The world could fall to pieces

Со стен и потолка капает кровь вперемешку с водой. Где-то в углах забилась и визжит то ли от страха, то ли от восторга толпа чудиков. Боль в побитом теле почти сводит ума, но Ши Уду только сильнее стискивает губы, подавляя желание закричать. Нет, он не даст этому демону хотя бы надежду о том, что он может его сломить. Если ему и суждено умереть здесь, то он умрет с достоинством. Глубоко внутри он все же боится. За себя, за жизнь брата, но если ему будет не выбраться, то хотя бы Цинсюань выживет – ни Лин Вэнь, ни Пэй Мин его не бросят. Поэтому продолжает играть бесстрашного злодея. Шея младшего такая теплая под его руками, жилка сбоку бьется об его ладонь, выдавая бешеное сердцебиение. Кровь разлетается прекрасным алым веером, Повелитель Вод некоторое время удивленно смотрит на пустоту на месте предплечий прежде чем его накрывает боль. Он душит крик еще в зародыше и закусывает губу. Больно, больно, больно. Не только в руках, в мозг словно вбиваются тысячи раскалённых добела гвоздей. Хочется метаться, выть… – Гэ! Гэ! Проснись! Звонкий обеспокоенный голос вырвал его из объятий кошмара, Водяной Самодур распахнул глаза и вгляделся в лицо брата над собой. То было бледно от волнения, пусть в уголках глаз и видна сонливость. Страх и боль постепенно отступили. Постель под спиной была неприятно мокрая от пота, простыни сбиты. – Гэ, я тут. Все в порядке, гэ, это всего лишь сон, – Цинсюань наклонился ниже и мягко поцеловал в уголки глаз, нежно, словно ребенка, поглаживая по голове. – Да, все в порядке… – эхом повторил старший, пытаясь отдышаться и по привычке поднял руку, чтобы провести пальцами по родному лицу, прижать его ближе к себе. Но вместо ладони увидел лишь культю – ниже плеч ничего нет, почти незаметный шрам на месте локтя пересекает бледную кожу. Отчаяние вперемешку с отвращением на его лице напугало Повелителя Ветров, тот прильнул щекой к отрубку и улыбнулся как можно счастливее, пусть в темно-зеленых глазах и скрывались невыплаканные слезы. Ши Уду видит их, но ничего не может сделать – ни прижать, ни приласкать. Безрукий и беспомощный, словно младенец. В тот день, видимо, госпожа Удача снова решила прийти на помощь, потому что именно в тот момент, когда Демон Черных Вод схватил его за волосы, желая оторвать голову, в подземелье ворвался Пэй Мин. Чему не откажешь Богу Войны так это в реакции и силе удара. Но то как его враг бежал, Повелитель Вод уже не видел. Только тяжело рухнул на каменный пол и погрузился в темноту. Очнулся он в своих покоях во Дворце Вод и Ветров. Его тут же окутал запах лекарств и удивленные, но радостные крики. Цинсюань едва не разрыдался, бросаясь в его объятия, несмотря на протесты лекаря. Вот только обрушившиеся после пробуждения новости были далеки от приятных. Несмотря на то, что им удалось выбраться живыми с того чертового острова и благодаря помощи Линвэнь дело удалось замять так, что Водяной Самодур даже сохранил позицию небесного чиновника – пусть и подвергся достаточным убыткам – кое-что было уже не вернуть. Несмотря на все старания целителей и покровителей медицины, руки, оторванные столь грубым способом сохранить не удалось. Гордому Повелителю Вод пришлось смириться с тем, что он теперь калека. Цинсюань остался – пусть теперь он снова оказался лишь чиновником Средних небес, Уду было достаточно сил и влияния, чтобы удержать его в столице подле себя. Младший этому не противился – слишком волновался за брата. Да, и после всего произошедшего, когда все тайны раскрылись, что-то в их отношениях поменялось. Казалось, в лучшую сторону. Но радость длилась недолго. Кошмары приходили почти каждую ночь. Снова и снова Ши Уду оказывался запертым на том чертовом острове. Правда не всегда в его снах Пэй Мин успевал прийти на помощь… взбунтовавшееся подсознание с садистским удовольствие раз за разом меняло сюжеты, наполняя их пугающими деталями и все худшими исходами. И хотя любой сон имеет конец, возвращение в реальность от собственных стонов и криков вряд ли можно было назвать приятным. То, что в такие моменты его возлюбленный брат был рядом и радовало, и ужасало. Его присутствие успокаивало. Но и ранило сильнее – в его глазах Водяной Самодур как перед кем другим хотел быть сильным, объектом для подражания. Сейчас же он бы полностью разбит и слаб, как никогда раньше. Хоть тот и не говорил ни слова, глядя на синяки у него под глазами, на осунувшееся от недостатка сна лицо, Повелитель Вод решил прервать давно устоявшуюся традицию, впервые за долгие годы отправив того ночевать в его собственные покои, что раньше служили лишь гардеробом. Столь желанного облегчения это все же не принесло, но, до крови закусывая губы, Уду сам сражался с терзавшими его воспоминаниями, с ужасом, давившим на горло каждую ночь, подражая руке демона. Он хотел снова собраться, снова стать собой прежним, чтобы перестать во всем так полагаться на младшего брата, но этим только ломал себя больше. У него не было другого выбора, кроме как продолжать получать его помощь. – Гэ, тебе нужно поесть, – Цинсюань настойчиво ткнул ему в губы