Вервольфов бояться - в лесу не трахаться

Плетясь в раздевалку, Оливер, с ног до головы заляпанный грязью, промокший, замерзший и совершенно разбитый, думает, что теперь можно спокойно заканчивать свою жизнь самоубийством. Так глупо продуть пуффендуйцам, которые сильным слизеринцам в подметки не годятся! И из-за чего продуть? Из-за какой-то нелепой случайности! У них в кои-то веки появился хороший ловец, который словно вырос в воздухе, у них появились все шансы выиграть Кубок — Кубок, о котором Вуд мечтает с самого второго курса, когда его только приняли в команду! И что теперь? Проиграют слизням — продуют победу. А ведь это — его последний год в Хогвартсе, последний шанс выцарапать викторию, которая маячит и в снах, и в мечтах! Ладно, тут он погорячился: дементоры на поле — не такая уж ерунда. У него самого сердце остановилось на те полминуты, пока взбешенный Дамблдор разгонял этих тварей по своим местам, что уж о Поттере говорить? Вся школа знает, что он реагирует очень болезненно. Поговаривают даже, что в такие моменты он слышит предсмертные крики Лили. Он бредет прямо по грязи, не сильно глядя под ноги, в раздевалке сохраняет абсолютно отсутствующий взгляд, пока снимает перчатки, щитки, стягивает мантию, забрасывает спортивный красно-золотой свитер в шкафчик. Затем без сил растягивается на скамейке, как был — в одних только узких светлых штанах от костюма и наколенниках. В стенах низенького здания все хранят траурное молчание, словно команда хоронит неживого Вуда. Его кожа бледная, губы так же бледны, разве что глаза по-прежнему выделяются, хотя обыкновенно игривые огоньки в них потухли. Гарри даже может сказать, кого ему напоминает это восковое, мертвенно-белое, как у вампира, лицо — Сириуса Блэка, чьи фотографии размещены почти в каждом номере «Пророка». В такой же тишине команда рассасывается, Алисия ободряюще хлопает Оливера по плечу, мелкий Поттер, виновато шмыгая носом, клятвенно обещает, что в следующий раз в лепешку расшибется, но поймает снитч, тем самым заработав Кубок, а Фред и Джордж, не решаясь лезть в такой момент, просто тихо испаряются. Потерянный капитан лежит так еще минут пять, затем кое-как водружает себя на ноги, неспешно стягивает с себя оба наколенника, следом за ними на пол летят и штаны, и он заходит в душ, надеясь, что хотя бы горячая вода немного приведет его в чувство. Когда-нибудь гриффиндорец пожалеет, что его так хорошо воспитали, что он не слизеринец, что он не нагл, как Флинт… Диггори кричал, что они победили, в общем-то, нечестно, что ловец гриффиндорской команды вышел из строя, что он, Седрик, не стал бы ловить этот чертов снитч, если бы вовремя заметил неполадки на поле, предлагал даже переиграть, но Оливер покачал головой, отказываясь. Все было честно. Вода, прохладная вода, теплая вода, горячая вода — тяжелые струи бьют по телу, смывая все эмоции, впечатления, вымывая из головы все нехорошие мысли, оставляя только желание навечно так застыть, не шевелиться, лишь чувствовать приятную усталость, тяжесть в ногах, в чугунной голове, в кончиках пальцев. Хрен с ним, с проигрышем — жизнь продолжается. Шум небольшого водопада перекрывает все остальные шорохи, поэтому присутствие посторонних остается для Оливера загадкой. Он понимает, что что-то здесь не так, только когда чувствует легкие прикосновения горячих пальцев к разгоряченной коже. Пользуясь тем, что он не может открыть глаза, неизвестный проводит по его плечам, спине, где-то сзади касается губами его шеи, затем быстрым движением закрывает обзор ладонями, шепчет в ухо: — Т-с-с-с… Спокойствие, Вуди, все свои. Дыхание судорожное, спутанное, отчего-то Вуду все равно, что с ним сейчас будут делать, что происходит что-то неправильное. Он не может заставить себя пошевелиться, чем «злоумышленник» пользуется в полной мере. Руки блуждают дальше, ниже, смелее, развязнее — по щекам, шее, предплечьям, груди, кончиками пальцев — по животу, бедрам, вниз… Из груди Оливера исторгается вздох, когда явно умелая рука обхватывает его стояк, подразнивает большим пальцем головку. Стояк не потому, что все это до неприличия заводит — скорее нервное возбуждение сказывается. Наверное, по-хорошему следовало бы вырваться. Ему ведь ничего не стоит припомнить все свои умения и превратить неизвестного в кровавое месиво, а затем написать что-нибудь похоронное этой самой кашей на стенах. Но то ли он слишком устал, то ли по-настоящему убит таким глупым проигрышем — Вуд просто расслабляется и получает удовольствие, осознав, что насиловать и принуждать его никто не собирается. Он улавливает, как человек, невыносимо медленно поглаживающий его, опускается перед ним на колени, целует его живот, тот, который закрывает его глаза, откидывает его голову назад, покусывает кожу на шее… Стоп. Так их двое? — О, капитан, мой капитан, — шепотом тянет тот, что сзади, и по голосу нельзя различить, кто это. — Не печалься ты так, капитан. Думаю, мы сможем помочь тебе забыть об этой глупости. Оливер