Это называлось «баюльной песней». В некоторых древних культурах её пели детям во время голода или засухи. Или когда племя так разрасталось, что уже не могло прокормиться на своей земле. Её пели воинам, изувеченным в битве, и смертельно больным — всем, кому лучше было бы умереть. Чтобы унять их боль и избавить от мук. Это — колыбельная. Ч. Паланик «Колыбельная»
Криксы вы, плаксы, спуги-переполохи, летите через девять морей. На десятом царстве стоит дуб — вниз вершиной, вверх кореньями. На этом дубу есть ляльки, няньки, люлечки, зыбулечки, подсопочки шёлковые, одеялочки ковровые, подушечки пуховые. Там есть кому качать, там есть кому величать. А у меня некому качать, некому величать… Рики толком не помнил, когда впервые увидел этот сон. Кажется, это случилось, когда он был совсем маленьким, незадолго до того, как в месте, которое он уже тоже толком не помнил, появились высокие люди в одинаковой тёмной одежде, и, как он понял много позже, с оружием в руках, зазвучали резкие и громкие звуки, кто-то кричал, от сильного удара вылетела дверь в комнату… Потом их, не без труда, но особо не церемонясь вытащили из тех углов, куда они в страхе позабивались, и забрали его и ещё восьмерых детей в Попечительский центр. В том сне он видел красивую и молодую женщину с удивительно печальными глазами и нежной улыбкой, поющую странную песню на незнакомом языке. Но пусть он не понимал ни слова, однако песня ему нравилась — спокойная и умиротворяющая. Впрочем, сон этот быстро забылся — ведь Рики был так мал, а вокруг столько всего происходило, куда более интересного, чем какие-то сны. К тому же на новом месте было куда как лучше. Сюда не приходили незнакомые люди, делавшие с ним… с ними всеми странные и очень неприятные вещи. Здесь можно было играть, гулять, кормили вкусно, и комната, в которую их поселили, была такая большая, красивая, светлая. Конечно, и здесь у него случались и огорчения, и неприятные дни, например, болезни, но в целом все они ни в какое сравнение с прошлым не шли. Впрочем, прошлое, как и тот сон, довольно быстро подёрнулось пеленой забвения, кануло куда-то на дно памяти, затопленное новыми событиями, впечатлениями, знакомствами, пока однажды…Ай, люлиньки-люлиньки, Прилетели гуленьки, Стали гули ворковать И сыночка качать…
Каким бы пугающе-ярким ни был сон, реальность, за ним последовавшая, оказалась ещё ярче и куда как более страшной. Смерть, особенно для тех, кто не привык к ней, всегда страшна. Тем более, когда умирают те, кто был тебе ближе всех в этом мире. И тем ужасней она, когда приходит не в срок. Хэлс, Гил и Рэйвен ушли одни за одним. Гай мог сколько угодно уговаривать Рики, что они уснули и теперь счастливы где-то на небесах — несмотря на возраст, Рики в такие сказочки не верил. Зато теперь он отчего-то твёрдо уверился, что в том странном сне к нему приходила сама смерть. Вот только вместо него она отчего-то решила забрать других. Передумала в последний момент? Промахнулась? Дотянулась до тех, кто слабее? Глупо, нелепо и совершенно необоснованно, но Рики ещё долго мучило невыносимое чувство вины. И — он ничего не рассказал Гаю. Что было очень странно, ведь, как ему казалось, Гай был единственным, кто понимал и принимал его абсолютно. Но — не смог. Хотя вернее было бы сказать — не захотел.***
Баю-баюшки-баю, Колотушек надаю, Колотушек двадцать пять, Будет детка крепко спать…
Гай уговаривал его. Упрашивал. Взывал к разуму, твердя, что продолжать рискованно, и любая удача имеет свои границы. Но в Рики, хоть и рискового, но, без всякого сомнения, очень умного парня словно Рагон вселился, по крайней мере, так могло показаться со стороны. «Да говорю тебе, всё будет в порядке. У меня ничего не сорвётся», — голос его прозвучал не просто нетерпеливо, но почти раздражённо, что вообще-то было Рики не свойственно. Гаю оставалось только смириться, забрать кредитки и покинуть Мидас, гадая о причинах такого поведения любовника. Но он первый бы усомнился в умственном здоровье того, кто сказал бы ему, что дело в мистике и суевериях. В страхе перед ними. Трое, как и