Последний человек

Олег терпеть не мог философию. Из всех дисциплин первого курса она давалась ему хуже всего, он никак не мог взять в толк, почему будущие бухгалтеры вместо освоения азов бухучёта, экономического анализа и аудита должны изучать метафизику, диалектику и прочую наводящую тоску пургу. Мартина Алексеевича Троицкого — однокурсники шутили, что с такими именем и отчеством он должен был стать профессором химии, а вовсе не философии, Олег тоже невзлюбил, и эта нелюбовь оказалась взаимной. Вредный старикан с замашками декаденствующего эстета — одна лишь страсть к пижонским пиджакам, шейным платкам и очкам с оранжевыми линзами чего только стоила, третировал Олега на каждой паре и заканчивал экзекуцию ехидным комментарием и жирным неудом в журнале успеваемости. К середине декабря количество двоек напротив фамилии Волков достигло критической массы. Олег смутно подозревал, что такими темпами не просто завалит сессию, а даже не выйдет на зачётную неделю. — Что же вы, Олег Давыдович, так вяло грызёте гранит науки, — притворно сочувствующим тоном говорил Троицкий, покачивая седой головой. — И это с вашей-то мужественной челюстью и волевым подбородком. Олег не знал, что на это ответить, да и нужно ли. Серый тоже проходил философию на первом курсе, но у него, разумеется, никаких проблем с учёбой не возникало. Он был первым по успеваемости, посещал элективы и заседания студенческих научных обществ, участвовал в университетских проектах и даже умудрялся выкроить несколько часов на подработку — и это в МГУ, а не в занюханной шараге, в которую Олега зачислили по государственной квоте. Конкурс туда был мизерный, так что скорее всего Олег поступил бы сам, но статус детдомовца существенно облегчил жизнь. Вместо того, чтобы тратить время на подготовку к вступительным экзаменам, он днями напролёт шатался с Серым по жаркой, пропыленной летней Москве, одуревая от непривычно широких улиц, автомобильных пробок, многолюдности и духоты. Москва ему не нравилась, институт тоже, даже комната в студенческой общаге, которую он разделил с тремя такими же зелёными первокурсниками, казалась отвратной, но он не жаловался. В столицу Олег переехал только из-за Серого, и, если бы тому захотелось рвануть на крайний север или в Магадан, Олег последовал бы за ним, не раздумывая. С каждым накопленным неудом его положение в Москве становилось более шатким. Если Олег не сдаст дебильный экзамен и завалит сессию, то вылетит из института, попадёт под весенний призыв и всё, здравствуй, юность в сапогах. Не то, чтобы он боялся армии: чистка картошки и строительство генеральских дач казались интереснее и перспективнее изучения гребанных экзистенциалистов, но ему ужасно не хотелось бросать Серого. Эта была единственная причина, почему он до сих пор не забрал документы и не свалил. Трёх месяцев хватило понять, что никаким бухгалтером он быть не хочет, всё это скука смертная, и он лучше будет служить по контракту, чем чалиться на нарах за махинации с финансовой отчётностью. Если верить студенческим легендам, бродившим среди институтских стен, каждый третий выпускник альма матер отъезжал в места не столь отдалённые из-за экономических преступлений, а Олега такая перспектива совсем не вдохновляла. За десять лет, проведённых в детдоме, Олег не представлял своей жизни без Серого. Они стали неразлучны, как два слипшихся в морозилке пельменя. Серый был его лучшим другом, семьёй и первой и единственной любовью, как бы сопливо и по-дурацки это ни звучало. Осознать последний факт помогли выпускной вечер, «Виноградный день», смешанный с гранатовым «Блейзером», и пьяные обжимания в кабинке школьного туалета, окончившиеся жгучим чувством стыда и кошмарным похмельем. Олег боялся, что всё изменится, жизнь разделится на «до» и «после», они отдалятся и в конце концов оборвут общение, но ничего из этого не произошло. Потихоньку ощущение неловкости исчезло, а совместный досуг разнообразился к обоюдному удовольствию. Они по-прежнему оставались лучшими друзьями и самыми близкими друг другу людьми, их отношения попросту перешли на другой уровень. Олег знал, что всегда любил Серого, и неважно, в каком смысле. Был Серый и были все остальные. Олег не мог представить себя с другими парнями, даже в мыслях это выглядело мерзко и неправильно, а с девчонками он не заходил дальше поцелуев. То, что происходило между ним и Серым, было чем-то особенным, неподдельным, свободным от ярлыков и оценочных суждений. Несмотря на это, установившаяся идиллия могла треснуть, как мыльный пузырь, поэтому Олег наступил на горло собственной гордости и подошёл к Троицкому после пар. Олег никогда не клянчил оценки и у него не имелось преимуществ в виде декольте или мини-юбок, которые, как выяснили опытным путём одногруппницы, на философа всё равно не действовали. Помимо Олега в группе учились всего два парня: хронический прогульщик Ванька Фомин, появлявшийся на занятиях раз в пятилетку, и язвенник Митя Серов, провалявшийся в больничке последние полтора месяца. Спрос с них был не велик. Девчонки придерживались собственных рабочих схем для выхода на сессию: староста Катюха Соколова получила зачёт по матану, всего лишь пофлиртовав с неулыбчивым, но