Бегать

      Бегать от своего прошлого глупо и бессмысленно. Ей, наверное, стоило остановиться еще тогда, еще до того, как небо упало, но она не могла. Кто она без этого движения? Это единственное, что остается неизменным веками. То, что не заменить и не забыть просто так. Бег в пустоту, но он придает смысл. Зачем жить, существовать на месте? А если бежать, то куда, от чего и зачем? Понятно. Бежать от боли, от страха. А куда? Не важно. Любая дорога куда-нибудь ведет. Это обидно. Обидно до кашля и боли в груди. И грустно. Слишком грустно, но слишком красиво, чтобы что-то менять. Нельзя жить так, да? А кто сказал? Кто строит эти рамки? Не известно.       Она снимает куртку и выпивает. Запивать проблемы, как наивно. Забыться в алкоголе, вместо того, чтоб что-то решать. Но это проще. Гораздо проще, чем думать, анализировать, предпологать. Рушить всегда легче, чем строить. Так давайте рушить, пусть строят те, у кого еще есть силы. Будем считать это отдыхом. И не важно, что это тоже тянет силы.       Кровать холодная, и она не знает, как ее согреть. Ее общество слишком тяжело для нее самой, не то что для других. А если и найдется такой безумец, она не позволит ему подойти — ей тошно от одной мысли, что ее ядом отравиться кто-то, и не важно, что по своей воли. Это сложно? Может быть. Но так проще. Проще быть одной, чем беспокоиться за кого-то еще. Проще ничего не терять. А то потом приходиться снова искать, искать, искать, а сил на это все меньше и меньше. В конце все равно умрешь от истощения. Знаем, проходили.       Прошлое наступает на пятки, даже если ты бежишь со всех ног. Может, остановиться, развернуться и взглянуть прямо в лицо? Нет, рано. Еще есть силы. Еще есть дыхание, и кровь течет по венам. Еще солнце светит, и море шумит. Еще есть время. А она слишком слаба, чтобы чувствовать. Чувствовать боль. И страх. Да даже радость. Счастье. Не важно что. Она просто не готова чувствовать. Потому что она слишком далеко убежала, слишком много искала. Ей даже казалось, что нашла. Но казалось — не значит было. А жаль. Так хотелось, наконец, отдохнуть. Выпить воды, почувствовать себя в безопасности.       Иногда, закрывая глаза, она видит их. Свои сны, полные тепла и счастья. Смеха и красок. Огоньки и шум деревьев. Речку, хлеб и старые пластинки. А потом опять приходят боль, страх и кровь. Огоньки становятся красными, деревья ломаются, а речка окрашивается в красный. Из окна веет холодом, где-то слышиться плач и крик.       Через минуту она понимает, что кричит она сама. Кошмары. Вечные друзья. То, что не дает дышать в полную грудь. То, что не дает верить в сказку. А иногда так хочется.       Она идет на кухню. Вода в кране холодная, то что надо. Откроет окно, и ветер подует в лицо, высушивая слезы, словно их никогда и не было. Звезды светят. Это то, что они делают. Удивительно, да? Они светят так отчаянно, с такой отдачей. Зачем им это? Они светят всю жизнь, и гаснут только перед самой смертью. Кто-то говорил, что люди это звезды. Врут конечно. Если люди звезды, то почему она жива? Потому что погасла она давно. А иногда кажется, что и не сияла она совсем никогда. Так, темная точка на небе.       Жаль, конечно, что люди не звезды. Звезд много, как и людей, но звезды не чувствуют себя одинокими. Они вообще ничего не чувствуют. Почему так много людей, а она одна? А, да, потому что погасшим не нужен кто-то. Зачем? Их конец близок. И это чувствуется. Чувствуется спиной, холодом, веящим от сердца, взглядом в затылок. Это понятно, и это честно. На небе не должно быть черных точек. Они должны быть заняты новыми звездами, большими и сияющими.       Она выбросит окурок и вернется в постель. Спать не хочется. Хочется плакать, но как это сделать? Как люди умеют плакать? Странно.       Когда она была маленькой... Стоп. Ну вот, опять. Воспоминания догоняют, нужно поднажать.       Она опять встает, одевается и выходит на улицу. Темно. Пустно. Тихо. То, что она любит. И не любит одновременно. Потому что слишком тихо, слишком пусто, слишком темно. Слишком одиноко.       