Баам помнил, как стоял на вершине Башни. Не города, а той, которой он этажом за этажом покорял… сколько лет? веков? Он давно уже не мог сказать точно.
Потрясающий вид. Гигантские подпространства, по сути целые планеты, заточенные в одну маленькую иголку, напоминавшую Башню. А может, там и не было вовсе никаких пространств, все это было просто очередным фарсом, иллюзией создателей Башни. Может, и Башни самой не было, и он просто стоял на одной из планет внешнего мира, взирая с верхушки пустышки на такие же пустышки.
За свое путешествие он многое повидал. Сражения и этажи после победы над Захардом и прохождения 134 этажа кардинально отличались от цивилизации. Масштабы, которые не могли присниться ни одному, даже человеку извне. Пейзажи, поразившие бы до глубины души самого искушенного и закоренелого путешественника. Захард, наверное, когда-то стремился именно к этому.
Только теперь он мертв. Баам посмотрел на руки, черные от всей поглощенной силы, так что тело перестало уж давно сохранять привычный нормальному человеку оттенок. Кровь незнакомцев, встречавшихся на пути, смешалась и спеклась, но он, как тогда, чувствовал ее липкую свежесть и железный запашок в воздухе.
Так было не только с Захардом. Кровь всех, кого он когда-либо знал, застыла на руках вечным алым пламенем, погасшим для зрения обывателя.
Стоило ли это того? Стоили ли жизни всех его друзей этого момента? Жизнь и вид с высоты — совершенно несопоставимые вещи. Баам усмехнулся: хоть что-то в нем осталось от него тогдашнего, с первого этажа.
— Ну как, тебе нравится?
Со спины подошел Хеадон. Хитрый старый хрен с ушами. Баам мог бы удивиться, что Хранителем последнего этажа оказался именно Хеадон, однако такие чувства, как удивление и радость за достижение цели, уже забылись, потонули в череде сражений.
Баам не стал оборачиваться к нему.
— Скажи, — прошептал он, — скажи, для чего все это?
— Зачем это? — Хеадон показал оскал. — Ну, как мне известно, ты здесь для того, чтобы исполнить последнюю волю друзей перед их смертью. Не они ли тебе сказали дойти до последнего этажа?
Баам стиснул зубы. Это уже ни в какие ворота не лезло.
— Прекращай вилять, — он бешено схватил Хеадона за шею, не пытаясь усмирить льющийся через край гнев. — Скажи, для чего нужна Башня, это все?
— Тише, тише, видимо, юмора за эти года убавилось у тебя, — издевательски сказал Хеадон.
— Не время для шуток. Выкладывай.
— Какой серьезный, — не удержал он ухмылки. — Дитя, поздравляю, ты теперь бог! Ты прошел все испытания Башни от и до, теперь ты получишь безграничную мощь, сильнее моей, твоей нынешней и всех людей вместе взятых! Не это ли повод гордиться собой? Даже та твоя подруга застряла на предпоследнем этаже, но ты!..
— Она мне не подруга, — отрезал Баам, убирая руки. Незачем было тратить все накопленные эмоции на это жалкое создание.
— Тогда кто?
— Никто.
Баам прошелся рукой по лицу, предпочитая не вспоминать Рахиль. Она так и продолжила идти по головам до самого конца. Все силы она выкачала и получила различными способами от других. Ее с Баамом вражда со временем укоренилась, раскол поселился между ними навсегда. Баам едва ли мог отрыть в своей пострадавшей от годов памяти хоть что-то о детстве, когда она его воспитывала и была центром всего его маленького мира из пещеры да камней.
После она стала его единственным конкурентом в гонке за покорение Башни. С годами, веками подтерлось и определение слова «враг». Они были друг другу никем, по несчастливой случайности попавшие в одни врата 134 этажа. Вот и все, больше они и не хотели иметь друг с другом дел.
Однако он не мог не пустить ей вслед довольного взгляда, когда им на пути встретилось испытание, в котором нужно было отречься от всех взятых из других источников сил. Она проиграла, а он смотрел в столпе света при переносе наверх в ее глаза.
И все это ей нужно было ради звезд.
Когда Баам раскопал в архивах воспоминаний сказки про звезды, он понял, что так ни разу и не взглянул наверх. Как они выглядят, эти мифические точки в ночи?
