ЛБТД

      Это были странные, по-хорошему странные полтора месяца.       Потому что дни с одной стороны улетали из-под рук, ускользали из-под пальцев, сменяясь так быстро, как будто это движущаяся картинка, которую кто-то быстро-быстро перелистывает, чтобы увидеть, как человечек внезапно оживает и бежит.       А с другой стороны каждый день, который я проводила с Денисом, казался длинным и бесконечным, наполненным каждую секунду и каждое мгновение. Будто каждый день — маленькая жизнь, которую я проживала раз за разом.       И я потеряла им — этим дням, жизням — счет.       И стало казаться, что так будет всегда — он, я и этот потрясающий вкус свободы.       И это было так ново для меня, так необычно, что действительно было странно и поглотило меня без остатка.       И тем тяжелей было возвращаться на землю грешную. И неожиданней.       Потому что мы действительно потеряли счет дней.       И я перестала думать о том, что же будет дальше. Совсем, полностью, вычеркнув эти опасения из головы.       Как оказалось — зря.       И в то утро я, как обычно, встала очень рано — на часах еще не было девяти, а ведь это было воскресенье, и уснули мы, утомленные, только с рассветом, когда небо посерело и на горизонте появилась светлая полоса. К счастью, в спальне Дениса шторы были очень плотные, свет не пропускающие, так что можно было спать и днем, но мы все равно оставляли щелку — чтобы воздух из открытого окна проходил.       И мне не хотелось будить Дениса, зато очень хотелось кофе. Курить тоже хотелось, но сигарет не было, к тому же, Денис как-то очень убедительно и непринужденно провожал меня на путь зожника, так как за все полтора месяца я выпила разве что пару бокалов вина, когда он водил меня ужинать в рестораны, а пачка сигарет, которую я купила себе еще в начале июля, так и не кончилась, и там еще оставалось сигареты две, кажется. Сам он не пил практически, все те же пару бокалов вина, а курил — только если обстоятельства требуют.       И, как он сказал, тогда, на даче, обстоятельства именно что требовали. Потому что хотел провести со мной хоть минуту, а пугать не хотел.       Ему вообще казалось почему-то, что я от него в ужасе. Практически суеверном. В смысле от того, что он мне нравится. И в целом, нельзя сказать, что он был не прав. Потому что я ведь правда в ужасе была, от себя, конечно, больше, и именно потому, что он мне нравился.       Да, это он тоже с самого начала увидел. Еще с того эпического явления в пижаме.       Мне хватило ума не говорить, что он мне снился после этого почти каждую ночь, к счастью.       Так что мои вредные привычки как-то плавно скатывались к одному только кофе, и я не видела повода себе в нем отказывать.       Так что я полюбовалась немного на Дениса, такого трогательно беззащитного во сне, каким он днем никогда не был — каким угодно был, но не беззащитным, нет — и слезла с постели как можно тише, потому что не хотела его будить.       И все равно заметила, когда доставала из шкафа честно спизженную футболку с «Rolling Stones» — мне все-таки не слишком комфортно было ходить по дому в чем мать родила, в отличие от Дениса, который в этом никакой проблемы не видел, но все-таки надевал шорты, — что он слегка приоткрыл глаза, улыбнулся уголком губ, и снова их закрыл.       Еще ни разу за все это время мне не удалось слезть с кровати так, чтобы Денис не заметил, не важно, как сильно он устал и как крепко спал.       И я тоже улыбнулась и пошла за божественным напитком на кухню, все-таки кофеварка у них действительно была потрясающая. А еще, специально для меня, так как мне все-таки с верхней полки сиропы было сложновато доставать, подставка с ними переехала вниз и теперь красовалась прям у кофеварки.       И у меня даже чашка появилась своя — большая, белая, с подписью «Чудовище». И я каждый раз улыбалась, когда ее доставала, потому что моя. Личная. Специально купленная, чтобы я не страдала, что у них чашки слишком маленькие и приходится несколько раз наливать.       А на кухне было светло-серо, потому что еще было утро раннее, да и погода за окном была такая себе, дождливая, и я не стала свет включать — и так все было видно, а для кофе свет не нужен. Так что я достала свою большую белую чашку, улыбнувшись, как обычно, надписи, тускло блестевшей золотом, запустила кофеварку, напевая под нос приливший мотивчик.       И настроение у меня было отличное, потому что дождь на улице значил, что мы будем весь день валяться дома, и можно будет посмотреть что-нибудь длинное, с перерывами на поцелуи и не только поцелуи, что можно будет заказать, например, пиццу или что-нибудь такое и сделать вид, пусть даже на один день, что весь остальной мир не существует.       Любила я такие дни.       И уже предвкушала очередной, витая в своих мыслях, бездумно залипая на телефон, пока кофеварка работала, жужжа и шебурша зернами, кипятком и всем остальным, что там внутри нее еще происходило, поэтому, в целом, понятно, почему я ничего не заметила и не услышала.       Не услышала, как открылась входная дверь, не услышала, как тихо разулся и снял кожаную куртку, не услышала, как прошел из прихожей в кухню и застыл у порога.       А кофеварка тут пискнула, что кофе готов, и я встала со стула, на котором сидела, ногу поджав, подошла к машинке, взяла чашку, мурлыкая заевшую песенку, и вот тогда только услышала, как упал чемодан, потерявший равновесие от того, что его отпустили от неожиданности.       Вздрогнула, резко повернулась и — и обмерла.       Потому что в дверях стоял Артур.       Бледный, с вытаращенными глазами, приоткрытым ртом. На волосах поблескивали капли дождя, и под глазами залегли мешки, а в остальном он, как обычно, выглядел безупречно.       А тут я — в футболке до середины бедра на голое тело, с растрепанными волосами со сна. И с кофе.       Артур моргнул недоуменно, потом еще раз, потом сделал полшага назад, будто не понимая, будто думая, что в другую квартиру зашел.       И на лице его было написано крупными буквами недоверие.       — Скажи, что мне кажется, и тебя тут нет, — осипшим каким-то голосом сказал.       А я как стояла, так и стояла, стремительно бледнея и чувствуя, как слабеют колени.       Потому что действительно забыла, что он должен был вернуться.       И Денис забыл.       И пальцы мои все-таки разжались, выпуская большую белую чашку, на которой золотистыми буквами были выбито слово «Чудовище». Она упала, разбившись о твердый пол, и кофе, как лава горячий, разлился, пролившись мне на ноги, и по полу разлетевшись молочно-коричневой жижей, а я все также стояла, чувствуя, что еще чуть-чуть, и случится сердечный приступ.       И Артур стоял, тоже не двигаясь и все также недоуменно, с недоверием глядя на меня.       И не знаю, сколько бы мы так простояли, если бы не донеслись знакомые шлепки босыми ногами по полу.       И на лице Артура не стало проступать понимание. Особенно тогда, когда Денис показался из коридора — и нет, он не был одет, потому что зачем, когда только вылез из кровати, и никого кроме нас дома нет.       И когда Денис вышел из полумрака коридора, останавливаясь в дверях с лицом сонным, но уже проснувшимся, и увидел эту пантомиму, достойную трагической сцены, Артур невольно посмотрел и на него, и ниже, и на его щеках появилось два ярких красных пятна, которые даже в светло-сером антураже пробуждающегося дождливого дня были заметны.       — Артур… — выдохнула я.       Не зная, что сделать, что сказать. С полной пустотой в голове.       А Артур резко повернул в мою сторону голову, и я покачнулась от того, что было на его лице. Ужас, отвращение, шок и недоверие — и поверх всего боль, которую я не могла не увидеть, и от которой будто броневиком врезались в грудь.       — Артур, — произнес Денис, слегка передвинувшись, так, чтобы его бедра загораживала спинка стула.       