отзывается на каждое прикосновение легкой дрожью, словно через его член по всему телу пропускают слабые разряды тока. Поцелуи опускаются ниже, он уже чувствует, как умелые губы обхватывают самый кончик головки, в предвкушении нащупывает затылок, но оба «насильника» вдруг отстраняются, скомкано сообщают ему, что будут ждать в раздевалке, и испаряются с такой скоростью, что Вуд даже не успевает разглядеть их силуэтов. Он наскоро ополаскивается, кое-как вытирается полотенцем, обертывает его вокруг бедер, хотя сейчас это лишнее: чего те двое там не видели, да и стояк к тому же что так, что так нагл и вызывающ. В раздевалке кто-то активно перешептывается, бурно возится, и Оливер едва не поскальзывается на лужице, натекшей с него, когда оказывается, что это… — Фред?! Джордж?! — удивленно и испуганно таращится на них Ол, близнецы же синхронно хихикают, одновременно вскакивают, сохраняя ангельски невинные выражения на лицах. — Постыдились бы! Оденьтесь! Один мягко, но властно хватает его за руки, не позволяя смущенно закрыть глаза, второй толкает в спину, подводя к неширокой скамейке, Джордж обнимает его за талию руками, осторожно ухватывается за края полотенца, явно давая понять, что они намереваются делать. — Не бойся, Кэп, — открыто улыбается Фред. — Ты огорчен проигрышем — мы тоже! Только нам не последний год учиться, поэтому мы спокойнее к этому относимся, а тебе нужно снять напряжение перед следующей игрой. И мы тебе в этом поможем! Оливер не успевает моргнуть глазом — как он уже растянут вдоль узкой лавки. Мокрое полотенце валяется где-то неподалеку — в зоне видимости, но в недосягаемости, шаловливые ручки Фреда вновь начинают бродить по его телу, его глаза горят, каждое прикосновение находит свой отклик, и Вуд крепко зажмуривается, чтобы сосредоточиться на ощущениях. — М-м-м, как давно я об этом мечтал, Вуди, — горячо шепчет Джордж ему на ухо, устраивается у его головы, наклоняется и целует. Сначала лоб, кончики ресниц, нос, скулы, затем и губы. Все это так по-старому, но одновременно и по-новому: угол другой, ничто не мешает, есть только одна точка соприкосновения, задорный язычок… Нет, два задорных язычка. Оливер непроизвольно выдыхает Джорджу (или Фреду — хер их различишь в перевозбужденном состоянии с закрытыми глазами) в рот, прогибается в спине, когда Фред (или все-таки Джордж?) возвращается к начатому, сжимает пальцами вудовские бедра и быстро накрывает губами его член. Вуду даже не приходит в голову поинтересоваться, повесили ли они заглушающее и запирающее заклинания; он вообще не понимает, как в такой момент можно о чем-либо думать. О победе пуффендуйцев, например. Фред издает возмущенный вскрик и рассерженно поднимает голову: — Вуд, ты о чем думаешь?! — Э… О Диггори, — честно отвечает Вуд и снова тянется к губам Джорджа. Близнецы переглядываются, хихикают. — Зато теперь мы точно знаем, кто не возбуждает нашего капитана! Эй, ты, вставай! Да не ты, Вуд! Точнее, Вуд, но не старший, а мелкий… Блин, — Фред вконец путается и снова берет в рот, несколькими движениями языка призывая Вуда-младшего к сосредоточенности и боевой готовности. Джордж прыскает и тихо шепчет: — Он такой придурок. — Я все слышал! — Не отвлекайся! Оливер зарывается рукой в волосы Фреда, другой прижимает к себе Джорджа, который выделывает у него во рту такие финтиля, что крышу срывает мгновенно. Подобную эйфорию не приносят даже полеты, как позналось в сравнении, весь воздух остался где-то снаружи, на поле, тихие стоны, которые невозможно сдержать, обдирают пересохшее горло, по подбородку стекает скопившаяся слюна. Становится плевать уже на все и особенно — на то, что сейчас их хватятся, пойдут искать, и… Вот черт! Вуд с силой сжимает пальцы на затылке Фреда, надавливает на него, на что в ответ получает недовольный рык, и снова заходится дрожью. Да уж, после такого ни левая рука, ни правая, ни даже обе сразу больше не помогут, а постоянно обращаться к друзьям… Конечно, друзья на то и нужны, чтобы помогать друг другу, но не в месте, где обитает тысяча волшебников, которым палец в рот не клади — дай сунуть Удлинитель ушей в чужую спальню. Уизелы когда-нибудь пожалеют, что вообще открыли свое дело. — Слушайте, а давайте Перси позовем! — вдруг радостно предлагает Джордж. Фред давится и пытается задушить в себе приступ смеха, иначе его кончина будет весьма запоминающейся. В квиддичной раздевалке, на коленях, с полным ртом… Он берет глубже, обсасывает член Оливера со всех сторон; тот забрасывает ноги на его плечи, с силой сжимает их, когда Уизел делает особо хитровыебанный крендель языком. Фред кусается, давится, корчит жуткую рожу, но оценить ее, увы, некому: Джордж с Вудом заняты друг другом до такой степени, что становится даже немного обидно. — Эй, ты! — возмущается Фред, и Оливер издает разочарованный стон, треплет близнеца за ухом. — Фре-е-ед… — Какой я Фред?! Я Джордж! — Я Фред! Ол делает страшные глаза, отвешивает по-прежнему стоящему на коленях Фреду