Глянул. Улыбнулся.
Ну конечно же.
— Ого, ты еще способен выдавить из себя хоть что-то, помимо недовольства, — сострил Хеадон.
— Я решил, что буду делать со своей силой, — не опуская головы, сказал Баам. — Рахиль хотела увидеть звезды. Я — друзей. Снова, и желательно провести с ними как можно больше времени… нет, всю жизнь. Хочу прожить счастливую и спокойную жизнь, такую, где бы все было так же, но абсолютно наоборот.
— И как ты это сделаешь? — Хеадон заинтересованно подался вперед.
Баам повернулся к нему. Глаза, впервые после потери всего, запылали надеждой.
— Перестрою Башню с нуля.
Звезд не было.
Пленка восстановилась, зажеванные и подстершиеся моменты наконец перестали быть темным пятном в воспоминаниях Баама. Слон обрушился на него всей своей тяжестью, один за другим показывая частички минувшего.
Он промотал чуть дальше, и все упущенные моменты сложились в одну цельную картину, заставляя зрачки Баама разбегаться и улавливать информацию с горячностью человека, который спустя долгое блуждание во тьме нашел источник яркого-яркого света.
— Я создам новую Башню на базе очерков путешествий по другим планетам внешнего мира из дневника Арлен, которые она записывала в Башне на досуге, — безумно бормотал сломленный горем Баам.
Промотал. Не хотел видеть себя того.
— Ты действительно сотрешь себе память? — удивлялся Хеадон. — Учитывая то, насколько сильно на тебя повлияла смерть каждого из друзей, тебе может иногда казаться твое присутствие среди них неправильным. Полное забвение невозможно, пока есть сильное воздействие на разум.
— Иначе никак, как я тогда смогу наслаждаться той жизнью?!
Опять промотал. Баам тряхнул в сознании головой: было больно вспоминать свое состояние, когда у него только-только зародился тот безумный план.
— Почему я не могу избавиться от часов Арлен?
Промотал.
— Это источник.
Так вот кем был невидимый собеседник. Снова мотать.
— Создашь свод законов, которому никто не сможет перечить? — вопрошал Хеадон. — И дашь жизнь всем тем, кого когда-то ненавидел, кроме той девушки? Ты очень несправедлив.
— Наоборот, так будет лучше всего, — тот Баам взмахнул черными, как смоль, руками. — Даже Захард, несмотря на все его прошлое, заслуживает искупления. И тем более все те, кто шел за ним или мешали мне — у них были свои цели. С Рахиль все иначе: как я разрушил все дорогое ей, так и она будет сеять хаос до самого конца, продолжая искать несуществующие звезды.
— Х-м-м, я начинаю понимать, зачем тебе нужен свод законов, — Хеадон задумчиво прошелся вокруг того Баама. — Тем самым, если она найдет способ проникнуть в новую Башню, сработает сигнализация?
— Да. Нельзя исключать вариант, что она будет пытаться это сделать. Рахиль будет тяжело пробраться в мой мир, ее состояние в любом случае станет нестабильным…
Промотал. Промотал снова, снова и снова. Как можно дальше, пока не дошел до упора. Вершина Башни исчезла, обратившись верхушкой гор. У подножия зародилась резиденция Захарда, шахты, дома, кварталы, дороги. Появились люди, спустя года прошел по улицам маленький Кун, Рак, еще меньше своего обычного размера, и все-все-все.
А Бааму оставалось только бежать. Веками брести по тоннелям между явью и вымыслом, в беспамятстве спасаясь от слона воспоминаний, от Рахиль и своего старого «я».
Так все легко и произошло. Пуф — и новый мир, новый дом, только вот без самого Баама. Он долгое время плутал в лабиринте и ждал, когда появится выход оттуда, когда наступит нужный век, год, месяц, день и час.
Баам застыл. Он вновь вернулся в настоящее, где сигнализация действительно спасла всю жизнь в этой Башне. Теперь, глядя на свои черные руки, как когда-то давно, он улыбнулся, словно снова стоял на самом верху и взирал на результаты своих трудов.
Однако сейчас все было по-другому. Руки были черные не потому, что были замараны чужой кровью и силой, а по гораздо более прозаичным причинам. Даже смешно становилось. Очень смешно.