Где-то пролетает птица. Она любит птиц. Они такие свободные и честные. Лететь туда, куда хочешь. Туда, где хорошо. Потому что зачем лететь туда, где плохо, если у тебя есть крылья? Действительно, незачем.       Она идет по мостовой, перегибается через перила и заглядывает в темную густую воду. Там отражаются миллиарды звезд, и кажется, что нырнув туда, больше никогда не выберешься. Но чернота манит, затягивает.       Она ближе наклоняется и протягивает руку. Ну да, на что она надеялась. Еще бы секунда и она бы оказалась в воде. А может и стоило? Умереть и забыть. Забыться. Утонуть.       Но как сказала бы сестра... Нет, нужно что-то делать. Мысли так и норовят залесть в голову. Не нужно ей такого счастья. Ей вообще не нужно счастье. Кому от него легче? Ну да, людям. Но ты то не человек. Ты звезда, помнишь? Погасшая, но еще живая звезда. Такой себе уникум. Исключение. Да, она всегда была исключением. Слишком такая, недостаточно сякая. Другая. Как сорняк среди благородных цветов. Такой вот одуванчик. Разве приятно быть одуванчиков среди роз? Может и нет. А может и да. Зато тебя видно. Пусть тебя все ненавидят, презирают, но видят. А получать похвалу компанией такая себе радость. Ты не выделился, ты обычный. Обычный, но красивый. Подходящий. Стандартный. А не урод. Но обычный? Кто любит быть обычным? Никто не любит. Но лучше быть обычным, чем уродом. Да.       Она разворачивается и идет вдоль воды. Пахнет здесь отвратно. Рыбой, что ли? Не знаю, но блевать тянет.       А дома речка пахла лесом и мокрыми камнями. Это мысль, доведенная до конца, ошеломляет и пугает. Пугает потому, что это значит, что она проиграла. Себе же. Смешно, да? Убежать не получилось. Она останавливается. Вдали уже начинает светать. Она подходит к ближайшей скамейке. Она неровная, грязная и вообще неудобная, но лучше сидеть, чем идти, когда окунаешься в воспоминания. Меньше соблазн прыгнуть.       Потому что, как бы сказала сестра: "это совсем не крутой способ умереть". Вторая законченая мысль не так бьет как первая, но тоже ощутимо.       Глубоко идут эти нити, думает. Связь глубже и больше, чем на первый взгляд. Иначе она бы убежала. Спряталась бы. И никто никогда не нашел бы ее. Даже ее воспоминания. Даже их воспоминания. О них. О семье. Той, которую у нее отобрали. Которой, на самом-то деле, никогда и не было. Была игра. Большая и красивая. Красивая и сияющая, как те звезды. Но сияла так ярко, что даже от воспоминаний хочется плакать.       Глаза режет и щиплет в носу, но она просто глубоко вздохнет и возведет гьаза к небу. Оно начинает светлеть, звезды пропадают. Не гаснут — пропадают. Звезды днем становятся людьми. Все такие же светящиеся и яркие. Как ее сестра. Она тоже такая, звездочка. Только она теплая. Не такая, как звезды — холодная и далекая. А теплая, как солнце. Да, конечно солнце тоже зведа. Но в отличии от тех других, маленьких, холодных и белых звезд, она большая, светлая и яркая. Теплая. Приятная.       Она помнит как пахла сестра. Корицей и маками. Печеньем и праздником. Она сама была как праздник. Шумная, яркая, сладкая, добрая. Домашняя. Такая теплая и приятная. Сколько тысяч раз она винила себя, что не вернулась за ней. Но она не могла. Нет, врет. Себе врет, и всем вокруг. Хотя никому нет дела, врушка. Кому она врет? Себе. Только себе. Она могла вернуться. Она должна была вернуться. Но она струсила. Опять. Она всегда была такой. Трусихой. Ей было страшно, и она решила, что бежать – лучший выход. Это было не так, конечно же.       Но она поняла это только потом. Только тогда, когда проснулась ночью от очередного кошмара, разрывающего ее насквозь. Когда стала задыхаться от слез. Когда красные, залитые слезами глаза сестры стояли перед глазами. Когда ее руки в крови тянулись к ней, но не дотягивались. Когда ей не хватало буквально сантиметра и секунды, чтоб коснуться, почувствовать. Тогда она поняла. Поняла, что совершила свою самую страшную ошибку. Поняла, что эта ее ошибка вышла боком не только ей. Что она сломала жизнь тому, кого любила больше жизни.       