"К" и другие буквы

      — Доброе утро, Мунаката-сан, — склоняет голову Сарухико, входя. Для приличия мог бы и постучаться, но кому говорить о приличиях, что верно, то верно…       — Доброе, — кивает Рейши, на секунды поднимая взгляд поверх очков.       У подчинённого на шее россыпь ярких засосов, оставшаяся ещё с «Добрый вечер, Мунаката-сан», и походка вынужденно плавная, но совсем не лёгкая.       Тренч наверняка висит на спинке кресла, воротник рубашки расстёгнут на пару пуговиц, а рукава закатаны. Худые голые щиколотки выглядывают из-под брюк над мягкими полуботинками. Волосы растрёпаны, как, впрочем, и всегда.       Чудо.       Рейши не хочет загадывать, но, вполне возможно, вот именно с такой картины он хотел бы начинать каждое утро. Да… С такой.       Чудо мягко ступает по ковру и подходит к креслу с несколько деревянной грацией. Изменяет своему обычному изяществу только из-за Мунакаты — тот вчера, как видно, позволил слишком уж увлечься собой. Чудо присаживается на подлокотник его кресла, обвивает руками за шею — а у самого щёки от наглости розовеют — и тычется носом в волосы. Знает же, как он ненавидит, когда его отвлекают от работы… Никакой совести.       Рейши ставит подпись в договоре о поставках. Чудо сгибается, шипит, когда давление на то самое место, где у него шило, усиливается, и ведёт острым носом вдоль линии волос мимо уха к шее.       Рейши вычитывает заявление на подпись. Чудо касается губами, посасывает кожу, играясь, и стаскивает очки, откладывая их себе за спину в открытый ящик стола с бумагами.       — Я же просил принести кофе, — укоряет Рейши, не отрываясь от быстрых пометок на плане патрулей. Чудо бормочет какую-то юношескую глупость вроде «А я не лучше кофе?», и выцеловывает узоры на его шее.       Рейши откладывает ручку, возведя глаза к потолку, закрывает законченную папку. которую через пару часов вернуть бы Авашиме, чтобы раздала, кому что куда надо, и утягивает чудо на свои колени.       Сарухико лежит, щурясь от яркого света из окна, который теперь ему прямо в глаза — длинные ноги свисают с одного подлокотника, спиной упирается в другой. Щекой трётся о плечо, ластясь, но Рейши снова не обращает внимания, пропустив руку под его плечами и снова углубляясь в бумаги. Ёрзать чуду в таком положении не очень удобно, но всё же можно, а вот Королю надо бы закончить.       — Не обратите на меня внимание? — голубые глаза прячутся под пушистыми ресницами. Рейши не отвечает, потому что нет, сокровище, не сейчас, тебе бы научиться сдержанности.       За окном визг тормозов и лай собак из соседнего парка, под пальцами шелестит бумага, чужое дыхание становится ровнее, глубже. На бледных губах — в самых краешках — лёгкая улыбка, будто глубоко задумался о чём-то.       Не может увидеть, даже если откроет глаза, что его Король на него смотрит — зрение не позволит.       Чёткие полосы вен на шее и четыре ярких пятна со вчерашнего вечера, острый холм кадыка и самый край следа от укуса в небрежно распахнутом воротнике рубашки. Кожа нежная, едва не просвечивает, ресницы подрагивают, волосы в беспорядке, щёки розовые, а край язычка то и дело показывается, прокатывается по нижней губе.       Маленький паршивец. И верно в Средние века за красоту сжигали.       Улыбается, с тихим мычанием смещается, чтобы солнце глаза не тревожило, укладывает голову Мунакате на плечо. В штанах и без того тесно, а он ещё и ёрзает по самому паху, издевается.       Самому всякий раз страшно за свои поползновения, видно же, как краснеет и ждёт, напрягая плечи, и расслабляется только когда не прогоняют. Хотя давно бы пора понять, что не прогонят уже никогда.       Очаровательная наивность в дикой смеси с острой развращённостью.       Боится, что Король оттолкнёт его от себя, и в то же время как ребёнок внимания требует, проверяет, до какой границы ему позволят дойти. А у Короля границ нет. Мыслям в его голове сам Дьявол позавидует, а мальчишке о них пока и вовсе не знать лучше — всё должно быть постепенно.       