Королевство Красного Солнца

Звук, который издала медная бляшка ремня, оказался совсем не тем, что Шиён ожидала. Она приоткрыла один глаз и посмотрела на своё бедро — будет синяк или глубокое рассечение, как в прошлый раз. — Что за…- отец Грэм в ужасе отпрянул от неё, сжимая ненавистный ремень в одной руке и поддерживая падающие брюки другой. — Демон! На помощь, тут демон! Шиён не стала долго раздумывать, а натянула назад штаны и пнула его прямо в щиколотку, заставив потерять равновесие: когда священник зашатался, она рванулась к двери и в одно мгновение оказалась за ней — лишь на мгновение она удивилась собственной силе и лёгкости, с которой она сумела потянуть на себя этот огромный цельный кусок дерева. Шиён изо всех сил старалась не думать о том, что она увидела на собственном бедре, но она всё могла ощущать присутствие — ледяное, гладкое, почти что манящее, неестественно голубое. — Выпусти меня, уродка! — озлобленный священник продолжал барабанить по двери: Шиён не только слышала его хриплый голос, но и ощущала кончиками пальцев вибрацию от каждого его удара. Они становились всё слабее, но Шиён не могла позволить себе рисковать и, заприметив отошедшую от пола доску, выдрала и вставила её в широкую дверную ручку, исключая любую возможность открыть дверь изнутри. Теперь у Шиён было около десяти минут, чтобы собрать свой маленький вещевой мешок (как будто у неё было что туда класть), прежде чем толстая сестра Мун проснётся и решит проверить, откуда доносятся подозрительные звуки. Десять минут, чтобы обчистить приют. В первую очередь Шиён направилась на кухню — её пустой живот как раз-таки и был причиной, по которой она попала в беду с отцом Грэмом. В последнее время ей было невероятно тяжело справиться с приступами звериного голода. У неё меркло в глазах, и она полностью теряла над собой контроль, превращаясь в огромную чёрную пропасть, впивающую зубы во всё мало-мальски съедобное. И в людей тоже, если они пытались встать между ней и едой, как бедная Кэрол, которая всего лишь защищала свою порцию обеда. Шиён вцепилась ей в руку — за такое ей перепало пятнадцать ударов ремнём по обнажённой спине, и она не могла спать на ней ещё месяц, но угрызения совести были гораздо хуже. Кэрол не соглашалась ни поговорить, ни принять извинения, поэтому Шиён каждый вечер тайком начищала её сандалии самодельной смесью сала, воска и канифоли, чтобы хоть как-то загладить вину. Кажется, Кэрол просто приняла это как данное, но с Шиён так и не заговорила. В большом чане на кухне кипело подозрительного цвета варево — по запаху Шиён поняла, что в нём не было ни кусочка мяса, а значит её это не интересовало. Она направилась прямиком в кладовую, где с потолка свисал огромный окорок — приютские получали крошечный кусочек только в день рождения Королевы, зато отец-настоятель мог наведываться сюда, когда ему вздумается, даже во время Поста. С трудом удерживаясь от того, чтобы не прикончить кусок мяса прямо на месте, Шиён отрезала от него с добрую треть, завернула окорок в коричневую вощёную бумагу и уложила на дно пыльного мешка, который подобрала тут же в кладовой. За мясом последовало полкруга сыра, мешочек сухого шоколада и такой же мешочек соли (Шиён терпеть не могла пресное). В последнюю очередь она подошла к кирпичной стене и, приложив к ней ухо, несколько раз постучала. В том месте, где стена отозвалась гулко, скрывался личный тайник поварихи, которая лечила свою совесть церковным вином. Шиён сделала шумный глоток и поморщилась, когда сладковатая красная жидкость коснулась её языка. Она плотно закупорила бурдюк и уложила его в мешок, а затем покинула кухню, аккуратно притворив за собой дверь. У неё оставалось пять минут сорок секунд — внутренние часы отбивали громкий ритм в висках. Шиён делила спальню с ещё одиннадцатью девушками из старшего звена, которые привыкли к её постоянным ночным прогулкам. Ни одна из них даже не пошевельнулась, когда она случайно уронила на дощатый пол твёрдый, как камень, кусок мыла. Шиён выругалась про себя и