И вот у него голос был как обычно спокойным. Будто бы ничего не происходило такого, из-за чего стоило впадать в панику, будто бы все в порядке.       Артур отступил на шаг назад, вскинул руки, качая головой, потом сделал еще шаг и еще. А потом развернулся, схватил куртку с тумбы, на которую ее кинул несколько минут назад, и вышел из квартиры.       Дверь оглушительно хлопнула.       А я внезапно почувствовала, как горят голени, ошпаренные кипятком, и как в груди жмет, и как жжет глаза, и трясутся руки, и холодно.       Повернулась к Денису, который внешне был вроде бы спокоен, и я не понимала, как ему это удается, потому что у меня — у меня только что что-то сломалось, кажется, в мире, что-то, про что я забыла, что-то, про что я думала, что не сломается.       И только после того, как Денис, осторожно ступая между осколков по разлитому кофе, подошел ближе, чтобы обнять, поняла, что плачу.       Первого сентября у нашей группы стояло аж четыре лекции подряд, как будто мало было того, что это первый день, и мы только после долгого, насыщенного отдыха, и заниматься вот вообще не хочется, но нет. Зачем думать о студентах, когда есть план и часы, которые нужно распределить.       Так что приблизившийся вплотную второй курс как-то вообще не вдохновлял, и идти в универ не хотелось, но это была не главная причина.       Главной была та, что Артур не отвечал на звонки и на сообщения тоже не реагировал. И я не знала, что будет, когда мы встретимся на парах.       Потому что в общем чате, где незадолго до начала учебы списалась наша компашка, про которую я, честно признаться, как-то немного успела подзабыть, Артур писал и писал активно, шутя, скидывая мемы и увлеченно рассказывая о своем лете.       А мне — нет, мне не отвечал.       И Денису тоже.       И я сначала даже думала, что Денису плевать, по крайней мере, он был совершенно, абсолютно спокоен, и тогда, когда Артур унесся из квартиры, бросив вещи, тоже никак ничего не показывал.       А потом заметила, что на телефон он поглядывает чуть чаще, чем обычно, да и на любые уведомления, которые пиликают на экране, реагирует острее. И всякий раз, не увидев там того, чего ждал, хмурился, сдвигая брови, но только на мгновение, а потом тревога будто стиралась с его лица и ко мне Денис поворачивался как обычно безмятежный, спокойный и невозмутимый.       Денис вообще старался всегда держать лицо и не показывать, что его что-то тревожит, беспокоит, или что у него что-то не получается. Всегда это ровное лицо, без намека на проблемы, и разве что слегка приподнятая бровь, уголок губ, изогнутый в улыбке, которая не счастливая и не довольная, а будто излом в линии. Мне это одновременно и нравилось, и не нравилось, потому что с одной стороны он казался этакой нерушимой крепостью, непоколебимой скалой, а с другой — с ним порой было тяжело понять, что на самом деле он чувствует.       Так что я просто спросила, сильно ли он переживает.       Потому что словами через рот — лучшая, все-таки, тактика, особенно в теории. На практике с ней всегда получалось хуже почему-то.       И к тому же я сама чувствовала… вину, наверно. И неловкость. И стыдно было перед Артуром немного, потому как такой подставы он никак не мог ожидать.       А вину — потому что я не хотела, чтобы из-за меня Денис с Артуром ссорились, тем более так.       А Денис пожал плечами задумчиво, чуть изогнул уголок губ, и сказал:       — Он взрослый мальчик, перебесится. Получилось немного неловко, согласен, но тут уж ничего не поделаешь, что случилось, то случилось.       Я только вздохнула на это и решила, что этим разговор и ограничится, как Денис неожиданно внимательно на меня посмотрел, прищурился.       — Почему тебя это так беспокоит?       И я тоже пожала плечами, ответив:       — Просто я не хочу, чтобы вы ссорились из-за меня. Из того, что мы… — я запнулась неловко, — из-за вот этого.       Запнулась, потому что мы ни разу еще не говорили о том, что между нами.       И назвать это простым словом «отношения» мой язык как-то не поворачивался.       Потому что… не знаю, почему. Потому что это казалось чем-то большим, по крайней мере, для меня. Я не представляла уже себе, как буду жить, если — или когда — Денис скажет, что на этом все. Что дальше я уже как-нибудь без него. И представлять мне такое совсем не хотелось, даже в теории.       А Денис вздохнул, притянул меня к себе, коснулся пальцами щеки, провел ими вниз, поглаживая, но не заигрывающе, а будто успокаивающе, поцеловал мягко в висок, в нос, в губы.       — Не переживай, чудовище, — произнес тихо, а я щекой, прижатой к его груди, чувствовала, как вибрируют его слова в грудной клетке, — все наладится.       И провожая утром первого сентября меня в универ, хотя, тут еще вопрос, кто кого провожал, потому что на работу Денис вставал еще раньше, чем я на занятия обычно, и первого сентября он специально задержался, чтобы со мной позавтракать и поцеловать на прощание, — мы как-то единогласно решили, что лучше ему меня пока что не подвозить, по крайней мере, пока Артур не скажет, что смирился, — еще раз сказал, что все будет хорошо, будто напоминая.       Не верить ему, особенно когда он так проникновенно смотрит своими синими глазами, было очень сложно.       И я даже сохраняла в себе эту уверенность какое-то время — пока шла до универа, и пока искала новую аудиторию, в которой на первом курсе мы ни разу не были, и пока приветствовала ребят, многие из которых приехали только накануне, тоже.       И даже на первой паре, когда началась лекция по новому предмету, но название я как-то упустила, потому что оно было каким-то слишком длинным, а препод оказался очень нудным, тоже.       Вот только Артура там не было, и меня это беспокоило. В голову стали закрадываться ужасные мысли, что что-то все-таки случилось, что-то плохое.       К счастью, он появился с получасовым опозданием, чего с ним никогда прежде не случалось.       К сожалению, на место, которое было рядом со мной с краю ряда — а мы специально ему местечко с ребятами оставили, сев, как обычно, все вместе, — Артур даже не посмотрел, прошел мимо и сел на одну из первых, полупустых парт.       В чат же написал, что не заметил.       Если я до этого не слишком слушала преподавателя, то теперь забила на лекцию полностью, сосредоточенно обгрызая карандаш и думая, думая, думая… на самом деле голова была совсем пустой, мысли скакали хаотично и бесполезно, одновременно обо всем и ни о чем.       К концу пары карандаш был сгрызен практически полностью, и девочки это заметили и даже спросили, все ли в порядке, я только отмахнулась, выдав что-то неопределенное.       И тут в чате появилось от Артура: «В курилку в перерыве пойдем?»       И я как бы уже давно не курила, но… но обстоятельства сейчас требовали.       Вот прям как тогда у Дениса, да.       Так что я тоже со всеми пошла, усиленно улыбаясь и стараясь не показывать, что от волнения трясутся руки.       Артур вел себя как ни в чем не бывало, вот только как-то так, что слово за словом умудрялся меня миновать. Причем так аккуратно, что этого никто не замечал. Но я видела, что он и стоял так, чтобы я не попадала в его поле зрения, и говорил тоже так, что в разговоре умудрялись участвовать все, но не я. И я бы даже подумала, что он не специально, и это так просто получается, но… Но.       А потом Дима задал вопрос, от которого все внутри у меня сковалось словно в вечной мерзлоте.       Потому что он спросил:       — Ну, что, после пар в бар или соберемся у тебя, как обычно?       А Артур усмехнулся как-то непривычно жестко, как никогда не усмехался, и ответил:       — Не, ребят, ко мне не выйдет. Я теперь живу с мамой, а она очень просила без буйных сборищ.       