подзатыльник. — Заткнись и соси, я знаю, что ты Фред! — Этот человек никогда нас не путал, — с восхищением отзывается Джордж. — А ведь нас даже мама иногда не может различить! — Угу. Ночью темном углу. Все трое хихикают. Фред вытирает тыльной стороной ладони подбородок. — Вуд, ты кончать когда-нибудь собираешься вообще? У меня уже скулы сводит! — Я… э… задумался. — Задумался он… Джордж, помогай, я один не справлюсь. Джордж неохотно поднимается с места, переползает к брату, отпихивает его и берет в рот сам. Вуд громко стонет, его глаза широко распахиваются, и он не представляет, сможет ли теперь общаться с близнецами так, как раньше, зная, что все эти невинные глупости выскакивают из таких развратных ртов. Джордж работает более усердно, нежели брат, взгляд Фреда прикован к тому, как головка беззастенчиво заходит за щеку, оттопыривая ее. Левая рука Оливера ложится на усердно ходящий вверх-вниз затылок. Фред отпихивает Джорджа, хватает за шею, тянет на себя, целует, врывается в его широко открытый рот, кусает за язык; его рука опускается ниже, сжимает братский стояк. Джордж запрокидывает голову и протяжно стонет, Олу кажется, что сейчас он кончит от одного только этого вида. Некоторое время близнецы усиленно занимаются друг другом, словно забыв о «компаньоне», пока тот не напоминает о себе громким выдохом, сам тянется к себе, чтобы облегчить страдания. Фред перехватывает его кисть, мягко отводит в сторону, подает знак Джорджу — оба одновременно облизывают член Вуда с двух сторон, как мороженое; пока Фред обсасывает головку, Джордж щекочет кончиком языка по длине, потом они меняются. Будь Оливер в своем уме, он сгорел бы со стыда, но сейчас надо только кончить поскорее, чтобы не лишиться чувств окончательно, не потерять рассудок, в конце концов, не лопнуть от спермотоксикоза… Наконец его хорошенько встряхивает, нелепо выламывает в обратную сторону, так что в пояснице он образует идеальную дугу. Фред пытается сглотнуть, но давится, на выручку ему приходит Джордж, так что даже не приходится применять заклинание очищения. — Иди сюда, поросенок, я тебя оближу, — гогочет Джордж, притягивает брата к себе и слизывает потеки спермы с его подбородка. — Ох, блять, — выдыхает Вуд, глядя на этот разврат, и расслабленно откидывается назад, хватая ртом воздух. — Вуди! — кто-то радостно хлопает его по колену: вот и наступил тот момент, когда даже он не в силах различить две веснушчатые рожи. — Твои родители могут тобой гордиться! — Обязательно! — подхватывает второй. — Мы сегодня же пошлем им сову с подробным рассказом о том, что ты не перепутал нас даже тогда, когда мы изощренно издевались над тобой! Оливер морщится: теперь его этим попрекать будут до конца жизни. Но, кажется, и у него есть план Б. Как раз на такой случай. — Лучше я приду к Флинту с подробным рассказом о том, как меня, беззащитного и без штанов, в раздевалке прижали две рыжие бестии и надругались! Конечно, имен я не назову, но неужели вы думаете, что он не догадается? Близнецы смотрят друг на друга ошалелыми глазами, а в следующую секунду уже молниеносно носятся из угла в угол, собирая собственные вещи по полу и натягивая их на себя. Вуд довольно ухмыляется и закидывает руки за голову. Уж что-что, а упоминание Маркуса — лучшая гарантия того, что никакого шантажа не будет. Очень уж слизеринец не любит, когда сомнительные личности распускают руки в отношении кого-то, на кого запал он сам. Part 2. На замок опускаются сумерки, подходит время отбоя, а затем стрелка часов переваливает и за эту отметку. Оливер, Фред и Джордж размеренно шляются вокруг Хогвартса, пытаясь отдышаться, остыть, сбить пошлый румянец, чтобы никто и в мыслях не заподозрил ничего ужасного. Близнецы перекидываются веселыми репликами, Вуд печально обнимает родную и любимую метлу, но участия в разговоре не принимает. У него до сих пор в голове не укладывается то, что только что произошло. А растянуть вдоль спинного мозга не получается. Уизелы ведут себя так, словно ничего не случилось вообще — да, конечно, для них это обычное дело. А вот для Оли — не очень. Конечно, разрядка после такой напряженной игры потрясающая, но вот стоит ли рисковать хорошей дружбой ради одного перепихона? — Не парься, Вуд, — улыбается Фред, подмигивает и обнимает друга за плечо. — Ты еще не видел, что Джордж вытворяет, когда посторонних рядом нет. — Эй! — возмущается второй близнец. — Ты в этом тоже участвуешь! — Ладно, тихо ты, не кипятись. Я тебе потом как-нибудь расскажу, — хихикает Фред Оливеру в ухо. — Или даже покажу. — Давай без рукоприкладства только, — устало откликается Вуд. — Я, наверное, пока еще не такой изврат, как вы, чтобы с собственным близнецом!.. — Все потому, что у тебя его нет, — весело поясняет Джордж. — Знаешь, это как с отражением трахаться! Только зеркало холодное, мерзкое и неживое, а тут ты — теплый, мягкий, послушный… — Мерлиновы трусы, избавьте меня от подробностей. Честно, никогда не думал, что порядочные с виду молодые