палочками с горсткой риса между ними. С тех пор как старший лишился рук, все заботы о нем, взял на себя бывший Повелитель Ветров, не подпуская никого из многочисленных слуг. Он чувствовал себя виноватым, за то, что не послушался тогда, сбежал, заманивая его и себя в ловушку. Его лицо озарила улыбка, когда упрямые губы все же разошлись и обхватили палочки, забирая с них еду. Заметив значительный прогресс, он почти скормил брату все, что было на небольших тарелочках, прервавшись лишь когда тот вскинул руку, прося остановиться. То, что он молчал, все еще угнетало юношу, но, не унывая, он пытался развеять гнетущую тишину непрекращающимся потоком шуток. – Гэ, такой молодец, все съел. Гэ, заслужил награду, – отложив приборы в сторону и перегнувшись через стол, он игриво коснулся поцелуем губ Ши Уду. Тот дернулся, как от удара, хотел что-то сказать, но после, передумав, поспешил отвернуться, пряча взгляд. А после и вовсе поднялся на ноги и, проронив сухое «Спасибо», ушел обратно в свои покои. С таким трудом поддерживаемая улыбка тут же исчезла губ, сменяясь болезненной гримасой. Младший Ши пусть и знал, что творилось с его братом, пусть и старался поддержать, но все же не мог отрицать того, что холодность и наигранное безразличие любимого его ранило. Он знал, что тот считает себя недостаточно хорошим. Ведь кому нужен больной калека, страдающий от кошмаров, неспособный даже себя покормить, не говоря уже о том, чтобы просто держать веер или самостоятельно одеться? Но все же с упорством продолжал доказывать ему обратное, страдая от того, что не мог вывалить всю свою любовь на него разом, словно охапку самых красивых цветов. Доказать тому, что он любим и желанен любым. Он знал сколько сил и времени потратил на него старший, как любил все это время, скрывая все те страшные тайны и без колебания совершая ради него те ужасные преступления. Возможно, это было неправильно. Возможно, Цинсюань чувствовал себя виноватым во всем том, что произошло с его «лучшим другом» не без причины. Но брат был для него важнее, поэтому раз за разом он оправдывал его в своем сердце. Хотя тот не прекращал его отталкивать снова и снова. Последней каплей стало то, что Ши Уду назвал серьезным разговором. Тем вечером, когда закатывающееся алое солнце уже почти не грело, но заливало все кроваво красными лучами, они сидели в открытой беседке в саду. Никто не прерывал ставшей столь привычной тишины. Картина перед глазами была ужасающей, но от того не менее прекрасной. От чего-то Повелителя Вод с каждым разом все больше и больше тянуло к таким мрачным сценам. – Ши Цинсюань, – он тихо позвал его, смотря куда-то вдаль. Полное имя, такое холодное и непривычное, ударило подобно железному пруту. – Я всегда буду поддерживать тебя несмотря ни на что и приму любое твое решение. Мне кажется, что в Небесной столице достаточно юношей и девушек, чтобы ты с ними развлекся. Не говоря уже о Средних Небесах. Тебе необязательно прозябать здесь, чтобы заботиться обо мне. Ты молод, у тебя вся жизнь впереди… – Нет, гэ! – младший подскочил со своего места словно ошпаренный и вцепился в его плечи, заглядывая в ледяные глаза. Он надеялся, что это все шутка, глупая и неудачная, но в темных зрачках не было ни намека на веселость. Лишь смертельная решимость и серьезность, от которой невольно слабели колени. – Нет, гэ… Ноги все же подкосились, и он упал на деревянный пол с глухим стуком, выпуская из пальцев ткань чужого ханьфу, утыкаясь лицом в колени брата. Сердце в груди болезненно сжалось, грозясь вот-вот остановиться и рассыпаться мелкими осколками. – Не отталкивай меня, гэ… я прошу, пожалуйста! Я люблю тебя, больше жизни люблю. Я виноват в том, что ты стал таким. Я хочу заботиться о тебе, пожалуйста, гэ! Позволь остаться рядом, прошу! Непрошенные слезы так и рвались наружу, когда Цинсюань снова поднял голову и потянулся к любимым губам отчаянным поцелуем. Но наткнулся лишь на холодную щеку и понял с горечью, что тот отвернулся от него. Опять. Как никогда захотелось прокричать что-то пугающее : «Если ты оттолкнешь меня еще раз, гэ, я умру!» или забиться в истерике. Но шантаж, который сработал в любое другое время, сейчас кажется издевательством, поэтому он лишь еще сильнее прижимается к скуле любимого губами, пусть и не чувствует никакой ответной реакции. А после встает и, пряча покрасневшие глаза, убегает в свои полупустые покои, чтобы там дать волю слезам. После этого они видятся реже, но бывший Повелитель Ветров все так же продолжает свои обязанности: кормит, моет, разбирает отчеты и просьбы, зачитывает письма вслух. Он упрям и не отступится от своего, даже если от тоски и боли временами становится трудно дышать. Когда-то блистательный и гордый Водяной Самодур же лишь сильнее замыкается в себе, заставляя себя не обращать внимания на состояние брата. Но каждый раз его мысли все равно возвращаются к тому злополучному вечеру и каждый раз все больше желает, чтобы вместе с руками ему оторвали еще и язык. Возможно, тогда бы он не сказал всех те ужасных слов. Пусть он и уверен, что поступил правильно. Так будет лучше.