засунула руку под тонкий матрас, состоявший из сплошных дырок — туда, где с помощью куска проволоки к сетке кровати был привязан самый дорогой предмет из всех, которыми она когда-либо владела. Серебряный медальон с орнаментом в виде змеи и гербом королевской семьи: гордо идущим вперёд грозным львом. На его голове покоилась инкрустированная двенадцатью мелкими сапфирами диадема, под его ногами виноградные лозы переплетались в изящные латинские буквы королевского девиза: Aut vincĕre, aut mori. Или победить, или умереть. Та, кто вручила этот медальон, перед тем, как их развели по разным приютам (их первого дома не стало во время Трёхлетней войны), сумела победить. Теперь она заседала в высоком замке, под охраной неприступных стен и личного отряда поклявшихся ей на крови далёких потомков рода Ёнмун. Из нищенки — в королеву. Шиён с её грязным происхождением такого и не снилось. А теперь, после того как эта…штуковина проросла на бедре, ей оставалось только скрываться в густых лесах и надеяться, что награда за её голову будет недостаточно высокой, чтобы соблазнить отряды ленивых обжор прочёсывать окрестности. Или же попытаться проникнуть в замок и показаться королеве, и напомнить ей, как они сидели у обмелевшего ручья, и она поскользнулась и упала, вывихнув лодыжку, и как Шиён подхватила её на руки и долго несла по каменистой дороге, сбивая ноги в кровь. Как она, будущая королева, обхватила её руками за шею и уставилась ей в глаза, и кровь прихлынула к вискам Шиён, и она на мгновение поддалась сладкому искушению, и их сухие губы соприкоснулись, и они обе расплакались от боли и от облегчения. От воспоминаний заломило в кончиках пальцев и, почему-то, в лопатках: Шиён хрустнула спиной, чтобы избавиться от странного ощущения. Уложив медальон в секретный маленький кармашек внутри кармана штанов, который она вшила сама, Шиён забросила на плечо набитый вещевой мешок и подхватила свободной рукой свои истоптанные ботинки. Они достались ей от одного болезненного мальчика, высокого и худого, который умер прошлой зимой, забрав с собой ещё двенадцать человек. Шиён тоже заразилась и ей пришлось побриться наголо — отец Грэм собственноручно срезал её длинные волосы опасной бритвой и с удовольствием оставил несколько уродливых шрамов прямо на затылке. Шиён подсунула пальцы под оконную рамку и почти не напрягаясь подняла её вверх, впуская в комнату сырой прохладный воздух ночи. Она перебросила через подоконник ботинки и вещевой мешок и подтянула себя. Перед тем как уйти, она последний раз окинула спальню взглядом. Одиннадцать пар глаз смотрели на неё, не мигая. Шиён коротко кивнула и выбросила вверх левую руку с растопыренными пальцами. Знак королевы-Солнца — в следующий момент одиннадцать рук взлетели над кроватями, отражая этот жест. Шиён приземлилась мягко и пружинисто, несмотря на то, что окно располагалось почти в трёх метрах над землёй. Как только её голые ноги коснулись холодной, раскисшей от вчерашнего ливня почвы, весь приют вдруг загудел, и по окнам побежал жёлтый цвет: сестра Мун обнаружила отца Грэма запертым, и он наверняка успел ей обо всем рассказать. Поймать уродку! Поймать Ли Шиён! Шиён бежала до тех пор, пока приют не скрылся из вида — только затем она слегка замедлила бег и постепенно перешла на быструю ходьбу. Её дыхание почти не сбилось — ещё одна вещь, о которой ей не хотелось думать. Она никогда не была лучшей, когда дело касалось спортивных мероприятий — ей больше нравилось дремать под трибунами стадиона и таскать печёные яблоки с фургона, которым заведовала красотка в белых чулках. Из-под трибуны её ноги было видно особенно хорошо — и Шиён почти что не думала о своём первом и единственном поцелуе. Почти не думала о тихом шёпоте, горячо щекотавшем её ухо в ту ночь, когда их дом взлетел на воздух, и на лицах ребят, перепачканных сажей, отражались красные языки пламени. Найди меня, Шиён. И я буду искать тебя. Шиён и искала — три года. Рисковала своей шкурой: шрамы от розог на спине и ягодицах, и на бёдрах становились больше и