Курс на край света

      Что почувствовала Маюми, когда, открыв глаза, увидела незнакомый потолок? Белый такой, неприятный, что шерстил в глазах, точно помехи старого телевизора. Он впитал в себя страдания всех тех, кто лежал в этой палате до Маюми. Кого-то выписали отсюда с поздравлениями, а кого-то вывезли вперёд ногами с тряпкой на лице.       Когда кто-то просыпается после обморока, то всегда задаёт одни и те же вопросы: где я, как это случилось, сколько я спал. Но Маюми помнила всё. Она помнила, как погрузилась под воду и как разрывались её легкие. Помнила, как очнулась в кабине «Скорой» помощи. Она выплевывала воду из лёгких и чувствовала, как щиплет в носу от набравшейся в него воды.       Маюми откачали довольно быстро и в больницу она доехала, хоть и в помутнённом, но, каком-никаком, сознании. Вот только домой не вернули. Родители поведали врачам, что нашли дочь погружённую под воду в ванной комнате собственного дома. Понятное дело, что в пятнадцать лет ребёнок не может случайно утонуть в ванне. То, что попытка самоубийства была спланирована сомнений не оставалось.       Маюми поставили на учёт психиатрической больницы, но ночевала она в самой обычной, городской. Лично ей об этом никто не сообщал, но она прекрасно слышала разговор главврача и родителей за дверью. Он с прискорбием сообщил, что завтра днём её навестит психотерапевт и проведёт беседу. В конце специалист сделает выводы и огласит дальнейшую судьбу Маюми. Скорее всего результаты будут не в её пользу. Даже невооруженным глазом видно, что у девочки проблемы с ментальным здоровьем. Уравновешенность трещала по швам. Слишком долго, чтобы продолжать игнорировать прозрачные сигналы о помощи.       Когда Маюми услышала словосочетание «попытка самоубийства» ей захотелось вскочить с кровати и выбежать к ним со словами: «Это наглая ложь!». Что за бредни, она не пыталась себя убить. Это всего лишь недоразумение. Она просто пыталась... Ну... А что она, собственно, пыталась сделать? С какой целью Маюми так надолго погрузилась под воду и не выныривала даже тогда, когда легкие молили о пощаде и были на грани того, чтобы лопнуть от напряжения?       Ей просто хотелось ненадолго — или надолго — абстрагироваться от всего этого ужаса, что окружал её последние две недели. Побыть в тишине, насладиться ничем. Чтобы лица не маячили перед глазами, не заваливали градом вопросов о делах в школе. Она в самом деле пыталась себя убить? Это так называется?       Маюми прикусила язык, когда осознала, что сама не может ответить на столь элементарный вопрос. Она сама себя не понимает, а поэтому не может ручаться за собственные действия. Внутри как будто сидит Чужой и дергает за ниточки нервных окончаний. Пускай этим и правда займутся специалисты, хотя навряд ли им под силу проникнуть под толстую корку сознания. Если сама Маюми не может найти ответы, то они и подавно.       Ближе к часу дня медсестра постучалась к Маюми с «хорошими» новостями. Это была полноватая женщина с добрыми глазами и виноватой улыбкой, как будто она пыталась искупить свою вину.       — К тебе посетители, — говорит женщина и тут же исчезает с прохода, а на её месте возникает Баджи. Он даже не хмурится, как это обычно бывало. В дверях стоял совершенно взрослый юноша с осознанным взглядом. За сутки Кейске как будто повзрослел, познал жизнь во всех её тонах.       Сердце Маюми завыло от боли, а когда Баджи сделал шаг к её постели и вовсе захотелось соскочить и выпрыгнуть в окно. Что угодно, лишь бы не встречаться с его требовательными карими глазами, жаждущие ответов. В них было столько осуждения, что Маюми не выдержит давления и скончается прямо здесь, на своей койке. Это и то было бы лучшим исходом, чем то, что произойдёт дальше.       