Естественно, такое заявление никто проигнорировать не мог, и на Артура посыпались вопросы, что случилось, что пошло не так, и как дорожка его жизненного пути свернула с удобной почти всегда пустой квартиры с пятью спальнями и привела его в Оксанины апартаменты.       И вот тут Артур впервые посмотрел на меня. Холодно так, жестко, неприятно.       Посмотрел и будто пригвоздил к стене, о которую я спиной опиралась, очередью из гвоздомета. И я замерла на месте, с полуоткрытым ртом и не донесенной до него сигаретой в пальцах, потому что такой, каким он сейчас был, он будто был мне не знаком. Будто чужой совсем человек, впервые встреченный, и совсем не Артур. Не тот, с которым мы могли часами обсуждать что угодно, не тот, который всегда был неизменно вежлив и галантен и вообще всегда был розово-голубой мечтой диснеевской принцессы.       Не знаю, сколько длился этот взгляд. Всего секунду, наверно, но мне показалось, что куда дольше. И если время замедлилось, то мысли, наоборот, забегали с хаотичной скоростью.       А потом он рассмеялся, будто бы весело, но глаза его оставались все такими же холодными.       — Да ничего не случилось, — ответил Артур, продолжая на меня смотреть. — Просто у нас ремонт.       И губы его исказила усмешка, неприятная, кривая.       А я выдохнула, надеясь, не слишком шумно, чувствуя, как коленки подрагивают.       Потому что не знаю, смогла ли бы справиться, если бы он сейчас им рассказал.       И мы потом пошли снова на пары, а я все продолжала видеть перед собой эту усмешку и холодный взгляд, и этого нового Артура, который так сильно изменился всего-то за какую-то неделю, что я его не видела.       Который больше не был моим другом.       И стало казаться, что нет, ничего уже не наладится.       Совсем.       Костер тихо потрескивал, вздуваясь языками пламени в ночную темноту, от него веяло жаром и вкусно пахло дымом, и да, я знала, что потом этот дым будет вонять очень невкусно и придется пойти в душ и всю одежду перестирать, но прямо сейчас — прямо сейчас было очень хорошо.       И комары не кусали.       А комаров, несмотря на сентябрь и то, что уже постепенно холодало, и ночи были очень даже прохладными, было много, и они роились за пределами жара костра, и я практически слышала их жадное попискивание. Но я сидела в диаметре костра, так что фиг им.       На плечи, уже кстати, подзамерзшие, потому что я как днем была в футболке, так в ней и осталась, и за кофтой не сходила, потому что, во-первых, жалко было дымом пропитывать, во-вторых, я из дома специально ушла, потому что там шумно было и как-то неловко, что ли.       Просто я как-то не вписывалась.       Ну, точнее, Денис совсем не возражал против того, чтобы я сидела с ним и с Игорем и их друзьями, но мне там было откровенно скучно, потому что они обсуждали свои взрослые мужицкие дела, и как-то меня ни машины, ни акции, ни политика не прельщали никогда, так что я, тихонько шепнув ему на ухо, что пойду прогуляюсь, слезла с подлокотника его кресла, где до того сидела, пошла в другую часть дома, куда отпочковались женщины.       Женщины в виде жен, сожительниц и девушек тех самых, что обсуждали машины, акции и политику, и, вот неожиданность-то, я там тоже пришлась не ко двору, но не потому, что там разговор шел о чем-то другом.       Просто мы, бабы, такие, мы лучше всего дружим против кого-то, особенно в больших компаниях. Токсичность наше все, блин. И в данной конкретной компании дружили, видимо, против меня, потому что как только я показалась в дверном проеме, разговор, до того очень оживленный и веселый, я из коридора слышала взрывы не смеха, гогота, такого чисто бабского, стих, и все дамы как-то очень коллективно сделали вид, что ничего не происходит.       Я их обвела взглядом, улыбнулась как можно более непринужденней и спросила:       — Не видели случайно мой телефон? Айфон в черном чехле с черепом.       Дамы покачали головами, даже поозиравшись для приличия.       Ну, я бы очень удивилась, если бы они его нашли, так как телефон у меня в заднем кармане лежал, но надо же было как-то скрасить неловкую паузу.       — Наверно, наверху где-то оставила, — пожала я плечами и ретировалась, снова улыбнувшись. Ну и стоило чуть отойти и подождать, как разговор снова начался, правда, тихо, и мне было конкретные слова не разобрать, но имя Дениса я пару раз, прежде, чем уйти, расслышала.       Ну, что тут скажешь.       Бабы.       И вот я как-то сразу заранее знала, что так и будет, и Денису не поверила, когда он вечером пару дней назад подошел, пока я сидела в кресле в гостиной с учебником на коленях, наклонился над спинкой, коснулся губами уха, отлично зная, что внимание мое сразу с учебника переключится, он вообще про уши быстро просек. Провел губами по щеке, скользнул ими по шее, отчего учебник вообще на пол упал, остановился на ключице, и сказал:       — Во-первых, я соскучился.       А я, к слову, тоже соскучилась, потому что время уже было позднее, и я его целый день не видела, так что…       Так что к «во-вторых» он вернулся только тогда, когда мы, все на том же кресле, уже отдышались и наприветствовались. И я, если честно, уже совсем забыла, что там было какое-то перечисление, с Денисом это вообще было легко — забыть обо всем на свете.       А вот Денис не забыл.       Так что сказал, легонько поглаживая пальцами по спине, прочерчивая линию от шеи вниз по позвоночнику, а потом снова вверх, не пропуская ни одного позвонка, и от этого мурашки разбегались по телу, и было совсем не до каких-то там «во-вторых», но с Денисом было спорить трудно.       — А во-вторых, у Игоря скоро день рождения, отмечать он будет у себя в доме, и нас с тобой он тоже пригласил.       Мне понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, кто такой Игорь, а потом в голове всплыли воспоминания о том, как Денис меня спас из того треклятого клуба, и сразу как-то вспомнился тот мужик, что с ним приезжал, он же был на его даче. Логическая цепочка выстроилась, вот только то, что он и меня приглашает, показалось мне… ну, странным, да.       В смысле, а что я там делать-то буду.       А с другой стороны, как-то вот льстило, что этот Игорь не просто пригласил Дениса, а пригласил еще и меня. Это будто говорило о том, что он меня принимает, и пусть я точно не знала, кто он такой и в каких отношениях с Денисом, но все равно было приятно. Мы ведь за все это время ни с кем как-то не встречались ни из моих друзей, ни из друзей Дениса, и нет, меня это не напрягало совершенно, но все равно мне иногда было интересно, как они меня воспримут.       Правда, что я там буду делать, я так и не поняла, и это, если честно, перевешивало, так что я вежливо, но непреклонно отказалась.       А Денис просто снисходительно на меня посмотрел и улыбнулся. Этакой вот улыбкочкой, полной уверенности и превосходства, и знания, что я передумаю.       Потому что с Денисом спорить было действительно трудно, потому что аргументы он приводил очень… убедительные. Такие убедительные, что я и сама не поняла, как согласилась, а потом еще несколько раз согласилась, но уже не с идеей поездки в гости к его другу, а в целом, по жизни, со всем сразу вместе взятым. Потому что на стороне Дениса опыт и длинные пальцы, и язык очень тоже умелый, и не только они, а на моей стороне было разве что самообладание, но оно быстро и как-то стыдливо ретировалось на сторону врага, так что на моей стороне вообще ничего не осталось.       И хотя я несколько раз сказала, что идея не очень и я там буду лишняя, Денис только посмеивался и предлагал повторить сеанс уговоров, потому что ему все очень понравилось, а я… ну, меня от одного воспоминания сразу в жар бросало, и определенные части тела начинали пульсировать и в целом становилось как-то волнительно.       