***

– Можете быть свободны. Взмаха полупустого рукава достаточно, чтобы служащие Средних небес поспешили собрать все свитки и кисти и удалиться из мрачного кабинета. Прошло уже два месяца. Потерянных между снами и реальностью. Сколько бы Ши Уду не бахвалился, не пытался показать всем что не замечает жалостливых и сочувствующих взглядов и шепотков за спиной, но не мог соврать себе, что это его не беспокоит. Любой смешок за спиной или мимолетный взгляд прохожего словно втыкали раскаленные прутья в некогда гордо выпрямленную спину. Это выматывало, от бессилия хотелось выть, но он не позволял себе подобной слабости. Сны, что обычно были так милосердны раньше, куда хотелось сбежать из изматывающей реальности, теперь превратились в ловушку. Как красивый пруд, который на деле оказывается полон ядовитых змей и зубастых рыб, охочих до горячей крови. Раз за разом просыпаясь с плохо сдерживаемым криком на губах, он пытался себя убедить, что в следующий раз, когда он закроет глаза, ничего больше не увидит. Но кошмары все не хотели его отпускать. Два. Чертовых. Месяца. Такой небольшой срок, но, в то же время – невыносимо долгий. От жалости других – настоящей или притворной – уже тошнило. Не раз он задавался вопросом, а не это ли смертные зовут жизнью хуже смерти. Гордый Водяной Самодур чувствовал себя загнанным в клетку тигром, которому выдернули все когти и зубы. С долгим вздохом он уткнулся в кипу бумаг перед собой. Их бы стоило разобрать, но без пальцев это была почти непосильная задача, которую, как и многие другие, ему пришлось теперь доверять другим. Досчитав до десяти и еще раз вздохнув, Ши Уду снова поднял голову и окинул взглядом опустевшую комнату. Теплые лучи солнца заливали мебель и стены жидким золотом, даря атмосферу уюта и спокойствия, сейчас такого недостижимого… Небожитель тряхнул головой, приводя в беспорядок и без того потрепанную прическу. Жалость к себе была сейчас непозволительной роскошью. Тут его внимание привлек слабый блеск откуда-то из-под горы свитков на краю стола. Пробормотав ругательство сквозь зубы, неуклюжей культей он попытался достать что-то запрятанное там, но безуспешно. С громким стуком и шелестом документы разлетелись по полу, но все же явив миру то, что скрывали под собой. Отражая закатный свет светила, на столе покоилось небольшое, но изящное зеркальце. Одного взгляда на него хватило, чтобы весь гнев, клокотавший внутри Повелителя Вод, тут же утих. Вместе с бликом, который резанул глаза, в груди снова заныло, потревожив плохо заживающую рану на сердце. Это был один из тех подарков, которыми он засыпал своего возлюбленного, казалось, уже в прошлой жизни. У людей они ценились пуще золота, не каждый богач мог позволить подарить столь прелестный подарок. Но как можно было сравнить несколько мешочков полновесных монет с улыбкой любимого? Все мысли снова начали заполняться воспоминаниями о брате, раз за разом вскрывая едва поджившие рубцы. Ши Уду почти до крови закусил губу, пытаясь отогнать непрошенные слезы, но все же пододвинул безделушку к себе поближе. За неимением пальцев он лишь прижался к искусной ковке губами, прослеживая все ее изгибы, а после перевернул узорами вниз. Блестящая поверхность заметно потускнела и заплыла в отсутствии чистки. Но даже этого было достаточно, чтобы небожитель различил в мутном образе себя – мало что отличало его от образа благородного мужа. Кроме пустоты в глазах, от которой почему-то стало не по себе даже ему. Взгляд мертвеца из зеркальной глубины напугал его не на шутку, заставляя хватать ртом воздух, как после одного из его кошмаров. Откинув ни в чем неповинное зеркало, словно какой-то проклятый предмет, он уткнулся в свои полупустые рукава лицом, пытаясь отдышаться. Сам того не замечая, он стал походить в своей мрачности, во взгляде, на того, кто забрал у него все. Нет, не все. Всего лишь руки. – Черт… Дьявол! Осознание ударило внезапно, но хлестко, как плеть, заставив подскочить с насиженного места, наводя еще больший беспорядок. Но Ши Уду сейчас на это плевать. Да весь мир и его беспорядки может катиться в ад, Призрачный город, да хоть в те же проклятые Черные Воды! Первый испуг от увиденного в зеркале прошел, уступая почти детской обиде на себя и непониманию, как он, Водяной Самодур, Повелитель Вод и богатств докатился до столь жалкой жизни, что испугался собственного отражения, словно девица. Какая-то часть внутри все еще дрожала и требовала спрятаться, когда Ши Уду пинком раскрыл двери и вышел тяжелыми шагами во внутренний дворик, начиная ходить по кругу. Как когда-то давно, уже в прошлой жизни, делал, пытаясь найти решение своих проблем. Нет, в этот раз он точно не сдастся, не убежит. С трудом он обуздал первейшее желание – метнуться к покоям горячо