Драко Малфой. Эффект кувалды

Мы провалялись в лазарете до отъезда, даже пропустили прощальный пир. Впрочем, горевать по этому поводу никто из нас не стал — аппетита всё равно не было. Отделаться «лёгким испугом» не смог никто. Грег крайне неудачно сломал ногу, одной дозой Костероста дело не обошлось, поэтому до поезда ему пришлось ковылять на костылях. Винсу споткнувшийся об него Квиррелл, как говорят в народе, отбил почку, и бедняга — Винсент, а не бывший преподаватель ЗоТИ — поначалу боялся ходить в туалет, потому что вид крови в моче доводил его до нервной икоты. Гарька, решивший по примеру героев боевиков отбиваться от противника головой, заработал сотрясение и сломал себе нос, так что долго щеголял синяками в пол-лица, медленно переходящими от глубокого фиолетового цвета в весёленький жёлто-зелёный. А меня дважды шибануло током, не считая изрезанной до кости осколком зеркала правой ладони и безжалостных угрызений совести из-за того, что я так сильно подставил своих друзей. Что мне стоило вызвать Терри вместо того, чтобы пытаться обезоружить Квиррелла, или ещё раньше и перенестись к зеркалу прямо из душевых? Моё желание удержать в тайне возможности домовиков в Хогвартсе едва не стоило нам жизни. Друзья однако моих душевных терзаний не поняли. — Ты всех спас, — икая через слово, возразил на мои жалкие попытки извиниться Винс. — Если бы не ты, Квиррелл прикончил бы нас. — Если бы не я, тебя с Грегом вообще бы там не было! — Зато я там был! — прогундосил Гарька. — И меня бы Квиррелл точно прикончил! Вон, синяки на шее какие остались! — Он помолчал и уже тише добавил: — Ты всё правильно сделал, Драко, так что заканчивай уже стенать. — Ага, — промямлил я под суровыми взглядами трёх пар глаз, пытаясь понять, что меня корябнуло в его словах. Но мозг, ещё не начавший работать в полную силу, отчаянно буксовал, и я отмахнулся от зудящего в затылке неприятного ощущения: придёт время — вспомнится само. — У него и правда на затылке вырос… ну тот, кого нельзя называть? — шёпотом спросил Винс. — Я не хочу, чтобы он снова возрождался. — Согласен, — веско уронил Грег. Мы с Гарькой лишь мрачно покивали, а я мысленно порадовался, что друзья на моей стороне. Память нам, вопреки моим опасениям, чистить не стали. Во-первых, мы были несовершеннолетними, поэтому на изменение памяти — вот неожиданность! — требовалось разрешение родителей или опекунов. Чтобы его получить, пришлось бы рассказать правду о том, что случилось в комнате с зеркалом, а Снейп и отец решили сохранить всё в строжайшей тайне, хотя бы на время, пока не выяснят, куда подевался дух Волдеморта и можно ли его как-нибудь окончательно упокоить. Во-вторых, проводить процедуру мог не каждый, кто знает заклинание и движение палочкой, а специально обученный волшебник из Аврората, то есть круг посвящённых неумолимо расширялся: министерская бюрократия требовала обязательного заполнения кипы бумаг, которые будут писать и читать множество лиц, и новость о «возрождении Тёмного лорда» разлетелась бы по магической Британии быстрее снитча. Ну и в-третьих, стирание памяти было не так безобидно, как казалось на первый взгляд: требовалось не просто точно знать, какие воспоминания убирать, но и крайне осторожно отделять от других и не задеть ещё чего-нибудь важного, иначе на выходе можно было получить пускающего слюни идиота. Детский мозг пластичнее мозга взрослого человека, у него сильнее компенсаторные способности да и воспоминаний поменьше, зато и повредить из-за тех же размеров было легче. Поэтому с нас просто взяли клятву, перед этим в красках расписав, что ждёт нас и наши семьи, если мы проболтаемся — что-что, а нагнать жути наш декан умеет. Мальчишки прониклись. Поговорить с отцом у меня получилось лишь утром в день отъезда: он, видимо, заметил, что я избегаю его, и сразу после завтрака, который мы съели в палате, забрал к себе в комнаты. — Что тебя беспокоит, ребёнок? — спросил он, сев на диван, а я остался стоять, сделав вид, что не заметил его приглашающего жеста. — Если ты переживаешь о смерти Квиррелла… в ней нет