Смерть комарам

— Да блять. — Что дергаешься? Не нравится? Наир оторвался от Костиковой бледноватой внутри ляжки, широко лизнув напоследок соленую от пота кожу. Поднял голову. — Комары, блять, — Костик дрыгнул острой коленкой у него на плече, норовя вдарить по уху. — За-е-бали. Наир хищновато нырнул пальцами под бедро, защипнул мягкую кожу сзади. Костик под ним взвился всем своим угловатым телом горячо юрко. Проскреб пальцами по простыне, шикнул что-то неразборчивое сквозь сжавшиеся в ниточку губы. — Комары, может, и заебали, — согласился Наир философски, — а никто другой не заебал еще, да? И шлепнул слегка — для острастки, чтоб не понижать градус. Он хоть и был таким себе армянином, на пол шишечки, и на исторической родине был всего-то раз в детстве, но в подкорке у него сидело надежно, что градус — только повышать. Костик ойкнул, поджался весь, рыпнулся вверх, как какой норовистый зверь. Загорелые скулы у него жарко бросило в густо-розовый, как на морозе. И глаза подернуло болезненным блеском пьяненько-пошленько. — Предупреждай, бля, — шмыгнул он носом. Наир приподнялся на руках, заглянул в запрокинутое Костиково лицо. — Костя, — позвал он шепотом, — Ма-ара, — быстренько, не сбавляя накала, обласкал губами шею, скользнул по грудине к ребрам, чмокнул дрогнувший живот у пупка. — Знаешь там, на обиженных воду возят и так далее? Костик втянул воздух своим длинненьким грузинским носом шумно и дрожаще. — Да не обижаюсь я, — возразил он тихо. Наир нырнул языком вниз до самых косых, где отпускной приморский загар пересекало бледнеющей линией плавок. Костик дышал аккуратненько, сдерживаясь, подрагивал всем напряженным прессом. Наир губами обошел его пупок, лизнул бойко напористо. Костик чуть дрогнул в ответ, что-то такое выговорил-выстонал, медленно как-то робко вплелся пальцами в волосы, и резко дернул. Жестко и от себя, как какую заигравшуюся псину. Наир отодвинулся на локтях. — Чего опять, динамо? — спросил он. Без злости, хотя эти Костиковы закидоны с «о да, нет убери» подбешивали. Так тонка была у него эта грань между робкими заигрываниями и вполне серьезным нежеланием чего-то конкретное делать. — Комары, — Костик хлопнул себя по щеке, провел вниз, размазывая невидимого кровососа, — о, — оглядев ладонь, проговорил он удовлетворенно, — разъебал. Стряхнул куда подальше комариные останки. Он всегда был такой, когда дело переходило в плоскость. На грани. Все чуть что, глядишь, даст заднюю, отвернется к стенке. И не достучишься потом — проще так оставить. Возбуждения как не бывало, и огонечки в глазах гаснут. Мог конечно и прижать, застонать, дать огня — по-своему скупо по-костиковски, но это редко бывало: из Костика хрен что вытащишь такое. Эмоциональное. — Ох, горе ты мое, — Наир вздохнул. Потянул с пола мятую, сваленную неровной кучей простыню, накинул ее на кровать поверх Костика, сам нырнул внутрь в тепло, оперся на колени меж раздвинутых ляжек, повис на руках над Костиковым лицом в интимной плотной полутьме. — А так тебе лучше? — спросил, чувствуя влажное прерывистое дыхание на щеке. Костик ничего не ответил. Шкрябнул только щекотно щеточками ресниц по щеке. Где-то про себя, наверное, согласился. Потянул на себя, обхватив за спину, ковырнул ногтями. Наир переложил руку Костику на бедро, пригладил большим пальцем член, скорее раззадоривая, чем возбуждая, в ладони сжал яйца, чуть потянул. Костик засопел придурочно, как будто ему не хватало воздуха. — Тише, Кость, — шикнул Наир, — рыпайся аккуратнее. У него словно не хватало еще пары рук. Была бы, заткнул Костику рот. Не чтобы замолчал — он и так молчал постоянно. Просто чтобы выбить на эмоцию. — Оторву, — пригрозил по приколу, чтоб не засыпал. Костик зашуршал в темноте по матрасу. Замер. Даже дыхание не было нормально слышно. Наир продавил пальцами за мошонкой, где все было в водянистой смазке, пощупал поджатое очко. Приставил два пальца пистолетом, как складывал совсем еще в