падким до девичьих прелестей преподом, а Света Шевченко мыла кафедральные полы и поливала цветы в преподавательской за зачёт по экономике. Мартин Алексеевич прослыл мизогином и шовинистом и, как сетовала Катя, строить глазки ему было бесполезно. Олег, почти уверовавший в собственную эксклюзивность, слегка расслабился. Не мог же философ не выпустить всю группу на сессию? Вдруг он таким образом намекал на взятку? Олегу было жаль расставаться с деньгами, отложенными на новогодний подарок Серому, но ради зачёта пошёл бы даже на это. — Поздно спохватились, Волков, — сказал Троицкий, выслушав Олега. — Уже декабрь, вам не хватит времени исправить все двойки и выйти на сессию. Я вывесил расписание отработок в начале сентября, где вы пропадали? Олег вздохнул, внутренне себя ненавидя, и произнёс несчастным голосом: — Прошу вникнуть в моё положение, Мартин Алексеевич. Я сирота, стипендия смехотворная, мне приходится совмещать учёбу с работой, чтобы попросту не умереть от голода. — Печально это слышать, Олег Давыдович, но это не мои проблемы, — равнодушно ответил Троицкий и, зажав журнал подмышкой, собрался покинуть аудиторию. Олег поймал его за рукав изумрудно-зелёного бархатного пиджака. — Дайте мне шанс. Я нуждаюсь в этом зачёте. Троицкий смерил Олега долгим, изучающим взглядом, прошедшимся от макушки и остановившимся где-то на уровне коленей, и неприятно усмехнулся. — Всем нужен зачёт. Вы на особом положении, потому что сирота? Вы не единственный, кто остался без родителей. В нашем институте учатся другие сироты, а помимо них дети из многодетных и малоимущих семей и инвалиды. Уверяю вас, никто не ставит им зачёты только потому, что они стали жертвами тяжёлых жизненных обстоятельств. Предположим, я сжалюсь и выпущу вас на сессию, но что вы будете делать на экзамене с нулевыми знаниями? — Я подготовлюсь и выучу все билеты, — пылко заверил Олег, продолжая сжимать рукав пиджака. — Прошу, Мартин Алексеевич, я всё сделаю, чтобы сдать сессию. — Так уж и всё? — по-прежнему неприятно усмехаясь, спросил тот. Олег внутренне напрягся. В преподавательском тоне прозвучало нечто неправильное и раздражающее, отчего Олег разжал пальцы и убрал руку, едва удержавшись от того, чтобы украдкой не вытереть ладонь. — Для начала передвиньте мебель в моём кабинете. В вашей девичьей группе просить некого, а мне нужно освободить место под новый книжный шкаф. Чего вы так вытаращились, Олег Давыдович? Не вы ли меня уверяли, что ради зачёта готовы на всё? Не умеете работать головой, поработайте мускулами. Я вижу, они у вас есть. Троицкий вновь внимательно оглядел Олега. — Да, хорошо. Конечно, — ответил он, нервно поправляя лямку рюкзака. Вроде бы ничего не происходило, но ощущение неправильности только усиливалось. Как его и просили, Олег передвинул мебель, чувствуя на себе пристальный, буквально прожигающий до костей взгляд. Перестановка заняла не так много времени, но каждая минута казалась пыткой. — Неплохо, — резюмировал Троицкий, принимая работу. — Я оценил ваше рвение и, так уж и быть, назначу индивидуальную отработку. В четверг в шесть вечера. Подготовьтесь по античности, начиная ранней греческой философией и заканчивая неоплатонизмом. Олег хотел было возразить и сказать, что не может, потому что работает, но вовремя спохватился. Сессия, напомнил он себе. Ради учёбы он поменяется сменами, ничего страшного. Будто прочтя его мысли, Троицкий нахмурился и сказал: — Я жертвую личным временем, Волков, идя вам навстречу и предоставляя шанс не вылететь со свистом из института. Расставьте приоритеты правильно. — Спасибо огромное. Я приду. До свидания! — с этими словами Олег выбежал из кабинета, словно ошпаренный. Ему не хотелось никаких индивидуальных отработок с мерзопакостным Мартином Алексеевичем, но у него не оставалось выбора. После учёбы он заехал в общежитие к Серому. Его сосед — в отличие от олеговой общаги, где в комнатах размещались по четверо, Серый жил почти что в королевских условиях, собирался на ночёвку к девушке, поэтому Серый распланировал время чуть ли не по часам, начиная просмотром незамысловатого развлекательного кинца и заканчивая медленным, вдумчивым сексом, который присутствовал в их жизни намного реже, чем хотелось бы. По пальцам можно было пересчитать все их разы, начиная с выпускного, и Олег радовался любой возможности просто побыть рядом, слушать голос Серого и ощущать уютное тепло его тела. Возможно, он звучал как влюблённый идиот, но кто не был влюблённым идиотом в восемнадцать лет? Серый встретил его у входа и, всучив Олегу чей-то пропуск, принялся заговаривать зубы комендантше. Та наверняка знала каждого студента в лицо, поэтому Олег не стал испытывать судьбу и поскорее проскочил через турникет. Серый нагнал его возле лестницы и, оглянувшись по сторонам — коридор оказался пуст, прижал к стене и жадно поцеловал. От его напористости и нетерпения у Олега перехватило дыхание. — Я скучал, — прошептал Серый. — Я тоже, — ответил Олег, ласково погладив его по гладкой щеке. Тот смешно поморщился и тут же улыбнулся. — Щекотно. Пошли! Ты голодный? У меня есть куриный дошик, большая пачка чипсов, Сникерс и две банки колы. Я фильмов накачал, каких-то комедий и ужасы про маньяка. Ну