тех, тогдашних. Сид, Люк и Норрис. Конечно, они не были ему настолько близки, но всё же единственные близкие люди. И ещё Гай. А вдруг — Гай? Что бы это ни было — глупость, предрассудки, безумие, морок, наваждение, но больше он никогда и никому не позволит принять на себя удар вместо него самого… И он продолжил свою охоту с исступлением одержимого. Охоту на собственную судьбу. И судьба не замедлила откликнуться, явившись в виде схватившего его за руку ангела. Только это был отнюдь не такой ангел, какими их рисовали на стенах детских комнат — милосердный и спасающий. Этот ангел будто материализовался из вечерних рассказов их нянек, рассказываемых полушёпотом непослушным детям — карающий, безжалостный, не ведающий снисхождения к людским слабостям, порокам и чувствам. Его взгляд убивал любую надежду, а красота внушала ужас. Но как бы ни было Рики страшно, он испугался ещё сильнее, когда ангел почему-то его отпустил. Будто смерть, поразмыслив, передумала и выпустила его из своих когтей, как играющая с мышью кошка. Однако Рики был кем угодно, но не мышью. И не собирался позволять играть с собой кому бы то ни было, пусть даже и высшим силам. Он должен был расплатиться! Чтобы за него не расплатился кто-нибудь другой. И ангел принял его плату. Он измучил его тело, смял его гордость и перед тем, как исчезнуть, скрепил всё это печатью из чистого золота. Но как бы ни было всё это постыдно, мерзко и позорно, Рики всё же надеялся, что он расплатился. Однако вскоре за ангелом в его жизнь вошёл дьявол.Ай, люли, ай люли, Поскорее ты умри. Будет завтра мороз, Снесут детку на погост.
То, что это дьявол, Рики понял как-то сразу. Ещё мальчишкой он читал какие-то книжки, сказки, в которых описывались эти существа. Невероятно прекрасные, но непременно с каким-то заметным изъяном. У этого представителя преисподней волосы были, будто сполохи адского пламени, и глаза, в которых стыл мёртвый пепел, от взгляда которых холод проникал в самую душу, а красивое лицо жутко уродовал грубый шрам, словно Господь разгневался за что-то на своё творение и пожелал искалечить, уничтожить его. Или ещё хуже — отметить так, чтобы каждый, кто встанет на его пути, понял, что перед ним отверженный. Отверженный богом. Отверженный людьми. Отверженный самой сутью бытия. Проклятый от рода и вовек. Ненавидимый Создателем настолько, что тот даже не пожелал оставить ему имя и нарёк его в честь мерзкого и презираемого животного, горевшего от века на костре. Кот. Катце. Но всё же, когда дьявол предложил Рики сделку, тот отогнал от себя нелепые суеверные страхи. Отогнал, забыв, что сделка с нечистью ещё никому не приносила счастья, что обмануть дитя подземного мира невозможно и что все его дары и помощь оборачиваются для людей бедой и страданиями. Отогнал, забыв, что дьявол никогда не солжёт, но никогда не скажет всей правды, и верить его словам так же опасно, как и не верить им. Но он уже не испугался, когда вновь в его сон пришла смерть и пела ему, о чём-то предупреждая. Потому что он успел уйти от своего мира, отдалиться от Гая, а за себя уже не боялся — что было ему терять, кроме собственной жизни? Он мог опасаться лишь появления ангела. Но ангелы не приходят к людям дважды, не так ли? Однако он ошибался. Не послушал сына тьмы, не внял его предупреждению, и ангел явился к нему вновь и забрал в свой рай, который был слишком похож на инферно. Может быть, потому что люди, живые люди из плоти и крови, не могут жить в раю. Наслаждения там слишком сильны и оборачиваются пыткой, воздух высшего мира не предназначен для человеческих лёгких, этот мир стерильно прекрасен и лишен того, что доставляет радость живому существу. А ещё в этом мире нет никого, кто мог бы стать человеку близок. Хотя бы потому, что люди для ангелов значат чуть меньше, чем ничего. Сбылось всё, ради чего он пошёл на сделку с нечистым — он вырвался из Кереса и поднялся так высоко, как никогда и представить себе не мог. И упал так низко, как не падают даже полностью конченые люди в трущобах.Сделаем тебе гробок Из осиновых досок. Повезём, понесём, Закопаем в чернозём.