твоей вины, это была трагическая случайность. Я отрицательно мотнул головой. В отличие от Гарри, я не был пацифистом, и хоть Квиррелла было по-человечески жаль, случись мне пережить нечто подобное ещё раз, без сомнения поступил бы так же. В конце концов, речь шла о наших жизнях, и я не готов был жертвовать своей или друзьями. — Тогда что? Обиделся на то, как вас отчитал профессор Снейп? Он ваш декан, Драко, и в какой-то мере отвечает за вашу безопасность, а потому вполне имеет право устраивать подобные… хм… беседы. Вам следовало сразу обратиться за помощью к нему, а не пытаться остановить Квиррелла в одиночку… — Мы так и собирались поступить, — перебил я его. — Можешь спросить Джемму Фарли, она встретила нас в коридоре. Но профессора Снейпа не было на месте. Как и тебя. Если бы я так не злился на отца, одного его виноватого вида хватило бы, чтобы заслужить если не прощение, то снисхождения точно. Но мне были нужны объяснения, и желательно поубедительнее. — Прости, ребёнок, что меня не оказалось рядом, когда я был тебе нужен. — Я понимаю, у тебя были более важные дела. Для которых нужно было надеть синюю мантию. — Так вот в чём дело. Мне было одновременно и стыдно — я никогда, ни в той, ни в этой реальности не позволял себе так разговаривать с родителями — и больно — раскаяние на лице отца сменилось тёплой усмешкой. — Всё не так, как ты себе вообразил, ребёнок. Я не изменял твоей маме. — Но ты встречался с профессором Трелони! — Да, — не стал отрицать отец, — я встречался с профессором прорицаний. — О. — Насколько, оказывается, может измениться смысл предложения, если в нём заменить одно-единственное слово. — Ты надеялся получить пророчество? А… — Да, надеялся, но о ком и зачем, я тебе не скажу. — Отец, смеясь, снова похлопал рукой по дивану рядом с собой. На этот раз игнорировать приглашение я не стал, привычно устроившись у него под боком. — Как тебе первый год в школе? — Честно? — невинно уточнил я и сделал вид, что задумался. — Я ожидал, что будет труднее. Ну из-за памяти и всё такое. — Мы с мамой тоже этого опасались и готовы были в любой момент забрать тебя домой. — Это было бы совсем не весело, — поморщился я. — Зато теперь есть, что вспомнить. — Согласен, — усмехнулся отец, потрепав меня по волосам. — Это самое главное. Малфой-мэнор встретил меня ласковой улыбкой мамы, нежными цветочными ароматами и… горькими раздумьями: я вдруг отчётливо понял, что никогда не вернусь домой. Не почитаю на ночь сказку Коту, не зависну до утра с Полькой, пытаясь не уснуть под очередной «шедевр» мирового кинематографа в стиле фэнтези, не постебу Инкиных подружек, уплетая за обе щёки её фирменную пиццу с грибами. Да я даже по отцу скучал! Зимой мэнор выглядел иначе, потому и ощущения казались смазанными, словно во сне, зато сейчас я вовсю «наслаждался» эмоциональным откатом. Родители, видя моё подавленное состояние, решили провести июль во Франции, надеясь, что новые впечатления помогут мне отвлечься от последних хогвартских событий. Париж оставил меня равнодушным, как и французские кузины, отчего-то возомнившие себя вейлами и оттого жеманничавшие со всеми подряд. А вот море, наоборот, очень понравилось: я наплавался и нанырялся на несколько лет вперёд и обзавёлся лёгким золотистым загаром — не всё же бледную немощь из себя изображать. Можно было бы уговорить родителей остаться во Франции на всё лето, но приближался конец месяца, а с ним и очередной сюжетный поворот, так иронично наложившийся на детскую песенку из мультика про ушастого зверька. Рональд, конечно, был волшебник так себе, про кино вряд ли слышал, эскимо если бы и привёз, то точно съел бы половину по дороге, да и Фордик принять за вертолёт мог бы только совсем уж слепой, но я не собирался рисковать, чтобы это проверить. Из рассказов Гарри я знал, что в июне они всей семьёй отправлялись в небольшое путешествие, но в этом году из-за Хогвартса вынуждены были перенести поездку на август. Мой план был прост: пригласить Гарьку в мэнор и продержать у себя до их отъезда, сразу договорившись отправиться и в Косой переулок, и