знаешь, сто пятисотая часть про чувака в маске, вооружённого монтировкой, и визжащих престарелых школьников. Он потом их трупы в саду закапывать будет. Что-то в этой идее есть, кстати. Иметь собственный сад с трупами звучит как план. — Иногда ты меня пугаешь, — задумчиво произнёс Олег. — А меня пугает неумолимый марш времени, медленно ведущий всех нас к неминуемой гибели, — фыркнул Серый и пихнул Олега в бок. — Не хмурься, я же шучу. Оказавшись в комнате, Серый подтолкнул Олега к кровати, проворно взобрался на его колени и обвил шею руками. Олег звонко чмокнул его в кончик носа и отстранился. Раздеть Серого и завалиться с ним в койку было очень заманчиво, но он вроде как пришёл каяться и просить помощи — в одиночку он никакой неоплатонизм не осилил бы. У Серого и так забот было выше крыши, помимо обязательной учёбы он писал программу для университетской олимпиады по информатике и вычислительным технологиям. Олег не стал бы его напрягать только потому, что по собственной дурости проебланил большую часть семестра, но раз уж Серому тоже предстоял экзамен по философии, они могли готовиться вместе, как когда-то готовились к школьным экзаменам. — Ты грустный. Что случилось? — спросил Серый, проницательно заглядывая в глаза. — Накопил долгов. Препод дал мне шанс исправиться, но я должен вызубрить весь семестровый курс философии. В четверг сдаю античность. — Кому-то надо меньше зависать в Линейке. Снова «Осада Иного Измерения» была? — вкрадчиво прошептал Серый, опаляя кожу влажным жарким дыханием. Олег почувствовал нежное прикосновение губ к шее и вздрогнул. От внезапно прошившего удовольствия по груди побежали мурашки и ухнули вниз, сконцентрировавшись внизу живота в тугой огненный клубок. Когда Серый так делал, мозг Олега превращался в желе. Он уже мало что соображал, мгновенно запьянев от близости, приятной тяжести серёжиного тела и тонкого аромата шампуня, исходящего от его шелковистых волос. Думай о чёртовом Диогене, приказал себе Олег. Нет, не думай. Ужасно, когда у тебя встаёт, а при этом твои мысли заняты древнегреческим любителем дрочки на публику. Всё, что Олег знал об основоположнике космополитизма помимо пикантного факта, это то, что тот жил в бочке и отрицал материальные блага. Маловато для того, чтобы сдать экзамен. — Я туда недели три не заходил, как-то не до игр. У меня серьёзные проблемы по учёбе. Ты тоже сдаёшь философию, можем готовиться вместе. — Олег, вот почему ты терпишь-терпишь, а потом снова терпишь-терпишь? — тяжело вздохнул Серый, ссаживаясь с колен. — Мы могли начать готовиться гораздо раньше, если бы ты честно признался, когда я спрашивал, всё ли у тебя хорошо. Это же не теорвер и не матан, где нужно соображать, а всего лишь болтология. Главное, запомнить основные школы и представителей. — Я дурак, — легко признался Олег. — А ты умный и красивый. — Хватит подлизываться, — Серый хлопнул его по бедру и поднялся. — Сейчас найду конспекты и начнём. Порывшись в письменном столе, Серый извлёк из недр ящика несколько толстых тетрадей, вернулся к кровати и лёг рядом с Олегом. Они смотрели друг на друга несколько секунд, Олег любовался синими, как вечернее небо глазами, обрамлёнными длинными чёрными ресницами, и побледневшими за осень веснушками, чувствуя разрастающееся в груди тепло. Серый моргнул, положил руку на живот Олега и медленно провёл ладонью вниз. — Начнём со стоиков, пожалуй, — хрипловато сказал он и порнушно закусил губу. — Да ты издеваешься, — прошипел Олег, перехватив руку в паре сантиметров от собственного члена. Серый невинно улыбнулся. — Отнюдь. В истории стоицизма различают три главных периода… Худо-бедно Серый натаскал его по античной философии, так что к четвергу Олег выучил необходимый материал, надеясь, что ничего не забудет и не перепутает. Троицкий принял отработку и назначил следующую. Потянулась чреда однообразных будней, учёба перемежалась с совместной с Серым подготовкой, зубрёжкой конспектов, исписанных красивым, аккуратным серёжиным почерком, и работой. Олег приходил в общагу поздно вечером и без сил падал лицом в подушку. Он чувствовал себе узником Азкабана, радость и счастье которого выпил дементор Троицкий. Индивидуальные отработки по философии напрягали. Ни с кем другим преподаватель так не возился. Удивительно, что он делал исключение для Олега. Ему по-прежнему казалось, будто философ его презирает и считает тупым и бесперспективным. Иногда Троицкий переходил на личные темы, расспрашивая Олега про детдом и жизнь в целом, но тот отвечал односложно и неохотно — зловредный дед был последним, с кем Олег согласился бы поговорить по душам. Однажды Троицкий предложил выпить чаю, но Олег вежливо отказался. Всё, что ему хотелось — это поскорее сдать отработку и уйти. Ему было ужасно некомфортно в присутствии преподавателя, Олег не мог толком объяснить, почему. Может, всё дело было в пристальных взглядах или разговорах на отвлечённые темы, но ощущение тревоги отпускало только тогда, когда он покидал кафедру. Пройдя девять кругов ада, Олег закрыл все долги. Расписываясь в зачётной книжке, Троицкий сказал: — Впредь я не буду столь снисходителен. Готовьтесь лучше. У вас будет всего три попытки сдачи. Олег кивнул. На подготовку