любимого брата и рухнуть перед ним на колени, вымаливая прощение за те жестокие слова, что сказал, за то, что игнорировал все его попытки помочь и поддержать. Ведь это его обязанность, как старшего брата, защищать младшего, а вместо этого он бросил на нежного юношу все бремя своей жалости к себе и своих дел. Ши Уду снова себя отдернул от этих невеселых размышлений, возвращая свои мысли обратно в предыдущее русло. Он уже знал, что нужно делать. *** Младшие служители дворца Линвэнь испуганно разбежались стоило им завидеть мрачного Повелителя Вод, над которым казалось уже собрались грозовые тучи, готовые метать молнии. Слуги, более привычные к подобным появлениям двух господ из Трех Опухолей, лишь поспешили открыть двери. Богиня Литературы даже бровью не дернула, когда подобно белоснежному призраку Ши Уду влетел в ее кабинет, и кивнула в ответ на вопросительные взгляды помощников. – Оставьте нас, у Его Превосходительства Повелителя Вод видимо возникло неотложное дело, – на уставшем лице появилась насмешливая улыбка, пока она наблюдала за тем, как ее друг прожигал разъярённым взглядом спину последнего, кто покидал ее рабочие покои. – Не ожидала увидеть тебя так скоро. Присаживайся, дорогой друг. – Готов поспорить, что вы с Пэй Мином еще и ставки делали, дорогая подруга – едко ответил Водяной самодур и не без изящества опустился в предложенное кресло, расправив после неровно легшие складки одеяний. – Что ты, что ты, как же мы могли. Хотя, судя по тому, что ты здесь, некоторые расходы, потраченные на помощь тебе, мне все же удастся вернуть, – Линвэнь отодвинула свиток, который читала до этого, в сторону и откинулась на спинку стула, давая спине немного отдыха. – Но если честно, то мы уже начинали волноваться. Слишком уж непривычно было видеть тебя таким подавленным. Кстати, твой младший брат приходил сюда до этого, ты знал? – Догадывался, – при упоминании о брате, в груди снова кольнуло, Ши Уду прикусил щеку с внутренней стороны. – Я позже с ним сам разберусь. Но есть одно дело, в котором мне необходима твоя помощь. – Конечно, зачем же еще ходят к Совершенному Владыке Линвэнь, – небожительница сделала вид, что не заметила душевных метаний собеседника и театрально закатила глаза. Хотя не прошло и пары мгновений, как на ее лице снова появилась усмешка. – Ты не расплатился со мной за прошлый раз, но так и быть, ради нашей дружбы, я тебе помогу. И, если я все так же хорошо тебя знаю, то пара свитков, что мне принесли сегодня утром будут для тебя весьма полезны… Дворец Литературы Ши Уду покидал уже с затаившейся улыбкой в уголках губ. От этого вида и те немногие, кто не был распуган пока он добирался сюда, поспешили уступить ему дорогу. Вскоре по Небесной Столице разнеслись новые слухи о том, что Водяной Самодур, если не окончательно сошел с ума, то точно задумал что-то ужасное.

***

Бывший Повелитель Ветров пусть и хочет казаться всем беззаботным и немного глупым, но изменения в брате замечает с первого взгляда. И этот раз, пусть сначала они были совсем незначительными, не был исключением. Чуть растрепанные в порыве гнева или отчаяния волосы, теперь постоянно были аккуратно уложены. Ни единая прядка не выбивалась из высокого хвоста, заколотого богато отделанной заколкой. Темные цвета одежд, что стали так привычны за последние месяцы, сменились вновь на белоснежно-белые с синими узорами волн. Многие другие сказали бы что вот, Водяной Самодур вновь вернулся во всем сиянии. Но Цинсюань знал, что это не так. Издалека наблюдая за ним, он не раз замечал, как дрожат широкие плечи, как болезненные стоны срываются с плотно сжатых губ. Поэтому он все так же старался во всем ему помогать. Но с каждым разом это становилось все сложнее – тот все больше начал избегать его. Когда юноша приходил в его покои с первыми лучами солнца, чтобы помочь одеться, кровать нередко оказывалась уже заправлена расторопными слугами. А во время ужина, не успевал он войти, как служанка уже собирала грязную посуду и палочки, которыми кормила Повелителя Вод, убирая его половину стола. Лишь рукав дорогого ханьфу скрывался за дверью. Все это заставляло юношу только больше теряться в догадках, чувствуя, как внутри копится неуместная злость. Вечер склонялся к ночи, когда очередная погоня за братом не принесла успеха, и бывший Повелитель Ветров устало ввалился в собственную спальню. Та была в весьма плачевном состоянии, несмотря на все старания слуг: красивые шелковые одежды валялись неприметными кучками на полу, словно позабытые ребенком игрушки; стол завален бумагами и кистями, кончики которых все еще были покрыты тушью. «Какой бардак», – подумал про себя Цинсюань, в сотый раз обещая прибраться, но вместо этого просто упал лицом вниз на кровать. Пламя свечи, стоящей на