на вокзал вместе, чтобы он нигде и никак не столкнулся с Уизли. Я написал ему и, конечно же, получил согласие. Заманить Гарри к себе оказалось нетрудно: мэноровские теплицы были ничем не хуже школьных, а про мамин цветник и говорить нечего. Дело оставалось за малым — получить согласие взрослых. Родители отнеслись к моей затее без особого энтузиазма, отговаривать и запрещать, впрочем, тоже не стали, лишь попросили в случае отказа — «Ты же понимаешь, дорогой, что у мистера и миссис Дурсль могут быть свои планы?» — сильно не расстраиваться. Я для проформы покивал, ни минуты не сомневаясь, что идея выгорит. К Дурслям со мной поехал отец. Удивительно, как хорошо и гармонично на нём смотрелся магловский костюм, будто Люциус носил его всю жизнь. Так же странно спокойно и уверенно он чувствовал себя и на магловской улице, а потом и в доме Дурслей. Те, наоборот, поначалу стеснялись, но неприятия, страха, а тем более ненависти от них в нашу сторону я не чувствовал. А уж когда отец рассыпался в комплиментах саду Петунии — определённо натренировался на маме, уж больно складно получилось — и вовсе растаяли. Увидев, что взрослые поладили, Гарька утянул меня на кухню. Пока он возился с чайником и чашками, я осматривался. Всё было как в фильмах, за исключением пузырьков на кухонном столе. Весьма знакомых пузырьков. — Это дядя Джон присылает, для Дадли, — проследив за моим взглядом, тихо сказал Гарри. — Только не говори никому, пожалуйста. Маглов нельзя лечить зельями, Статут и всё такое, но Дадли они очень-очень нужны, ему от них лучше. Мне стало не по себе. Что же там такого могло случиться с Большим Д, раз ему «очень-очень» потребовались зелья, что добрый дядюшка ради племянника пошёл на нарушение Статута? Я снова посмотрел на фиалы, пытаясь на глаз определить, что в них налито. Второе слева — ненавистное Бодроперцовое, которым Помфри пичкала меня почти круглогодично. Рядом Умиротворяющий бальзам и Сон без сновидений — привет от Волдеморта, первые пару ночей пацаны вообще без них не засыпали. Вон то, розовое, кажется, что-то сердечное, а с серебристым отливом — для мозга, это уже я сам интересовался о сортировке зелий в зависимости от цвета. Остальное мне было неизвестно. Вдруг вспомнилось, с какой любовью Гарри всегда говорил о брате, гордился его даже самыми незначительными достижениями. Как горько плакал, когда шнурок, на котором болталась деревянная фигурка у него на шее, протёрся от старости и порвался; мы облазили весь Хогвартс в поисках безделушки, пока я не догадался втихаря озадачить этим Терри. Вспомнилась гарькина обида на Хагрида, по-детски яркая и глубокая, из тех, что запоминаются на всю жизнь. Мда, видимо, дела у Дурсля-младшего и вправду плохи. И, пожалуй, стоит посмотреть на него собственными глазами. — Познакомишь нас? — спросил я. — Обещай, что не будешь смеяться, — очень серьёзно потребовал Гарри. — Не буду. Мы поднялись на второй этаж. За дверью одной из комнат были слышны детские голоса, но, к моему удивлению, ребёнок там оказался только один: он сидел на полу, скрестив по-турецки ноги, и строил из цветных кубиков башню, разговаривая с пустотой. — Дадли, смотри, кого я тебе привёл! Это мой друг Драко. Мальчишка обернулся. Меня будто окатили кипятком от затылка до копчика. Не то чтобы я никогда не видел таких людей — чего только ни насмотришься, учась в медицинском. Наверное, это просто было… слишком неожиданно. Гарька много рассказывал о брате, но я и предположить не мог, что таится за всеми его оговорками. К тому же одно дело, когда читаешь о таком в учебнике или встречаешь по работе, и совсем другое, когда оно непосредственно касается твоих близких. У нас в городе был реабилитационный центр для детей-инвалидов. Педагоги работали там за государственную зарплату, весьма скромную по сравнению с теми усилиями, которые они тратили на своих учеников, поэтому с удовольствием принимали помощь волонтёров. Полька часто звал меня с собой, но я каждый раз находил отговорки, с обывательской брезгливостью желая держаться подальше от чужого несчастья. Сейчас, при