у него оставалась пара дней, этого хватало, что повторить весь изученный материал вдоль и поперёк. Серый был уверен, что Олег сдаст с первого раза, причём на хорошо или отлично. Сам Олег, зная характер Троицкого, на положительную отметку не рассчитывал, его устроил бы даже трояк. Хотелось побыстрее закрыть сессию и уйти на каникулы, и плевать на стипендию. Всё равно её хватало только на покупку проездного и пару походов в кино на утренний сеанс. На экзамен Олег шёл выжатым, словно лимон. Ночью он урывками поспал полтора часа, а большую часть времени хлебал дрянной сублимированный кофе, отдающий жжёной пробкой, и штудировал учебник и методички. Группа явилась в неполном составе, Ванька с Митей и ещё несколько девчонок оказались не допущены к сессии. Света, не выспавшаяся и охрипшая, рассказала, как всю ночь ловила халяву в зачётку. Её душераздирающие вопли переполошили соседей, и те с перепугу вызвали наряд полиции. — Лучше бы конспекты перечитала, больше толку было б, — буркнула Катя. Ко всем студенческим ритуалам она относилась скептически, хотя билеты тянула исключительно левой рукой. Группу пригласили в аудиторию. Студенты по очереди подходили к столу, за которым молоденькая лаборантка раздавала билеты, а потом поодиночке садились за парты. Кроме листа бумаги и шариковой ручки ничего другого иметь при себе не разрешалось. В билетах оказалось по два вопроса. Олегу достались просветительская философия в Европе восемнадцатого века и чувственное и рациональное познание и их единство. В голове стало пусто и гулко. Соберись, сказал себе Олег. Это не самые сложные вопросы, а ты знаешь ответы. Троицкий, разодетый в белоснежный пиджак, имел томно-скучающий вид, будто бы преисполненный осознания бренности всего сущего. Казалось, что он поставил цель завалить всю группу. Пока что из всех студентов экзамен сдала только Катя. Светкины призывы халявы не увенчались успехом. Олег тоже отвечал из рук вон плохо. В ушах звучал белый шум, мешающий чётко формулировать мысли. Из-за переизбытка кофеина в организме сердце заполошно бухало, как после километрового кросса, и намеревалось выскочить из грудной клетки. Олег даже ощущал болезненный озноб. — Неудовлетворительно, Волков. Почему я не удивлён? — риторически вопросил Троицкий, постукивая отполированными до блеска ногтями по столешнице. — Я же предупреждал. Мне не доставляет удовольствие избивать младенцев, но ставить вам тройку за красивые глаза я не стану. Приходите на пересдачу. Олег забрал зачётку и вышел в коридор. Завибрировал мобильник. Олег поглядел на подсвеченный экран — звонил Серый. — Можно тебя поздравить? — раздалось из динамика. — Если только с провалом, — вздохнул Олег, прижавшись лбом к холодной, выкрашенной блёкло-розовой краской стене. — Чёрт. Мне ужасно жаль. Я был уверен, что ты сдашь, — расстроенно произнёс Серый. Олег представил, как тот хмурится и наматывает на палец длинную прядь волос. — Дату пересдачи утвердит деканат. У меня на одну попытку стало меньше, я не имею право облажаться. — Эй, что за упаднический настрой? Соберись. Ты умный и обязательно закроешь сессию. Приезжай, я поспрашиваю тебя по билетам. Во второй раз Олег тянул до последнего, пропустив вперёд себя всех одногруппниц. Когда поникшая Света Шевченко, снова завалившая экзамен, покинула аудиторию, Олег остался с Троицким один на один. — Идите сюда, Волков. Перед смертью не надышитесь. Олег вздохнул, взял вещи и пересел за преподавательский стол. — Гегель, — загробным голосом начал Олег. — Один из творцов немецкого идеализма… Мартин Алексеевич, подперев рукой щёку, пялился на Олега с таким непередаваемым выражением лица, будто тот нёс отборную чушь. Олег стушевался после пары фраз и замолчал. Троицкий, почуяв слабину, начал его целенаправленно топить, закидывая вопросами, которые не входили в программу. Олег уже ни на что не надеялся, скорее бы кончился позор, и он пошёл зализывать душевные раны припасённым на чёрный день трёхзвёздочным коньяком. Вдруг случилось то, чего Олег никак не ожидал. Троицкий подался вперёд и коснулся его правой ноги. Олег в отупении перевёл взгляд на своё по-мальчишески угловатое, худое колено, обтянутое плотной джинсовой тканью и сжатое с двух сторон старческими пергаментно-сухими пальцами. Они напоминали бескостные щупальца бледных анемон, личинок майских жуков или иную пакость, от одного вида которой передёргивало от отвращения. Пальцы сдвинулись, очертив острый контур надколенника, погладили нежную ямку под ним и поползли вверх к напряжённому бедру. Олег находился в каком-то коматозном параличе, слишком ошарашенный, чтобы скинуть наглую, цепкую ручонку. Он словно со стороны видел мертвенно бледного себя, застывшего в неестественно прямой позе, и раскрасневшегося от возбуждения Троицкого, бесстыдно его щупающего. Желудок свело едким спазмом, и Олег ощутил зарождающуюся где-то под ложечкой сартровскую тошноту. Единственный человек, который мог лапать Олега, как ему вздумается, был Серый. В детдоме все знали, что с Олегом Волковым лучше не шутить. У него был первый дан по дзюдо и несколько медалей и кубков со школьных соревнований по боксу. Он попросту никому не позволил бы касаться себя без