тумбочке рядом, испуганно дернулось в сторону, высвечивая из тени небольшую коробочку рядом. Мерцание света заставило юношу повернуть голову и проскользить взглядом по комнате. Он не сразу обратил внимание на столь чужеродную его беспорядку вещь, аккуратно перевязанную бечевкой. Место под ней было бережно очищено от хлама, будто специально, чтобы выставить ее напоказ. Протянув лениво руку, бывший Повелитель Ветров взял неожиданную находку и сел на постели. Немного потрясся и покрутив ее без особого любопытства, не выявив ничего необычного или странного, он уже думал отложить ее обратно, но что-то остановило его. Небожитель придвинулся ближе к источнику света и снова осмотрел подарок. В том, что это был именно он у него не возникало сомнений: дорогая упаковочная бумага и аккуратный бант сверху прямо кричали об этом. Больше всего вопросов возникало о том, кто же был скрытный даритель. Узел легко поддался стоило лишь потянуть за нитку, тонкая обертка соскользнула сама, показывая знак ювелирной мастерской под собой. Этот изящный пион был хорошо знаком Цинсюаню – брат не раз и не два приносил ему коробочки с украшениями с его изображением. От неожиданно поразившей догадки, руки мелко затряслись, он едва остановил порыв откинуть подарок куда-нибудь в угол, подальше от глаз. Мысли в голове тут же начали набирать скорость, кружась словно листья на осеннем ветру. Зачем? Зачем он... оставил ему подарок? В знак примирения? Тогда почему он сам не пришел сказать ему об этом? А может… это попытка откупиться? Вдруг своей заботой и настойчивостью он надоел старшему брату… – Нет, нет, нет, – юноша затряс головой, пытаясь отогнать все эти идеи. Чем больше он думал, тем хуже они становились. Немного совладав с собой, он рванул крышку коробочки и уставился на кулон, лежащий на мягкой ткани. Белый нефрит мерцал в свете свечи, искусно высеченный в форме веера. На тонкой резьбе играли блики, очерчивая ласково грани иероглифа сверху, наполняя его каким-то мистическим сиянием. – Ветер, – одними губами прошептал Цинсюань и бережно взял украшение в ладонь, поглаживая почти невесомо. Он уже не удивился, когда сзади нащупал три вырезанных линии. Три потока воздуха. Потянув чуть сильнее, он вытащил цепочку из-под подушечки, на которой лежал нефритовый веер, и отложил пустую коробку обратно на тумбочку. – Гэ… В личности дарителя уже не осталось ни единственного сомнения, когда юноша лег и все так же аккуратно уложил драгоценный подарок на соседнюю подушку. Зачарованный и успокоенный искорками света на его поверхности, он и сам не заметил, как задремал. Утро принесло ему еще один сюрприз. Не успел он открыть глаза, как наткнулся на коробку. Она была куда больше, чем вчера. Не теряя ни мгновения, Цинсюань поспешил ее открыть. Между слоями бумаги лежала накидка из тончайшего шелка. Элегантными мазками краски на нем расцветали орхидеи; небесно-синие, белые, подобно снегу, алые, как ярчайшая из звезд… От одной мысли о том в какой красочный вихрь превратиться это великолепие стоит порыву ветра его коснуться, сперло дыхание. Руки сами потянулись достать одежду и накинуть на плечи. Вскочив с постели, юноша подбежал прямиком к зеркалу и закружился. Счастливый смех вырвался сам собой, пока он разглядывал свое отражение. От вчерашних дурных предположений не осталось ни следа, полные стертые восторгом, они сменились лишь одним желанием – скорее найти брата и показать ему, как он красив в его подарке. Слуги в коридоре шарахнулись в стороны пока он бежал к покоям возлюбленного. Но стоило открыть дверь как он застал привычную картину – прибранную постель и никого более. Ответ пойманного мальчика-прислужника разбил последнюю надежду увидеть брата на кусочки – еще затемно Повелитель Вод покинул дворец по делам, никому ничего не сказав более. Цинсюань вздохнул и тряхнул головой, отгоняя снова полезшие, словно крысы из углов, мысли. «Главное не сдаваться,» — с горечью напомнил он себе. Возможно, вечером Уду сам придет к нему, возможно, дела были действительно неотложны… Но этим ожиданиям не суждено было сбыться. Ни вечером, ни на следующий день тот не приходил, все так же ускользая стоило младшему прийти к нему. Беспокойство же росло все сильнее вместе с увеличивающейся горой подарков. Шкатулки с драгоценными камнями, золотые заколки, яшмовые подвески, прекрасные одежды из нежного шелка и бархата… но ни записки, ни слова, ни взгляда. Первая радость уже давно прошла, злость и обида снова вцепились в сердце острыми когтями. – Я так больше не могу, гэ! – Цинсюань пинком раскрыл двери в кабинет брата, не на шутку перепугав читавшего доклад служителя. Совершенно не обращая на того внимания, юноша грозно протопал до стола и уперся в него ладонями, нависая над так и не поднявшим