виде доброй гарькиной улыбки, мне впервые стало за это стыдно. Дадли оказался разговорчивым и очень щедрым, готовым отдать новому знакомому чуть ли не все свои игрушки — то ли так сказывалось присутствие Гарри и его ко мне расположение, то ли он и правда был из числа доверчивых незлопамятных «солнечных» детей. На упоминание брата о том, что тот отправится ко мне погостить, совершенно искренне обрадовался и закидал нас вопросами о «волшебных штуках» — ну просто мистер Уизли наоборот, — но услышав, что Гарри пробудет в мэноре до их отъезда, расстроился до слёз: — А как же зоопарк? Мы не пойдём? — Ой! Прости, я совсем забыл! Виноватый Гарька был настолько умилительным зрелищем, что, я уверен, мог бы сподвигнуть на хорошие поступки даже нашего слизеринского декана. Что уж говорить обо мне? — А почему бы не сходить всем вместе? — предложил я. — Думаешь, мистер Малфой согласится? — с сомнением и надеждой спросил Гарри. — Это мы сейчас узнаем! Перебивать взрослых крайне некрасиво, но вспомнил я об этом, когда уже, едва не скатившись с лестницы, встрял в их разговор. Не знаю, что быстрее привело меня в чувство — ледяной взгляд отца, обещающий всевозможные кары, или испуганные лица Дурслей, наверняка возомнивших, что с Дадли случилось что-то страшное. Пришлось вспомнить хорошие манеры, извиниться и обстоятельно изложить свою просьбу. Дурсли взволнованно переглянулись. — Что-то не так? — насторожился отец. — Уверяю вас, Драко воспитанный мальчик и подобных эскапад на публике выкидывать не станет. — Нет-нет, дело не в нём! — поспешила успокоить отца Петуния. — Это Дадли — он немного… необычный мальчик. — Ваш сын тоже волшебник? — Ох, если бы! — тяжело вздохнул Вернон. — Без обид, мистер Малфой, но такие, как вы, волшебники, я имею в виду, убили мою невестку и её мужа, сделали Гарри сиротой, а теперь вот и его забрали в свой мир. И всё же пусть Дадли лучше был бы одним из вас, чем… Вы не подумайте, мы его любим — он наш сын, и мы бы всё отдали и на всё были бы согласны, лишь бы он был здоров. — Не волнуйтесь, это не заразно! — заметив, как нахмурился отец, бросив в мою сторону обеспокоенный взгляд, воскликнула Петуния. — Драко ничего не угрожает. — Могу я посмотреть на мальчика? — вежливо поинтересовался отец. — Не поймите меня неправильно, но здоровье сына для нас тоже весьма болезненная тема, поэтому я хотел бы убедиться лично. — Ох, дети… — участливо поджав губы, закивала Петуния. — Конечно, вы правы. Она быстро поднялась наверх и привела Дадли. Тот сначала, вырвав у матери руку, бросился к брату, едва не подпрыгивая от нетерпения: «Мы правда пойдём в зоопарк, Гарри?» — и только потом осмотрелся. Мне он лишь помахал рукой, а при виде Люциуса замер и крикнул с восторгом: — Какой красивый сэр! У нас сегодня столько гостей! Вы уже пили чай? Мама делает очень вкусный чай, вам понравится! А Гарри испёк печенье, моё любимое, с шоколадом. Только мне его много нельзя, а то потом живот пучит. А вы любите шоколад, красивый сэр? Даже мне, закалённому общением с Полькой, стало неловко, при том, что я знал подоплёку такой наивной откровенности Дадли. Что уж говорить о чопорных англичанах: Вернон апоплексически покраснел, Пентуния, наоборот, смертельно побледнела. Гарька насупился, приготовившись в любую секунду броситься защищать брата. На бесстрастном лице отца не дрогнул ни один мускул. — Вы позволите? — медленно вынимая палочку из трости, обратился к Петунии Люциус. Та не успела ответить — Дадли вдруг закричал, радостно хлопая в ладоши: — Ой, вы тоже волшебник, красивый сэр?! К нам уже приходил один, такой большой-большой! Он принёс Гарри торт, а мне сделал хвостик, только он Гарри почему-то не понравился, и зря, Гарри, он был очень красивый! А вы мне сделаете новый хвостик, красивый сэр? Такой беленький и пушистый, как у кролика. — Большой-большой волшебник? — озадаченно переспросил отец. — Хагрид, в прошлом году, в мой день рождения, — шмыгнул носом Гарька. Казалось, ещё мгновение, и он разрыдается — глаза за стёклами очков влажно блестели. — За то, что Дадли откусил