Он проснулся в холодном поту. Вот уже год, как ангел по имени Ясон Минк отпустил его из плена. Наконец-то забыл про него, предварительно растоптав его гордость, забрав его честь, истерзав его душу, лишив всех амбиций и надежд и изменив даже само его тело, превратив его в сгусток похоти. Рики уже думал, что расплатился со смертью сполна. В самом деле — физическое уничтожение тела было почти ничем по сравнению с этим позором. И неважно, что о нём не знал никто из тех, кто окружал его сейчас. Главное, что он сам знал и помнил об этом. И вот смерть пришла снова. Чего она хочет? Кого? У него не осталось близких: Бизоны, Гай — они уже были пусть рядом, но так далеко от него. Что ещё она желает забрать? О чём поёт ему? Долго гадать не пришлось. Первым знаком, буквально в тот же день, было появление на аукционе Ясона — словно зловещей кометы на небосклоне жизни Рики. Вскоре — разговор с Катце, который практически открытым текстом предупредил его, что ангелы не имеют обычая забывать людей и оставлять их в покое. Исчезновение Гая. И новая встреча с Ясоном Минком. Его безумные ласки, больше похожие на пытки, но без которых Рики уже не мог жить. «Возвращайся в Эос. Игра окончена». Он вернулся. Вернулся, чтобы на своей шкуре понять — ничего не заканчивалось. Вернулся, чтобы снова с головой погрузиться в жизнь, напоминающую тяжкий и сладкий бред, из которого он, казалось, и не выныривал, потому что теперь та, прошлая жизнь и минувший год свободы казались ему сном.В чернозёме том вода Подбежит под тебя…
В этот раз он ухитрился вынырнуть в реальность, едва женщина начала петь. Это было очень странно — услышать её сейчас, здесь. Ведь это видение никогда не приходило к нему ни в Эос, ни в Апатии. Никогда не являлось, когда Ясон был рядом. А нынешней ночью — пришло. Рики потихоньку выбрался из постели и прошёл в другую комнату. Встал перед окном, вглядываясь в многоцветье мидасских огней. Помотал головой, пытаясь отогнать предостерегающее видение. Но от чего его нужно было предостерегать? Что может быть хуже его нынешней жизни? И вздохнул. Он знал, что может. Последнее время, как бы дико это ни звучало, их отношения с Ясоном стали… налаживаться? По крайней мере, было похоже, что блонди начал считаться с его желаниями и потребностями. Стал внимательней и как-то… мягче. Рики уже не боялся его прихода в Апатию, а ждал. Даже… скучал. Сам не хотел себе в этом признаваться, но сейчас было не время себе врать. Но что же может произойти? И тут в памяти всплыли недавно сказанные Катце слова: «Ты хоть представляешь, чем рискует Ясон?..» Рискует? Что может угрожать Консулу Амои, которого даже Юпитер за все эти годы не тронула за порочащую связь? Что может угрожать тому, кто легко переживал любые покушения и был практически бессмертен? Не успел он додумать эту мысль, как в тишине раздалось ледяное: — Что случилось? Нет, не ледяное. Просто прохладно-спокойное. Почти спокойное — с лёгким оттенком тревоги. Ещё недавно, ослеплённый своей обидой и, как ему казалось, ненавистью, Рики не заметил бы этого, но теперь отчётливо слышал. — Ничего, — он помотал головой. Ясон подошёл и присел на широкий подоконник. — И всё-таки? — Всё-таки… — Рики провёл пальцем по стеклу. — Ясон, у тебя всё в порядке? В Синдикате этом твоём, ну и вообще… на работе, или как это у вас правильно называется? Консул удивлённо моргнул. Никогда раньше пэт не интересовался его делами. — Что это тебе в голову взбрело? — Так всё нормально или нет? — упрямо повторил Рики свой вопрос. — Да, — ровно ответил Консул. — Всё замечательно. — Ну и хорошо, — вздохнул монгрел. Помолчали, каждый думая о своём. Казалось, беседа была окончена, но… — Я ответил на твой вопрос. Теперь ты ответь на мой. — Какой? — С чего это ты вдруг начал интересоваться моими делами? — Ну… мы, вроде как вместе, и у людей принято интересоваться делами друг друга. А у вас нет? — И поэтому ты подскочил среди ночи? Не стоит пытаться меня обманывать, — в голосе Ясона призрачным туманом возникла лёгкая угроза. От этих интонаций Рики передёрнул плечами и нехотя ответил: — Я говорил с Катце. Он сказал, что ты сильно рискуешь, держа меня в Апатии. Несколько неожиданно, но Ясон рассмеялся. Тем тихим, ласковым смехом, который так нравился Рики и делал в его глазах блонди почти человеком. — Ты настолько серьёзно относишься к