Как бы давая понять свой настрой, Маюми поворачивает голову к окну, словно в комнате больше никого не было. Баджи проигнорировал этот детский жест и меньше чем через минуту матрас рядом с ней прогнулся, а тело окаменело. Вдруг он подумает, что её здесь нет, если она не будет шевелиться. В компьютерных хоррор играх это срабатывает. А ещё в играх можно выйти, не сохраняясь, и начать всё заново. Как жаль, что они в реальном, а не пиксельном мире.       — Даже не посмотришь на меня? — доносится через плечо хрипловатый голос Баджи. Он терпеливо ждал, пока Маюми сама соизволит обратить на него своё внимание. Ждал и не давил, потому что влюбился как последний дурак и уважал её чувства даже больше, чем свои.       Маюми боролась с внутренней паникой и слезами, которые давили на грудь. Но она их не выпускала. Держалась непоколебимой, насколько позволяли силы. Маюми помнила о его сообщении и прекрасно понимала, что стоит ей обернуться, как увидит его недовольное лицо. Баджи наверняка выскажет, нет, выплюнет своё мнение ей в лицо и уйдёт, громко хлопнув дверью. А она такого не выдержит, хватит с неё нескончаемых страданий. Лучше закончит всё сама.       — Тебе не стоило приходить. Я этого не хочу, — с трудом давалось каждое слово, но голос глубоко внутри твердил, что это правильный выбор.       — Чего? Не хочешь? Это как вообще понимать? — лица не видно, зато слышно явную претензию и обиду. Кейске никогда не обладал железной выдержкой, и вывести его на эмоции было даже легче, чем заставить ребёнка поверить в какую-то небылицу про Питера Пена.       — Ты хочешь поговорить, а я — нет. Потому что нам не о чем разговаривать. Ты уже и так всё знаешь, — уверенность в том, что Баджи пришёл поговорить о её «недоотношениях» с учителем литературы росла, как дрожжи на воде.       Баджи открывал и закрывал рот, как выброшенная на сушу рыба. Он всю ночь себе места не находил, потому что в один гребанный вечер потерял друга и чуть не потерял девушку. И для чего? Чтобы поутру эта самая девушка посылала его на все четыре стороны, обжигала кожу своим холодом? Хорошо, что с цветами не приперся, а ведь хотел. Выглядел бы как последний идиот.       — Маюми, — с твёрдостью в голосе обращается к ней Баджи, не собираясь сдаваться. Он со всей аккуратностью, будто она была фарфоровой, кладёт ладонь ей на плечо. — Просто просмотри на меня и мы разберёмся со всем. Спокойно.       — Я не хочу слушать, что ты скажешь! — Маюми сбрасывает тёплую руку со своего плеча и наконец смотрит Баджи в глаза. — Наша встреча была ошибкой, ясно?! Я даже не уверена, нравишься ли ты мне на самом деле. Я ни в чем не уверена! И я не хочу это продолжать, мне это осточертело!       В её словах было много скрытого смысла. Всё навалилось слишком неожиданно, и Маюми не успела должным образом подготовить себя к тем испытаниям, которые подготовила ей судьба. Из-за этого кипел мозг, повысилось раздражение и любой пустяк становился размером со слона. Стоило ей попытаться ухватиться за конец одной проблемы, как ей по лицу бил ряд таких же испытаний, сбивая с ног и добивая кнутами.       Причин для её психов было много, но Баджи воспринял всё на свой счёт. Ещё бы, он ведь не знал абсолютно ничего из того, что происходило у Маюми в стенах школы. Она давно перестала делиться с ним переживаниями и свежими сплетнями. Как будто в какой-то момент её жизнь превратилась в череду несменяемых чёрно-белых кадров. «Всё по-старому, нечего рассказывать». И какой смысл расспрашивать, если чья-то жизнь стоит на месте?       — Хочешь сказать, что всё это время пудрила мне мозги? — с долей ненависти уточняет Баджи. Ему было больно. Больнее, чем на драках, где нередко заезжали кулаком в нос и били под дых. Только сейчас в солнечное сплетение с удивительной лёгкостью своим миниатюрным кулачком попала Маюми. А ведь она никогда не была хорошим борцом.       Маюми сглотнула слюну и снова отвернулась к окну, игнорируя вопрос Кейске и только сильнее втаптывая его в землю. А что если она в самом деле игралась с его чувствами? Как ещё объяснить этот необъяснимый феномен, когда любое прикосновение парня становятся невыносимыми? Свидания и разговоры перестали приносить радость, и всё, чего хотелось Маюми, это просто запереться в своей комнате ото всех. И от него в том числе. Он перестал выделяться, быть особенным. Смешался с серой массой, фигура поблекла на фоне живописного мира.       Если она не любила его, то почему мнение Баджи так много значило для неё? Маюми боялась увидеть его реакцию, когда он узнает, что она сделала. Учитель Ёшигава убедил её в том, что это именно она стала инициатором всех поцелуев и прикосновений, обрушившихся на неё. А ведь это равно измене. Баджи не из тех, кто прощает подобное. Наверняка на прощание ещё и грязью польёт, и правильно сделает. С такими как Маюми только так и надо поступать. Они не заслуживают уважения.       Кулаки Баджи болезненно сжались, костяшки побелели, повторяя оттенок мела. Ярость внутри бушевала с такой силой, что хотелось рвать и метать. Разломать всё, что есть в этой комнате. И сломать Маюми так же, как она только что поступила с ним. И пускай ему хотелось выплюнуть как можно больше ядовитых слов в её адрес, он не мог. Пускай она растоптала его, безжалостно вырвала всё ещё бьющееся сердце из груди, но чувства не испаряются так быстро. Пускай она вырвала его сердце, но волокна искренних чувств по-прежнему остались в нем.       Баджи поднялся с матраса, что жалобно скрипнул, освобождаясь от тяжёлого веса одного из двух тел, и заключил:       — Ты самовлюблённая эгоистка. Поверить не могу, что повелся на твои уловки, — и, прежде чем уйти, не сдержался и смахнул с тумбочки вазу с принесёнными утром цветами. Наверное, от родителей.       Маюми испуганно вздрогнула, но не обернулась, когда услышала звон битого стекла. Когда на шум прибежали медсёстры, что ошивались неподалёку, Баджи уже и след простыл, а Маюми так и осталась сидеть в прежней позе, глотая боль и обиду. Страх и отчаяние смешались в один опасный коктейль.       Женщины крутились по палате и что-то беспокойно щебетали, иногда задавая вопросы пациентке, но у неё на уме крутилась одна и та же фраза. «Повелся не твои уловки». Неужели то, как она вела себя с Баджи, отразилось и на общении с учителям Ёшигавой? Она, что, проектировала флирт с Кейске и на него? Маюми этого не помнила, но ужаснулась, стоило додуматься. Всё это время девушка яро оправдывала себя, пытаясь выставить виноватым учителя литературы, но что если единственной виноватой здесь была она, и только она? Просто слепо игнорировала своё многозначительное поведение...       Маюми сглотнула вязкую слюну и легла на кровать, накрывшись с головой одеялом. Она не могла и не хотела верить в то, что всё происходящее — её вина. Маюми чуть не сломала жизнь сразу нескольким людям. И как было стыдно перед Раном... Чуть ли не запинаясь жаловалась на всех школьных друзей и самого учителя Ёшигаву, а о себе молчала. Да и он помог Маюми убедить себя, что она ни в чем не виновата и обязана отомстить.       Девушка запуталась в нитях, которые вели к развилкам. Она запуталась в том, какую цель изначально преследовала, кого любила, а кого ненавидела. Она заблудилась в лабиринте собственной жизни и понятия не имела, куда идти дальше. Потому что куда бы она не пошла, везде натыкалась на тупик.