мой торт, он наколдовал ему поросячий хвост. Старшие Дурсли молчали, но я заметил, как дрожат губы у обоих. Прибить Хагрида захотелось с утроенной силой. Когда об этом происшествии мне рассказывал Гарька, оно не воспринималось так остро, как сейчас, рядом с теми, кто его пережил, до открытия всей неприглядной правды. Наверное, можно было бы оправдать Хагрида тем, что он не знал о болезни Дадли, но мне этот его поступок не понравился и в канонной вселенной. Тренер часто повторял: «Большая сила накладывает и большую ответственность». Дурсли в каноне, безусловно, были не самыми приятными людьми, но подобного они не заслужили — именно с точки зрения противостояния «волшебник — магл». Ну это всё равно что выходить на вооруженного допотопным каменным топором туземца с гранатомётом. Впрочем, ребёнок о подобных вещах вряд ли будет задумываться. Для него всё проще: пришёл добрый дядя и наказал тех, кто его обижал, да ещё так необычно и смешно! Так что как бы я ни кривился на Дамблдора, стоит признать его стратегический талант: та же Макгонагалл, во-первых, явилась бы без подарка — первого подарка в жизни затюканного Дурслями мальчишки, а во-вторых, таких фокусов отчебучивать бы не стала. Однако со здешним Гарри Дамблдор просчитался, и мы получили то, что получили. И, судя по нахмуренным бровям и решительно вздёрнутому подбородку, Гарька снова был готов ринуться на защиту брата. К счастью, это понял не только я, но и отец: он чуть слышно хмыкнул и, не обращая внимания на пыхтящего за спиной Гарри, обратился к Дадли: — Сожалею, молодой человек, я не умею делать поросячьи хвостики. Зато у меня отлично получается кое-что другое. И взмахнул палочкой. Сорвавшиеся с её конца золотисто-лимонные искры диагностического заклинания — столько раз побывав в Больничном крыле, я уже и сам мог бы его накладывать — тут же превратились в бабочек. Видимо, это была какая-то версия для маленьких детей, но и с Дадли, который не сильно от них отличался по разуму, она прошла на ура. Да и все остальные расслабились, заулыбались, переключаясь на более приземлённые дела: взрослые, отправив нас наверх, остались допивать чай и обсуждать предстоящую поездку в зоопарк. Едва они закончили, отец отбыл в мэнор, а я пробыл у Дурслей до вечера, пока за нами с Гарькой не пришёл эльф. Перед сном, устроившись с ним на кровать в моей комнате — Гарри, конечно, приготовили отдельные апартаменты, но кто сказал, что мы будем соблюдать эту формальность? — я снова вернулся к разговору о болезни Дадли. С одной стороны мной руководил чисто научный интерес — узнать о лечении маглов волшебными зельями из уст непосредственного свидетеля, с другой — желание убедиться, что Гарри и его семья не питают ложных надежд на выздоровление Дадли: хотелось верить, что Снейп — теперь я был абсолютно уверен, кто скрывался под маской доброго «дядюшки Джона» — всё же не настолько бездушная скотина, чтобы внушить несчастным родителям необоснованную веру на чудо. Даже ради какого-нибудь «общего блага». Особенно ради него. — Твоего брата прокляли? — сделав максимально наивное лицо, спросил я. — Поэтому он стал такой… ну как родители Невилла? Винс и Грег знали о том, что Беллатрисса сделала с Лонгботтомами: в отличие от современных тенденций в моем родном мире, когда даже народные сказки призывали запретить из-за присутствующего в них насилия, которое могло покалечить нежные детские души, здесь подобную информацию от детей, особенно в семьях бывших Пожирателей, не скрывали. Гарьке же, заметившему наши напряжённые с Невиллом отношения, мне пришлось самому всё рассказать, а затем выслушать очередную лекцию на тему «Ты — не твои родственники». — Нет, он таким уже родился, — ответил Гарри. — Долго объяснять. В общем, пока Дадли там рос, — он потыкал в свой живот, — у тёти, у него хромосомы — это такие клетки, помнишь, я рассказывал? — неправильно соединились. Поэтому теперь он такой. — Это можно как-то исправить? Гарька мотнул головой: — Неа. Это уже навсегда. Дадли ещё повезло — у него лёгкая мозаичная форма, он может себя полностью