его словам? — Каждый раз, когда я не серьёзно относился к его словам, меня настигали серьёзные проблемы. И я бы очень не хотел, чтобы они настигли и тебя. Ясон притянул его к себе, легко, как пушинку, приподнял, посадил на колени и зарылся носом в чёрные вихры. — Ты так обо мне тревожишься? — Вот ещё, — строптиво попытался вздёрнуть подбородок Рики, но получилось так себе. — Я тревожусь за себя. Случись что с тобой — меня быстро отправят на утилизацию. В лучшем случае. А в худшем — окажусь у твоего лучшего дружка в лабораториях. Рики ожидал, что блонди вновь рассмеётся, но тот не стал этого делать. — Доля правды в твоих словах есть, — сказал он. — Но не беспокойся — ни моему положению, ни моей жизни ничего не угрожает. Рики не хотел отвечать, однако у него почему-то вырвалось: — Ты уверен? — Так, — теперь тревога в голосе Ясона была вполне отчётливой. — Рики. Что. С тобой. Происходит? — Происходит… — монгрел прикусил губу. Говорить не хотелось, ведь есть вещи, которые, будучи произнесёнными, звучат такой чудовищной глупостью. Он уже было хотел быстренько что-нибудь придумать или развить тему про разговор с Катце, как неожиданно для себя спросил: — Ясон, а ты видишь сны? — Сны? — Ну да. Понимаешь, всю жизнь ко мне время от времени приходит один и тот же сон… И Рики рассказал всё, что до сих пор не рассказывал никому. Даже самому-самому близкому. Может быть, ангелу можно рассказать то, что нельзя рассказывать людям? А может, дело было в другом? Об этом думать не хотелось. Не сейчас. Как ни странно, Ясон не стал поднимать его на смех или обзывать глупым пэтом. Напротив, он, похоже, серьёзно задумался. А потом спросил: — Так как она, говоришь, выглядит? Та, которую ты видишь во сне? — Красивая. Молодая. С большими чёрными глазами и чёрными волосами. Ясон ссадил его с коленей, встал с подоконника, взял Рики за руку и потянул за собой, попутно скомандовав: — Свет! Затем подвёл Рики к зеркалу и накрыл ладонью нос и губы монгрела. — Эти глаза? — спросил он. Рики онемел. Потом убрал руку блонди от своего лица: — Это что же — я сам себе снюсь?! — Рики… — слегка укоризненно протянул Ясон. — Как ты мог сниться себе в твоём детстве? Скорее всего, это твоя мать. — Мать?! Голова у Рики пошла кругом, и реальность поплыла, истаяла, словно морок или наркотическая иллюзия. — Подумай хорошенько, — успокаивающе призвал блонди. — Ты ведь знаешь, что родился не в Гардиан? — Д-да... нет. Не знаю! Не желаю знать! — вырвалось у Рики невольно. Проклятые высшие! Прокляты они и их знание! Их понимание! Прокляты они, и он вместе с ними! — Да, — это прозвучало, как приговор. — Значит, у тебя были вполне обычные родители. Ну, может, не совсем обычные, раз ты их лишился и оказался в притоне Нил Дартс. И отношения их, скорее всего, не были зарегистрированы, как положено. Рики отрешённо посмотрел на своё отражение, не видя его. Сейчас он вообще не видел ни-че-го. Но где-то на окраинах сознания безразлично, но настойчиво зудела мысль — он ведь должен был что-то сказать. — Незаконнорожденный. Тогда понятно, почему она от меня избавилась, — он ведь достаточно зло произнёс это? — Возможно, у неё не было выбора. Может, тебя у неё отняли насильно? Зачем предполагать сразу самое плохое? Это было удивительно, но в голосе Ясона слышалось… сочувствие? Блонди оправдывает действия человека? Это казалось ещё более странным, чем его реакция на рассказ монгрела. Точнее, было бы странным, но сейчас Рики было всё равно. Почему он так безразличен? Почему, когда получен ответ, вопрос уже не имеет значения? — Но почему я не понимаю, что она поёт? — надо же было что-то произнести. Заполнить тишину. — А почему ты решил, что она была с Амои? Многие инопланетники могут вступать в связь с амойцами и иметь от них детей. Как вариант — она могла прилететь сюда, уже будучи беременной. У большого числа гуманоидных и негуманоидных культур есть обычай петь песни своим детям. Ты и запомнил, конечно, не понимая слов. Если хочешь — я попрошу Рауля сделать анализ ДНК, а потом можно будет поднять информацию обо всех официально посетивших планету женщинах примерно подходящего возраста за период, который примерно соответствует времени твоего зачатия и рождения. С неофициальными визитами, конечно, много сложнее, но, если повезёт — может, и узнаем, кто она и откуда. И выясним, почему она тебя бросила. — Нет, — Рики решительно помотал головой. — Не хочу. Пусть будут… обстоятельства непреодолимой силы. Не хочу думать о ней плохо.И хорошо тоже. Не хочу о ней думать. — Ты прав, — помедлив, кивнул Ясон. — Исправить здесь уже ничего нельзя, зачем мучить себя лишней информацией. Лишней. Информацией. Действительно лишней.***
