Рисунок углём

Саша, укутанный в плед, дремал в кресле. Пусть самые тяжелые дни уже позади, он никак не мог избавиться от холода и усталости, которые, казалось, засели где-то глубоко в его груди. Он старательно скрывал это и при других делал вид, что все хорошо. Но изможденное лицо с впалыми щеками, глубокие круги под потухшими, почти слепыми глазами и то, как он ежился, когда думал, что на него не смотрят, выдавали его с головой. Тем не менее, все старались не обращать внимание, состояние других городов было не лучше. Кошмары снились всем. Сумерки с легким свистом рассекла яркая полоса. Послышался взрыв. Небо разорвалось желтыми искрами. Саша дернулся и в панике сжал подлокотники. На его напряженную руку легла чужая. — Все нормально, это просто салют, — Саша повернул голову и в груде слегка размытых пятен узнал лицо Москвы. Глубоко вздохнул и накрыл своей ладонью руку Миши. — У тебя у самого руки дрожат, — Московский в ответ лишь усмехнулся, — Что ты тут делаешь? — Разве я могу сидеть дома в такой праздник? — Сегодня? Капитулировал? — Романов поднялся с кресла и подошел к окну. Салют расцветал в небе, люди на улицах пели и смеялись. Ленинград ожил. На его лице появилась улыбка, яркая и теплая, первая с начала войны. — Я скучал, — прошептал Миша, встав за его левым плечом. Саша слегка повернул голову влево, чтобы краем глаза видеть его фигуру. Он хорошо помнил что было до войны. И слишком хорошо помнил жестокую Москву, вернувшую статус столицы. Но сейчас казалось, что перед ним тот, по кому и он скучает. Вздох вышел рваным. — Я много думал о тебе, — нарушил он затянувшееся молчание. — У меня чуть рассудок не помутился, когда я узнал, что ты взят в кольцо. Я так боялся… Боялся, что больше не увижу тебя, — Миша прилагал усилия, чтобы говорить. Это все слабости недостойные столицы. Но они достойны Ленинграда. — В один из дней я испугался, что не помню твое лицо. Я помнил детали, но они не складывались в целостный образ. У меня не было ни карандаша, ни бумаги — все сожгли. Тогда я взял уголек и стал рисовать прямо в томике Пушкина. Боялся не вспомнить даже деталей, — Романов повернулся к нему, вглядываясь полуслепыми глазами в его глаза. — Саша, я… — Миша подался вперед, когда в дверь постучали. — Михаил Юрьевич, только что передали, срочные дела в Москве. Иосиф Виссарионович требует вашего присутствия, — прозвучал из-за двери четкий запыхавшийся голос. — Тебе пора, — тихо сказал Ленинград. — Я никуда не уйду, — непреклонно ответил Москва, — Передайте Сталину, что у меня срочные дела в Ленинграде, — крикнул он человеку за дверью. Сидя над кружкой чая каждый из них думал о своем. Миша вспоминал войну 1812 года. Он горел много раз, но тот раз был особенным, впервые он горел не из-за кого-то, а за кого-то. Впрочем это не отменяет боль, которую с собой принес огонь. Несколько дней он был в агонии, а потом еще долго приходил в себя. Первое четкое воспоминание — прикосновение прохладных пальцев к щеке. К нему приехал Петербург, уже не мальчишка, которого Петр, словно в насмешку Михаилу назвал столицей, а величественный северный град, прекрасный в своем холодном великолепии. И перед ним Москва. Ожоги по всему телу и удушливый запах гари, который пропитывает все вокруг, от которого не избавиться. — Тебя отстроят в кратчайшие сроки, — Александр отдернул руку, заметив, что Михаил проснулся. — Да уж конечно, мальчишка. Я бы не пошел на такое, если бы условия были иными, — он усмехнулся через силу и постарался приподняться, но в глазах забегали цветные круги, так что он рухнул обратно на подушку, — Ты приехал только за этим? — Нет. Я хотел поблагодарить тебя, твой подвиг не будет забыт, он позволил… — Хватит, — Миша положил руку ему на колено, прерывая, — Простого «спасибо» будет достаточно, — Александр на секунду застыл каменным изваянием. — Спасибо, — на бледной коже выступил легкий румянец. — Пожалуйста, — взгляд Московского зацепился за этот румянец, — А теперь, Александр Петрович, можете идти работать. Саша тогда ушел со странным чувством в груди, а Мише всю ночь снились прохладные пальцы и горячий румянец. В своей чашке Ленинград видел угольный рисунок в томике Пушкина. Он пытался понять, похож ли Михаил перед ним на тот портрет и очень боялся, что нет. Саша поежился от холода, поднял взгляд и понял, что Московский смотрит прямо на него. Когда их взгляды столкнулись Миша поднялся. Машинально за ним следом поднялся и Саша. Миша в мгновение ока оказался рядом. Он взял его за руку и поднес узкую ладонь к своим губам. — У тебя руки ледяные. — Я весь как ледышка. — Позволь мне согреть тебя, — оба напряжены как сжатые пружины, одно движение и механизм придет в движение. Вместо ответа Саша подается вперед и холодными губами прижимается к горячим губам Миши. Миша прижимает его к себе так плотно, словно в следующее мгновение он может пропасть. Он углубляет поцелуй и запускает одну руку в отросшие волосы Романова. Напор Московского такой сильный, что Саша теряется, он кусает его губу, пытаясь притормозить его. Миша лишь усмехается и усаживает его на стол, переходя на его тонкую шею, спрятанную за воротником свитера. Он рукой отодвигает воротник, чтобы освободить больше холодной кожи, которую можно целовать. Короткий стон, места прикосновений Московского горят, но Саше мало. Он тянет руки к этому ужасному кителю. Пуговица за пуговицей, его пальцы еще никогда не перемещались так быстро. Затем рубашка. Саша даже на расстоянии чувствует жар его тела. Миша чувствует прохладу Сашиных рук на своей груди и запускает свои руки под его свитер, стягивая его. Они прижимаются друг к другу, кожа к коже. Саша вновь касается Мишиных губ. Теперь он ведет. Он не крадет тепло у Московского, он берет то, что принадлежит ему по праву. На шее Миши расползается большое красное пятно, которое к утру станет лиловым. Ключицы Саши искусаны. Возня с ремнями. Жар и холод поделены на двоих, уже не понять где кончается Ленинград и начинается Москва. Тяжелое дыхание, задушенные стоны. Они двигают руками в унисон, изредка прижимаясь друг к другу губами и глядя друг другу в глаза. Почти одновременно на них накатывает волна удовольствия, Саша одной рукой плотно сжимает плечо Миши и протяжно стонет, Миша прячет свой стон в Сашиных губах. Саша сидит с томиком Пушкина на кровати и смотрит на спящего Мишу. Не похож. Но Сашу это уже не пугает.