— Чего смеешься?
Баам громко и во все горло рассмеялся коричневому, почти черному небу. Как приятно, когда улыбка касается лица и уголки губ поднимаются вверх. Приятно ощутить легкость на душе, отсмеять все накопившиеся отходы души прямо в самую высь. И глаза хочется зажмурить от удовольствия, счастья и вольготности, уставиться в облака с улыбкой на губах и полной свободой внутри.
Смешинка напала.
Нет, конечно нет, однако действительно было смешно. Снежинки падали на щеки, не тая и не растекаясь. Его кожа уже давно перестала издавать тепло, да и сердце не торопилось биться. Он был мертв. Для людей — да, но что он такое?
Он сильнее и Рахиль, и бурана, и физической оболочки. Однако веселило не это.
— Ты думала, что можешь просто прийти и тебе ничего не будет? — повернулся к ней Баам.
Рахиль на секунду вздрогнула, рассыпавшись на отдельные части, и, когда вновь вернула себе форму, отступила от него на метр.
— Я всего лишь хочу жить так же, как другие!
— Врешь, — улыбки как не было. — Я все вспомнил. И поверь, это не значит, что я забыл твои недавние слова. Ты пришла убить их всех и заполучить свои звезды.
— Тц.
Рахиль цыкнула и попыталась сбежать. Лицо раскололось на две половины, завихрилось бураном на ее псевдоволосах. Тело, и так едва-едва державшееся за своё физическое воплощение, разлетелось струйкой рванувшего ветра.
Только ее последние следы начали покидать этот мир, как все схлопнулось. Раз — и нет. Буря на секунду застыла всеми своими истерично бьющимися в воздухе стрелами снега, а затем полностью рухнула. Всё — снег, ветер, холод, завеса туч — пропало. Мир затих, и последним, что напоминало о страшном буране, были оставшиеся на снегу силуэты Рахиль и Баама.
— Что, хочешь убить? — раздалось между деревьев эхо ее голоса.
— Нет. Это бесполезно. Все равно здесь всего лишь часть тебя, — тихо сказал Баам, не поднимая на неё глаз.
— Зачем ты меня здесь задержал? Это твой мир. Зная, как им управлять, ты запросто можешь прогнать меня.
Баам поднялся на ноги, тело постепенно возвращало прежний здоровый оттенок, сердце принялось прогонять кровь. Живой человек из плоти и крови — когда Баама найдут, у ребят не появится вопросов, что перед ними делает труп.
— Я просто хочу, чтобы ты знала, — он поднял голову, сверкнув глазами, — не появляйся больше тут. Все кончено.
— Ты думаешь, я просто все забуду? Забуду все, ради чего столько прошла? Не смеши.
— Но ты же здесь не из-за мести, верно? Хочешь узнать, куда я дел твои звезды? — на губах вновь проступила улыбка. — Их нет. Ни в той Башне, ни в этой.
Дух Рахиль дрогнул. Зыбкие следы ее существования стали еще слабее, едва ли сравнимые хотя бы с легким дуновением ветерка.
— Невозможно… — прошептала она. — Ты шутишь.
— Не шучу. Взгляни наверх — там только ночь.
Она вскинула глаза на полотно ночи. Бааму вспомнилось, как оно впервые смотрело на него — грустное и тоскливое, упустившее что-то важное. Теперь все было иначе. Ночь вдруг показалась яркой, как не бывает даже днем, ее чернота не пыталась отпугнуть или поглотить — она уютно принимала в своей глубине колючки восходящих ветвей.
Во всяком случае, так казалось сейчас Бааму. Он понимал, что Рахиль навсегда останется при своем мнении, как и он; нет смысла ее переубеждать. Другое дело взять и отпустить. По рукам, до самых кончиков пальцев, разливалось приятное тепло, может быть, символ, что Баам готов отпустить.
Он кое-что осознал за все то время, пока жил здесь: быть обычным человеком, смеяться и горевать гораздо лучше покорения вершин. Идти до определенной цели, направляться из точки А в точку Б без постоянного гложущего чувства, что сейчас что-то должно произойти и оно обязательно произойдет, приятней, чем метаться между этажами ради спасения дорогих ему людей.