больше за счёт слияния нескольких в один. И когда она наконец выяснила, куда определили остальных воспитанников первого приюта, королевство потрясла невероятная новость. Найдена законная наследница престола. После двадцати лет правления губернатора-регента, на престол наконец взойдёт Королева-Солнце, которую враги королевской семьи прятали в сиротском приюте среди детей сумасшедших, алкоголиков, воров и проституток. Её называли цветком, выросшим на помойной куче. Шиён, бывшая частью этой помойной кучи, после прочтения статьи вдруг почувствовала себя благороднее — только за счёт того, что её губы однажды коснулись королевских. Только из-за того, что они с Королевой-Солнцем, кажется, любили друг друга больше всех на свете, и помойная куча казалась им приятнее чем любой замок с богатым убранством. Голод подступал постепенно, но потом, словно устав красться, изо всех сил ударил кулаком в живот, и Шиён поняла, что бежать больше не может. Она не знала, сколько прошло времени с тех пор, как она покинула приют, но на небе уже забрезжили первые, неясные лучи солнца, с трудом пробивавшиеся через плотную завесу серых облаков. Будет дождь — к его приходу неплохо было бы соорудить укрытие, в котором можно было спрятать от наступавшей воды хотя бы вещевой мешок. Деревья в срединной части королевства отличались высоко поднятыми кронами, так что Шиён пришлось карабкаться по гладкому стволу, чтобы наломать веток для шалаша. Дождь начал накрапывать к тому моменту, когда она связала основание и соорудила плотную, насколько это было возможно, крышу — и превратился в ливень стеной, как только она спряталась в своё новое убежище. Вода проникала в небольшие щели, но не заливала шалаш, а только изредка падала крупными каплями на лицо Шиён, пока она вгрызалась в чуть размокший мякиш хлеба. Доев, Шиён долгое время просто пялилась на узенькую полоску света, просвечивающую через сплетённые ветви, а её рука то и дело спускалась к бедру, не в силах до него дотронуться. В одно мгновение ей казалось, что всё прошло, и эта штука исчезла, но потом она снова ощущала её ледяное давление на коже. Шиён вдруг начала замерзать — её не на шутку трясло, несмотря на то, что в шалаше было душно и влажно. Наконец, она рывком села и спустила штаны до колен — проделав это всё с зажмуренными глазами. Ей до последнего не хотелось признаваться себе в собственном уродстве, а встретиться с ним взглядом было бы самым что ни на есть признанием. Посмотри на себя. Шиён приоткрыла один глаз и потянулась к бедру. Указательный палец уткнулся в твёрдое: кожу до самого колена до сих пор покрывал голубоватый кристальный слой непонятного материала: нарастая тонкими чешуйками, он напоминал змеиную кожу, но прочность его была несоизмеримо выше. Шиён вытянула из сумки небольшой перочинный ножик — его давно не точили, но он был достаточно острым, чтобы разрезать, к примеру, кусок мяса. Не раздумывая (чтобы не передумать), Шиён вонзила нож в бедро — точнее, попыталась это сделать, но лезвие с глухим звуком сплющилось на конце, в то время, как чешуя блёкло сверкнула голубым. Ни царапины. Может быть, это какая-то новая болезнь? В таком случае, ей вряд ли осталось долго: чешуя покроет всё тело, и в конце концов заползёт ей в рот и остановит дыхание. Шиён подумала, что это не так уж плохо. По крайней мере, она умрёт на свободе, а не в душных стенах приюта. Но умереть, не увидев её снова, она не могла. Занятая мыслями о Королеве-Солнце в те дни, когда та ещё не была королевой, Шиён задремала. Она ещё никогда не чувствовала себя такой уставшей: обычно ей приходилось долго бродить по коридорам, чтобы сбросить лишнюю энергию и избавиться от навязчивых раздумий. Свежий воздух и нежный, тихий шум дождя, стекавшего по широким листьям шалаша, сделали своё дело. Шиён обняла вещевой мешок и свернулась в клубок: тепло, исходившее от земли, мягко ласкало её кожу. Когда она проснулась, солнце уже было на Западе, а дождь прекратился. От неё пахло сыростью и потом — поморщившись, Шиён достала обломок мыла