Ну, и ради справедливости стоит сказать, наверно, что встретили нас, все-таки, нормально. Действительно нормально: Игорь подмигнул, представил свою жену — милую женщину по имени Ольга, высокую такую, светловолосую, чем-то неуловимо похожую на Оксану, я как-то сразу родство заподозрила. Как потом удостоверилась у Дениса, правильно заподозрила: они двоюродными сестрами были. Я, правда, удивилась, что Оксаны среди гостей не было, но Денис сказал, что у нее весь день дела в городе, и она либо на следующий день, либо к вечеру приедет.       Я, если честно, несколько внутренне поежилась, потому что представать перед Оксаной мне было-то как-то неловко, все-таки, бывшая жена и мать Артура. В смысле, она и раньше была всем этим, просто раньше она оставалась просто абстрактной женщиной, хоть и бывшей женой, и матерью.       А теперь ее восприятие для меня как-то изменилось.       Ну, и я еще помнила очень отчетливо тот ее насмешливый вопрос про «Серьезно, Динь?». И мне было очень интересно и вместе с тем страшно, что она скажет теперь.       Ольга же мне тепло улыбнулась, сказала, что рада, что Денис наконец-то приехал к ним в гости не один, отчего я не сдержалась и покраснела, смутила она меня, к счастью, это не так сильно заметно было. Денис заметил, но ему можно. А я постаралась смущения не выдать и вообще не показывать, что ее слова на меня какой-то такой неожиданный эффект возымели.       Разве что спросила чуть погодя:       — И ты правда никого к ним не привозил?       А Денис ответил, чуть улыбнувшись:       — Ты первая.       И вот тогда точно смутилась окончательно, прям полностью покраснев, а Денис усмехнулся, явно сдерживая смех, и чмокнул в висок.       Поначалу все действительно шло нормально. Сначала собирались гости, которые все друг друга знали и разве что иногда кого-то с кем-то знакомили, и все они, что характерно, были в возрастной категории виновника торжества. Потом мы застольничали в саду, и там тоже все было нормально, даже весело, особенно когда в тосты вклинивались истории из жизни. Потом разожгли кострище на заднем дворе, чтобы позже на нем пожарить что-то загадочное, а вот потом, к вечеру, когда компания, до того мирно праздновавшая, как-то неуловимо разделилась на два лагеря — женский и мужской, вот тогда я и поняла, что все мои худшие опасения подтверждаются.       Потому что с мужчинами мне было не интересно, а сидеть с женщинами, где самой главной сплетней была, собственно, я сама, и поэтому в моем присутствии разговор как-то явно не клеился, мне просто не хотелось.       Так что я как-то вот так и вышла наружу, к кострищу, где уселась на одно из расставленных вокруг кострища соломенных кресел. И нет, скучно мне не было, и тоскливо мне не было тоже. Мне было неожиданно спокойно и умиротворенно, и сидеть вот так — тихо, наедине с костром и ночью, мне нравилось. Как-то сами собой исчезли все суетные, дурацкие, поверхностные мысли, оставив под собой скалистый берег действительно важных. А их было не так уж и много, как оказалось. Или, может быть, прямо сейчас были важными только они.       Но додумать их не успела, потому что услышала, как хлопнула дверь, ведущая на задний двор к кострищу, мягкие шаги по гравию, а потом на плечи опустились горячие ладони, согревая куда лучше жара от огня.       — Сбежала?       А я обернулась, улыбнулась Денису, потому что, кто бы еще это мог бы быть.       — Просто захотелось побыть одной, — ответила, улыбаясь.       А он посмотрел на меня очень внимательно:       — И местный серпентарий здесь вообще ни при чем?       — Абсолютно, — соврала, не моргнув глазом, но меня, кажется, все равно раскусили.       Потому что Денис понимающе так хмыкнул, обошел кресло, наклонился и подхватил меня на руки, разлучая с креслом. А потом сам уселся на нагретое место, меня устроив боком на коленях, обнимая и прижимая к себе. И сверху еще и плед накинул, накрывая.       И вот так вот я была готова провести всю жизнь.       И от этой мысли стало даже как-то страшно, беспричинно, просто страшно. От осознания, наверно, от всего, что с этим было связано. Но не до ужаса, нет, видимо, эту стадию я давно прошла. Обреченно страшно, смиренно, потому что ничего менять я тоже не хотела, да и зачем, если сейчас мне было так… Хорошо. Как дома. Как дома, только в тысячу, миллион, миллиард раз лучше.       И я как-то малодушно понадеялась, что мы так и останемся сидеть, только он и я, вдвоем, будто больше никого не существует, и все проблемы, главной из которых, конечно, был Артур, как-то сами собой бы разрешились.       Но, видимо, вселенной мои надежды были малоинтересны, так как не прошло и десяти минут этой волшебной тишины, как дверь снова открылась, но на этот раз не было тихого шелеста гравия, был оглушительный вопль Игоря:       — Нашел!       И звуки музыки, звон бокалов и голоса остальных, в меру веселые, в меру подтрунивающие, и — о чудо, — сплетничающий серпентарий почтенных дам сплетничать прекратил, может быть, в связи с присутствием мужчин, хотя смотрели в нашу сторону они скорее с плохо скрываемым любопытством, чем теплотой, добротой и прочими отсутствующими атрибутами цивилизованного общества. Кроме, разве что, Ольги, которая села в кресло рядом, улыбаясь сдержанно, но радушно.       А мне очень захотелось целиком нырнуть под плед, избегая их какого-то слишком пристального даже внимания.       Но фиг мне, а не спрятаться, потому что, во-первых, много чести, а во-вторых, Денис бы мне этого сделать все равно бы не дал. Потому как стоило мне об этом подумать, как руки его под пледом недвусмысленно напряглись, удерживая на месте, будто он мысли мои прочитал или еще что.       Поэтому мы вот так и сидели, пока остальные усаживались у костра, вынося на улицу гитары, шампуры с зефирками и напитки. Многие, кстати, пили безалкогольное пиво или вообще сок, так как ночь планировали провести уже у себя дома. И потому, что дом Игоря был не резиновый (я как-то некстати вспомнила про пять спален), и потому, что «после тридцати, Лиличка, начинаешь осознавать бесконечную ценность собственной постели и родной кофеварки на утро после». Это мне Игорь сказал, ехидно так, но совершенно необидно. Даже это его «Лиличка», хотя мне обычно не нравится, когда имя коверкают.       К слову, вот так, в обнимку на коленках, как мы, сидели только Игорь с Ольгой да еще пара, которых я как-то подзабыла как зовут, но вот эта дама, кстати, была одной из немногих, которая на нас с Денисом реагировала нормально.       Остальные же сидели чинно рядышком, разве что держались за ручку, и это, мне кажется, было очень показательно.       А я решила, что пусть страдают от капающего яда и, потянувшись, чмокнула Дениса в щеку. А Денис явно просек мой маневр и изменившееся настроение, так как хулигански так улыбнулся, и руки его под пледом пришли в движение: левая, до того чинно лежавшая на колене, как-то подозрительно скользнула вверх по ноге, а правая коварнейше залезла под футболку, и, пользуясь тем, что пальцы длинные, заползла ими под кромку бюстгальтера.       А потом он, все также глядящий на меня с хулиганистым лицом, рассмеялся и чмокнул меня в нос. Видимо потому, что выражение лица у меня было ну очень возмущенное.       И я бы ему наверняка что-то сказала, не услышь я шиканье по правому флангу, как раз оттуда, где сидели Ольга с Игорем. Ну прям варяжская парочка, блин.       И я как-то естественно туда обернулась и увидела, что Игорь ржет, уткнувшись лбом в руку, от этого даже кресло тряслось, и Ольга еле сдерживала рвущуюся наружу улыбку. Денис, этот заразец бесстыдный, ответил им смешком, а я…       Ну мне снова под плед спрятаться захотелось.       Но кто ж мне даст.       Зато настроение разом улучшилось, и как-то тоже смешно стало, особенно когда я ухватила полные шока взгляды, которые некоторые представительницы серпентария на нас кидали, так что да, эпатировать публику оказалось даже приятно как-то.       