спроса. Замешательство спало, Олег грубо дёрнул коленом, сбрасывая ладонь, и так резко вскочил с места, что перевернул стул. — Вы что себе позволяете? — яростно прошипел он. Троицкий нисколько не смутился, лишь сально ухмыльнулся. — Давайте начистоту, Олег Давыдович. Вы никогда не сдадите экзамен собственными силами. Какая досада: внешность юного греческого бога и столь заурядный ум. Впрочем, — старый развратник придирчиво пролистал зачётку, — точные науки вам даются куда лучше гуманитарных. У вас осталась последняя попытка. Если хотите получить удовлетворительную отметку, приходите в субботу на кафедру к семи часам вечера. Мы с вами мило побеседуем, а если вы окажитесь хоть чуточку любезнее, чем сейчас, то даже сохраните стипендию. — И что же вы собираетесь со мной делать? Совершать развратные действия? Это статья. — Вам уже есть восемнадцать, не вижу никаких проблем, — сардонически улыбнулся Троицкий. — Другой на вашем месте давно бы сообразил, чего я от вас хочу, но вы оказались на редкость недогадливы. Для воспитанника детского дома это несерьёзно. Вы такой красивый мальчик, вряд ли я первый, кто это заметил. Ах да, не вздумайте никому жаловаться, вам не поверят. Что стоит ваше слово против моего? Вы меня поняли? — Яснее некуда, — рыкнул Олег и, спешно собрав вещи, выскочил из аудитории. В дверях он чуть не сшиб с ног Свету, и его словно окатило ледяной водой: вдруг она всё видела и слышала? От унижения, ощущения липкой грязи, словно просочившейся через джинсы и впитавшейся в кожу, ему стало тошно. Так плохо и беспомощно он не чувствовал себя очень давно. Впервые в жизни он столкнулся с домогательствами, это казалось каким-то сюром, потому что с какой вероятностью престарелый профессор философии стал бы подкатывать яйца к студенту-первокурснику, щупать коленки и плотоядно облизываться? Он ясно дал понять, что Олегу за оценку придётся как минимум дать себя полапать. Его чуть не вырвало от мысли, что старый хрен вновь к нему полезет, будет трогать, точно кусок мяса на прилавке, и сопеть от возбуждения. — Ну что, сдал? — спросила Света. — Нет. Троицкий мудак. — Тоже мне новость. Тысячапроцентный, — сочувственно сказала она. — Увидимся на пересдаче? «Если бы», — мрачно подумал Олег. Светке в каком-то смысле повезло, она пересдавала экзамен со всеми. Вернувшись в общагу, Олег первым делом отправился в душ. Он сделал воду погорячее и долго тёр колени и бёдра жёсткой мочалкой, пытаясь смыть ощущение чужих прикосновений, пока кожа не покраснела и не засаднила. Его трясло от нервного перенапряжения и злости. Он оказался в патовой ситуации: пожаловаться никому не мог, да и не стал бы — это было не по-мужски, а отчислиться из института означало оставить Серого на долгие полтора года. Переступить через себя и дать Троицкому то, чего тот так упорно добивался, Олег не собирался. Надо было что-то делать. Выйдя из душа, он набрал Серого и сказал, что провалил вторую попытку. — Олег, да что с тобой не так? После третьей пересдачи будет заседание комиссии. Ты понимаешь, что тебя отчислят? Если тебе всё равно, обо мне хотя бы подумай! Я приеду, как освобожусь. — У меня соседи в комнате. — Плевать. Потолчёмся в курилке, — зло ответил Серый и бросил трубку. Он приехал вечером и, сердито вцепившись в плечо Олега, потащил на верхнюю лестничную площадку. Курить там, разумеется, было нельзя, но студенты чихать хотели на запреты. Олег достал из кармана домашних штанов початую пачку Петра Первого, вытащил зубами сигарету и чиркнул зажигалкой. Серый скривился. — Ну? — протянул тот, отворачиваясь от облака вонючего дыма. — Ты был готов ещё неделю назад. Я спрашивал тебя по билетам, ты знал все ответы. Что могло пойти не так? — Меня препод ненавидит. — Дай ему денег. Олег поперхнулся и закашлялся, вытаращившись на Серого. Тот говорил, что презирает коррупционеров, и, если когда-нибудь станет президентом, то введёт смертную казнь за коррупцию, прямо как в Китае. — Не смотри на меня так, — Серый резко повернулся, обхватил его лицо прохладными ладонями и поцеловал. — Я хочу, чтобы у нас всё было хорошо. Разве мы этого не заслужили? Олегу очень хотелось объяснить, почему философ завалил его, но ему стало безумно стыдно. Он привык защищать Серого, быть сильным и надёжным. Вот такого Олега Волкова знал Сергей Разумовский. Испуганный восемнадцатилетний мальчик, не знающий, как реагировать на домогательства похотливого старика, имеющего над ним власть, был кем-то другим, незнакомым даже самому Олегу. Он обнял Серого, и они замерли, тесно прижимаясь друг к другу до тех пор, пока не хлопнула дверь и не раздались голоса. Время до субботы тянулось медленно, как карамельная патока. Олег старался отвлечься работой, хотя обязанностей у охранника магазина было не так чтобы много. Он читал Гарри Поттера, решал судоку и залипал в змейку на неубиваемой Нокии. На подготовку он забил, от философии уже тошнило. Олег старался ни о чём не думать, но то и дело задавался вопросом, выдаст ли ему Троицкий ради приличия билет или сразу полезет наглаживать коленки. Настроение от таких размышлений мгновенно портилось. Наконец наступил день последней пересдачи. Приехав на кафедру к условленному времени, Олег ощутил нарастающую