и вышла из шалаша. В приюте её частенько дразнили за чистоплотность: как-то группа мальчишек во главе с тем самым болезным, чьи ботинки она забрала после его смерти, измазала остатками еды рубашку, которую Шиён собиралась надеть после ванной. Ей пришлось идти голышом — они знали, что она не сможет даже прикоснуться к перепачканной одежде, и выстроились возле стен, жадно шаря глазами по её груди, которую она тщетно пыталась прикрыть. Кто-то ткнул её палкой в бок — больно и до крови, пытаясь заставить разжаться и показать им больше, но Шиён прикусила губу и продолжила идти, держа руки в замке на груди. Потом она и вовсе перешла на бег, но кто-то вытянул вперёд ногу, и она, споткнувшись, полетела лицом в дощатый пол. К её везению, нос она не сломала, но крови было много, и как она ни объясняла сестре Мун, что она вообще-то пострадавшая, убираться и отбывать наказание пришлось, конечно, ей. И несмотря на всё это, Шиён никогда не изменяла привычке купаться, подолгу и тщательно, натираясь душистым мылом, которое она варила сама, выменивая ингредиенты на краденные у воспитателей вещи. Шиён вдруг подумала, что оставшийся брусок — её последний, потому что в приют она больше никогда не вернётся, по крайней мере живой, и ей стало не по себе. Их дом для сирот войны и человеческих грехов возможно и был представительством ада на земле, но по крайней мере там можно было укрыться от остального мира. Мир пугал Шиён гораздо больше, чем группка мальчишек, которым очень хочется посмотреть на обнажённую грудь. И даже священник со странным пристрастием к использованию розог, не вызывал у неё такого ужаса, как одна мысль об открытых пространствах королевства и огромной массе людей, которые в нём проживают. Если бы она только знала, на какие жертвы я иду, чтобы сдержать своё обещание. Недалеко от того места, где Шиён разбила временный лагерь, неведомая природная сила разбила надвое небольшую скалу, и вода из протекавшего выше по тропе ручья с негромким рокотом падала в кристально чистое озерцо. Ещё не зайдя в воду, Шиён почувствовала, какая она ледяная — от неё буквально тянуло холодом, его запах дразнил ноздри. Она вдохнула полной грудью и поёжилась: вечернее купание не обещало быть приятным опытом. И всё же, Шиён сбросила рубашку, развязала и стянула с себя штаны, и избавилась от нижнего белья. Немного подумав, она вытащила медальон из штанов и надела его на шею — мало ли кто будет проходить мимо её одежды, сложенной аккуратной стопкой на вычищенном ветрами большом валуне. Когда Шиён сделала первый робкий шаг в воду, то удивлённо вздохнула: та была горячей, почти обжигающей. С моим телом происходит что-то ужасное. Насколько ледяным оно должно быть? Она задержала дыхание и нырнула с головой, держа руки впереди. Дотянувшись до дня, Шиён зачерпнула пригоршню мелких камешков: некоторые из них остро кололись оббитыми краями, а некоторые гладко ласкали ладонь — это ощущение вдруг пронзило всё её тело, отозвавшись яркими искорками повсюду, от кончиков пальцев до макушки. Забыв на мгновение, что она находится в воде, Шиён широко открыла глаза. Прямо перед ней проплыла стайка мальков — при виде рыбы, живот недовольно пробурчал. Шиён моргнула, ожидая привычной рези в глазах, которая появляется, когда долго держишь их открытыми в пресной воде, но та не последовала. Более того, зрение было настолько чётким, насколько никогда не бывало на суше: она могла разглядеть малюсенькие пятна мха, разраставшиеся на мелководье у самого берега. Очевидно, что непробиваемая чешуя, разраставшаяся на левом бедре, была только началом её неожиданного превращения. Шиён поплыла ближе к скале, чтобы было на что опереться, и, вынырнув на поверхность, принялась тщательно намыливать волосы. Где-то глубже в лесу, близко к тому месту, где она разбила лагерь, раздался лошадиный топот — Шиён сжалась от ужаса, первым делом подумав, что кто-то явился за ней. Так быстро? Не может быть. Она немного успокоилась, различив двенадцать лошадей, две из которых тянули повозку и десять — везли