Тонкие пальцы расстёгивают глухой ворот плаща, тянут пуговицы рубашки — всё на ощупь, почти в слепую, ведь без очков видит не лучше летучей мыши. Пальцами к коже: к шее, к подбородку, к груди. Понимает, что Рейши скоро закончит, вот и наглеет, а сам дыхание затаивает, ждёт.       Чудной.       Чудный.       Щëлкает крепёж, последний документ в папке, и тонкие чёрные корочки, сложенные одна к одной, отодвигаются в сторону, на самый край большого стола.       Рейши расстёгивает пуговицы на рубашке сам, закатывает рукава, после того, как позволяет чужим рукам стянуть с себя верхний слой формы и оставить чехлом лежать на кресле за спиной. Тянет мальчишку к себе, а тот ухмыляется, фокусируя взгляд, смотрит невидяще из-под полуприкрытых век. Переползает, седлает колени своего Короля, тянется обвить руками за шею.       Рейши позволяет, с долей мстительности укладывая ладони на чужие ягодицы, обтянутые форменными брюками, и сжимая. Наслаждается тем, как ложится в руки ладное тело, у которого он уже изучил каждый изгиб. В ухо тут же — стон, потому что болит, о да, болит. Пальцы перебирают упругую плоть через ткань, а чудо на миг перестаёт его соблазнять и утыкается лбом в его надплечье, сквозь зубы поскуливая и даже немного пытаясь сбежать. Ладони мнут и гладят, и это определённо столько же больно, сколько приятно. Вертится, то ли пытаясь уйти, то ли подставляясь, но держит себя на месте. Сам пришёл. Рейши с усмешкой оглаживает чужую спину, оставляя одну руку на ягодице, пальцами быстро пробирается к голой коже под рубашкой.       Вчера не хватило? Ну ничего. Они могут и продолжить…       Рейши тянет с округлой задницы брюки и отпускает, придерживая за талию. Мальчишка обнимает его за шею, кусает губы, мычит, жмурясь. Трётся о его колено, разведя бёдра, вздрагивает всякий раз, как припухший розовый анус проходится прямо по жёсткому переднему шву на штанине, постанывает. Рейши неторопливо расстёгивает до конца его рубашку, оглаживает грудь под распахнутыми полами и тянет одежду с узких плеч, оставляя на краю стола рядом с документами, чтобы не помялась. Целуя мягкие губы, ищет в ящике тюбик смазки.       Сарухико сидит, коленями упираясь по обе стороны от ног Короля под самые подлокотники массивного кресла, обнимает его за шею, отставив ягодицы и прогнувшись на излом.       Холодной влагой Рейши от выпирающих грудных позвонков чертит дорожку к самому копчику мимо очаровательных ямок над ягодицами, чувствуя чужую дрожь. Голубые глаза блаженно закатываются. Хорошо? Хорошо…       Тактильное ненасытное чудо. Ласкать бы не останавливаясь…       Бёдра напряжены, ягодицы призывно вздёргивает вверх, глотка вибрирует от стонов, под ресницами капельки слёз. Хочется целовать, пока губы не онемеют, и сжимать, касаться. Рейши поглаживает припухшее колечко мышцы, собрав на пальцах ещё порцию смазки, легко трёт. Смеётся негромко, когда его руке толкаются навстречу. Ещё не поджило. Не стоит сегодня радикальностей.       Пальцы спускаются от ягодиц вниз. Стон выходит громким и мелодичным, мышцы напрягаются, живот поджат, замер на месте.       Умничка. Просто прекрасно.       Рейши приходится придерживать мальчишку за талию, выцеловывая плечо и отпечатывая на коже улыбку, когда его пальцы медленно проникают между сжатых горячих мышц. Один и второй, глубоко и медленно, слишком медленно. Сарухико утыкается лбом в его шею, и глаза у него влажные, как и приоткрытые губы. Дрожит — хочется, с ума сходит, как хочется.       — Кофе ты мне всё-таки принеси потом, — шепчет Рейши, с тягучей неспешностью погружая пальцы в горячее воспалённое нутро.       Сарухико стонет, сжимая пальцами его плечи. По сравнению со вчерашним то, что он получает сейчас — абсолютно ничто. Под грудной клеткой в животе горит, дышать тяжело, рвутся навязчивые звуки. Хочется сжать бёдрами чужие бока и почувствовать, наконец, в себе горячий твёрдый член, но после вчерашнего для него это будет означать рабочий день в положении лёжа — сидеть и ходить будет одинаково больно.       Рука Короля снова соскальзывает в ящик, и Сарухико краем глаза видит вместо тюбика смазки жёлтую этикетку мази. Пахнет она отвратно — это он узнал вчера. А ещё немного щиплется и холодит кожу. Приятно и подогревает — какая ирония — возбуждение. Чужая забота приятна не меньше.       