И когда послышался шум двигателя и на подъездную дорожку к дому, которая от кострища хорошо просматривалась, выехал низенький серебристый седан, настроение это приятное меня не покинуло, даже несмотря на то, что по всем признакам приехала Оксана. Ну, я тут уже серпентарием закаленная, в целом, и с ней смогу встретиться — это я так думала, пока машина парковалась в нескольких метрах от кострища. Игорь с Ольгой тут же встали, чтобы новых гостей поприветствовать, и мы с Денисом тоже, но только после того, как Денис спросил у меня, хочу ли я поздороваться с Оксаной без зрителей, и я, не задумываясь, кивнула. Денис улыбнулся чуть уголком губ, поднялся с кресла, поднимая и меня, но, к счастью, ставя в процессе на землю, а то, боюсь, у серпентария челюсти бы совсем отвисли.       Но к машине мы с Денисом шли, держась за руки, так как пальцы мои из своих он не выпустил, да еще и плед, словно плащ, на плечи накинул и, когда подошли ближе, обнял, прижимая спиной к себе, дожидаясь, пока Оксана вылезет из машины.       И я все-таки почувствовала этот кратковременный укол паники, когда дверца на водительском месте открылась, но только кратковременный и укол, потому что внезапно поняла с необыкновенной ясностью: ну и, в целом, пофиг, как бы она не отреагировала. Потому что наши с Денисом… чем бы это ни было, ее не касалось, и вообще никого не касалось, кроме нас двоих.       Я от этой мысли даже расслабилась как-то.       К сожалению, ненадолго.       Потому что вслед за Оксаной открылось еще две двери.       Две, не одна.       Просто одну я как бы ожидала, потому что Денис говорил, что Оксана будет со своим Кеном, который Вадим, так что его появление из машины я тоже ждала.       А вот вторую дверь не ждала никак.       И того, что из нее вылезет Артур, тоже.       Судя по тому, как замер за моей спиной Денис и напряглись его руки, он тоже не ждал увидеть сына.       А он явно не ожидал увидеть нас.       И только Оксана улыбалась с невозмутимостью удава, которому его будущий ужин рассказывает планы на, собственно, будущее.       А вот Кен не улыбался, он на Оксану очень так укоризненно и молча смотрел и, в целом, выражал неодобрение всем своим видом.       Как-то сразу подставой запахло.       И не одна я это поняла, потому как Артур резко, громко захлопнул машинную дверцу и сказал:       — А вот это уже низко, мама.       Оксана только безмятежно улыбнулась, поправив идеально уложенные волосы, и ответила невозмутимо:       — Артур, будь мужиком, в конце-то концов. — И, повернувшись уже к виновнику всего этого сборища, чинно и пристойно всех переобнимала.       Да, нас с Денисом тоже. И пока она меня обнимала, я как-то сильно чувствовала сюр происходящего.       Кен, он же Вадим, вздохнул, поприветствовал Игоря с Ольгой, неожиданно сочувственно улыбнулся мне и пожал руку Денису.       — Я пытался ее отговорить, — сказал он, когда Оксана унеслась в сторону костра.       — Но ты же знаешь ее.       Денис вздохнул, сказав, что да, он-то Оксану хорошо знает, и подобные выходки прям совсем в ее стиле.       А Артур все также стоял у машины с каменным лицом. Я не могла не смотреть на него, не зная, что теперь делать и как быть. Потому что хотелось подойти и поговорить, а еще хотелось отстраниться от Дениса, не демонстрировать так явно, будто бы Артуру все показалось и на самом деле ничего нет.       А потом становилось стыдно за эти мысли, потому что Денис — он… Короче, стыдно перед Денисом становилось, что вот так просто я могу от него отказаться, даже в такой мелочи, как объятия перед его сыном, который совсем немножко мой бывший.       Надо будет написать на «СТС» какой-нибудь или, скорее, на «Россию», у нас тут прям сюжет для них целый, да.       Лишь бы до сюжета для «НТВ» не дошло, ну для той передачи, где про бытовые убийства рассказывают.       А Артур — Артур смотрел на нас.       И когда Кен отошел, выгружая из багажника сумки, и мы, ожидаемо, повернулись к нему, прищурился, перехватил в другую руку сумку с вещами, которую ему вручил Кен, и просто молча ушел в дом, захлопнув за собой дверь.       Мы вернулись к кострищу на свое кресло, снова уселись, обнимаясь под пледом, но вечер как-то разом перестал быть томным, и вот та расслабленная уютность благополучно смылась.       А Артур так на улицу и не вышел.       Дом у Игоря был не то чтобы сильно большой, но очень удачно спланированный. Особенно мне понравилось то, что в каждой спальне была своя, отдельная, туалетная комната, в которой, помимо виновника названия, обреталась также душевая кабина, раковина с зеркалом и тумба с полотенцами и гигиеническими принадлежностями на случай, видимо, если гости благополучно забыли все свое.       После вечера у костра очень хотелось приложиться к благам цивилизации, и Денис галантно пропустил даму в лице меня вперед. Я хотела позвать его с собой, но что-то меня остановило, возможно то, что настроения на подобные развлечения как-то в наличии не значилось. И у Дениса тоже, так как поцелуй, которым он меня сопроводил в ванную, был целомудренным донельзя. Нет, он был, как обычно, полным огня, но не подразумевал, как это бывало, продолжения.       Я, опять же, против совершенно не была.       Горячий душ расслабил, унял сковывающее напряжение, но мрачные мысли насчет Артура не прогнал, как бы долго я не стояла под обжигающими струями. Душ, кстати, мне понравился — широкий такой, будто под потоком стоишь.       Хотя дома у Дениса, конечно, лучше, там вообще сплошной водопад.       Я вымыла голову, себя тоже вымыла каким-то гелем с запахом арбуза — я-то как бы не ожидала, что мы тут останемся ночевать, так что как раз попала в тот разряд гостей, которые «по каким-то причинам не». И в очередной раз порадовалась предусмотрительности Игоря с Ольгой, да и на будущее себе сделала заметку.       Сделала и тихо вздохнула, понимая, что конец близок, раз уж у меня инстинкт гнездования включился. Обычно он только в «Икее» голову поднимал, но там вообще устоять было сложно.       Когда я вышла из душа, Денис, что ожидаемо, сидел на кресле у кровати с ноутбуком на коленях под светом лампы рядом, единственной в комнате зажженной. Он и работа были как братья-близнецы, и их друг от друга отлучить было очень сложно, хотя, чего уж там, мне это очень нравилось в нем. Услышав, что я выхожу, от экрана он все-таки оторвался, скользнул глазами по мокрым распущенным волосам, которые я еще не высушила феном, по влажной коже, по полотенцу, не так чтобы сильно большому, так что на мне оно было как мини-платье, по ногам, тоже влажным, и как-то серьезно очень посмотрел снова в глаза. Слишком серьезно. Я его таким серьезным и не видела никогда.       Я даже как-то стала ждать, что он сейчас что-то скажет, что-то неожиданное такое, от чего наверняка мне дурно станет, но нет, Денис ничего не сказал. Он только встал, закрыв ноутбук, и, проходя мимо меня в ванную, мимолетно погладил по щеке.       Закрылась дверь, послышался шум включенного душа.       А я села на кровать прям как была в полотенце, расческу взяла, волосы стала мокрые расчесывать. Кто бы что про вредность ни говорил, а мне так всегда нравилось больше, так что села расчесывать, а в телефоне включила какой-то видос в очереди на ютьюбе.       Обычный, казалось бы, вечер, и он был бы таким, не откройся внезапно дверь в комнату. Не та, что из душевой, а входная, коридорная.       И я вздрогнула, не успев даже предположить, кто там врывается без стука, а потом и предполагать не пришлось: в проеме встал Артур.       И выглядел он очень не очень.       Взъерошенный, рубашка — а он, конечно, был в рубашке, даже на даче, да, он с футболками вообще как-то не дружил, так вот, рубашка выбилась из-под ремня брюк и выглядела так, будто ее долго и радостно комкали пальцами, ну, или не очень радостно. А еще она была расстегнута сверху, чего обычно тоже не случалось.       