головы Уду. Он долго следил за ним, приказав слугам докладывать обо всем, и, вопреки всем желаниям, на какое-то время перестал искать с ним встречи. Все ради этого момента. В бывшем Повелителе Ветров кипел гнев, все же прорвавший плотину. Он устал от этой бесполезной беготни и дурацких подарков. Он давно свыкся с мыслью, что не всегда понимает, что у его возлюбленного на душе, но в этот раз это перешло все границы. – Я совершенно не знаю, что ты затеваешь, брат, но, черт тебя подери, если ты опять хочешь сделать какую-то глупость, хотя бы будь добр рассказать мне об этом! И смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! Он почти схватил старшего за волосы, чтобы заставить того оторвать взгляд от бумажек, но в последний момент все же отдернул руку. Воспоминания того самого страшного дня были все еще живы и ярки в нем, а зная какой груз после произошедшего несет Уду, он не решился добавлять ему еще больше ран. Злость внезапно сошла на нет, оставляя на языке только противный кислый привкус, грудь сдавило обидой, так что стало трудно дышать. Он же был с ним все это время, готовый помочь и поддержать. И навсегда остался бы рядом, если бы даже они снова стали обычными смертными. – Подними свою голову, гэ, или я больше никогда не буду с тобой разговаривать, – его голос звучал тихо, почти полностью утратив весь свой боевой пыл. Слезы сами навернулись на глаза, взгляд которых ни на мгновение не покидал склоненного над столом затылка. За что брат обходился с ним столь жестоко теперь? Зачем ему все эти безделушки, словно от него пытались откупиться? Как от ребенка, который своими детскими делами мешает взрослым. Бывший Повелитель Ветров сморгнул непрошенную влагу, до красноты растирая ее рукавом, и совершенно не ожидал, что, вновь открыв глаза, столкнется с болезненной синевой чужих глаз. Все таких же холодных и безразличных. И совершенно не подозревая о том, сколько сил потребовалось Ши Уду, чтобы решиться на это, казалось, бы простое действие. Сохранять суровое и неприступное выражение лица было почти невозможно, когда единственным желанием было захватить эти руки, что так властно покоились на столе, в плен своих ладоней, осыпать их поцелуями и ластиться к любимому, подобно виноватому псу. Но на то он и был Водяным Самодуром, чтобы совершать невозможное. – А-Сюань, все в порядке, не переживай. Поверь, гэ обо всем позаботится, – дежурная вежливая улыбка легла на губы подобно фальшивой эмали – тронешь на проверку пальцем – рассыплется. – Ты… ты… – Цинсюань закусил губу и невольно сделал шаг назад, теряясь в новых догадках и чувствуя, как к горлу подступает липкий комок страха. Теперь он почти был уверен, что его брату стало на него все равно. Но теперь уже гордость заставила его сдержать слезы и рыдания. – Ладно пусть будет по-твоему, брат, – юноша сам удивился тому насколько холодно это прозвучало, но жалеть о сказанном он не стал бы и под страхом смерти. Он устал от безразличия самого дорого человека, он тоже имел право на ответный удар. Развернувшись на пятках и больше не оборачиваясь, бывший Повелитель Ветров поспешил удалиться сквозь выбитые двери. Нет, он больше не будет лить перед братом слезы, пусть они уже и сами начали катиться вниз по щекам. *** Луна была уже высоко в небе, когда расписные двери в покои бывшего Повелителя Ветров тихо отворились и белоснежная тень скользнула внутрь. Подобно призраку, она преодолела все расстояние до постели, где под одеялом мирно спал юноша. Опустившись на край, Ши Уду поморщился от едва слышного скрипа и обратил свой взор на спящего. От него не укрылось то, как покраснели и опухли его глаза от слез, как тонкие пальцы все так же сильно стискивали подаренную им накидку с орхидеями. Беспорядок на голове младшего брата заставил его невесело улыбнуться, и он подул на прядки, сдувая их с точеного лица. – А-Сюань, гэ обо всем позаботится, не переживай. Я скоро вернусь. Только подожди меня немного, – в голосе скользила ничем более неприкрытая любовь и забота. Наклонившись чуть ниже, старший коснулся губами виска брата, как никогда желая позволить им опуститься еще ниже, к его приоткрытому рту. Поцеловать до невозможности нежно, пока черные ресницы не затрепещут, словно бабочки, пока любимые ухоженные руки не вплетутся в волосы на затылке… Мужчина отдернул себя, как раз в тот момент, когда унесенный своими фантазиями, действительно последил губами путь по щеке возлюбленного почти до самого уголка его уст. Вытащив из-за пазухи зубами сложенный вдвое лист бумаги, он аккуратно положил его на край постели. Еще несколько фэней* понаблюдав за тем как мирно посапывал брат, он поднялся. Выйдя и прикрыв за собой двери, он обернулся и прижался лбом к холодному дереву. – Я люблю тебя, А-Сюань.