Рейши вытирает руки салфеткой, и, повинуясь лёгкому похлопыванию по затылку, Сарухико с мутными от возбуждения глазами и нездорово алыми щеками сползает с его колен под стол. Дрожащие пальцы быстро и ловко расстёгивают ремень, тянут ширинку и спускают бельё. Рейши перехватывает его руки, прежде чем мальчишка успевает опустить их. Под плывущим расфокусированным взглядом сжимает в ладонях тонкие запястья и гладит выступающие косточки. Чужая голова прижимается ему между ног, Сарухико целует открывшуюся кожу и носом забирается под полы расстёгнутой рубашки. Дрожит от возбуждения, легко насаживается ртом на чужой член и быстро дёргает шеей.       Король расслабленно откидывается на спинку кресла, запрокидывает голову, прикрывая глаза, выдыхает. Тесная глотка обволакивает. Чужие ладони цепляются за его собственные в ответ, сжимают. По спине между лопаток у Сарухико стекает капелька пота. Хлюпающие звуки становятся громче, разносятся по кабинету — это единственное, к чему Мунаката сейчас считает нужным прислушиваться. Мальчишка постанывает, держась за ткань его брюк, потому что у самого колени разъезжаются, ловко водит языком и втягивает щёки — научился, знает, как сделать приятнее всего.       Рейши перекладывает обе его запястья в одну руку, неплотно обхватывая длинными пальцами, лишь чтобы почувствовать движение. Тянется и поглаживает своё сокровище по шее, слегка сжимает. Горло под ладонью подрагивает, мальчик замирает, заглотив полностью, поднимает взгляд.       Мужчина вплетает пальцы в его волосы, легко стягивает пряди и отстраняет от себя. Слёзы по щекам, слюна по подбородку, губы приоткрыты, дышит тяжело и глаза мутные-мутные. Его прелесть. Только его.       — Чудо, — с улыбкой роняет Мунаката, стирая большим пальцем влагу с чужой щеки. Опухшие губы целуют его ладонь, дрожащие руки всё также цепляются за ткань его брюк.       Ловкий язык ласкает головку, и Король выпускает чужие запястья из хватки, позволяя опустить руки вниз и справиться с собственным возбуждением. Поглаживает по тёплой макушке, прикрыв глаза, и тихо выдыхает, когда чужие губы плотно смыкаются. Велит хрипло и с запозданием «глотай», хотя мог и не говорить, мальчик без подсказок знает, как именно его Король любит.       Податливая глотка несколько раз сжимается, с глухим хлюпающим звуком Сарухико убирает голову, чтобы уткнуться лицом в колени Короля и, дрожа и сведя лопатки, с полувсхлипом излиться в плотно сжатый кулак. Вязкие капли падают на пол к ботинкам Рейши, а мальчишка обмякает у его ног, прижимаясь щекой к сильному бедру.       Они сидят неподвижно около минуты, после чего Рейши, не тревожа юного подопечного, принимается оправлять одежду. Мельком смотрит на часы — скоро рабочий день, всего через сорок минут.       Сарухико поднимается медленно, улыбается так, будто под дурманом, снова целует Короля в руку, когда тот тянется ласково потрепать его по волосам. Рука задерживается, гладит по щекам и очерчивает улыбку, убирает повлажневшие волосы. Мальчик щурится, моргает часто, когда пальцы мужчины легко щёлкают по носу, встряхивает головой.       — Дайте очки, пожалуйста, — тон уже ровный, но голос… Мунаката со смешком думает, что коты мурчат с меньшим довольством, надевает на торопливо протеревшего щеки протянутой салфеткой Сарухико очки, поправляет их на длинном носу с горбинкой и, обхватив чужое лицо ладонями, поднимает его голову к себе. Взгляд синих глаз быстро фокусируется. Мальчик смотрит на него, ластится. Король большим пальцем давит на алую влажную губу, поглаживает. — Вы такой красивый… — и слепое восхищение в голосе.       Таких признаний от него не дождёшься, всегда пытается быть собранным, только когда раздевается, будто теряет шкуру офисного работника. Рейши улыбается ему одним краем губ, поглаживает, сам полностью одетый, будто строгий, такого раскрытого и мягкого в распахнутой рубашке и скованного в коленях спущенными брюками.       — Умойся, — велит, — и сходи, наконец, за кофе. Нам работать сегодня, если ты помнишь.