И лицо у Артура было красноватым, а глаза… ну, глаза явно выдавали, что Артур этот вечер провел не один, а в увлекательной компании алкогольно-горячительного. Ну, и от него еще пахло виски, особенно от влажного пятна внизу рубашки. Если что-то было на брюках, то там было не видно, так как ткань была темной, а вот рубашка — рубашка была, как обычно, белой. Ну, когда-то. И как завершающий штрих — на четверть только полная бутылка «Джеймсона» в левой руке.       И я как сразу поняла, что я в одном полотенце сижу, да еще и на кровати, и вообще ужас, потому что Артур на меня так посмотрел…       Вскакивать и прикрываться, правда, было как-то глупо.       Так что я осталась сидеть, сложив руки на груди и очень надеясь, что полотенце не решит, что провисело достаточно долго для того, чтобы упасть. От этого только декольте мое стало несколько более явным и впечатлительным, но чего уж тут.       Артур, к чести его надо сказать, смотрел исключительно на лицо, но смотрел так, что лучше бы на декольте. Потому что я не понимала, чего в его глазах больше — злости, ненависти, или чего-то еще, чего я там видеть бы не хотела.       А он молчал. И продолжал молчать и смотреть, стоя все там же, в дверном проеме.       И я тоже молчала, потому что не знала, что ему сказать. Даже смешно: столько думала, столько воображала, как мы с ним поговорим, и… И вот, он стоит, я сижу, говори не хочу. И не получается что-то. Мое любимое «словами через рот» на практике проваливалось по всем фронтам.       — Мне вот только одно интересно, — внезапно скрывающимся от злости голосом произнес Артур, крепче сжимая пальцы на бутылке, я видела, как костяшки побелели.       — Под деда моего ты тоже ляжешь? Или на отце остановишься?       Я даже не сразу поняла, про что он говорит, а когда поняла, задохнулась не то от обиды, не то от возмущения, сама не знаю.       — Артур, все… все не так совсем, — произнесла, но Артуру, кажется, плевать было на все, что я могла бы ему сказать. Потому как он оборвал меня жестом, делая шумный глоток прямо из горлышка.       Скривился, снова посмотрел. В лицо, к счастью, хотя лучше бы да. Лучше бы на декольте.       — Я не понимаю, ты чего этим добиться хочешь, а? — он подался чуть вперед. — Денег? Так ты у нас и сама не шибко сиротка, не с пола ешь. Или, — гадко усмехнулся Артур, — думаешь, он тебя, дуру, любит? Женится может, думаешь? Да у него таких, как ты, на каждый день недели, — выплюнул буквально Артур, кривясь.       — Я думал, ты умная, а ты просто очередная тупая д…       — Достаточно, — оборвал холодно Денис.       Он, оказывается, стоял в дверях ванной, а я даже не заметила, когда и как он появился. Душ все также шумел за его спиной, и он все еще был одет в джинсы и футболку. Или снова их надел, не знаю.       Денис смотрел на Артура с пустым, ничего не выражающим лицом, и мне как-то страшно стало. Жутко даже. У него даже глаза ничего не выражали.       И Артур на него тоже посмотрел, но вот ему ни жутко, ни страшно не стало, он даже, кажется, вообще не заметил, что что-то с его отцом не так.       — О, явился, — насмешливо произнес он, снова делая глоток и кривясь. — А чего одетый-то? Или я рановато зашел? Так я могу выйти, покараулю, свечку, уж извини, держать не буду, боюсь, стошнит.       Денис ничего не сказал.       Он просто молча подошел к нему, спокойно так, будто ничего не происходит, но когда он проходил мимо, я увидела, как напряжены его руки, как вздулись на них вены, будто он изо всех сил сдерживается. Хотя, почему «будто». Он именно что еле сдерживался. И когда Денис подошел к Артуру и одним резким быстрым движением сжал его за горло — точнее, под челюстью, не давая ни головой пошевелить, ни сказать что-то еще, я дернулась в сторону, даже, кажется, пискнула что-то как-то.       А Денис повернулся ко мне, чуть улыбнулся уголками губ, сказал:       — Мы отойдем ненадолго, поговорим. Не жди, чудовище, ложись спать.       И вышел из комнаты, таща Артура за собой.       И дверь плотно прикрыл.       Он вернулся через полтора часа. Зашел в комнату, в которой я так и не включила нормально свет, прикрыл за собой дверь и привалился к ней спиной, вздохнул, опустил чуть голову. Выпрямился — и только тогда увидел, что я не сплю, не лежу и даже не притворяюсь, а жду его.       Я за это время успела измерить всю комнату шагами, сгрызть ноготь из гель-лака, который, вроде как, подразумевался несгрызаемым, высушить и заплести волосы и в пижаму переодеться. Я не могла усидеть на месте: в голове сумасшедшим Коньком-Горбунком скакали мысли, и от них становилось настолько не по себе, что внутри будто разжималась резко пружина и подкидывала меня в воздух.       В какой-то момент силы меня оставили, и я просто упала на неразобранную кровать. Полежала немного, дрейфуя в этом в тревожном мысленном водовороте, пытаясь понять, что делать и как жить дальше. Что происходило там, за закрытой дверью, я не знала и даже не догадывалась. Они говорят? Они кричат друг на друга? Уже ничего не происходит, и я зря волнуюсь? Но тогда бы Денис уже вернулся. А, может быть, там произошло какое-нибудь отце- или сыно- убийство в жестокой форме, и мне не лежать надо, а искать отбеливатель, чтобы смыть все следы?.. Потом все-таки устроилась удобнее, опираясь на подушки спиной, свернувшись в калачик, листая сторис в инстаграме, включая какие-то ролики на ютьюбе, но бездумно и совсем не вникая в происходящее на экране телефона. Только глаза то и дело ловили время в уголке экрана, сверяясь, сколько прошло, нагоняя тревогу.       — Не спишь? — спросил Денис тихо, утопая в тени.       И я ответила также тихо:       — Не спится.       А он хмыкнул так знакомо, как обычно, но лицо я все также не видела, только слышала этот едва различимый выдох, смешок, представляя, как дернулся уголок губ.       — Не надо было меня ждать, — сказал.       А я не удержалась: оттолкнулась от подушек, встала стремительно и подошла к нему, утыкаясь лбом в плечо. Не обнимая, просто прислоняясь, вдыхая его запах и чувствуя, как разжимаются внутри мышцы, как отпускает пружину, как исчезает это всепоглощающее чувство тревоги, которое змеилось и ползало по венам, по коже все это время. И еще чувствуя легкий аромат алкоголя — память услужливо стала подсказывать, что это, вроде бы, «Джеймсон», но ее услуги в этот момент были лишними, ведь Артур держал в руках именно эту бутылку, а Денис все-таки провел эти полтора часа с Артуром…       И я боялась спросить, как прошло, потому что не знала, как реагировать, если плохо. Если подумать, то и как реагировать, если хорошо, я тоже не знала, но все-таки чувствовала, что это будет явно легче, чем если бездна под ногами от ужаса разверзнется.       И я очень хотела спросить, потому что меня обгладывало любопытство: ведь именно этого я так боялась, именно этого так ждала, и именно это занимало все мои мысли последние полтора часа. Стоило подумать, и сразу перед глазами вставал Артур с этим его выражением ненависти на лице, с резкими, обидными словами, с огнем в глазах, который ничего хорошего не сулил.       Денис молчал, молчала и я, и мы просто стояли вот так, рядом. Он не обнял меня, но опустил голову и уткнулся носом в затылок, а он, затылок, пах его любимым шампунем сейчас, у которого вообще-то запаха не было, но Денис как-то сказал, что все равно чувствует и ему очень нравится. И почему-то это казалось важнее — что он стоит носом в волосах, чем то, что не обнял. Ближе как-то.       И я была готова так простоять… да всегда, чего уж там. И простояла бы.       Вот только Денис прошептал:       — Переезжай?       Не то с вопросом, не то с утверждением, я не поняла.       И я как-то сразу отшатнулась, с удивлением что ли, с… обескураженностью какой-то. И увидела тут же, потому что глаза на полумрак настроились после телефона, ну и потому что близко была, что на скуле у него росчерк темный, как царапина, как ссадина.       