Не жди меня, Осень!

Ветер кружится в каком-то странном зачарованном танце, и глухо плещутся мутноватые воды канала, так похожие на серые волны родного Сиракара. Где-то там, далеко-далеко в туманной мгле спит Киото. Дом, который стал ей родным за все время, проведенное под его крышей. И сейчас, находясь вдали от таких знакомых улиц, где по вечерам горят удивительные желтые фонари и где открыты гостям двери всех чайных домиков, она чувствовала, как потеряла какую-ту крошечную, не больше цветка сакуры, но такую значимую часть, что без нее она уже не была собой. Собой - той, которую поднял и научил бороться Гион; той, которая не сломалась и достигла многого в жизни, победив сильных и доказав свое право на существование; той, которая порой скрывает в сердце то, что никогда не отразится на белом из-за косметики лице, стянутом в маску приветствия и наигранной улыбки. Еще одно весеннее утро. Только вместо привычного запаха свежих трав и цветущей воды в воздухе висит гарь и дым. А на востоке, там, где должно было вот-вот показаться солнце, видно зарево новых пожаров. Горит Токио. Пылает Кобе. И чудятся знакомая крыша окейи. Иногда ей хочется взять в руки сямисэн и играть, играть, играть, прогоняя странные сны, похожие на легких ночных бабочек, взмахом крыла стирающих грань между светлым и темным, между утром и вечером, между холодом и нестерпимой жарой... но она уже давно утеряла свое искусство, а от нехватки горючего руки мерзнут постоянно, она уже даже не пытается их согреть: когда-то в детстве она и Тыква специально держали руки в ледяной воде, и тогда холод лишь придавал уверенности и изящности тонким пальцам, а сейчас он заставляет сильнее съеживаться и кутаться в плащ. Сколько лет минуло с той поры! Война не красива, что бы не говорили другие. Война - это не только звуки выстрелов, победные крики и удачные атаки. Это и дни голода, и часы бомбежки, когда нет сил даже молиться всем богам о спасении, и дикий, липкий страх, комом стоящий в груди и не дающий вздохнуть. Война - не место таким, как она. Не слабым, но все-таки и не сильным женщинам, умеющим только играть на сямисэне, танцевать, искусно подавать чай посетителям о-тяя, вежливо беседовать ни о чем. Они - гейши. Их не учили сражаться. Вчера она бросила в воду канала засохшую ветвь сакуры и долго смотрела, как уносит и вертит ее течение, и ощущала себя такой же хрупкой и беззащитной, повинующейся одному лишь течению жизни. Только ей, в отличие от ветки, хотелось верить, что там, куда плывет она, ее ждут. И почему-то надежда эта, теряясь в бесконечных лабиринтах реки, всегда выводила ее к одному и тому же месту. Потому что в незнакомом далеком Осака был Он. Председатель. Человек с улицы, подарившей маленькой Чио возможность верить - а это дороже любых платков и монеток, дороже первого мороженого и первого выхода в вечерний Гион в качестве начинающей гейши... Только... когда она пыталась представить себе Его лицо, знакомое, вроде бы, до мелочей вроде мелкой морщинки у правого глаза, его заслоняло другое. Размытое, неясное, но тоже - очень-очень дорогое. И чем дольше вглядывалась она в эти черты, тем четче становился облик... Нобу, Господина Цу, Ящерицы, других нелепых имен и прозвищ, не раскрывающих и сотой доли этого странного человека, так не похожего на других. Потом она пугалась сама себя, вздрагивала, и лицо исчезало, оставляя на сердце непонятную тревогу и в то же время ощущение уверенности. Мир сложен. И сложен выбор. Председатель и Нобу. Тот, кто подарил ей надежду, и тот, кто подарил ей жизнь и относительное спокойствие. Можно ли когда-то сравнить две противоположности? Можно ли любить день и ненавидеть ночь? Можно ли мерить чувства поступками? Ответ - нет. Двое. Два человека. Партнеры. И, выбрав одного из них, она уже не сможет быть с другим прежней. Таков кодекс гейши. Весна и осень. А она стоит на развилке, не зная, куда свернуть: к желтым опавшим листьям и верности или цветущей сакуре и мечтам, от которых кружится голова. Она наклонилась и зачерпнула рукой воду, а затем долго смотрела, как убегают вдаль по глади канала круги. И почему-то именно сейчас казалось, что Осени, какой бы она не была, не место в ее жизни. Саюри твердо знала это.