***

Утро в очередной раз началось с неожиданной находки, но нащупав рядом только шершавую бумагу, Цинсюань удивился. Возможно гэ пытался таким образом извиниться? Но почему бы самому не прийти? Ему кажется даже приснилось что-то такое, но он едва ли запомнил что-то кроме столь знакомого прикосновения мягких губ к виску. Нет, то был сон, не иначе. Как никогда ярко перед глазами встало вчерашнее суровое выражение на прекрасном, таком любимом лице. Сонно протерев глаза, он все же развернул записку. Чужой, пусть и аккуратный почерк резанул по глазам, на какое-то мгновение заставляя растеряться. Неприятное напоминание про то, что брат никогда больше не напишет ему письмо своей рукой. Пробежавшись в первый раз взглядом по строкам, юноша не знал смеяться ему или плакать. Сухим, почти официальным языком Повелитель Вод сообщал о том, что вынужден на некоторое время покинуть Небесную столицу и что его брату, Повелителю Ветров, не стоит беспокоиться, потому что генерал Мингуан будет его сопровождать в этой поездке. Вернется он через несколько дней. Приписка « С любовью, старший брат» после всего этого звучала издевательски. – Дьявол! – и комок бумаги полетел в угол, туда где бесполезной кучей покоились последние несколько подарков. Цинсюань даже не сдерживал яростного крика, пытаясь заглушить снова колыхнувшуюся обиду. Ему было все равно что подумают слуги. – Пусть и катится со своим Пэем куда хочет! Плевать! Подскочив с постели, он принялся метаться по спальне, ища подходящий наряд. Нет, он не станет сидеть в четырех стенах и стенать. С него хватит. Он пойдет куда-нибудь – куда угодно, лишь бы подальше от опостылевшего дворца – и будет веселиться. Руки, отвыкшие от кропотливых движений кисти, плохо слушались, но стоило приложить немного усилий и макияж удачно лег на лицо, скрывая все следы прошедших дней. В первый день бывший Повелитель Ветров напивается в стельку. На второй день, от вкуса вина не остается ничего кроме горечи. Когда солнце поднимается на третий раз после отъезда брата, он все же садится за накопившиеся отчеты, пытаясь хоть так отвлечь себя от беспокойства, которое начинает его грызть. После этого день за днем тянется время пустого и, кажется, тщетного ожидания, брат не возвращается куда дольше обещанного. Цинсюань пусть и не хочет этого признавать, но сходит с ума от тревоги. Он все еще обижен на него, убеждает себя, что ему нет никакого дела, где бы и с кем бы тот не шатался. И продолжает заниматься делами дворца и храмов, лишь бы молитвы верующих не мешали брату, чтобы тот не делал и где бы не находился. *** Со временем сны становятся все ярче, страшные видения из кошмаров отступают, словно испуганные заново обретённым желанием жить. Ему снится его милый младший брат. Солнечная, почти ослепляющая улыбка, забавные ямочки на щеках. Сияющие восторгом и нежностью зеленые, словно первая листва, глаза, иногда дразняще прикрытые тенью длинных ресниц. И мягкие, до безумия сладкие губы, которые раз за разом хочется целовать. Боль в руках снова просыпается, доводя почти до агонии. Кажется, крошечные муравьи вновь и вновь вгрызаются в вены и нервы, но опоенный разум откидывает это, погружаясь в мучительные, но все же столь приятные видения… *** Бархатистые золотые лучи едва пробудившегося светила пробивались сквозь неплотный полог, щекоча измученные бессонницей глаза. Почему-то именно сейчас, по прошествии недели все волнения куда-то исчезли, и бывший Повелитель Ветров спокойно уснул в первый раз за долгое время. Он проснулся от ласкового прикосновения к щеке. Теплое, едва уловимое, но все еще не до конца успокоенный и нервный разум тут же на него отозвался, скидывая пелену сна. Юноша подскочил на постели, хватая нарушителя спокойствия, готовясь высказать ему все, что думал о наглых визитерах в такое время, но увидев кто это, пораженно замер. – Гэ…? – только и смог выдавить он, глядя в лицо напротив. Он не был готов к этой встрече сколько бы не прокручивал различные сюжеты в голове. Там были и крики, и ссоры, и долгие молчаливые объятия, и болезненные обиженные поцелуи. Но ни одной подобной сцены. Старший явно был измотан: щеки запали, темные круги под глазами цветом могли бы соревноваться с ночным небом, белки покрылись сеткой лопнувших сосудов. Почти ничего не изменилось с их последней встречи, возможно, стало чуть хуже. Но то, что его отличало от прошлого, то был его взгляд. На смену мертвой холодности и безразличию, пришел огонь. Взгляд темных глаз горел и заставлял плавиться от всех тех чувств, что в нем плескались. В груди снова начался хаос, радость столкнулась в битве с накопившейся обидой, заставляя сердце зайтись в груди то ли от обжигающей ярости, то ли от невероятной нежности. Цинсюань все же не мог сдержаться, жадно и обеспокоенно осматривая любимого, вновь и вновь отпечатывая каждую черточку его лица в сознании. Поглощенный этим занятием он даже забыл про то, что сжимал в руках. Вещь под ними была едва заметно теплая, но под тонким покровом мягкой кожи скрывалось что-то твердое, совсем не похожее на плоть. – Что это? – вырвалось изо рта прежде, чем он успел об этом подумать, опустив взгдяд вниз и неверяще оглаживая протез. Пальцы аккуратно касались вырезанных узоров, изучая их с плохо скрываемым любопытством. – Это мои руки, А-Сюань, – Уду улыбнулся так нежно, что сперло дыхание. – Они, конечно, не столь хороши, как прежние, и мне все еще нужно к ним привыкнуть. Цинсюань сам и замечал то, как скучал по этой улыбке. Несмотря на то, что от счастья трепетало сердце и на глазах сами навернулись те