люди окажутся… ну… окажутся! — Это все чисто ради эксперимента, — Джордж пристраивается с другой стороны и тоже обнимает Оливера. Тот только сильнее прижимает к себе метлу, такую родную, любимую и единственную. — Скажи вот: разве тебе никогда не хотелось?.. — Не хотелось. — Ты даже не дослушал! — Все равно не хотелось. Единственное, чего я сейчас по-настоящему желаю, — спать. Долго спать. И размазать слизней на следующем матче. — Размажем. Хочешь, мы тебе биты свои отдадим, будешь обеими руками размахивать, как магловская эта фигня, что воздух гоняет, и отбивать все мячи. Флинту и не снилось! При звуке заветного имени у Оливера в голове звенит колок ольчик. — Так вы еще и у Марка в голове ковыряетесь?! — Да, братец Фордж, кажется, Вудусу сегодня по голове хорошенько въебашил невидимый бладжер. Вон, как у него крыша поехала! — Понимаешь ли, братец Дред, это значит, что нужно держать рот на замке и не приставать к кому попало! — Это я пристаю к кому попало?! Да это ты пристаешь к кому попало! — Оливер — не кто попало! — А я, значит, кто попало?! Вот обратишься ты ко мне когда-нибудь еще раз! — Я не говорил, что ты кто попало! Оливер тихо, страдальчески стонет сквозь зубы. Кажется, что каждый звук отскакивает внутри черепа, рассыпается на сотни маленьких звуков, каждый из которых так же рассыпается — и так до бесконечности. Голова трещит, как с похмелья, наверное, действительно нужно выспаться, потому что, судя по темноте, уже поздно, благо, что выходной, можно будет поспать… — Блин, хватит, — Вуд зажимает между ног метлу, быстрым движением затыкает рты обоим близнецам. Чтобы ладони не соскользнули, приходится скрестить перед собой руки. Не самое удобное положение, хотя помогает. — И без вас башка раскалывается, а тут вопли ваши еще. В замок пора возвращаться. Сейчас попадемся кому-нибудь — как отправят нас к Снейпу на отработку. И он как в воду глядел. Буквально за их спинами вырастает МакГонагал, которая явно очень недовольна поведением своих подопечных. Лица Фреда с Джорджем перекашиваются, поскольку понятно: наказания не избежать. — Молодые люди, позвольте поинтересоваться: что вы делаете за пределами своей спальни в столь поздний час? — Мы… Мы-мы-мы… — запинается Фред, но ему на выручку приходит Джордж. — Воздухом дышим! Понимаете, игра — она… Она была… Такая сложная!.. Близнецы картинно разводят руками, и Оливер почти верит им. Его всегда поражало, насколько идеально они дополняют друг друга. Словно и не два человека вовсе. — Если вам так хочется прогуляться под ночным небом, кажется, я знаю, что вам нужно. Пройдемте со мной. Вуд испепеляющим взглядом смотрит на близнецов. Те только виновато пожимают плечами. Но делать нечего — все трое отправляются за деканом. Она отводит их в свой кабинет, где — удивительно — уже кто-то есть. При ближайшем рассмотрении оказывается, что это не кто-нибудь, а бравый капитан слизеринской команды, то бишь Маркус Флинт собственной скользкой персоной. Оливер на мгновение застывает, отчего Фред врезается в него, затем встряхивает головой, отгоняя наваждение, и проходит в кабинет. Он по-прежнему крепко обнимает метлу, словно та может чем-нибудь ему помочь. Флинт встречает гриффиндорцев мрачным взглядом, однако тот теплеет на сотую градуса, когда он видит Оли. Ну, что поделать — взаимное притяжение, общие интересы, одинаковое положение… Следовало ожидать того, что рано или поздно до них дойдет: пусть даже они противоположно разные, существовать раздельно им не под силу. Да, сложно. Да, с виду это напоминает что-то вроде триллера, когда чудовище похищает красавицу и силой заставляет ее жить рядом с ним. Да, Оливер дружелюбен, общителен, красив, обаятелен, в то время как Марк угрюм, уныл и замкнут. Да, они постоянно доводят друг друга до белого каления. Ну и что? — Мистер Флинт также будет наказан за хождения по замку в неположенное время, — поясняет профессор в ответ на недоуменные взгляды гриффиндорцев. — Неведомым образом ему удалось пробраться в гостиную Гриффиндора, поднять всех на уши в считанные мгновения, довести до истерики пару первокурсников и мистера Долгопупса, — близнецы прыскают, и даже Оливер не может сдержать улыбки. — По признанию самого мистера Флинта, он искал мистера Вуда. Мистер Вуд, вы представляете, зачем вы понадобились мистеру Флинту? — Нет, профессор, — отрицательно качает головой Ол. — Не представляю. — За эти дисциплинарные нарушения вы понесете наказание. Во-первых, минус двадцать очков с каждого факультета. Во-вторых, вы разделитесь по парам. Одна пара отправится на помощь Хагриду к Запретному лесу, а вторая пойдет к профессору Снейпу. Ему как раз нужна рабочая сила, чтобы навести порядок в шкафчиках с принадлежностями. Фред сразу же жмется к Джорджу, Оливер делает незаметный шаг в сторону Флинта. МакГонагал с легкостью улавливает эти колебания. — Нет-нет, мистеры Уизли, я не могу допустить того, чтобы вы вместе направились в подземелья Слизерина. Вы, мистер Уизли, возьмете в