нервозность. Все преподаватели и лаборанты давно разошлись по домам, только в кабинете Троицкого горел свет. Он постучался и, дождавшись ответа, распахнул дверь. Увидев его, Троицкий лучезарно улыбнулся, сверкая унитазно белыми вставными зубами. — Вы приняли мудрое решение, Олег Давыдович. Подойдите ко мне. Он постучал по стулу рядом с собой. Олег сглотнул ком в горле и сделал пару неуверенных шагов. Я не смогу, подумал он. Это выше моих сил. На хрен шарагу, пойду топтать сапоги на плацу, и пускай Серый обижается сколько влезет. Нет, я должен хотя бы попытаться, тут же одёрнул себя Олег. Других возможностей уже не будет. Он сел на стул как можно дальше от Троицкого, но всё равно упирался локтем в спинку преподавательского кресла. — Чай, кофе? Может быть, вино? — светски поинтересовался Троицкий. — Может быть, дадите мне билет? — в тон ему ответил Олег. Мартин Алексеевич хохотнул. — Повернитесь ко мне лицом. Хочу вас видеть, Волков. У вас красивый профиль, но в анфас вы ещё лучше. От довольно невинного комплимента Олегу сделалось не по себе, а ведь они только начали. Он представил, как вонзает волчий клык в глаз омерзительного старикана, как тот вопит и хватается за опустевшую глазницу, из которой толчкообразно вытекает кровь, и стало чуточку легче. — Но знаете, что мне больше всего нравится в вас? Ваши хрупкие коленочки. Олег не понял, от чего его передёрнуло сильнее: от блевотного словечка, похотливых интонаций или навязчивых прикосновений. Ладно, решил он, пускай трогает. От меня не убудет. Это всего лишь колено, а не член. Всё нормально, так ведь? Сладострастно пыхтя, Троицкий принялся его наглаживать. В общем-то, ничего другого больше не происходило. Олег чувствовал скольжение ладони, которое можно было назвать ласковым и даже приятным, если бы вместо Троицкого его трогал Серый. Всё не так плохо, убеждал себя Олег. Сколько лет Троицкому? Как минимум семьдесят, если не больше, и у него наверняка не стоит. Скоро коленочный фетишист удовлетворит свой интерес и отстанет, а у Олега появится проставленный экзамен в зачётке. Так, стоп. Он что, дрочит? Олег покосился на орудующего правой рукой Троицкого. С его места не было видно, что происходит под столом, но он и без этого догадывался. Вот теперь ему стало по-настоящему гадко. Олег терпел-терпел, потом снова терпел, и наконец чаша переполнилась. Хватит уже унижений и насилия над собой. Больше не колеблясь, он скинул чужую ладонь, поднялся и дважды ударил. Как говорится, левый — коронный, правый — похоронный. Троицкий даже пикнуть не успел, Олег нокаутировал его раньше, чем тот что-либо понял. Судя по тошнотворному чавкающему звуку, он свернул преподавателю нос. — Коленочки у меня, может, и хрупкие, зато удар поставленный, — сказал Олег в пустоту. Троицкий его не слышал. Он развалился в кресле аморфной субстанцией, продолжая сжимать в руке вялый старческий член, похожий на сморщенный гриб, из ноздрей медленно текла густая тёмная кровь. Не чувствуя ни малейших угрызений совести, Олег вышел из кабинета. В понедельник состоялось экстренное заседание ректората, на котором Олега отчислили без права восстановления. Троицкий наплёл с три короба, что Олег на него напал и пытался силой вынудить проставить экзамен, и ему поверили. Олег не стал ни возражать, ни оправдываться. Его слова против профессорских не имели никакого веса. Попрощавшись с искренне расстроившимися одногруппницами, Олег забрал у секретаря документы и отчалил. На душе было муторно. Ему предстоял серьёзный разговор с Серым, но по крайней мере он оказался честен с самим собой. Серый ожидаемо закатил скандал. Пользуясь тем, что сосед опять тусовался со своей девушкой, он кричал и швырялся всем, что попадалось под руку. Олег едва успевал уворачиваться от летящих в него учебников, пустых банок из-под газировки и посуды. — Вот это — кантовская «вещь в себе», — угрожающе сообщил Серый, крутя в руках столовый нож. — А вот теперь она — в тебе! Поздоровайся! Нож просвистел в нескольких миллиметрах от уха Олега и, если бы оказался чуть острее, то воткнулся бы в стену. Вместо этого он ударился о стык и упал на пол плашмя. — Это тебе за софистику. Это — за эклектику. Это — за Шопенгауэра. А вот это! Вот это за философию марксизма-ленинизма! Олег отпрыгнул, уходя из-под артобстрела. Пластмассовый бокс с компьютерными дисками, описав широкую дугу, всё-таки задел его по касательной. Олег потёр место ушиба и спрятался за платяным шкафом. Серый пошарил глазами по опустевшему столу, выдохнул и обессиленно опустился на кровать. Судя по всему, запал ярости закончился. Поняв, что больше ему ничего не угрожает, Олег вышел из укрытия и сел рядом с Серым. — Ты облажался с экзаменом, ладно, но зачем полез в драку с преподом? Ты не сможешь восстановиться, да и в другие ВУЗы тебя на бюджет больше не возьмут, — сказал он убито и боднул плечо Олега. — Как же я без тебя? Олег сглотнул. Со стороны могло казаться, что он провалился и в отместку отметелил всеми уважаемого профессора, поставив крест на дальнейшем образовании. Всё было не так, но как сказать правду? У него от Серого секретов не было, хотя таким просто так не поделишься. — Серёж, — сказал Олег, нервно облизывая губы, — я