***

      Баджи выбежал на улицу, задыхаясь от собственной обиды и озлобленности. По пути он чуть не снес с ног добротное количество медработников, но проигнорировал все недовольные замечания, выброшенные в широкие плечи.       Он шёл сначала в одну сторону, а потом, словно неуверенный в своём выборе, в другую. Кейске попросту не знал, куда себя деть. Внутри всё взрывалось и тянуло спектра эмоций. Хотелось выплеснуть все чувства, но он понятия не имел, как именно это сделать.       Беспроигрышным вариантом может стать стычка с левыми школьниками или поджог машины. Но даже проверенные методы не справились бы с этой задачей. Казалось, в этой ситуации ему не поможет ничто.       В попытках унять свой гнев, Баджи гневно пинает мусорный бак у подножья лестницы, ведущую ко входу в госпиталь. Пиньята с грохотом заваливается на бетонную плитку, а содержимое конфетти рассыпается по земле. Баджи дышит тяжело, как если бы пробежал километровый забег.       — Полегчало? — незнакомый голос застаёт Кейске врасплох. Недалеко от самого входа, подпирая спиной стену больницы, стоял рослый парень. Его руки спрятаны в карманы горчичного пальто, а две худые косички пересекают скрытые под водолазкой ключицы.       Белая дымка так запеленала глаза, что Кейске не видел ничего вокруг. Именно поэтому заметил незнакомца только сейчас.       — А ты, блять, что ещё за чучело? — не фильтруя слова, выплёвывает в сторону незнакомца Баджи, и морщится так, словно встретил заклятого врага. Сейчас все казались ему предателями и врагами, даже нет нужды разбираться.       — Друг. Всего-навсего друг, — спокойно отвечает парень, отпрянув от стены.       — Чей?       — Могу и твоим стать, если хочешь, — острые уголки его губ приподнимаются, но видя агрессивно настроенного собеседника, расслабляет мышцы лица. — Я друг Маюми.       Как и ожидалось, эта информация заинтересовала Кейске. Даже выражение лица стало менее враждебным. Тёплые чувства к этой девушке ещё не успели выветриться.       — Она уже проснулась, если ты пришёл её навестить, — отвернув голову, лишь бы не смотреть на действенное лицо из жизни его объекта обрывистых воздыханий, бормочет Баджи. В груди больно жало, стоило представить, как Маюми принимает своего друга с распростертыми объятиями и нежной улыбкой, в то время как сама прогнала своего уже бывшего парня с позором.       — Я не планировал заходить, — незнакомец продолжает сбивать Кейске с толку, играя. Спускается на несколько ступенек вниз — так, чтобы можно было отыскать окно её палаты. Стоит и смотрит с полминуты, а затем задаёт риторический вопрос: — Красивая, да?       Баджи скалится и решительно идёт в сторону друга Маюми. Складывается впечатление, будто он собирается ему врезать. Вложить в сжатый кулак всю злобу и ненависть к этому миру и людям, живущим на этой планете. Но вопреки всем ожиданиями Кейске становится рядом и разворачивается лицом к больнице. Всё ещё хмуро смотрит в то же окно, что и незнакомец, но взгляд пропитан болью и свежими чувствами любви.       Окно расположено на втором этаже, поэтому очертания силуэта видны только по плечи. Растрепанные волосы и бледное лицо, не выражающее никакой радости. Совсем непохоже на Маюми. Она стала совершенно другой за такой короткий промежуток времени, и Баджи не верилось, что он смотрит на ту, которую любит любил.       Маюми не смотрит в окно, как будто её совершенно не интересует, кто же стоит под окнами и влюблённо глазеет на неё, забывая обо всём вокруг. Сейчас девушку больше интересуют её руки, судя по тому, что голова опущена, и по той же траектории направлен взгляд.       Ясен хер, она красивая. Самая, блять, красивая девушка на этом свете. И когда-то она была его. Но не теперь. Маюми добровольно оттолкнула его, да ещё с таким отвращением, что начинаешь чувствовать себя главным дерьмом всего живого. Выбросила за дверь, как какого-то ненужного щенка.       Сейчас Кейске как никогда раньше познал всю ценность времени. Если бы можно было повернуть время вспять, он бы воспользовался всеми привилегиями. Касался бы её вдвое чаще, целовал в мягкие губы и шептал то, о чем раньше и подумать не мог. С появлением Маюми в нем проснулась нежность, для которой, как он считал, в нем нет места.       