Особые потребности

Сергей стоит спиной к хозяину кабинета, как будто пытаясь высмотреть что-то на оживлённой улице. Начать разговор о том, зачем он действительно пришёл, неимоверно сложно. Напрашиваясь на аудиенцию он написал только про «особые потребности», но проговорить теперь вслух и в подробностях язык не поворачивается. В любовниках и любовницах он никогда не испытывал недостатка, но раскрывать кому-то такое о себе был не готов. А Кондратий - лучший. Действительно профессионал своего дела. Да, они с Трубецким обмениваются конфиденциальной информацией, но никогда ни одно слово о сексуальных предпочтениях клиентов за пределы борделя не утекало. - Так вот «особые потребности»? - Ничего экстремального, просто... - Сергей мнётся, не зная, как объяснить. - Мне сказали, ты и в этом лучший. Кондратий хмыкает и самодовольно улыбается: - Хочешь обсудить границы сразу или будем двигаться постепенно? Сергей неопределённо дёргает плечом. Как словами через рот рассказывать такое его ни университет, ни политическая карьера не научили. Кондратий кивает, как будто делает пометку в каком-то внутреннем списке. - Присаживайся. На пол, - он кивает на ковёр у своих ног. - Пиджак лучше снять. Трубецкой чувствует, как к щекам помимо воли приливает кровь. Хотя как раз не краснеть, ему казалось, он умеет очень хорошо. Он послушно снимает пиджак, аккуратно вешает на спинку стула. Рефлекторно тянется к галстуку, чтобы ослабить узел, но слышит: - Галстук оставь. Трубецкой кивает и неловко усаживается на пол, опираясь боком о низкий диван. Кондратий смотрит на него сверху вниз с каким-то весёлым, тёплым любопытством. - И чего бы тебе хотелось, князь? Сможешь рассказать? - он проводит босой ступней по бедру Сергея, останавливаясь возле паха. Трубецкому не хочется ничего рассказывать. Хочется схватить тонкую щиколотку, прижаться ближе, изучить губами стройную ногу от пальцев до наверняка выпирающих тазовых косточек... Он слишком долго, похоже, бегал от своих более или менее постоянных пассий. В этом же дело, поэтому его так кроет? Над головой слышится тихий смешок. - Руки, князь. Трубецкой непонимающе поднимает голову. - Я не разрешал меня трогать. Встань на колени, руки за спину. Я верю, что ты послушный, и нам не придётся их связывать, так? Сергей кивает, выполняя приказ. В том, что это именно приказ, несмотря на мягкость тона, сомнений нет. - Я не запрещал тебе разговаривать, - Кондратий кончиками пальцев приподнимает его лицо за подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза. - Ты можешь в любой момент сказать нет. Понял? - Да. - Хороший мальчик, - Кондратий треплет его по щеке и снова откидывается на спинку, отпивая шампанское из бокала. Он все с тем же доброжелательным интересом рассматривает замершего в ожидании Сергея, хмыкает: - Ты слишком сильно ждёшь, что будет дальше, - он легонько пихает Трубецкого пяткой в плечо. - Расслабься, князь. Это совет, а не приказ. Сергей криво ухмыляется. Потому что ну легко же ему говорить! Это не он сгорает от стыда, когда каменный стояк давит на ширинку. И как именно это связано (стыдно от того, что так возбуждает, или так возбуждает, потому что стыдно), Трубецкой даже думать не хочет. Он скашивает глаз на все ещё упирающуюся ему в плечо ногу. Щиколотка продолжает казаться безумно привлекательной. - Можешь лизнуть. Один раз, - кивает Кондратий. - Считай, что это поощрение авансом. Сергей вздрагивает, но не собирается упускать такую возможность. Он выворачивает голову и широко и влажно проводит языком от ступни и выше, куда может дотянуться. Дует на влажный след и не сильно, но чувствительно получает ладонью по голове. - Я разрешал? - Нет. - Нет кто? - Нет, Кондратий. - Князь, разве в твоём обществе прилично обращаться по имени? Попробуй ещё раз. - Нет, monsieur Ryleev. - Хороший вариант, мне нравится, - Кондратий мягко улыбается, тянет его за волосы, разводит ноги шире. - Иди сюда. На коленях. Сергей утыкается грудью в диван и вопросительно смотрит на Рылеева. Пару минут назад ему казалось, что возбудиться ещё сильнее уже нельзя, но, очевидно, он ошибался. Кажется, вело его даже от лёгкого запаха парфюма и оставшегося на языке чуть солоноватого вкуса кожи Кондратия. Тот нежно перебирает его волосы, рассматривает его лицо. Проводит большим пальцем по нижней губе (Сергей послушно приоткрывает рот). - Мне нравится, что ты быстро учишься. Но просто с тобой не будет. - Почему? - Сергей вспоминает о своём праве говорить. - Я хочу, чтобы ты себя отпустил. А у тебя пока не выйдет. От такого простого объяснения, сказанного тем же чертовски мягким тоном, у Сергея внизу живота все сжимается, и он вцепляется себе ногтями в запястье, чтобы не кончить позорно уже сейчас. Кондратий улыбается ему: - Что, передоз ощущений с непривычки? Или нравится слушать про себя правду? Трубецкой безумно рад, что ответа Кондратий не требует. Он развязывает халат, позволяя ему сползти по бокам, тянет Сергея за волосы. - Тебе, кажется, нравится работать ртом? - он кивает на свой полувозбужденный член. Трубецкому иррационально льстит, что Кондратию тоже нравится то, чем они занимаются. Он тянется вперёд проводит языком по всей длине: - Даёте карт-бланш, monsieur Ryleev? - Oui. Mais garde tes mains derrière ton dos.