же не в другую галактику улетаю. Отслужу полтора года и вернусь. Переписываться будем и видеться во время увольнительных. Не мы первые и уж точно не последние. Многие через это проходят. Какие у меня варианты? Косить от армии? Да мне проще отслужить, чем скрываться от военкомов до двадцати семи лет. Покупать военник не на что, и, честно говоря, я не думаю, что служба хуже учёбы в шарашкиной конторе. Детсадовским «Серёжей» Олег звал Серого в исключительных случаях. Когда они подружились, тот сказал: «Не зови меня Серёжей. Серёжа — это по-детски, а я вообще-то взрослый, мне целых восемь лет и четыре месяца». «Обалдеть», — впечатлился Олег и слегка подзавис, потому что мог придумать не так много производных от имени Сергей, которое звучало слишком официально даже для такого взрослого восьмилетнего человека. Называть его Разумом, как другие, не хотелось, Серёга казался слишком дворово-пацанским и не подходящим, Серж — что-то из французской классики, о которой Олег на тот момент и слыхать не слыхивал, а вот Серый — в самый раз. На том и сошлись. — Ты же знаешь, что в Москву я поехал только из-за тебя и уж точно не бросил бы по собственной воле, — Олег замолчал, раздумывая, стоит ли продолжать. Его до сих пор не покидали стыд и отвращение к произошедшему. Олег ненавидел слабость, а то, что случилось, было именно её проявлением. Он же пацан, а его за коленочки. Фу, мерзость. Он покосился на Серого. Тот казался обиженным и одновременно сердитым, как манул с демотиватора. Олегу стало совестно. Распланированное на годы вперёд совместное будущее катилось в тартарары на сверхзвуковой скорости, и всё по его вине. Притянув Серого ближе, он прижался губами к тёплому виску. Серый для вида запротестовал, попытался выскользнуть из объятий, но сдался и обмяк в его руках. Олег принял окончательное решение и тихо произнёс: — Кое-что случилось. Слушай внимательно и не перебивай. Мне нелегко таким делиться. Он начал рассказ. Чем больше он говорил, тем сильнее хмурился Серый. Наконец тот не выдержал, встал и принялся ходить кругами, как и всегда, когда волновался и не мог успокоиться, однако не перебивал. Когда рассказ подошёл к концу, Серый замер по центру комнаты и экспрессивно выдал: — Я в ярости, на хрен! Твои коленочки — мои коленочки, никакие педодеды не смеют покушаться на то, что принадлежит мне! Почему ты не сказал раньше? Миллион же решений было. Ну Олег, ну почему ты у меня такой… Он взмахнул руками, не в силах подобрать эпитет. — Можно было записать его домогательства на диктофон, взломать компьютер. Хочешь, я сделаю это прямо сейчас? Его заметут за то, что он зоонекропедофил, основатель религиозно-деструктивной секты и готовит теракт на Красной площади. Это элементарно, я и не на такое способен. — Успокойся, пожалуйста, — осадил его Олег. — Даже не вздумай мараться об эту падаль. — Да что значит мараться? Думаешь, ты его первая жертва? Сколько таких было до тебя и сколько ещё будет! Он властный социопат, извращенец и манипулятор. Я благое дело сделаю… — Нет. И то, что ты говорил про диктофон, тоже нет. Я думал об этом, но понял, что не хочу, чтобы в шараге обо мне помнили, как о том самом Волкове, который терпел домогательства. Это унизительно. — Совсем не по-пацански, ага. Мой гордый шерстяной волчара, — Серый приблизился, порывисто обнял Олега и вздохнул. — Дурак как есть. — Иди ты, — беззлобно огрызнулся он, прижимаясь лбом к впалому животу Серого и вдыхая свежий запах стирального порошка, исходящего от футболки с очередной дурацкой надписью — к ним у Серого было что-то личное. Выговорившись, Олег впал в состояние, близкое к буддистскому дзену. На душе воцарились спокойствие и умиротворение, все тревоги отошли на второй план. Серый, конечно, по-прежнему сердился, но теперь фокус его гнева сместился с Олега на Троицкого. — Ты не представляешь, как мне жаль, что ты с этим столкнулся. Это ужасно. Никто такого не заслуживает, а ты — тем более, — проговорил Серый, запуская пальцы в волосы Олега и легонько поглаживая. — Забудь об этом. Просто выброси из головы. Я здесь, я рядом. Олег зажмурился от удовольствия. Голос Серого мягко обволакивал, его тонкие пальцы деликатно перебирали волосы, Олег плавился от прикосновений, чувствуя нарастающее возбуждение. Ему стало неловко, что на уме только одно, он же не какое-то животное, ведомое низменными инстинктами, но близость Серого действовала гипнотическим образом. Они так редко оставались наедине, что от самого невинного жеста начинал учащённо биться пульс, кружилась голова, а в джинсах становилось болезненно-тесно. Олег приподнял лицо, встретившись с блестящим, шалым взглядом Серого. Судя по его расширившимся зрачкам и прилившему к щекам нежному румянцу, их мысли синхронизировались. — Иди ко мне, — позвал Олег, откидываясь на кровати, и потянул за собой Серого. Тот упал на него, коротко рассмеялся, мазнул холодным носом по шее и прошептал на ухо: — Хочу сделать тебе хорошо. Подцепив чёрную толстовку Олега вместе с поддетой под неё футболкой, Серый потянул вверх. Олег заелозил спиной по жёсткому, выцветшему покрывалу в пошлых розанчиках, освобождаясь от одежды. На грани сознания мелькнула глупая мысль о том, что с утреннего