пару мистера Флинта, а вы, мистер Уизли, — мистера Вуда. И отправляйтесь к Хагриду. — Профессор, можно мне занести метлу в спальню? — спрашивает Оливер, получает одобрительный кивок. В глазах декана читается что-то вроде: «От вас я такого не ожидала. Капитан команды, отличник, гордость факультета!» Оли виновато пожимает плечами. Через пять минут, когда верный «Нимбус» занимает свое место, а на теплую, уютную кровать брошен полный сожаления взгляд, Оливер и Фред направляются к сторожке лесничего. По пути они разминаются с Джорджем и Флинтом, которые явно не шибко довольны обществом друг друга. Но против воли заместителя директора не попрешь. Хагрид тоже отчего-то не спит в этот поздний час. Видимо, МакГонагал как-то успела передать ему весточку, чтобы он ждал гостей. В полной готовности он стоит возле своего дома, трепля Клыка за ухом, у его ног простирается длинная вереница коробок. Оливера передергивает от мысли о том, что это может быть. — Привет, народ! — еще издалека доброжелательно здоровается великан. — Че не спится? — Матч продули, настроение паршивое, — отзывается Фред. — Чего это такое? — Это соплохвосты, — поясняет Хагрид. — Забавные существа, если доживают до половой зрелости. Вам предстоит их кормить. Учитывая то, что едят они весьма неохотно, придется потрудиться. — А эти соплехвосты… Зачем они тебе? — Соплохвосты, — поправляет лесничий. — Ну… Кое-зачем. Профессор Дамблдор попросил держать это в секрете. Когда-нибудь потом узнаете. Можете приступать. Все необходимое найдете вон там. Если что — я в сторожке. Кричите. Как только дверь в дом закрывается, Оливер с мученическим стоном растягивается прямо на траве под звездным небом. Земля прохладная, но сейчас и она будет желанной постелью. Хочется закинуть руки за голову, наплевать на все небесные светила и всего лишь вырубиться, чтобы проснуться в обнимку и лучше всего — сразу с Кубком школы. Фред понимающе улыбается, но послушно берет в руки кочан гигантской капусты, нож, начинает осторожно счищать с нее листы и пытаться впихнуть в пасть первому соплохвосту. Тот похож на огромного червя, хотя где-то на брюхе у него имеются присоски, а на спине — зачаток панциря. Время от времени это существо плюется искрами и приходится отдергивать руку. — Слушай, да их тут сотня! — жалуется Уизел, а Вуд только страдальчески стонет. — Помогай! Чем быстрее справимся, тем скорее пойдем спать. Ол соскребает себя с земли, подползает к самой ближней коробке, начинает делать кое-что кое-как. — Не понимаю: почему нас отправили отбывать наказание именно сейчас? Нельзя было подождать хотя бы до утра? Я сейчас здесь окочурюсь, — жалуется Оливер, едва удерживаясь, чтобы не заставить соплохвоста давиться капустой. — Я согласен к Снейпу, лишь бы не эта мерзость. Фу, Мерлиновы подтяжки, какого хрена?! Фреду приходится применить водное заклинание, чтобы потушить рукав Вуда. Тот благодарно кивает, быстро накладывает на обоих что-то огнеупорное и уже смелее лезет в коробку с нездоровым энтузиазмом. Сейчас — час ночи, может быть, они управятся за пару часов, а потом можно будет проспать до обеда. Подумаешь, один раз тренировки не будет — потом наверстают. Уж кто, а Оливер заставит летать их до посинения с утра до ночи. — Омерзительно, — морщится Фред, брезгливо вытирая руку о край мантии. — Слизняк какой-то. Теперь понятно, почему в его названии отчетливо говорится о соплях. Вуд невесело улыбается и приступает к кормежке очередного животного. Так проходят следующие полтора часа. Капусты становится все меньше, а вот количество соплохвостов, кажется, не уменьшается. Оливер уже сбивается со счета, когда вдруг слышит, что его тихо окликает до боли знакомый голос. Сначала он было решает, что от общего переутомления мозг посылает ему галлюцинации, но вот рослая фигура, вырастающая на фоне замка и с каждым мгновением становящаяся все больше, точно не плод его воображения. — Флинт, — радостно выдыхает Вуд. От того, чтобы не броситься ему на шею, удерживает только осознание: встанет — упадет — больше не встанет. — Эй, Уизел! — издалека зовет Маркус. — Мы договорились с твоим братом, что поменяемся! Я — к Вуду, а ты — к нему! Дуй быстрее, пока Снейп дрыхнет и не в курсе, что происходит! Дважды повторять не приходится. Фред испаряется в считанные мгновения, едва успев поблагодарить слизеринца, а Марк довольно устраивается рядом с Оливером, даже не обращая внимания на гадость в коробках. Он напряжен; разряды электричества в разные стороны распространяются по воздуху. Вуд ощущает, как на затылке шевелятся волосы, словно его погладили «против шерсти». — Это правда? — спрашивает Флинт, для приличия беря в руки лист капусты. — Что правда? — устало откликается Оливер, хотя у него в груди зарождаются нехорошие предчувствия. — О том, что Уизли рассказал. Про раздевалку. Что вы там… ну… Ол удивленно замечает, что обыкновенно невозмутимый слизеринец не может произнести вслух вполне стандартную вещь. Словно его смущает не факт