Они уже снова лежали в постели, когда Рики вспомнил, с чего всё началось. — И всё-таки, — он приподнялся на локте, — почему она является ровно перед тем, как случится какое-то дерьмо? — Может, она снится тебе и чаще, просто ты запоминаешь эти сны, лишь когда после происходит что-то плохое? — Нет! Совершенно точно — нет! — Совпадение? — Я не верю в совпадения! — То есть ты верил, что во сне к тебе приходила смерть, но не веришь в совпадения? Где логика? Рики упрямо засопел. Он понимал, что логики никакой, но, чувствовал, даже больше — знал, что ни о каком совпадении не может быть и речи. — Рики, — Ясон примиряющим жестом погладил его по щеке, — мозг человека до сих пор до конца не изучен. Даже Рауль, который бьётся над его тайнами всю жизнь, не смог бы дать ответ на твои вопросы. Корреляция может быть обратной — ты видишь сон, который, как тебе кажется, предвещает несчастье, и подсознательно начинаешь действовать так, что твои действия влекут за собой неприятности. Или просто особо обострённо воспринимаешь реальность, подмечая каждую мелочь. Рики кивнул. Не потому, что был согласен, а просто не хотелось спорить дальше. — Всё-таки пообещай мне, — попросил он, — что будешь осторожен. Мне так будет спокойнее. — Слово Консула, — серьёзно откликнулся Ясон.***
Однако даже для ангелов существуют обстоятельства непреодолимой силы, и Консул мог дать ему сколько угодно обещаний — они бы всё рано ничего не изменили. События рухнули к Рагону в пасть и понеслись, закручиваясь в безумную круговерть, словно сорвавшееся с креплений чёртово колесо. Сначала Бизоны во главе с Гаем невесть как ухитрились проникнуть в самый закрытый и охраняемый комплекс Мидаса — Апатию. Затем Ясон, не сумевший или не захотевший переступить через свою гордыню, пожелал доказать низшим, что Рики — его собственность. Едва протянувшаяся между господином и пэтом ниточка понимания и принятия со звоном лопнула, и пусть Рики осознавал, что иначе, скорее всего, было нельзя — вернуть начавшие было зарождаться чувства не смог, да и желания не возникало. Потом — ещё одна нежданная встреча с Гаем, бункер в Дана Бан, темнота и возвратившаяся реальность, принесшая осознание того, что всё кончено. Желание уберечь Гая… от чего? Тогда он ещё не знал, хотя и чувствовал: пусть всё кончено для него, но тащить за собой в бездну кого-то ещё он права не имеет. А под конец — совсем уж безумное видение: ведь как мог оказаться Ясон в этом проклятом людьми и всеми богами месте? Непонимание — зачем ему, высшему, сломанная игрушка? И сам высший, ставший через несколько минут сломанной, изуродованной куклой ради того, чтобы подарить Рики спокойствие, утишить его чувство вины. Но пока он тащил Гая к выходу, понимание наконец-то пришло. Дьявол всё-таки солгал, хотя бы единожды. Дело было не в одержимости блонди сексом. Не в похоти. А в том, что может чувствовать лишь человек, которым стал из-за Рики ангел, потерявший свои крылья, чтобы получить новые. И ему очень хотелось быть рядом с этим ангелом. С этим человеком, без которого жизнь становилась уже не нужной. Понял ли это посланец ада? Возможно, потому что на мгновение он вновь стал тем, кем был когда-то очень давно, и глаза его уже не пугали мертвенной холодностью. Он не стал удерживать и уговаривать, а лишь объяснил, как избежать боли и страданий. Дорога обратно была такой короткой — а ведь когда он уходил, казалась просто бесконечной. Но страха не было. Только лёгкое сожаление, что он понял всё так поздно. И радость, что всё-таки понял. И не только он один. А потом, склонив голову на грудь своему ангелу, чувствуя лёгкую горечь дыма ядовитых сигарет и закрыв глаза, он уже не видел ничего, кроме огромных чёрных глаз, внезапно вспыхнувших небесной синью. Глаз того, кто мог мучить его, но никогда не предал и не оставил. И больше он не слышал ничего, кроме ласкового и нежного голоса, такого знакомого... знакомого во сне и въяви:Баю-баюшки-баю, Я те смертушку зову, Смертоньку тебе зову, Тебе милостивую!