наездников. У приюта была только одна хромая кляча, и она точно не могла двигаться с такой грацией и скоростью. Шиён зачарованно слушала как молодые кобылы топчутся посреди поляны (должно быть, всадники наткнулись на её шалаш), и надеялась, что они пройдут мимо — ей лучше было не попадаться на глаза даже случайным путникам. Услышав, что один из всадников стремительно приближается к озеру, она снова нырнула в отчаянной попытке скрыться (прозрачная вода не предлагала особо надёжного убежища, но так было лучше, чем стоять у всех на виду). Несмотря на толщу воды, отделявшую её от всего, что происходило на берегу, Шиён по-прежнему могла слышать всё, что происходит: как всадник прибыл и спрыгнул на землю — по лёгкому, почти невесомому приземлению Шиён сделала вывод, что у озера была женщина. Наверное, пришла напоить лошадь. Ещё немного, и можно выйти из воды и направиться назад к лагер— В одном дюйме от локтя Шиён в воду стремительно вонзилась стрела: испугавшись, девушка выпрямилась и показалась над поверхностью. На берегу опускала охотничий лук невысокая брюнетка, одетая в фиолетовые цвета королевского полка. Её лоб и верхнюю половину лица закрывала прошитая золотыми нитями маска, через которую было видно только тёмные, почти чёрные глаза. Её уши чуть торчали, и у правого недоставало мочки, которую кто-то словно аккуратно срезал. — Эй ты! — позвала охотница, и Шиён наконец пришла в себя: она смущённо прикрыла грудь обеими руками. — Ты знаешь, кому принадлежит этот лес? Шиён попыталась что-то сказать, но её словно парализовало — голос незнакомки вызывал какие-то странные ощущения внизу живота. — Язык отрезали? — поинтересовалась охотница, заходя на мелководье и пиная камешки носком дорогого кожаного сапога. — Так гляди, ещё что отрежут. Графиня чужаков на своих землях не любит. — Я…- Шиён не договорила и тут же склонила голову и подняла левую руку над головой в приветственном жесте. — Да здравствует Королева-Солнце! Охотница только фыркнула. — Тебя спасает только то, что у тебя очень красивое тело, — сказала она низким голосом, от которого у Шиён зарделись щёки. — И что-то похожее на королевскую вязь, — она указала пальцем, обтянутым тонкой кожаной перчаткой на шею девушки. — Надеюсь, ты его не украла. — Это подарок, — Шиён заслонила медальон ладонью. — Я не задержусь здесь, ваше превосходительство. Я просто сделала небольшой привал. Я путешествую в паломничестве. Остальные лошади приближались, и сердце Шиён колотилось как у птички. От одной преследовательницы ей ещё удастся избавиться, но если все всадники её увидят… Словно услышав её мысли, девушка у берега заговорила: — Если они тебя здесь увидят, тебе несдобровать, — охотница забросила лук за спину и пошагала назад к своей лошади, которая толстыми пересохшими губами жадно тянула воду из озера. — Уходи, как только мы отъедем подальше. И не отклоняйся от паломнической толпы. Она вскочила на лошадь и вонзила шпоры в лоснящиеся бока с такой силой, что Шиён поморщилась. Перед тем, как скрыться в гуще леса, девушка ещё раз взглянула на неё и улыбнулась, а затем облизнула нижнюю губу, будто невзначай — от этого бешено колотившееся сердце Шиён чуть не остановилось. — Бывай, паломница! — сказала охотница и натянула поводья. Чуть отъехав от воды, она оглушительно засвистела, подзывая за собой остальных всадников, которые уже выкрикивали что-то неразборчивое, пытаясь найти отбившуюся от их группы девушку. Шиён закрыла глаза и на мгновение сосредоточилась на негромких мужских голосах. ПОГОДИТЕ, ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО! МЫ ЖЕ ПРОСИЛИ ВАС НЕ ОТЪЕЗЖАТЬ ДАЛЕКО! ЗА ВАШЕЙ КОБЫЛОЙ НИКАК НЕ УГНАТЬСЯ! «Ваше величество» пронзило грудь Шиён, как стрелой, такой же, как та, что до сих пор торчала из песчаного дна прямо рядом с её ступнёй. Медленно, словно боясь спугнуть мечту, за которой она так долго гналась, Шиён вынула стрелу и посмотрела на древко. Aut vincĕre, aut mori. Шиён погладила небольшой символ солнца, выжженный на тёмном дереве, и тихонько заскулила.