того, что это было, а факт того, что Оливер принимал в этом самое что ни на есть активное участие. Может ли это значить, что еще не все потеряно? — Да, — Вуд решает, что лучше говорить правду. Все равно нет больше ни сил, ни желания отнекиваться и врать напропалую. — Он тебе рассказал? — Так языком трепал, словно доверял военную тайну, а на самом деле ему просто не терпелось похвастаться. Не знаю, чем здесь гордиться. Оливер молчит и впихивает очередному соплохвосту в рот кусок гигантской капусты. Флинт смотрит на него упор, но так сложно заставить себя поднять голову, заглянуть в глаза, как-то оправдаться… Хотя с какой это стати он должен оправдываться? Он человек свободный, имеет право делать все, что его душе угодно, с тем, кто угоден уже его телу, и даже те люди, которые каким-то образом протоптали к нутру дорожку успешнее остальных, не имеют никакого права ему указывать. — Чего? — тихо откликается Ол, не выдержав. — Давай, начинай. Я педик, извращенец, придурок, моральный урод, мразь, место мне в борделе, потому что шлюха… — Я так не говорил, — так же тихо произносит Маркус, чтобы никто их не услышал. — Я вообще ничего не говорил. — Но ты об этом подумал. Я по глазам вижу, что подумал. Что ж, ты имеешь на это полное право. Можешь рассказывать своим дружкам. Пользуйся полученным знанием с удовольствием. Почему-то эти слова цепляют хладнокровного слизеринца. Может быть, сами бессмысленные буквы, причудливо складывающиеся во фразы, а может быть, то выражение, с которым Вуд говорит все это: устало, безразлично, будто ему все равно, что будет дальше. Но ведь не будет. — Ты не можешь с полной уверенностью утверждать, что знаешь, о чем я думаю, потому что это не так. Я свои мысли держу при себе. — Да? — насмешливо, с издевкой вскидывает брови гриффиндорец. — Ты можешь думать обо всем, о чем хочешь. Да, я участвовал в небольшой импровизированной оргии сразу после матча. Да, там были Фред с Джорджем, да, мне даже понравилось. Еще нужны какие-нибудь сенсационные признания? — Ты даже не хочешь меня слушать! — взвивается, наконец, Флинт. — Я пытаюсь втемяшить в твою деревянную гриффиндорскую башку, что мне плевать, чем и с кем ты занимаешься! Что ты волен выбирать, потому что я тебе никто, а это твое показательное «чем мне хуже, тем всем лучше» — херня несусветная! Мерлин, и почему меня угораздило в такого идиота… — Что? — Вуд словно стряхивает с себя сонное оцепенение. — Договаривай! — Ничего, — буркает Маркус под нос и с силой впихивает соплохвосту еду во что-то, издали напоминающее рот. Оливер пожимает плечами, рывком встает и целеустремленно уходит куда-то в сторону леса, не оборачиваясь. Маркус остается в одиночестве и недоумении, пока до него не доходит, что Вуд один пошел в Запретный лес. — Точно идиот, — подпрыгивает Флинт и несется следом за ним. — Иди сюда, придурок, я не хочу, чтобы меня обвинили в твоей смерти, когда найдут твой хладный труп! — Так спаси меня! — в голосе гриффиндорского капитана звучат нотки истерического веселья. Вот хуйня. Хорошо, что долбоебучий Оливер додумался зажечь палочку. Теперь его хотя бы видно в непроглядной темноте. Вашу мать, еще никогда прежде Маркусу не доводилось углубляться в этот лес дальше опушки. А теперь вокруг одни лишь деревья с длинными, тонкими и голыми стволами, переплетающиеся своими корнями в бессмысленной системе. Кое-где на ветвях болтаются шмотья старой паутины, наплетенной акромантулами… Будет весело, если на пути попадется хотя бы один. Поговаривают, что здесь их целое поселение, которое не трогает лишь Хагрида. Наверное, от всего полчища не спастись даже магу уровня Дамблдора, что о семикурснике-долбогрызе говорить. Точнее, о двух семикурсниках. Правда, один из них отличается завидными успехами в учебе, вот только здесь они не помогут. Эта мысль подгоняет Флинта еще больше, он спотыкается, скрипя зубами от злости: какого хрена его вообще понесло за дубоголовым однокашником, которому не сидится на месте, дай попробовать чего-нибудь нового и неизведанного, поинтересоваться, а как будет, если сделать вот так. Как будет? Весело. Если Оливер попадет в паутину такого вот паучка, даже спасать нечего будет. Они его вместе с костями умнут и подавиться не подумают. Марк встряхивает головой, чтобы об этом не думать, но воображение все равно любезно подкидывает красочные картины, от которых мутит. Нет, правда, угораздило же его. Дебильный гриффиндорец, ну на хер он сдался представителю одного из древнейших чистокровных родов? — Вуд, твою мать! — кричит Флинт куда-то вперед, где между устрашающими древесными стволами мелькает свет на кончике волшебной палочки. — Иди сюда, кретин! — Сам иди сюда! — эхом доносится издалека, и слизеринец понимает, что безнадежно отстает. Оливера он догоняет только через пятнадцать минут, когда тот умудряется добраться едва ли не до китайской границы. То, что на пути им не попалось какой-нибудь мерзости вроде озлобленного пикси или толпы двинутых на всю свою