Маюми взрастила это забвенное чувство у него в сердце. Самолично посадила, удобрила и вырастила. А потом врывала этот росток с корнем, потянув за собой прижившиеся к нему капилляры, вызвав обильное кровотечение. И кто теперь приложит компресс к этой ране? Некому. Сам влез — сам и выбирайся.       — Могу предположить, вы повздорили? — нарушая тишину, напоминает о себе незнакомец. До этого забыв о нем, в Баджи возрождается усмирившееся раздражение. Его начинал бесить даже сам факт того, что этот фонарный столб просто дышит рядом с ним.       — У тебя на неё виды? — игнорируя заданный ему вопрос, бесцеремонно вставляет свой Кейске, и смотрит на соперника. С вызовом, как если бы смотрел на противника в драке. И это было своего рода битвой. Пускай Маюми отказалась от него, но отдавать её в руки другому так скоро он не хотел. Как упрямый ребёнок вцепился в игрушку и не желал отпускать, закатывая истерику.       — Ни в коем случае, — скрыв чуть не вырвавшийся смешок, парень отрывается взглядом от окна. — Ты так подумал, потому что я подметил её красоту? Брось, друг, это всего лишь констатация фактов, не более. То же самое, что сказать, что небо — голубое.       Баджи не препирается, но смотрит с открытым подозрением, с прищуром. Что-то ему в этом парне не нравилось, но вот что именно — понять никак не мог. Этот дятел тщательно скрывал всё за добросовестной улыбкой. Выглядит порядочным, но Кейске слышит, как на задворках радужки его глаз пляшут черти. Похоже, вечеринка в самом разгаре.       — А я ведь не представился, — полностью развернувшись лицом к собеседнику, он протягивает свою длинную руку. — Ран.       О фамилии, естественно, умолчал. Видите ли, она довольно нашумевшая, и далеко не из-за своей чистой славы. За эту фамилию часто цепляется взгляд в ленте новостей про жестокие столкновения, после которых кого-то обязательно увозят на «Скорой» с раздробленными костями. А так как Баджи тоже был членом группировки (Ран и об этом позаботился узнать), то без труда бы соскреб эту фамилию со стенок своего подсознания, вспоминая. Эти хлопоты ни к чему. Только усложнят дело.       Проявлять свою дружелюбность и пожимать руку в ответ Баджи, естественно, не спешил. Смерил Рана всё тем же недоверчивым взглядом, пройдясь с головы до ног и вернувшись на исходную позицию. Ран только хмыкнул и сунул руку обратно в карман.       — Если не к Маюми пришёл, то зачем?       — Надеялся встретить здесь тебя.       — Чё? — Баджи скривился, как будто Ран признался ему в чувствах. Такими вещами он брезговал и лучше бы наелся земли с червями, чем стал участником голубой тусовки.       — Ты в курсе, почему она здесь оказалась? — переходя ближе к сути, спрашивает Ран. Баджи осекся. Он еле вытрусил из врачей ответ на свой вопрос. К её родителям подойти не осмелился. Если в общих чертах, она наглоталась воды, но близкие вовремя пробились к ней в ванную, вытащили из воды и вызвали помощь. Маюми крупно повезло, что во время «топления» родители уже очутились дома, поэтому «Скорая» сработала оперативно и успела её откачать.       — Ну, она... Тип... Много воды в лёгкие попало, короче, — Баджи прекрасно понимал, что утонуть в ванной будучи пятнадцатилетним подростком невозможно. Оставался только один вариант, но он не осмеливался произнести его вслух. Слишком страшное слово, особенно если приписывать его к имени любимой.       Баджи не хотел даже допускать мысли о том, что Маюми в самом деле пыталась сделать это с собой. Его Маюми никогда бы так не поступила, даже в мыслях не было. А была ли она когда-то по-настоящему его? Кейске впервые задумался о том, что, возможно, и вовсе её не знает. Особенно после того, что Ран расскажет ему позже...       — Нет, я не об этом, — говорит Ран. — Почему она решила сделать это. Ты знаешь причину?       Баджи, чьи брови, кажется, всегда сдвинуты к переносице, снова смотрит на Рана. Теперь уже с какой-то опаской. Боится, что в главной причине столь отчаянного выбора появится его имя. Как жить с мыслью о том, что человек, которого ты полюбил всем сердцем, пытался уйти из жизни по твоей вине? Неужели он настолько неприятен Маюми, что сам факт наличия одного воздуха, которым они равноправно дышат, вызывал у неё рвотный рефлекс.       Когда Баджи неуверенно качает головой, ещё не определившись, хочет ли слышать истину, Ран уже проливает свет на ситуацию. Сложно сказать, какой вариант развития событий был бы лучше, но после рассказа Рана внутри брюнета всё закипело. Какой-то упырь лапал его девушку, а потом сам же её в этом обвинял? Кейске вернулся на исходную позицию — ту, которую занимал, когда только-только выбежал из госпиталя.       