То есть, моя версия об отцеубийстве, в целом, была не так уж далека от правды.       И я смотрела на этот темный росчерк, а в голове крутилось только: это из-за того, что Артур сказал? Из-за его слов? Только лишь?       — Я и так у тебя практически живу, — сказала тихо, не знаю, достаточно ли тихо, чтобы сомнение в словах, в голосе не читалось так явно, как оно звучало в голове.       А Денис наклонил вперед голову, так, чтобы почти что касаться, но не совсем, сохраняя этот несчастный миллиметр, и сказал, невозможно серьезно сказал, глядя на меня сверху вниз:       — Мне мало тех пяти дней в неделю, что ты проводишь у меня. Хочу все семь, всегда. Хочу знать, что ты вернешься, куда бы ни собиралась. Ко мне.       И рот, который уже открылся, чтобы спросить про Артура, сам собой закрылся.       Потому что я чувствовала — он тут не при чем.       Точнее, может и причем, но сейчас, в эту самую минуту — нет, тут он нам не нужен.       Потому что показалось, что за этими словами — куда больше, чем кажется. Но может быть, что только показалось. А может быть и нет — в конце концов, я тот еще пониматель.       Вдохнула, выдохнула, подняла руку и коснулась кончиком пальца темного росчерка. А Денис даже не поморщился, только продолжал глядеть сверху вниз, глядеть невозможно, бесконечно серьезно. Как не глядел, пожалуй, никогда.       И я хотела, хотела переехать к нему. Хотела этого так сильно, что внутри все дрожало, трепетало и немножко сходило с ума от одной только мысли. Потому что — потому что это Денис. Тот самый. Со снами и навязчивыми мыслями. Ставший моей одержимостью с первой встречи, моя ожившая сказка.       И в то же время я не могла этого сказать.       Просто не могла.       Не получалось.       И он это, кажется, понял, потому что прикрыл на секунду глаза, выдохнул чуть, улыбнулся криво, уголком губ, и сказал:       — Хотя бы подумай.       А мне ведь и думать не надо было.       Просто я никак не могла сказать этого вслух.       Потому что сначала лежала без сна, глядя на его неверный в темноте профиль, понимая, что это не сон, не иллюзия и даже растерялась, а потом не могла найти подходящего момента, не то чтобы он мне требовался, просто казалось странным говорить, что да, Денис, я к тебе перееду, не забудь захватить с крыльца мусор. Или — да, Денис, я перееду к тебе, а теперь передай заправщику десять рублей на чай.       И ехали домой мы не одни — видимо, этой ночью скандалы, интриги и драма происходили не только в нашей стороне дома, потому что Оксана ночью уехала одна, оставив своего Кена, который отнесся к этому с философским пофигизмом, но подбросить-таки попросил. Денис был не против, а мне протестовать было совсем как-то ни к месту. В дороге мы болтали, я с удивлением узнала, что Кену, оказывается, уже двадцать четыре, у него есть аж целых два диплома — филолога и экономиста, и вообще он очень интересный товарищ.       Артура, к слову, я не видела утром вообще, да и спрашивать как-то не захотелось.       А потом, не успели мы доехать до квартиры Дениса, позвонила мать, в приказном тоне требуя, чтобы я явилась домой. Оказалось, что ничего серьезного, ничего вообще, просто ей стало скучно в одиночестве и двадцати стенах нашей квартиры.       Вот только момент я упустила.       А потом позвонила Денису из такси.       — Спустись, — попросила еще в дороге, еще когда ехать оставалось десять минут. Денис спустился, и когда такси подъехало к его дому, стоял, облокотившись о стену, и я почти что ожидала увидеть в руках сигарету, но ее не было.       На меня он смотрел с немым вопросом в глазах, и я, выбираясь из машины, поняла, что краснею жутко, щеки горячие стали, хорошо, что я не наливаюсь цветом как помидор, спасибо, Господи, хоть за это.       Но Денис все равно заметил, вскинул бровь с недоуменной улыбкой.       А я подошла к нему, на цыпочки приподнялась, коснулась губами его губ и сказала:       — Наверно, было бы красивей, если бы я тебя ждала под дверью, но знаешь, я как-то с весом не рассчитала, думала, только самое необходимое положила, а оно вот…       Денис, не говоря ни слова, подошел к багажнику, где терпеливо ждал водитель, посмотрел на чемодан, который занимал его весь, на меня, снова на чемодан — и уже как-то более осмысленно. Вытащил его, взял меня за руку и повел.       Молча.       Но я видела, что он улыбается. Не той полуулыбкой, за которой не ясно, что он думает и что чувствует, не изломом губ, который и улыбкой-то нормальной сложно назвать, а по-настоящему. Так, что у меня что-то дрогнуло внутри и ухнуло вниз. И так и продолжило падать, все ниже и ниже, словно Алиса в кроличью нору, только без приземления в конце.       И он молчал, улыбался и смотрел на меня, пока мы поднимались в лифте, и пока он открывал магнитным ключом квартиру, и когда завозил чемодан — огромный на самом деле, я свой самый большой взяла, и он сразу половину коридора собой занял.       А потом подхватил на руки, резко, внезапно, я даже опомниться не успела.       И поцеловал.       И понес куда-то, наверное, в спальню, но мне уже в целом было не важно куда.       Главное, что с ним.       Оставался невыясненным только один вопрос, и имя ему было — Артур.       На лекции в понедельник он не пришел, и его не было всю неделю. В чате написал, что заболел, и все ему, конечно, поверили, поверили даже в деканате, а так как Артура обожали практически все, в том числе среди преподавателей и администраторов, то никто даже не попросил его больничный лист. Просто поверили, потому что такой молодой человек — ответственный, внимательный, обходительный, да еще и учащийся пусть не на все пятерки, но на большинство точно, — такой молодой человек точно врать не будет.       Я, в целом, тоже не знала, правда это или нет. Артур написал, что проведывать его не нужно, он заразный и вообще уехал лечиться на дачу, и да, если бы он действительно заболел, то, наверно, как-то так бы и поступил, но все равно что-то мне покоя не давало и не позволяло поверить.       Вероятно, то, что я знала, что все не так просто.       Но когда сказала об этом Денису, он просто пожал плечами. И сказал, что Артуру, видимо, нужно время, так что не стоит его дергать.       И я не стала, и даже как-то немного успокоилась, наверно, но не до конца. Потому что эта внутренняя дрожь, эта тревога — они никуда так и не делись. Еще с дачи Игоря как поселились, так и остались на месте, маскируясь в глубине.       Я и сама не знала, хочу ли я его видеть. Узнать, что с ним все хорошо, что он не рухнул куда-нибудь в канаву — это да, это хотела. Узнать, что они с Денисом помирились, тоже было бы неплохо. Но Дениса я решила не спрашивать, потому что захочет — расскажет сам. В конце концов, это их дело, ведь так?       Но вот видеть Артура, общаться, как раньше — тут я не была уверена, что хочу.       По крайней мере, до того, как отпустит.       К концу недели я перестала оглядываться в поисках Артура, а за выходные, видимо, свыклась с мыслью, что рядом его нет и случайно в универе мы не встретимся, потому что когда в понедельник после пар я выходила из главного выхода, на ходу засовывая пропуск в сумку, который никак не хотел нормально укладываться в карман, то совсем не ожидала на всей скорости врезаться в кого-то.       Кого-то высокого, блондинистого, одетого, как обычно, в костюм. С зонтом над головой.       Нашего Драко Малфоя от русреала.       От неожиданности я выронила и пропуск, и сумку, и челюсть, кажется, тоже выронила. Чертыхнувшись, тут же кинулась все подбирать — шел дождь, и мне потом не улыбалось спасать от грязной лужи ни сумку, ни документы, которые чуть выглянули из нее, так сказать, с приветом миру, ни пропуск, который, конечно, вряд ли бы намок и испортился, но все равно потом чистить. Не знаю, зачем пропуски делают такими кипельно-белыми и маркими, одни с ними расстройства.       