Отражение Тиринэля

Эхо зловещего смеха прогремело грохотом в гулком зале подземелья, звонко отражаясь от стен. Едва придя в себя после накатившей на него волны ужаса, Тарни собрал в голове необходимые строчки заклинания. «Хенриос, дай мне сил!» Яркая вспышка ослепляющего света — и зловещих смех в одночасье умолк, завершившись резким хлопком: древний паладин рассыпался в пыль. Тарни был уверен, что он мало что успел в этой битве, но последний удар он посчитал наиболее эффективным использованием своей магии за последние несколько боёв. В голове мельком пронеслась мысль о том, что сэр Тиринэль однозначно похвалит его за такой манёвр. Победно выдохнув, солнечный эльф осмотрел зал — его разрушенные колонны, расплавленный пол и разбросанных по нему сопартийцев. Красного плаща Тиринэля не было видно. Тарнистаэля вдохновляло рвение паладина в его боях за веру, но эта битва была ощутимо испорчена именно из-за нетерпеливости Дель Сахаса. — О, великий Хенриос, и что это только что было? Где сэр Тиринэль? Я едва что-то помню, очнулся только вот недавно. Молодой эльф вновь осмотрел зал, просматривая развалины колонн в поисках сияющего доспеха, но даже там рыцаря не оказалось. Огромный бассейн в центре зала превратился обратно в немагический, едва заполненный грязной водой. От него и в сторону саркофага начиналась огромная выбоина, заполненная гарью и кусками вывороченных ступенек. — Я… очень сочувствую, Тарни. — раздался поблизости тихий и глубоко печальный голос Марлы. Она подошла из-за спины словоно тень — тихо, едва слышными шагами, и слегка прикоснулась к кисти эльфа дрожащими пальцами. С такой скорбъю произносят немногие вещи в этот мире. Тарни всё понял. Лихорадочно заметались глаза в поисках. В груде почерневшего полурасплавленного металла и обугленных костей у саркофага едва можно было узнать того, кого Тарни искал, но ни логика, ни сердце не подводили. Рывком рванув к обломкам доспехов, Тарнистаэль упал перед ними на колени. Слёзы заструились по щекам, полноводными ручьями спускаясь вниз, смывая с лица капли крови и пыль. — Как так вышло?! — смог он выдавить из себя, оглядывая собравшихся вокруг сопартийцев. Первым раздался голос Тэура. — Это всё дело рук того скелета, а взрыв… — он развёл руками, окидывая ореол расплавленного, покрытого сажей камня, — моя вина. Рука дрогнула и стрела зацепила взрывной волной. Простите меня. Тифлинг сам едва стоял на ногах, а его хвост и руки дрожали. Тарни было горько слышать эти слова, и сердце ещё больнее сжалось. Слезы заструились по щекам ещё сильнее, дыхание перехватило. В голове неслись десятки мыслей. О том, что не успел сказать. Не успел сделать. Не успел спросить. Казалось, вот он, Тир, постоянно стоит над душой, отсвечивая начищенными до идеального белого блеска доспехами. Вот его ярко-красный плащ из тяжёлой ткани, развевающийся от малейшего порыва ветра и громко трепыхающий во время сильных порывов. Привычный лязг керефа и шелест плаща успели стать максимально обыденной частью его, Тарни, дороги. Казалось, время всегда есть и будет… Тарнистаэль проклинал себя, эти древние руины и тот миг, когда вообще согласился спуститься в это подземелье. Проклинал тёмного паладина и, кажется, даже самого себя — за слабость, робость, неуверенность и мягкость — те самые качества, полной противоположностью которых был сэр Тиринэль. Проклинал, кажется весь белый свет. Сидя на коленях на оплавленном мраморе, в копоти и камнях, юный барон потерял самого себя, роняя слёзы на всё ещё дымящиеся останки. Спутники спешно собирали кое-какой хлам с поверженных врагов в полнейшей тишине, за спиной Тарнистаэля раздавались только звуки шагов и как кто-то перебирает камни в россыпи белого песчаника. Даже Орту, которй раньше с радостью бы восхитился славной битвой, молчал — он на собственной шкуре познал, какого это — потерять того, кто тебе дорог. Тарнистаэль многое готов был отдать, чтобы вернуть время на несколько минут назад. Но смог бы он что-то исправить, не допустить такого исхода, если бы само Мироздание дало ему второй шанс? Сейчас он с уверенностью говорил себе «нет». Он зажмурил глаза, которые и так уже ничего не видели перед собой от стабильного потока слёз. Нет, этого всего просто не могло произойти. Как этот известнейший в мире инквизитор, гроза цвергов и национальный герой, мог