детстве, играя со своими питерскими друзьями в войнушку. — Ну держись, — предупредительно шепнул он Костику в лицо, — я стреляю. И протаранил сразу на две фаланги влажный скользкий от смазки Костиков зад. Пальцы обхватило плотно горячо и неподатливо. — Петушара, — выдохнул Костик. Поджал весь свой узкий задок, сдавил внутри жесткими мышцами. — С-сука, — протянул от души. Наир предостерегающе шлепнул закаменевшее бедро. — Кость, оторвешь нахуй, я продолжить не смогу. Костик подавился смешком. — Ну, тогда лизать мне будешь. Наир цокнул языком. — А это не заслужил. Он растолкал коленями Костиковы ляжки, так было посподручнее. — Дышать не забывай только, — и продвинул поглубже пальцы. Костик держался молодцом, не зажимаясь, только сопел носом громко на выдохе. В душной тесноте эти вздохи отдавались в груди, как свои. — Больно? — спросил Наир, когда Костик дернул сбоку острой коленкой. — М-м… — ответил он. Слов в этом мычании было не разобрать. Их там, наверное, и не предполагалось. Как и какого-либо негатива. Только удовольствие — уж это Наир в Костиковом сопении разбирал в два счета. — Ласка и смазка, — проговорил он нараспев, пропихнувшись на всякий и третьим пальцем, — и ты на все согласна. Костик лягнулся пяткой по бедру. Акцентированного удара не получилось: вся сила прошла вскользь, по касательной. — Иди в жопу со своими стишками, — шепот у него был горяченький такой. И злой, почти как на поле. — Мы оба — об одном, — Наир напоследок огладил поджавшиеся яйца. — Переворачивайся. Отодвинулся, расчищая побольше места для маневра. Костик понятливо повернулся на живот, приподнялся на коленках, выставляясь напоказ. Импровизированная москитная сетка с них съехала, и Костикова спина заблестела потно и желто в теплом электрическом свете. Наир любил, когда можно было рассмотреть как этот темный южный загар на шее перетекает в бледновасто-золотой на плечах. Так и веяло от Костика, такого смуглого и острого, отдыхом, Анапой и песком. Наир любил смотреть украдкой, когда Костик спешно менял шорты в раздевалке, как светлая полоска совсем незагорелой кожи появлялась из-под задравшихся трусов. В душевой Наир привык никогда не смотреть в его сторону. Ну как не смотреть. Не уплывать взглядом ниже острой прямой поперечины плеч, хотя лопатки иногда так и манили, сложенными крыльями выдаваясь на гладкой золотистой спине, и эта ложбинка посередине, где, когда Костик нагибался, проступал лесенкой позвоночник, по которому так и хотелось спуститься взглядом вниз-вниз… — Ну? — Костик нетерпеливо заерзал перед ним всем своим щуплым задком. Он не любил, когда на него подолгу пялились. И трахаться при свете тоже не любил. Стеснялся черт знает чего. — Расхотел? Привстал на руках. Повел носом из-под взлохмаченной челочки. — Хули, — Наир притиснулся к нему сзади, вжался силой в жаркую тесноту. Костик вскрикнул почти беззвучно: только воздух хватанул раскрытым ртом. Потом подался назад бедрами, меленько подмахивая. Костик всегда сдерживался по максимуму, застенчиво сопел, кусал пальцы. Недоверчивый, но покорный, как кто-то, к Наиру прилагающийся. Как будто для Костика эта принадлежность была первым из приобретенных инстинктов. И внутри он сжимал сладко почти до боли, а у Наира в унисон судорожно билось в груди, как у престарелого сердечника. И дыхание схватывало так, что хотелось подвывать тонко на верхней ноте. Наир нагнулся, нашарил его член под подтянутым возбужденно животом, обхватил в кольцо пальцев, провел снизу вверх ритмично. — Трындец, — выдохнул Костик. Прогнулся в спине, прижался к матрасу грудью так, что лопатки на спине проступили остро и заходили ходуном в такт Наировым толчкам. — Не «трындец», а помощь ближнему. — Иди ты, — и вот от этого Костикова разворота, такого покорного и напряженного изгиба и матершины вразрез всему Наира вело конкретно. Он схватил Костиков загривок — получилось не с первого раза: вспотевшие пальцы скользили и не слушались — и прижал его со всей дури к подушке. Прямо носом, въезжая с размаху в мелко сокращающееся нутро. Оргазмом его шибануло грубо, наотмашь. С пульсом хорошенько за сотку и горлом, высохшим от невыстанного-невыкрикнутого. Костик догонялся сам вручную, грубо обхватив Наирову ладонь своей. Жарко тяжело сопел, чуть постанывал глухо на выдохе, отвернув набок покрасневшее лицо. Когда он кончил, запачкав Наиру все пальцы семенем, еле слышно бормотнул что-то среднее между «заебись» и «отъебись» и свалился без сил на замятую простыню. Наир перевел дыхание, отер взмокший лоб. Сел рядом, отодвинув Костикову ногу в белом чистеньком до невинности носке. Костик даже трахался в носках, и Наиру по началу было тяжело не прикалываться про продакт-плейсмент «Адидаса» и стимуляцию продаж через главную человеческую потребность. Но он привык. Привык через Костиково «у меня хроника, а тут сквозняк», привык, потому что спать в носках с тремя полосками над лодыжкой было так нетипично для всех, и так при этом по-костиковски. Наир лениво провел пальцами по заросшему темным пушком бедру. Такой Костик, расслабленный вытраханный до костей, не то чтобы уж прям спящего поднял, но Наира возбуждал ой-ей как. Медленно и конкретно под второй раунд. — Тики, — позвал Костик глухо. Он пялился как-то смущенно. И так, с огоньком. Улыбался кривенько тоненькими губами, самую малость поплывшими по краям от поцелуев. И ресницами хлопал темными и густыми, как щеточки. — Наирка! — повторил он. — Ау? — Наир подпер щеку ладонью, — Чего удумал? Костик посмотрел так нежненько сиропно. Не прямо уж жалко конечно, но без достаточного по Наировым меркам цинизма. Его частенько вело после траха, тянуло на волну «брат-братан-братишка» и «эвер автер», которую Наир сам хотел иногда поймать, но не мог. Возраст не позволял, жизнь уже научила не верить. — Просто, — сказал Костик тихонечко, как будто разбудить боялся. Наверное, ему вообще было, что сказать, но он не стал. Потому что вдруг застеснялся. А Наир не смог не поделиться. Ему надо было услышать еще раз это, сказанное Костиком еще перед предсезонкой, «без тебя перекантуюсь, что я, по-твоему, совсем». — Слушай? — он потянул руку: вставать было лень. — Если вдруг что-то поменяется, Кость, давай без паники. Костик хлопнул своими девчачьими ресницами. — Понял, — сказал он тихо. Придвинулся поближе, устроился подбородком на плече, подложив аккуратно ладонь. — Зеленый тебе пойдет, — заметил он, пальцами щекотно прощупал ключицу, смазано прошелся по груди до соска, — к глазам. Они у тебя такие. такие, что пизда мне. Тебе. Всем пизда, Тики. — Дурак, — Наир потрепал его по голове, заложил заботливо назад челку. Костик не спорил. Он вообще редко спорил. — Это как-то неровно, — он потянул на себя край одеяла, взглянул тяжело и замученно. — Ты здесь почти сначала, у тебя — скорость и удар. Хуйня какая-то выходит. — Москва, Кость, все равно одна, — сказал Наир первое и единственное, что в голову пришло, кроме «пиздец» и «хуйня дело, реально», — всего-то меняю округ. Не Питер, Кость, не ссы. — Не ссы — прорвемся. — Себе так и скажи. Костик нахмурился. — Пиздец нам всем, Тик. Такой пиздец, что и не, блять, не прикинешь заранее. Вчера все так себе было, но хоть понятно, а сейчас… — Не думай, Кость. Наир не стал говорить, кому думать идет, а кому нет, хотя хотелось. Пиздец как хотелось, но он просто поймал Костикову руку, переплел пальцы. Повернул голову, буквально вжался нос в нос с замершим Костиком. Потянулся к его тонковастым упрямым губам. Потянулся, но далековато было, — мазнул только слегка каким-то сестринским легеньким поцелуем. Костик отвернулся к потолку. — Еба-а, — выдохнул он, — романтика какая. Наир не сдержал смешок. — Знаешь что? — выдал он, — мелкий ты кайфолом, Костя, — и приложился губами к щеке почти под глазом, чуть выше проклюнувшихся к вечеру пеньков щетины. Прямо поверх наливающегося красным добротного комариного укуса.