душа должно было пройти не так много времени, он не мог успеть испачкаться. Касаться Серого, будучи грязным и вспотевшим, казалось кощунственным. От того пахло чистотой и какой-то приятной, сладковатой парфюмерной отдушкой, не до конца высохшие волосы щекотали обнажённую грудь. Серый отбросил толстовку и приник к шее Олега, ведя губами мягко и аккуратно — никаких видимых отметин, чтобы не вызывать лишних вопросов. Спустившись ниже, он прихватил зубами под ключицей — здесь уже было можно, и всосал кожу. Олег рвано выдохнул, сдавливая худые бока Серого с такой силой, будто боялся, что тот исчезнет, растворится точно мираж перед глазами усталого путника, потом всё-таки отпустил. Серый завозился, повернул голову и влажно провёл языком в ямке между ключицами, одновременно с этим оглаживая кончиками пальцев рёбра. Олег комкал край его футболки, не зная, куда деть руки, затем потянул наверх, раздевая. В комнате было прохладно, общажные батареи грели еле-еле, и светлая кожа Серого тут же покрылась колкими мурашками. Олег приподнялся на локтях, целуя усыпанное блёклыми веснушками плечо. Серый толкнул его обратно. — Лежи и получай удовольствие, — строго сказал он. — Я всё сделаю сам. От его приказного тона член отвердел окончательно, больно уперевшись в шов на джинсах. Олег часто, загнанно дышал, перед глазами всё плыло. Возбуждение казалось таким сильным, что каждый нерв в теле искрил, как оголённый провод. Серый картинным движением откинул лезущие в рот волосы, припал губами к судорожно поджавшемуся животу, оставляя новый засос, и запустил пальцы под ремень. Расправившись с пряжкой, он расстегнул пуговицу и вжикнул молнией. Олег вскинул бёдра, помогая стянуть джинсы вместе с бельём. Серый, игнорируя стоящий колом член, спустился ниже, погладил по колену и месту сгиба, где кожа была особенно чувствительной. — До этого я незаслуженно обходил стороной твои колени, а тут оценил, — сказал он и пылко их обнял, потёршись щекой о голень. — Никому не отдам. Олег закатил глаза. Вот надо же было испортить такой момент. — Ты мне это всю жизнь будешь припоминать? Серый фыркнул, куснул щиколотку и пополз обратно. Олег понадеялся, что не к коленям, а выше. Напряжённый член, прижатый к животу, давным-давно требовал к себе внимания. Бледное лицо Серого, с лихорадочными пятнами румянца на щеках, оказалось на одном уровне с лицом Олега. Такой красивый, подумал он, чувствуя, как щемит сердце. Серый приник к его губам, Олег с готовностью приоткрыл рот, впуская юркий язык. Целовались они неумело, исступленно, иногда стукаясь зубами и задыхаясь от нехватки воздуха, зато энтузиазма было хоть отбавляй. Олег погладил голую поясницу, оттянул резинку фланелевых пижамных штанов и накрыл поджавшиеся ягодицы ладонями. Серый ахнул в поцелуй, заёрзал и с силой прикусил нижнюю губу. Олега словно прошиб разряд тока. Ему казалось, что он кончит, не прикасаясь к члену, от одних лишь поцелуев и поглаживаний, ощущений было слишком много. Серый отстранился, облизал пальцы и просунул руку между их животами. Кулаком он обхватил член в плотное кольцо и принялся двигаться в издевательски медленном темпе. Когда он задевал головку большим пальцем, Олег вздрагивал и комкал покрывало, чтобы позорно не заскулить, умоляя ускориться. Сколько так продолжалось, он не мог сказать. Границы времени и пространства размылись. Олег не думал ни о чём, кроме сводящих с ума пальцев Серого, тяжести его тела, жара гладкой, атласно нежной кожи. Неосознанно выгибаясь навстречу, он толкался в руку, цеплялся за серёжины плечи и вдруг замер. Тело свело короткой судорогой, в глазах потемнело. Он поспешно закусил костяшки, чтобы не застонать в голос, и кончил. Горячие капли брызнули на живот, хотя большая часть семени осталась в ладони Серого. Олег крепко зажмурился до белых сполохов перед глазами, приходя в себя, повернулся и сжал член Серого через ткань штанов. Тот был чувствительным, особенно теперь, напряжённый до предела. Пары движений хватило, чтобы довести Серого до разрядки. Он тихонько всхлипнул, в уголках покрасневших глаз собралась влага. Одна крохотная слезинка сорвалась с кончиков слипшихся ресниц и потекла по щеке. Олег слизнул её. Серый рухнул на него, забормотал какую-то бессвязную милую чушь, осыпая лицо частыми благодарными поцелуями. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, и жадно ловили ртами воздух. Олег нащупал ладонь Серого и переплёл пальцы. «Как же я тебя люблю, — билось в голове. — До невозможности. Такое вообще бывает?» Сквозь оргазменную негу, унёсшую его из реальности, вяло просачивались мысли о скором отъезде и туманном будущем, в котором ничего не ясно. У них с Серым оставалось так мало времени, и так много всего нужно было успеть сделать. Олег чувствовал подспудную вину, и вместе с ней не покидало ощущение, что он поступил правильно. Разлука не будет длиться вечно. Всё проходит. Главное, что они есть друг у друга.

***

Уже в армии Олег узнал, что по анонимной наводке у профессора кафедры философии Троицкого Мартина Алексеевича на рабочем компьютере нашли тонну компрометирующей информации. Началось следствие, Троицкого заключили под стражу до выяснения обстоятельств. Олег даже не удивился.