Казалось бы, простая мысль, но Баам сам себя накрутил и создал проблем. У него ведь все было, чего не хватало в том мире, и бегом от тех воспоминаний он только делал себе больно. Надо было просто принять, а не бежать. Так же стоит поступить и сейчас.
Стадия пятая — принятие.
Пройдена.
— Тебе есть что сказать перед уходом? — спросил Баам.
— …куда мне, по-твоему, идти? — прошелестела Рахиль. Чуть видные плечи из редких снежинок задрожали. — Я жила мечтой увидеть звезды, а теперь ты говоришь мне уходить. Меня нигде не ждут.
Баам прикрыл глаза, тщательно подбирая слова.
— Ты все равно не можешь здесь находиться. Даже если бы я дал тебе частицу своей силы, у меня нет гарантий, что ты не обернула бы мой дар против меня же. У тебя нет альтернатив, кроме как уйти и впредь не беспокоить.
— Ты таким же образом, своей силой, себя губишь, — тихо усмехнулась она. — Это же все иллюзия.
Он задумался. Доля правды в ее словах имелась. Здесь были и особые законы, и не было мира за стенами — всё слишком сильно отличалось от изначальной Башни.
Баам снова посмотрел наверх. Не было отблесков далекого света в виде звезд — был только потолок. Как в той Башне. Существовали районы и группировки. Как в той Башне. Ходили, спорили и дружили те же люди. Как в той Башне. Ждали Кун, Рак и другие товарищи, ждал Джин-Сунг. Как в той Башне.
Но было кое-что не как там. Из точки А в точку Б он мог снова прийти в точку А. Туда, куда могли прийти покричать друзья, где есть семья. И из этой точки пойти к другим, встретиться с любым человеком. Насладиться хорошими деньками — не только моментами просветления в череде сражений и потерь.
Баам посмотрел в туманные глаза растворяющейся Рахиль.
— У меня есть дом, где я и другие люди можем жить, а не существовать. А где твой дом?
— Ты же знаешь. Его нет.
Рахиль ушла. Скорее всего, навсегда. Баам смотрел вслед падающим реверансам снежинок, некогда составлявших Рахиль, до тех пор, пока они не слились с общей массой. Он остался стоять на снегу в чаще голого леса, и небо потихоньку заливалось заревом рассвета.
***
Эпилог. Следующий день
Только половине из всех гостей вечеринки удалось избежать карающей длани правосудия. К разочарованию этого самого правосудия, все они были теми, кого поймали в доме за распитием «ну уж теперь прям точно последнего стаканчика». Так что Машенни и Каллабану пришлось сквозь скрип зубов прописать им всего лишь штрафы, которые в общей сумме вышли примерно на миллион. Хва Рьюн, наблюдавшая всю ночь за этим кошмаром со стороны, уломала Машенни снизить сумму хотя бы на десять процентов.
Оставшиеся побродили по лесу с трупом Лауре наперевес и получили оплеуху от Куна и Рака, метавшихся от беспокойства за Баама. Ванг-Нан оказался в числе бедолаг, вынужденных искать тот самый овраг, в который Баам провалился.
Утром Баама нашли спящим под покровом деревьев. Друзья были вне себя от радости и, не стесняясь, бросились обнимать протрезвевшего и продрогшего Баама. Все остальные только головы ломали над произошедшим. Казалось чудом, что человек мог выжить в том буране посреди леса, но вместо того, чтобы задаваться лишними вопросами, вскоре присоединились к переносу Баама в теплое место.
После того как он разморозился, узнал, что яблочный сок был сидром, и первые радости улеглись, остался Лауре. Скорбь и горечь поглотили едва-едва очнувшихся от ужаса ребят. С больными головами и таблетками от похмелья они бросились искать, где бросили в спешке тело. Рак и Андросси, как тащившие тело Лауре, дали показания о его местонахождении, но не нашли там ничего, кроме следов чьих-то ног. Скрываясь от полиции в переулках, Баам крался по городу, пока не наткнулся на, собственно, сам дом Лауре.
Тоска продиктовала ему заглянуть в дом старого друга и перебрать в памяти времена, когда Лауре выходил из сна. Каково же было удивление Баама при обнаружении Лауре в кровати, вполне себе живым и посапывающим после тяжелого дня. Как выяснилось, Йи-Хва также проснулась с головной болью, а следовательно, не особо отдавала себе отчет в том, где находится пульс. В кисти, конечно же, ничего подобного не было, а дыхание и сердцебиение никто не додумался проверить.