древесину лукотрусов, — это неописуемое счастье. Конечно, есть вероятность, что все еще впереди, потому что им нужно возвращаться обратно; хорошая возможность попрактиковаться в полученных знаниях, однако это немного не та обстановка, в которой бы хотелось тренироваться. Вуд вырывается, когда пальцы Флинта сжимаются на его запястье и тянут на себя. Он спотыкается, под ногами хрустит сухая веточка, Маркус держит крепко, и только это не позволяет гордому капитану разбить свой красивый ровный нос, уткнувшись им в бугристую каменную землю. — Вот как дал бы по неотесанной голове, — Марк замахивается, но Оливер смотрит на него таким затравленным взглядом, что сразу же просыпается материнский инстинкт, желание опекать, еще какая-то херня. — Пойдем, пока какая-нибудь тварь не вылезла из глубины. Я не хочу закончить свою жизнь в идиотском лесу рядом с ебанутым гриффиндорцем. — Если бы не хотел, не пошел бы спасать, — гордо задрав нос, парирует Вуд и таким же быстрым шагом, каким углублялся внутрь, теперь направляется к выходу. — Ты дорогу хоть запомнил? — Угу? — Точно? — Точно. — До тебя хоть дошло, что можно делать засечки? Флинт прикусывает губу. Он слишком быстро погнался за Оливером, буквально сломя голову. Конечно, об обратной дороге мыслей у него не возникло. Вуд тяжело вздыхает, неодобрительно качает головой, но молчит — только делает взмах палочкой, и на коре соседнего дерева возникает заметный даже в темноте рубец. Такая участь постигает каждый ствол, попадающийся на пути. — Тебе правда все равно, что я… — начинает Оливер, стискивает зубы, и следующая зарубка отличается глубиной. — Правда. Серьезно, это не мое дело. Ты мне не подружка, я не имею никакого права указывать тебе, чего-то требовать. Подумаешь, один раз попробовал. Нам сейчас еще можно, потому что интересно. Да и, честно признаться, за мной тоже пара грешков есть. Так что все мы неидеальны! — Флинт радостно хлопает Вуда по плечу, не рассчитав силы, и он озабоченно ощупывает сустав, надеясь, что тот не сдвинут с места. — Хер тебя сюда понес… А? — Не знаю. Сегодняшнее — хотя уже вчерашнее — потрясло немного, выбило из колеи, все такое. — Ничего, скоро смиришься и забудешь. В этом ведь ничего не было, кроме чисто физиологических позывов. И то, как Джордж мне признался, они сами тебя совратили. — Какой ты, блин, умный, Флинт, — бормочет под нос Оливер. — Такие речи говоришь. Не ожидал от недалекого слизня. — Вот ты педик. Я к тебе со всей душой, а ты… — Ладно, расслабься. Сегодня день всеобщего помешательства, так что я могу допустить, что даже у слизней иногда бывают души прекрасные порывы. Не кипятись. Маркус не удерживается и отвешивает гриффиндорцу пендаля. Под ногами то и дело раздается треск, шорох старой листвы, десять раз перепревшей, издалека раздается протяжный вой, и студенты молятся, чтобы это были не оборотни. На каждый звук они резко оборачиваются, выставляя перед собой палочки, но пока все обходится более-менее тихо и без происшествий. — Зачем ты приходил в нашу гостиную? — спрашивает Оливер, делая еще одну засечку и вглядываясь: не мелькнет ли где Хогвартс. — Тебе же МакГонагал сказала, что тебя искал. Марк смущается, но в темноте этого не видно. Ну и слава Мерлину. — Это я понял. Зачем? — Не знаю. Захотелось увидеть самого придурковатого идиота на планете. Теперь подзатыльник получает Флинт. — Ну ты и мудак. — Иди ты. Просто зачем-то захотелось прийти именно к тебе. Проверить, вернулся ли ты, потому что я тебя не видел. Вы все зашли в раздевалку, а вышли оттуда только четверо. Как выяснилось позже, вы там… развлекались. — Так хочется дать тебе в морду, — задумчиво тянет Оливер, присматриваясь, сможет ли он безнаказанно пару раз врезать Флинту, рядом с которым весь разговор сердце замедляет ход. — Рискни здоровьем. Или тебе внешность важнее? Вдруг влюбится на полтонны девиц меньше? — Не надо завидовать, — ухмыляется Вуд. Потом добавляет. — Надоели эти девицы. Никакого от них покоя. Оливер то, Оливер се, пошли в Хогсмид, давай возьмемся за руки, а поцелуй меня, да хватит трындеть про квиддич, о, я видела такую тряпку, знаешь, мы не пара, я думаю, тебе стоит жениться либо на метле, либо на Флинте: он такой же помешанный… Они покатываются со смеху, едва устояв на ногах. Маркус вытирает выступившие на глаза слезы, Ол давится кислородом и громко кашляет, обдирая горло. Затем оба неожиданно приходят в себя. Гриффиндорец резко смущается, явно осознав, что сболтнул что-то не то, а вот слизень заметно оживляется, в его зрачках загорается интерес. — Тебе правда говорили, что тебе надо на мне жениться, потому что мы одинаково помешаны? — И не один раз. Может, именно поэтому мы сейчас вместе здесь? — Вообще-то сейчас мы здесь вместе, потому что Джордж взорвал мне мозг, ноя, что его разлучили с братом, а потом один тупой гриффиндорский задавака устроил истерику на пустом месте и решил съебаться с места происшествия. Оливер почему-то не обижается, хотя за последние полчаса поводов