слезы, что он не позволял себе лить все это время, бывший Повелитель Ветров прикусил губу, сдерживая любые порывы. – Ты же знаешь, что я тебя так просто не прощу, брат? – сев на колени, он подобрался поближе к старшему. Этого хватило чтобы компенсировать их разницу в росте и заставить того запрокинуть голову, чтобы вновь посмотреть ему в лицо. Юноша едва унял дрожь в пальцах, увидев столь покорный вид гордого Водяного Самодура, но все же обхватил его щеки ладонями, заставляя застыть в таком положении. И не давая возлюбленному дотянуться до него поцелуем, если бы тот захотел. – Понимаю и приму любое твое решение, любовь моя, – все же властная хватка не удержала Уду от того, чтобы не потереться об нежные руки, подобно коту. – Тогда я хочу, чтобы ты поклялся, гэ, – Цинсюань не сдержал самодовольную улыбку, выдерживая паузу и наблюдая, как удивлено приподнялись чужие брови. – Я хочу, чтобы ты поклялся больше никогда ничего ото меня не скрывать. Поклянись, что будешь говорить мне обо всем. Поклянись, что будешь всегда рядом. Он выговаривал каждое слово медленно, четко, подобно ударам тяжелого колокола. Надеясь, что каждый слог как следует отпечатается в чужой памяти. Но прежде чем тот успел ответить, он накрыл его губы большими пальцами, заставляя молчать, и посмотрел ему прямо в глаза, не позволяя их отвести в сторону. Пусть от льдистой синевы и вело, как от крепчайшего из вин. – Ты мой, гэ. Мой до последнего волоска на твоей голове. Мой до последнего вздоха, до последнего мгновения твоей жизни. Поклянись мне, гэ, сейчас. И тогда возможно я тебя прощу. Младший едва заметно ойкнул, на миг теряя непреклонный вид, почувствовав сильные, столь родные объятия на талии, которыми Уду прижал его к себе. Не отрывая от него преданного, почти раболепного взгляда. – Я твой, А-Сюань. До последнего вздоха, мое солнце, – горячее дыхание, вырывающееся из его рта, опаляло пальцы, грозясь в скором времени зажечь щеки и уши. Цинсюань уже начинал жалеть о своем предыдущем решении, чувствуя, как мурашки бегут по спине. Даже в таком неприглядном и вымотавшимся виде, с полной покорностью на лице, его брат мог выглядеть так… притягательно. – Твой до конца времен. Твой и в этой, и во всех следующих жизнях, мое сокровище. Клянусь тебе своим сердцем, что никогда не покину, никогда не перестану любить. – Вот так, гэ. Молодец, – вернув себе последние капли самообладания, юноша наклонился к его лицу, проводя дразняще по потрескавшимся покусанным губами. Он досчитал про себя до трех прежде чем убрать это последнее препятствие между с ними и впиться в них поцелуем. В нем не было ни намека на нежность, только раззадоренная страсть и остатки горьковатой обиды, которую Цинсюань не сдерживал, укусами терзая и без того измученный рот старшего, слизывая с жадностью выступающие капельки крови. Повелитель Вод даже не дернулся на столь грубое обращение, отвечая так аккуратно как мог, принимая все, что его возлюбленный желал ему дать – будь то боль, радость или наслаждение. Когда младший прервал экзекуцию, отстраняясь и пытаясь отдышаться, он подался вперед сам, сминая его такие сладкие, окрашенные собственной кровью, губы. Лижет их кончиком языка, ласково посасывает, стараясь не причинить ни малейшего дискомфорта. Только удовольствие. Пусть это не впервые, но все же Цинсюань изумленно охает в этот поцелуй. Нежный, чуть робкий, извиняющийся. Руки на его спине скользят выше, обхватывая заднюю сторону шеи, притягивая ближе, оглаживая мягко. От столь желанных прикосновений слезы снова наворачиваются на глаза. Он отвечает торопливо, временами забывая дышать, откидывая уже ничего не значащие обиды, словно пытаясь наверстать все, то упущенное за долгие месяцы траура. В какой-то момент колени совсем слабеют, заставляя его опуститься на простыни и выпустить лицо Уду из ладоней, позволяя им скатиться на его широкие плечи. Слезы снова застилают глаза, всхлип заставляет разорвать поцелуй. Младший больше не сдерживается, сжимая его в объятиях и зарываясь носом в помятый воротник его ханьфу. – Ты молодец, А–Сюань. Большой молодец, а теперь поплачь, гэ рядом. Все хорошо, все будет хорошо, мое солнце, моя любовь, – звучат над ухом такие желанные слова. От них по спине бегут мурашки, соленые капли лишь быстрее начинают катиться по щекам. Ощущение чужих рук на спине, что крепко, но нежно прижимают к разгоряченному телу, тепло от мягких поцелуев на взъерошенной макушке делают только хуже, вынуждая все сильнее цепляться за чужие плечи. Кроме рыданий и тихих-тихих фраз поддержки, полных едва сдерживаемых нежных чувств, утреннюю тишину больше ничего не нарушает. Когда все же слезы кончаются, юноша поднимает голову и запускает пальцы в растрепанные волосы старшего, притягивая его ближе и соприкасаясь с ним лбами. Никто из них не роняет ни слова, пока они обмениваются взглядами. Сейчас любой произнесённый звук кажется лишним, чужеродным, могущим разрушить тот хрупкий покой, что завис в воздухе подобно туману. Но заветные слова все же скатываются с губ, растворяясь теплых дыханиях, что смешиваются между собой в тех считанных цунях, которые отделяют их друг от друга. – Гэ… Я скучал. – Я тоже скучал, А-Сюань. *** Позже последователи сложили очередную легенду, которая повествовала о том, как доблестный Повелитель Вод защитил свою жену, похищенную злобной тварью, пусть победа над ней и стоила ему рук. А Цинсюань, вслух зачитывая написанные каким-то мастером строки, лишь тихо смеялся от щекотки невесомых поцелуев на шее, крепко прижатый объятиями к груди своего возлюбленного брата.