не напирает, лишь за пояс притягивает ближе и укладывает вторую руку на шею. Как Чон и сказал, он позволяет делать следователю все, что он хочет. И он потрясающе подстраивается под все невесомые желания парня. В этом поцелуе нет страсти, только отчаянная нежность. Когда Чимин прикусывает верхнюю губу и тут же зализывает, когда Хосок на это прерывисто выдыхает, дает углубить поцелуй и кончиком языка ласкает чужой язык. Когда Пак на доли секунд прерывается, чтобы перевести дыхание, а мужчина на это по-детски чмокает в губы и трется носом. В этом столько щемящей нежности, что Чимин неожиданно для себя всхлипывает и начинает беззвучно плакать. Хосок все понимает, даже больше, чем понимает сам следователь. Он обхватывает трясущегося парня руками, целует в щеку, скулу, макушку, прижимает сильнее к своей груди, укачивая и защищая.