Касание

Роман всегда был предельно нежен с Сергеем. Он, несомненно, любил его и каждую его часть — загорелое и накачанное благодаря службе тело, на котором перекатывались мышцы, его карие глаза, на солнце выглядящие как манящая тягучая патока, всегда аккуратно расчесанные волосы, и абсолютное послушание во всех вещах… Молодой рядовой всегда был одет как с иголочки, чего от других юношей его звания приходилось добиваться через крик и унижения; отдавал честь командирам и лейтенантам и никогда не имел проблем с поведением. Но больше всего старший любил в нём то, что он любит его. Он любил их встречи в его маленькой обшарпанной квартире в доме для военнослужащих, выданной ему государством. Старший сходил с ума от нежных поцелуев с Серебренниковым, для которого это были первые интимные отношения. Рядовой неумело целовался, позволяя Матвееву доминировать над ним и притягивать к себе, держа того за выделяющиеся скулы. Их поцелуи никогда не были жесткими: Роман хотел, чтобы младшему было приятно, и никогда не причинял тому боль. Сергей же, от переизбытка гормонов в молодом теле, всегда очень любил поцелуи — у него была возможность чувствовать мужчину совсем рядом с собой не только во время секса, и это было очень приятно. Приятно до вспышек в глазах, до так называемых чертиков, до напрягающегося члена под тесной тканью военной формы, ведь он всегда знал, что будет дальше. Он понимал, что совсем скоро мужчина легко расстегнет его темно-зеленую форму с синими погонами, стандартными для советской армии, и проведет длинными пальцами по майке от груди до пупка, вызывая у юноши мурашки и ненароком заставляя стонать в поцелуй, из-за чего Матвеев всегда улыбался. После этого он через некоторое время расстегивал его штаны, лаская член младшего через семейники, никогда не доводя до разрядки, откладывая ее на конец, чтобы не пропустить самое интересное. Роман переводит свои руки за спину Сергея, и обхватывает большими ладонями его ягодицы, разминая их словно тесто в своих руках. Вдоволь «наигравшись» до той степени, что две половинки стали алыми, как давно созревшая черешня, он средним пальцем начинает массировать отверстие Серебренникова, иногда засовывая его на две фаланги, начиная разрабатывать такого каждый раз узкого рядового, который покорно утыкается ему в шею и мычит, как впервые. Из центра комнаты они медленно, небольшими шагами, перемещаются на узкий одноместный диван, в котором сквозь обивку просачиваются несколько пружин, на которые мужчинам мягко говоря плевать. На Сергее — одна тонкая белая просвечивающая майка, и штаны, которые Роман старательно стаскивает и кидает на пол. Сам он одет, что не нравится юноше, и он привстает на локтях и снимает последний элемент одежды, намекая мужчине сделать то же самое, и это единственная вещь, в которой старший повинуется в этот вечер. Как только они полностью оказываются раздеты, Матвеев сажает младшего на свои крепкие бедра. Он знает, что ему не хватает растяжки, ведь они не уделили этому должного времени, поэтому он медленно входит, чувствуя каждый миллиметр Сергея внутри. Сам же Сергей пытается не стонать, ведь в большом многоквартирном доме всё будет слышно, и тогда рапорт подтвердят, поэтому он тихо вздыхает, широко раскрывая рот. Понимая его эмоции, Роман щекочет своим горячим дыханием его шею, не решаясь оставить хотя-бы один засос. В такой позиции быстро затекают ноги и устают бедра, из-за чего мужчина выходит и переворачивает партнера на лопатки, укладывая того на узкий диван и пристраиваясь сверху, вновь резко входя и давая тому время вновь привыкнуть к его размерам. Он поглаживает его бока и торс, на которых встречаются редкие родинки, и одну руку отводит к ладони Серебренникова, переплетая их пальцы и начиная двигаться вновь. Он довольно долго держится, а потом вынимает и доводит себя до умопомрачительной разрядки на живот младшего, после чего вытирает это полотенце, которое очень кстати лежало на столе неподалеку. Дав себе время отдышаться, он вспоминает о том, что Сергей за всё это время так и не кончил, он вновь сажает его к себе на бедра, чтобы контролировать каждую эмоцию своего мальчика и прижимать его разгоряченное тело ближе к себе, и медленно доводит и его до разрядки, после чего нашептывает ему на ухо что-то о том, что он безупречен, и они ложатся спать, помещаясь на том узком диванчике. Утром он несомненно отмажет его в казарме перед руководством, ведь негоже, что бы он страдал из-за него.