* Сергей в своё время собрал порядочно информации про Кондратия, но про, очевидно, свободный французский умудрился не знать. Если бы сейчас он имел на это право, то сказал бы, что такой сюрприз тоже заслуживает поощрения. Все поощрения, которое сейчас во власти Трубецкого, это приложить все возможные усилия к удовольствию Рылеева. Он снова проходится языком по всей длине, дует на головку (громкий вдох Кондратия ему очень нравится), обхватывает ее губами и опускается ниже. Не помогать себе руками непривычно, сложно, приходится полностью сосредоточиться на процессе. Туго затянутый галстук мешает нормально дышать. Когда Сергею кажется, что он вроде как приноровился, Кондратий надавливает ему на затылок, заставляя опускаться ниже, и дыхание опять перехватывает. Как ни странно, поднять голову и отдышаться ему позволяют. - Я люблю глубже. Постарайся, - голос Кондратия над головой все ещё неприлично ровный. Сергею хочется постараться хотя бы затем, чтобы он сбился и стал ниже хоть на полтона. И он старается, подчиняясь пальцам, надавливающим на затылок. Игнорирует текущую по подбородку слюну, втягивает щеки, опускается так низко, как может. Кажется, даже забывает обращать внимание на дискомфорт от давящей на его собственный член ширинки. Когда его тянут за волосы, заставляя оторваться, это даже... обидно? - У тебя шикарные кудри, ты знаешь? - голос Рылеева и правда стал ниже. Он облизывает губы, по щекам и шее растекается румянец. Это все выглядит как лучшая награда за старания Сергея. Он облизывается и кивает в ответ. Про кудри он в курсе, но можно уже продолжить? Но у Кондратия, очевидно, другой план. - Сними галстук, расстегни рубашку и ложись на спину. Руки вдоль тела. Оказывается, пальцы у него дрожат и мелкие пуговицы рубашки поддаются с трудом. Кондратий смотрит на него с ухмылкой, но не ехидной, а какой-то понимающей: - Не торопись. Сергею хочется выплюнуть, что легко ему говорить, но вместо этого он медленно вдыхает, выдыхает и справляется, наконец, с последними пуговицами. Ложится, как приказал Кондратий, смотрит на него вопросительно. - И снова хороший мальчик. Такой послушный, - Кондратий рассматривает его совершенно бесстыдно. Кажется, Сергей чувствует как румянец с шеи расползается по груди. - Вылижешь меня как следует и напою тебя шампанским. Трубецкой кусает губу и вцепляется пальцами в мягкий ковёр. Кажется, такой откровенности словами через рот ему всегда и не хватало. Или чтобы наконец-то кто-то так правильно решал за него, чего он действительно хочет. Кондратий красиво встаёт (кажется, он все делает исключительно красиво, real-life ballet в каждом движении) и усаживается Трубецкому на лицо. - И можешь дрочить себе. Я хочу посмотреть, как тебе нравится. Сергею бы сейчас больше всего понравилось вцепиться в его бедра, держать, как ему удобно и вылизывать Кондратия до тех пор, пока он не начнёт хныкать и просить пощады. Скоординировать движения языка и рук безумно сложно. Оказывается, пуговицы на рубашке ещё не были таким проклятием, как брючный ремень. Трубецкой рычит, пытаясь побыстрее расправиться с мешающей одеждой, но тут же получает ладонью по груди: - Не отвлекайся! Приходится действовать сосредоточенно и размеренно. Сфокусироваться на удовольствии Кондратия (бедра у того чуть подрагивают, и это тоже ощущается как похвала), и позволить рукам действовать автоматически. Сдержать стон, сжав себя наконец-то в первый раз, Сергей не может. Но за это его не наказывают. В практически опустевшей голове Сергея крутится одна единственная мысль: Кондратий сейчас правда смотрит, как ему нравится. Кончать с этой мыслью оказывается стыдно, но неожиданно безумно хорошо. Кондратий кончает с тихим то ли стоном, то ли хныканьем. Трубецкому очень хочется узнать, на какой еще диапазон звуков он способен. В следующей осмысленной картинке Кондратий уже сидит рядом и гладит его по лицу. Шевелиться Трубецкому категорически не хочется. - Я обещал напоить тебя шампанским. Если ты продолжишь так лежать, это у нас не получится. Пить Трубецкому хочется. Но сначала он поворачивает голову и прижимается губами к тонкому запястью. - Спасибо. Трубецкой отлично знает, что платить хозяину деньгами - моветон. Немалых денег стоит уже напроситься на аудиенцию не по делу, а по работе. Они пьют шампанское и Сергей (уже вновь застёгнутый на все пуговицы), наблюдает, как Кондратий крутит в руках крупный, красивый бриллиант круглой огранки. Такие подарки, Сергей узнавал, ему нравятся. На прощание Рылеев улыбается ему, говорит, едва касаясь пальцами его груди: - Ты старательный, мне понравилось. Захочешь больше - приходи ещё. - Мне тоже понравилось, - кажется, бессмысленно констатировать очевидное. Но Сергей говорит это, улыбается и думает, что запястьям Кондратия категорически не хватает тонких браслетов-колец. Вероятно, из платины. *Да. Но держи руки за спиной.