вот так просто сорваться с места, полностью проигнорировав свой отряд, и идти в бой с каким-то трухлявым скелетом? Зачем?! Где был голос его разума, где же хвалёная паладинская выдержка?! Тарнистаэль выдохнул, смахнув рукавом мантии слёзы со щеки. Золотистые шелка некогда дорогой накидки истёрлись и испачкались в копоти. Собрав в кулак остатки воли, он попытался прикоснуться к чему-то, отдалённо напоминающему пластинчатую перчатку, но резко отдёрнул руку — металл всё ещё горел жаром. Направив на фрагмент доспеха магическую силу, он попытался охладить металл замораживающими чарами. Нескоро, но метал поддался, покрывшись лёгким белым инеем. Вновь повторив попытку разобрать часть брони, Тарнистаэль достал лишь горсть пепла и несколько обломков кистевых костей, до неузнаваемости обуглившихся и источающих отвратительный горелый запах. Промыв одну из них под струёй магической воды, он положил её в потайной карман накидки, где раньше хранил жемчужину, и вновь закрыл руками лицо. Этот процесс отнял и без того скудные отсатки его моральных сил, и юный барон молча залился слезами. Грудь горела, словно пробитая огромным незримым штырём. Тяжело дышать. «Я не знаю, что я могу сейчас сделать, кроме как почтить твою память и идти дальше. Возможно, этот некромант из башни согласится воскресить тебя, и тогда мы вновь продолжим свой путь, как раньше… если я сам ещё буду жив». До его ушей донёсся едва различимый, несколько неестественный звук воды, стекающей по гранёному хрусталю. Тарнистаэль заинтересованно открыл глаза и с удивлением обнаружил среди копоти под своими ногами необычайной красоты кристалл, усыпанный каплями слёз. Внутри кристалла переливалась мутная дымка. «Что это?» Тарнистаэль пусть и плохо чувствовал сейчас ход времени, но был точно уверен, что кристалла определённо здесь совсем недавно не было. От него разило какой-то астральной магией, неуловимо знакомой и в то же время совсем чужой. Он опознает его на ближайшем отдыхе вместе с остальными найденными в этом проклятом подземельи ценностями. Разобрав не без трудностей свою магическую палатку, он вошёл вовнутрь. От вида незаправленной постели и разбросанных по полу подушек стало ещё противнее в груди, но, стараясь не цепляться на посторонние вещи взглядом, он нашёл в одном из сундуков лёгкий походный плащ. Он спешно покинул палатку, захватив его и железный кубок для цвергского пива. Ещё раз тяжело вздохнув, словно обрывая внутри себя какую-то едва зримую надежду на то, что происходящее — просто насланный на него кошмар каким-то проклятьем, он аккуратно опустил струящуюся ткань поверх поблескивающих металлом останков под всеобщее молчание. Пригубив из кубка крепкого пива, он поднёс его над головой и попытался вспомнить хоть одну молитву. Прикрыв глаза, он зачитал: Свет твой пронзает небеса, Хенриос, В наших сердцах горит твой огонь, Сила твоя течёт в моих жилах, Взгляни на нас и дай нам сил. Нести этот свет Во имя справедливости, Во имя возмездия, Мы храним тебе верность, Чтобы наши враги Сгорели в лучах твоего света, Неверные будут наказаны, А верные — отмщены, Озари наш путь, И мы будем нести возмездие, Во имя твоё, во имя Хенриоса. С этими словами юный барон вылил на камни перед собой оставшееся содержимое кубка. Он не знал, что остальные члены отряда с могильным молчанием наблюдали за процессом, стоя несколько поодаль, чтобы не мешать. Закончив ритуал, эльф набрал из бочонка ещё полный кубок пива. От пьянящего ощущения внутри немного легчало, и он не заметил, как выпил около пяти таких кубков подряд, погружённый в какой-то тяжёлый, бессмысленный транс, что совсем не прибавлял сил — наоборот, набирал всё больше леденящей пустоты вовнутрь груди, замещая ей тупую боль. Очнулся он только тогда, когда все вещи были собраны хозяйственной Марлой, и халфлинг, крепко обняв барона, попыталась отнять у эльфа очередной полупустой кубок. Она что-то говорила о том, что очень сожалеет и понимает его скорбь, но нужно спускаться вниз, глубже в подземелье, что оставаться здесь слишком опасно. Что время поджимает, а впереди много дел. Он сам не помнит, как спустился вниз вместе с остальными тремя спутниками, не оглядываясь на раскинутый в руинах плащ. Орту с Тэуром, всё ещё дрожащим от изнеможения, отодвинули один из камней в узком, неосвещённом уголке коридора, где