Артур тоже нагнулся, помогая подобрать вещи.       А когда разогнулся, я заметила на его щеках румянец. На этот раз — от смущения, не от злости.       Потому что Артур отвел взгляд, сунул свободную руку в карман брюк и сказал:       — Может, поговорим?       А я еще не пришла в себя, поэтому кивнула несколько дергано и согласилась.       На этот раз мы пошли тоже в кафе, но не то, где сидели в прошлый, памятный раз. Когда я сказала ему, что нам не следует больше встречаться. Потому что мне нравится другой.       Да уж. Тогда я точно не могла себе представить, что буду снова сидеть с ним в кафе, снова говорить об отношениях, но только не с ним, а с… его отцом.       «Россия», я вас правда жду на интервью. Готовый ведь сюжет!       В этот раз мы пошли в кафе, в котором точно не было бы наших однокурсников. И вообще никого, кто мог бы нас знать. Как-то не хотелось, чтобы подробности нашей личной жизни еще до окончания вечера пронеслись по всем причастным и не очень.       Я заказала себе кофе, Артур — чай.       И повисло молчание.       Неловкое, напряженное, густое, которое можно было пилить циркулярной пилой.       Я могла бы что-то сказать первой, но стоило мне открыть рот, как в голове сами собой вспыхивали, будто выжженные на черепе изнутри, те слова, что Артур наговорил в запале. И рот закрывался.       Я смотрела на Артура и понимала, что вижу его теперь иначе. Не сильно, не слишком, но… образ той розовой мечты диснеевской принцессы потух, лампочки в подсветке перегорели. Он все еще был собой — но уже не тем «собой», которым я так восхищалась еще год назад, а кем-то другим, будто Артур 2.0 версии, в той же упаковке, но с другим программным обеспечением.       Подумать только, год прошел. Целый год.       Интересно, а стала ли я другой? Может быть, и Артур видит уже не ту меня, какая ему нравилась, а Лилю 2.0, другую, изменившуюся. И не факт, что в лучшую сторону ведь.       Он заговорил только тогда, когда официант принес наши напитки.       Взял ложечку, окунул в дымящуюся воду, поводил немного, заворачивая жидкость в воронку.       И сказал:       — Прости за все, что я наговорил.       Все также глядя вниз, на собственные руки.       Я в прошлый наш подобный разговор, помнится, тоже говорила не с ним, а с кофейной пенкой.       — Мне нет оправдания, — продолжил он. — Я был зол, пьян, но это все не имеет никакого значения, потому что такое я был говорить тебе не вправе. Я повел себя как мудак и… Я прошу прощения, Лиля.       И я даже опешила немного от того, что и как он сказал.       Потому что я не то чтобы ожидала подобного. Извинений, возможно, но не так.       И растерялась сразу же, потому что мысли разбежались в стороны, как тараканы от дихлофоса.       И странно это было очень слышать.       И тогда я сказала, наверно, единственное, что было в этой ситуации — не только сейчас, здесь, в этом разговоре, а вообще — правильным.       Я сказала:       — Ты меня тоже прости. Я должна была сказать тебе раньше.       Артур вскинул голову и удивленно на меня посмотрел. Моргнул. Потом еще раз.       Видимо, он этого тоже не ожидал.       Потому что воскликнул:       — Да как о таком вообще расскажешь-то?!       Пауза в три секунды — и мы оба засмеялись, нервно, с нотками истерики в голосе.       У меня даже на глазах выступили слезы, которые я быстренько промокнула краем салфетки, чтобы не смазать подводку.       — Вот и я не знала, как. Я ведь ничего этого не планировала, — сказала, комкая пальцами салфетку. — И не думала даже, что вот так получится. Просто… оно само как-то.       Артур сдвинул брови, кивнул не то мне, не то своим мыслям.       — Я хотел сначала спросить, как это случилось, а потом, — он пожал плечами и на спину стула откинулся, — знаешь, не хочу. Не хочу этого знать. Случилось и случилось.       Мы помолчали немного, а потом как-то раз — и начали говорить.       Не так, как раньше, все-таки, Артур 2.0 и Лиля 2.0 уже не совсем теми же были, кто мог сидеть до ночи и до утра и болтать обо всем на свете. Говорили осторожно, не касаясь острых, опасных тем, но говорили. Артур рассказал про лето, про то, как прошли те два месяца, что мы не виделись, и по белым пятнам его рассказа я поняла, что о чем-то он умолчал. И, может быть, даже к лучшему, что умолчал, потому что лед под нами сейчас был слишком тонкий.       Говорили о фильмах и книгах, которые успели посмотреть и прочитать, говорили о местах, которые видели, и вот тут уже умалчивать и недоговаривать пришлось мне, так как большинство моих путешествий этим летом было связано с Денисом. Зато я в подробностях и всех красках рассказала о дачно-тяпковой повинности, о том, как была счастлива нас видеть бабушка, и как она сбегала от любимых и долгожданных родственников ко всем соседкам разом, едва рассветало.       И мы сидели так пару часов точно, несколько раз сменив чашки.       И мне даже показалось, что все наладится.       Медленно, постепенно, но лед станет толще, а потом, может быть, и вовсе сменится твердой почвой. Наверно. Когда-нибудь.       А напоследок, когда мы уже выходили из кафе и Артур заказывал такси, ведь он теперь жил у Оксаны, а я собиралась просто пройтись, он сказал с кривой усмешкой:       — Вот только что хочешь делай, но мачехой я тебя называть не буду.       Я от неожиданности снова выронила сумку, а Артур рассмеялся. И я тоже почувствовала, как губы расплываются в улыбке.       А сумка — ну что, сумка.       Видимо судьба у нее сегодня была такая — изваляться.       Денису я рассказала о произошедшем разговоре тем же вечером.       Он внимательно выслушал с его этим излюбленным спокойным лицом, вежливым, внимательным, в меру заинтересованным, только глаза оставались настороженными.       Я, кажется, наконец-то научилась определять, что там на самом деле за этой маской спокойствия происходит.       Он слушал, не перебивал, перебирая пальцами мои волосы.       Когда я сказала про вот это вот, про «мачеху», не выдержал, рассмеялся.       Смешно ему, блин.       А он так улыбнулся, наклонился, чтобы потереться кончиком носа о щеку.       И сказал:       — Артур все-таки в одном был прав.       Не удержалась, отмерла — потому что я всегда замираю, когда Денис так делает, — отстранилась и посмотрела на него, вскинув бровь.       — Это в чем?       А Денис, улыбаясь как-то так очень проказливо, ответил:       — Что с отцом моим тебя лучше не знакомить. А то знаешь, чревато…       Моргнула. Не зная, возмутиться или все-таки рассмеяться.       — Ну да, действительно, — сказала, — ведь лучше бати только дед…       И все-таки рассмеялась.       И подушку нащупала рядом, потому что возмутилась все-таки тоже. Немножко. Настолько как раз, чтобы подушкой прямо по правильному Денисовскому профилю запустить. А Артуру я потом тоже припомню.       Подушку, конечно, перехватили и вернули по обратному адресу, только не в лицо — вы что, помилуйте, — а пониже, а потом и рукой добавили, а потом и вообще… и про подушку забыли, и про Артура, и про все на свете.       А с отцом Денис меня все-таки познакомил.       На Новый год, который мы встречали все вместе: он, я, Оксана с Кеном, который Вадим, их родители, и даже Игорь с Ольгой там тоже были.       Моих родителей не было, но не потому что не пригласили. Просто они решили, что хотят улететь на Кубу, и кто я такая, чтобы настаивать.       Зато был Артур, который прибыл не один, а с девушкой. Миленькой, по имени Аня, очень похожей на Оксану, и она, кажется, вообще не понимала, почему все сидят и ржут, как ненормальные. Особенно когда спросила, как мы с Денисом познакомились.       Я ж говорю, у нас не жизнь, а сюжет для какой-нибудь Санта-Барбары.       Для «России» или «СТС».       Но со счастливым концом.       Пока что.       А там — там видно будет.