Кулаки чесались — уж настолько Кейске хотелось двинуть в школу Маюми сию же секунду, найти этого мудака и навалять ему так, чтобы он давился своими же выбитыми зубами. И плевать, что он на территории учебного заведения, плевать, что он взрослый мужик и может влепить похлеще Баджи, и плевать, что после этого Баджи не оберется проблем. Этот учитель Ёшигава позарился на то, в чью сторону ему не позволено даже дышать.       Самым неожиданным образом к ненависти добавляется кое-что ещё — смятение.       — Ничего не понимаю... — снова хмурится Кейске, но уже как-то по-другому. На него движется мозговой штурм, но ответ ускользает, как мокрое мыло. — Тогда почему она меня бросила? Зачем наговорила все эти вещи?       Ран поднимает глаза кверху и сводит губы, демонстрируя наигранную задумчивость. Он уже давно придумал, что стоит ответить.       — Знаешь, она ведь не всё мне рассказала... — враньё. Маюми открылась ему полностью, будучи на эмоциях, потому что Ран казался единственным человеком, который выслушает, не осудив. — Что именно Маюми сказала тебе?       Баджи мнётся в сомнениях. Всё-таки какой-то мутный тип, а любовные дела слишком личные, чтобы вываливать их первому желающему на стол. Но Кейске чувствовал, что это единственный способ докопаться до истины. Вдруг всё встанет в выгодной ему позиции? Он сразу же ринется обратно, заставит Маюми поговорить с ним ещё раз. Объяснится в своих чувствах и у них всё снова будет хорошо. Баджи верил в лучшее.       Ран терпеливо выслушал рассказ собеседника, изредка кивая — это чтобы Кейске не подумал, что его старательное разглагольствование пропускают мимо ушей, а потом с самым спокойным видом заявил:       — Так может, всё не так, как Маюми преподнесла?       — В каком смысле?       — Я учился в той же школе, что и она. Помню этого Ёшигаву. Девочки с самого первого дня по нему сохли.       — Ты к чему клонишь? — ощетинился Баджи, словно перед броском.       — Не думаешь, что ты был запасным вариантом? — вопрос прошёл навылет через сердце и душу. У Баджи как будто забрали весь воздух, которого вокруг было навалом. — Состояла в отношениях с тобой, а на деле, пока вы целовались, фантазировала об учителе...       Баджи не мог больше слушать эти бредни и бросился на Рана с кулаками. Яростно выбрасывал их вперёд, но всё никак не мог попасть. Ран отпрыгивал в сторону, не выкидывая ответных ударов, но Баджи оказался проворнее, чем он предполагал, поэтому пришлось немного поднапрячься. Вынув руки из карманов пальто, которые делали его более неповоротливым, Ран уже с большей легкостью уворачивался.       — Иди на хер, долбоящер, — на тяжёлом дыхании выпалил выдохшийся Баджи и яростной походкой двинулся в противоположную от больницы сторону. Ненависть в нем бурлила и обжигала горло. Бред, да и только. Маюми не такая, как остальные. Она бы так с ним не поступила. И ни за что не стала бы смотреть на занятого, взрослого мужчину. Он помнит её рассказы о школе, помнит, с каким волнением она говорила о своей бывшей лучшей подруге, которая сбилась с пути и влюбилась не в того человека. Маюми точно не из таких, и никаких тёплых чувств к этому выродку-учителю не испытывает.       Ран остался стоять на месте и смотреть в каменную от напряжения спину. Он думал о чем-то своём, а потом хмыкнул себе под нос, повеселев. В его голове явно пронеслось что-то забавное.       Что ж, это было даже весело. И, как всегда, Ран добился своего. Вывести этого паренька на эмоции оказалось куда легче. Стоило отыскать Ахиллесову пяту и — бум! — он уже готов разорвать любого, ткнув мордой в грязь.       Для чего Хайтани всё это провернул? Самый быстрый и точный ответ — скука. В Раппонги уже давно перестал витать аромат адреналина, а рутина медленно высасывала весь интерес к жизни. Как же Рану повезло наткнуться на такую драму, да ещё и так близко!       У него не было никаких личных счётов с учителем, но почему бы не помочь бедным детям восстановить справедливость? Всего-то-навсего нужен толчок, и Ран благосклонно дал Баджи волшебного пенделя.       — Беги, Кейске Баджи, — вещает сам себе Ран, и в то же время обращается к пропавшему из виду парню. — Спасай свою принцессу.