обслуживать, научился читать и вот, вырезать из дерева. — Гарри вытащил из-за ворота шнурок, на котором болталась его любимая деревянная фигурка. — Под присмотром, конечно, чтобы не поранился. А бывают и очень тяжёлые случаи, хуже, чем у родителей Невилла. — Тогда зачем зелья, если они не помогают? — Что ты, они очень даже помогают! У Дадли, кроме этой болезни, ещё куча всего, потому что организм не справляется, а обычные лекарства либо не помогают, либо очень долго действуют. — Но до конца они его всё равно не вылечат? — решил уточнить я, чтобы окончательно убедиться. — Или этот твой дядя Джон что-то такое пообещал? Тогда он соврал. Магия не всесильна, Гарри, как бы ни хотелось в это верить. — Я знаю, — грустно вздохнул Гарька. — Он тоже так сказал. Так что ты зря на него рассердился — дядя Джон очень хороший и сильно нам помог: и со мной занимался, и зелья для Дадли привозит, и эльфа оставил. — Какого эльфа? — вскинулся я, вспомнив, как Дадли разговаривал будто сам с собой. Значит, в комнате с ним, пока Дурсли и Гарри принимали гостей, оставался домовик. Откуда Снейп мог взять ушастика? Личного у него точно не было. Позаимствовал в школе? Вряд ли это возможно без разрешения директора, а тот, я уверен, не стал бы облегчать Дурслям жизнь. Одолжил, вернее, взял в долгосрочную аренду или купил? Я как-то упустил из виду — не до этого было — кое-какие вопросы, связанные с эльфами, а ведь тот, кто мог на них ответить, всё прошлое лето крутился рядом! Будет чем заняться, когда Гарька уедет. — Обычного, как в Хогвартсе. Чтобы за Дадли присматривал. Он прячется, когда приходят чужие. — А если Дадли кому-нибудь скажет… — Ему не поверят, — закончил за меня Гарька. Что ж, вполне логично. К тому же до поездки Гарри в Хогвартс эльфийскую магию можно было списать на спонтанные магические выбросы. Поэтому сохранению Статута секретности ничего не грозило. Что же касается Надзора, мне он всегда представлялся больше какой-то пугалкой для детей вроде нашей Бабайки под кроватью или грозного дяди милиционера, который заберёт тебя в отделение, если будешь баловаться, чем реальным способом отслеживания решивших похулиганить малолетних волшебников. А после нападения дементоров перед пятым курсом и вовсе выглядел как подстава, чтобы не пустить Поттера в Хогвартс, дабы смуту не наводил своими воплями о возвращении Волдеморта. В любом случае взрослые маги — и орденцы, и дядя Джон, и Люциус — видимо, знали, как его обойти, раз колдовали без помех в доме маглов. Гарри, не дождавшись от меня новых вопросов, вскоре тихо засопел в подушку, а я долго не мог уснуть, думая о Петунии. Каково это — растить ребёнка с синдромом Дауна (всё же, если быть до конца откровенными, большая часть забот по уходу за ним ложится на плечи матери), а потом узнать о смерти сестры и получить довесок в виде пусть и здорового, но тоже крайне необычного и порой опасного для себя и окружающих, пока не научится хоть немного владеть своей магией, ребёнка? И при этом, судя по рассказам Гарри, подарить ему свою любовь и заботу и воспитать его весьма достойным человеком. Конечно, в мире есть и другие семьи, воспитывающие ребёнка-инвалида, и кому-то приходится тяжелее, чем Дурслям, но — повторюсь — никогда раньше это не трогало меня так глубоко. А ещё мне стало стыдно перед Полькой, потому что я только сейчас понял, как сильно обижал его, игнорируя то, что ему по-настоящему важно. На моё счастье, Полька был не обидчивым, иначе друга я бы давно потерял. Уже, конечно, слишком поздно сожалеть об этом, остаётся лишь делать выводы и стараться не допускать прошлых ошибок. Время гарькиного гостевания пролетело незаметно. Иногда нашу скромную компанию разбавляли Грег с Винсом, после его отъезда и вовсе почти поселившиеся в мэноре. Мы отрывались на всю катушку, как и положено двенадцатилетним мальчишкам: лазили в поисках сокровищ на чердак, рыбачили в мэнорском пруду, убегали в поля на пикники, запускали воздушных змеев, ночевали в спальных мешках под открытым небом, рассказывая под треск вечернего костра страшилки. Приближался сентябрь.