как раз хватит места на небольшую стоянку. Вновь вернувшись в любезно разложенную кем-то из спутников палатку, Тарни больно сглотнул, присаживаясь на кровать. В руках застыл угол золотистого покрывала. Молодой эльф обессиленно опустился на простыни с кристаллом в руке. Его сил сейчас едва хватит даже на такую простую вещь, как опознание. Глаза закрылись сами собой под давлением усталости и алкоголя. «О, Хенриос, если ты слышишь мои молитвы, прошу, отзовись. Я разбит и кажется не знаю, как идти дальше… Подари покой сэру Тиринэлю и его душе, да предстанет он у твоего небесного трона» Громкий, почти громогласный голос моментально отозвался в голове: «На кого ты похож?! Наследник, соберись, не позорь моё светлое имя! Не позорь семью, где твоя воля идти вперёд и ещё яростнее мстить своим врагам за тех, кто тебе дорог?!» Голос Хенриоса продложал отчитывать Тарнистаэля, пока тот, едва соображая, молча глотал слёзы. Попытки выбраться из транса раньше времени не давали результата. «…а что до Тиринэля… можешь не беспокоиться. Первожрецы так просто не умирают» — сказал голос напоследок, и Тарни наконец выкинуло обратно в реальность — слегка протрезвевшего, но ещё более потрёпанного в моральном плане. Сердце бешено колотилось, и в попытке успокоиться он таки взялся за опознание кристалла. Концентрации магии всегда вводила его в более спокойное состояние — ритм сердца вскоре замедлился, выровнялось дыхание. Тарнистаэль концентрировал свою силу на хрустальном кристалле с дымкой. Ответ от Мироздания не заставил себя ждать — от осознания, что за вещь Тарнистаэль держит в своих руках, слёзы вновь брызнули из его глаз, но уже не такие горькие — скорее, это была благодарность. «Значит, эта вещица может раз в неделю призвать материальную иллюзию Тиринэля, который в течение часа будет слушать мои команды и сражаться на моей стороне?» Юного мага захлестнуло горячее желание использовать кристалл сиемоментно. Снова обнять, почувствовать тёплое дыхание и холодный металл доспеха под пальцами, зарыться носом в его белоснежные волосы, вдохнуть ставший таким родным запах… Сказать всё, что не успел, что томилось в груди, лежало на душе тяжким грузом — и плевать, что будет дальше! Что будет завтра и через год! Быть сейчас вместе, забыв про жуткое подземелье, тяжёлую ношу наследника и долгий-долгий путь впереди — это всё сможет подождать один час, один-единственный час. Осознание того, что иллюзия останется всего лишь иллюзией, вытеснилось тёплыми воспоминаниями, которые согревали, убаюкивали, дарили обеспокоенному сердцу Тарнистаэля волны покоя и умиротворения. ***  — Самое яркое... солнце моего лорда?  — Ярче крыш самых блистательных храмов Хенриоса из самого Хонта. Тиринэль хотел было ответить, но не успел, будучи прерванным внезапным поцелуем. Несмотря на безумие всей ситуации, он ответил на заигрывания не в меру расшалившегося лорда, зрачки которого, кажется, занимали всю радужку — но Тарни понятия не имел, насколько странно он сейчас выглядит, ведёт себя и что творит. Руки моментально накинулись вокруг светлой шеи и он сильнее прильнул к облачённому в доспехи паладину, казавшемуся самым прекрасным созданием во всём белом свете и за его пределами.  — Тиринэль, свет моей души… — пробормотал он, повиснув на груди у запрокинутого на спину паладина, сбитого скорее с толку, нежели натиском и без того хрупкого эльфского аристократа. На спине рыжий эльф почувствовал вес тяжёлой, но аккуратной рыцарской руки, отчего тело барона покрылось мелкой дрожью. У самого уха раздался тихий голос Тиринэля:  — Мой лорд, так вот каков ваш план, — Тарни мог поклясться, что Тир улыбался, произнося эту фразу, хотя лица его волшебник не видел, — Вы всё-таки хотите немного… — его голос стал ещё тише. — потренироваться?  — Моё прекрасное солнце, да, я буду твоим верным учеником, я выполню все твои упражнения! — засветился энтузиазмом Тарнистаэль, крепче обхватывая шею и плечи паладина. Той ночью Тарнистаэль крепко спал, обхватив коленями одну из подушек, а сквозь сон на постель продолжали капать слёзы — то ли счастья иллюзии, то ли скорби потери. Гранёный кристалл мерно поблёскивал в его ладони — с сохранённым зарядом, но источающий едва заметный тусклый свет, согревающий руку барона неземным теплом. В серебрянной дымке блестело отражение Тиринэля.