было предостаточно. Может быть, потому, что над больными не смеются, а может быть, потому, что ему все это нравится. Нет, правда. Не каждую ночь выпадает возможность провести время вне стен замка, рядом с единственным в Англии человеком, который понимает и разделяет интересы, под звездным небом и полной луной… Что? — Блять, Флинт, полнолуние! — И что? — Как что?! Здесь оборотни водятся! Съебываем скорее! Оливер снова выбивается вперед, как в задницу ужаленный, Маркус едва поспевает за ним, чудом не цепляясь за причудливые узоры торчащих из земли кореньев. Сторожка Хагрида становится заметна уже через несколько минут, Вуд с облегчением замедляет ход, сзади в него врезается Флинт, не успевший вовремя затормозить. Они катятся по земле, крепко вцепившись друг в друга, как клещи, затем Оливеру удается замедлить ход. Он придавлен к земле тяжелым, здоровым телом, хрипло дышащим и запыхавшимся. Телом, рядом с которым уютно и безопасно, пусть гриффиндорец и сам может за себя постоять. Он не видит перед собой ничего, но чувствует дыхание, ориентируется, где должны быть губы, а где — глаза. — Привет, — расслабленно улыбается Ол, забрасывает руки за голову. — Привет, — неожиданно хриплым голосом отвечает Флинт. — Это… Я тебя не раздавлю? Ты мелкий такой, костлявый… Марк совсем не умеет делать комплименты. — Сколько же, блять, намеков можно делать. Иди сюда. Оливер обвивает его руками за шею, резко привстает, прижимается к его рту. Отчего-то он совершенно уверен, что возражений не последует, что Маркус не оттолкнет. Ведь он зачем-то приходил к ним в башню? Высматривал, кто вышел из раздевалки, а кто — нет. На свой страх и риск поменялся с Фредом, чтобы оказаться ближе. Слишком много совпадений для одной не окончившейся ночи. — Ненавижу тебя, — шепчет Марк, даже не трудясь наклониться к уху. — Я тебя — тоже. Флинт с облегчением вздыхает, наваливается на Вуда, прочувствовав, что не раздавит, с желанием отвечает. Как истинный сын своего факультета, он не знает полутонов — руки сразу же лезут под мантию распластавшегося на земле Оливера, соприкосновение замерзших пальцев с горячей кожей диким контрастом температур срывает башню, хочется целовать, целовать, целовать… И не только целовать. Забирать все, что могут ему дать, и даже сверх меры. Оливер усердно пыхтит, устраивается поудобнее, изворачивается, постанывая, когда острые ветки впиваются в нежную кожу, царапают, распарывают, оставляют ненужные следы и отметины. Стараясь не разрывать контакт, он толкается вверх бедрами, перекатывается, с торжествующим возгласом устраивается сверху, явно всем довольный. Однако Флинт хитро улыбается, называет его дятлом и перекатывается обратно. Пожухлая листва создает довольно мягкий ковер, сохраняющий кое-какое тепло, потому что свитер сбит где-то возле шеи, влажные дорожки на коже холодит лесной ветер, пробирает дрожь, и не понятно: от холода ли или от нетерпеливых прикосновений. Вуд извивается, как змея, невольно отметив про себя это сравнение, ерошит Маркусу волосы на затылке, когда тот опускается ниже и ниже, действует быстро и резко, не боясь сделать больно, грубо, точно опасаясь пропустить какой-то миллиметр пространства. Он трется щекой о пах Оливера, который отвечает на это протяжным, почти кошачьим стоном, руки ложатся на застежку форменных брюк. Пальцы дрожат, слышен треск ткани, пуговица скорее отлетит, чем расстегнется. Вуд нетерпеливо сопит, кряхтит, что-то мурлычет, судорожно отталкивает руки, пытается сам… На то, чтобы справиться с какой-то пуговицей, уходит двадцать секунд. Стоит только дернуть — Оливер издает низкое, горловое рычание, чувствуя свободу, а затем сразу же — тонкий писк, когда Флинт берет его в рот. В этом темпе «быстрее-быстрее-сейчас-заметят» невозможно разобраться, первый ли это у него раз или не первый, умелые движения или неуклюжие. Вуд чувствует только то, как по венам от паха расползаются обжигающие змейки — то ли ледяные, то ли горячие; одной рукой он надавливает на затылок Марка, вторая сжимается в кулак, и сразу же чувствуется, как под ногти забивается влажная земля. Снизу холодно, сверху — котельная, и в этих ощущениях легко можно потерять себя. Наверное, это — именно то, чего обоим хочется с незапамятных времен. Найти что-то, дополняющее неполное до целого, с которым можно будет обсудить любой бред и знать, что тот, второй, тоже разделяет это маленькое сумасшествие. «Вот и встретились два одиночества», — мысленно хихикает Оливер и сразу же вздрагивает от нахлынувших ощущений. Фреду до этого еще сосать и сосать… Смешно. Откуда-то с правой к Вуду — и с левой к Флинту — стороны раздаются шумные шаги, Хагрид окликает горе-работников, бросивших бедных и несчастных соплохвостов на произвол жестокой судьбы. Ол изворачивается, недовольно морщится, на мгновение тормозит Маркуса, делает красивый жест палочкой со словами: — Вот люди! Никак не дадут спокойно потрахаться не с тем, с кем придется, а с тем, с кем в кои-то веки хочется!..