Лауре долго жаловался полусонным голосом, как сильно его задолбали друзья, побежавшие его расцеловывать, едва только увидели. «Давайте вы тогда будете считать меня по умолчанию мертвым, зато приставать не будете», — бурчал Лауре, а Баам на это сочувственно кивал. Увы, Бааму не дали побыть жилеткой, в которую можно поплакаться — за спиной объявился Джин-Сунг.
Выпотрошив из Куна, что произошло и где Баам шатался всю ночь, разгневанный отец заточил его под домашний арест вместе с напрасными попытками объясниться. Под раздачу попал и Карака, только ему, наоборот, ограничили время пребывания дома, чтобы он наконец пошел заниматься делом.
Тем не менее Джин-Сунг не мог запретить Бааму общаться — все равно его друзья найдут способ, как обойти систему, даже если для этого придется дом взорвать. Так в один день к Бааму зашла Андросси, сумевшая за два часа двести раз вогнать ему в голову не рассказывать о том, что произошло на самом деле. Из-за того, что полиции рассказали только часть правды, приправленную трехметровым соусом лжи, по свидетельствам большей части людей, выходило так, что Юри и Андросси споили похожим с Баамом образом хитрые гости. Баам обещался поддержать эту версию, хотя он немного посетовал на то, что его отмазать от гнева Захарда не удалось, после чего получил благодарное объятие.
Следующее благодарное объятие было уже от Юри. Она слезно умоляла забыть ту историю про похожего на него мальчика из отоме-игры, на что Баам и тут поклялся забыть. Он даже предложил сыграть с ней в ту игру, и они с просиявшей Юри сидели до полуночи, пока не пришел Джин-Сунг.
А по ночам, едва только храп Джин-Сунга достигал высшей точки, в заделанную скотчем трещину летели новые снежки.
— Баампунцель, Баампунцель, спусти свои волосы! — тихонько доносилось снизу.
Он доставал из-под матраса самодельную веревку из платков, скидывал и спускался к ребятам. Ванг-Нана к тому времени уже запугивал за такие шуточки Кун, а Кроко лепил второй снежок.
Баам сам иногда посмеивался, когда Ванг-Нан произносил эту кричалку. Она стала своеобразной традицией на время его заточения в «башне». Баам вообще не был против всего, что творилось вокруг. Жизнь текла своим чередом, и, на удивление, эта жизнь с воспоминаниями оказалась не такой страшной, как Баам раньше себе представлял. На душе было легко, терзания больше не копались в нем мутным грузом — это ли не счастье?
Он не стал закрывать под миллион замков всю старую жизнь — просто убрал в дальний ящик, стараясь не доставать. Конечно, бывало в моменты одиночества, легкая печаль закрывала его взор, и губы нервозно подрагивали. Это состояние легко прерывалось: иногда приходило сообщение от друзей, иногда его звал подобрать рубашку Джин-Сунг, и самым противным иногда врывался Карака со словами: «Ага, я знал, ты что-то замышляешь!», получая тут же легкий подзатыльник от отца.
Прошлое стиралось и срезало свои углы в сознании Баама, как стойкий камень, чьи грани постепенно, размеренно точит и сглаживает море. Морем стала новая жизнь со всеми ее повседневными мелочами, бытовухой, маленькими и большими неприятностями. Баам знал, кто он и что может, но не придавал этому большого значения. Бог и бог, что такого? В первую очередь он человек, который идет сейчас с друзьями по ночному городу, показывает вместе с Кроко язык полиции, бежит от Хан Сона и встречает по пути досадующего на легко прошедший буран Урека.
И каждый раз во время таких прогулок они лавиной собирали с собой все больше и больше старых и новых знакомых. Вместе веселились, вместе устраивали дебоши.
Кун временами смотрел на это и отпускал с улыбкой комментарий:
— Город засыпает — мафия просыпается.
Баам, останавливающий Кроко от ограбления магазина с экзотическими продуктами, смеялся и говорил:
— Это точно!
Точно. Он нашел свой дом.