На самом деле, только тогда она и поняла, что умеет любить. Раньше она не верила. Потому что, что она знает о любви? Верно, ничего. Некому было ее учить. Там этому не учат. Не учат дорожить. Не учат спасать. Учат калечить и убивать. Бить, пытать, добывать информацию. Ранить. Но не любить, нет конечно. Кто еще? Родители? Точнее те, кому было приказано быть родителями. А что они сами-то знали о ней? Об этой странной любви? Сейчас она понимает. Они любили их. Неумело, странно. Но любили. Так, как получалась. Только на это они и были способны. И она их любила. Так же: коряво, неаккуратно. Но искренне и честно.       А вот кто любил, так это сестра. Как малышка узнала правила этой любви, она не знает. Наверно, никто не знает. Но малышка была особенной, так что не удивительно. Не удивительно, что любовь ее была теплой. Даже горячей. Горячей, но не обжигающей. Не холодной, как у нее самой, а теплой. Наверно, из-за этого контраста ее к ней и тянуло. Она стремилась согреться, а малышка и рада помочь. А может и не рада. Она маленька, она не знает. Но видит, что это ей нужно. Поэтому подпускает, греет. Обнимает так, словно она центр вселенной. Словно важнее нее нет никого на свете. И так доверчиво жмется, что слезы на глазах. Она-то знает, что ждет ее малышку потом. Что ждет их. Что огонь ее этот затушат, зальют водой, засыплют песком и втопчут в землю. Сделают розой — красивой, несгибаемой, но увы, обычной. Ибо их таких много. Но это будет потом. Поэтому она клянется себе сохранять и поддерживать этот огонь столько, сколько она сможет. А малышка все так же жмется к ней, обнимает, сопит в шею и шепчет, доверчево и искренне, эти ужасные "я тебя люблю". А она хочет, всей душой желает, но не может сказать того же в ответ. Но малышке этого и не надо, она не ждет этого.       Когда она поднимает глаза, малышка уже спит. Спит на руках у маленькой убийцы, не умеющей любить, но стремящейся к этому всем своим нутром.       Она открывает глаза. Спина и шея затекли, скамейка все еще не удобная. Она чувстует себя выжатой трижды и вывернутой на изнанку. Спать на скамейке не самое ее лучшее решение, но бывало и похуже.       Это было не лучшее погружение в воспоминания, но приятное. Ей даже кажется, что она чувстует то самое теплое дыхание в раёне шеи. Но это не так. И нет, она не станет проверять. Она не опустит взгляд, не проведет рукой по груди. Ее сердце и так разбито. И разбивается каждую секунду снова и снова. Особенно после такого.       Небо уже совсем светлое, уже ездят машины, слышится топот людей. Где-то хлопают окна, двери. Аромат кофе и булочек витает в воздухе. Часы показывают семь тридцать три. Новый день.       Новый день, а значит пора бежать. Бежать, бежать, искать. А может быть, сделать то, о чем она не хочет даже и думать. Найти сестру. Постараться исправить ошибку. Но ей все еще страшно. Страшно до дрожи в коленках. Страшно так, что кричать хочется. Кричать, срывая горло. Поэтому она забывается. Встает и идет домой. Ну не домой конечно. Туда, гда она хранит вещи. Туда, где ее кровать. Хотя если подумать, то вещи-то тоже не ее, как и кровать. Все что принадлежит ей в этом мире — это воспоминания. Воспоминания, от которых она так упорно бежит. Бежит и торопиться. И побежит сейчас. Сейчас она повернет за угол и побежит.       Потому что что ей еще делать? Бегать от своего прошлого глупо и бессмысленно. Ей, наверное, стоило остановиться еще тогда, еще до того, как небо упало, но она не могла. Кто она без этого движения? Это единственное, что остается неизменным веками. То, что не заменить и не забыть просто так. Бег в пустоту, но он придает смысл. Смысл существования этой погасшей черной звезды, этой маленькой убийцы, что так страстно желала любить, этой отчаяной девушки, безостановочно бегущей в никуда.       Потому что бегать — это то, чему ее учили, и то единственное, в чем она превосходна.