Идем туда, куда посланы

      Губы скользят по разгоряченной, и такой нежной, коже. Он старается быть аккуратным, но крышу сносит и сама страсть шипит в венах. Эта сволочь ни за что не будет контролируема. Каждый прерывистый выдох, каждое небрежное касание грубых рук – мгновенная смерть. Погибнет сам, и в разгоревшемся пламени сгорит изнеженное кареглазое счастье. Счастье, которое прижимается всем телом, впивает ногти в спину, кусается и так бранно матерится. У любви не может быть одно имя. Она многолика, как Геката. Хищна, как страж у ворот в царство мертвых. Любовь идет за руку с самой Смертью, и выжигает романтику страстью. Выигрышных ставок в битве эмоций и самой Жизнью - нет. Перед носом щелкают пальцами. – Ты вообще меня слышишь? Я не могу в таком амплуа появляться на людях. Это меня дискредитирует.       Янковский сидит напротив. Говорит так спокойно, даже немного устало. А Тихон старается выразить из всего спектра эмоций, что испытывает, то, что наиболее уместно. Но, увы, задеть чувства Ванечки сейчас слишком простая задача. Целишься мимо, а попадаешь прямо в яблочко.       В полупустой кофейне, в любой момент могут узнать, услышать, и конец всему. Но до сих пор вроде никто не подходил покраснев от смущения и не смотря в глаза, с просьбой расписаться в блокнотике и сделать всего лишь одно фото.       На память. Каждый раз, когда Ванька рядом, хочется наплевать на все. Хочется чтобы все было одновременно и проще и сложнее. Ведь сейчас увидев их, двух взрослых дядечек в излюбленном месте студентов и хипстеров (или как их там уже переименовали), люди не подумают ничего неприличного. Они просто лучшие друзья. Нашли друг в друге что-то общее. То, без чего теперь не могут жить. Из-за чего звонки Питер - Москва, Москва - Питер, участились в энное количество раз. А были бы кем-то, кого нельзя как-то шумно опозорить, поставить на смех в интернетах, прессе, телевидении. Жизневский бы взял бы его за руку, прислонил бы к губам. Одна невинная вольность, которая способна разрушить две карьеры. – Все будет у нас хорошо. Аромат парфюма пьянит, как и сам Янковский. Его Ванечка. Такой простой и одновременно сложный. С кучей проблем. И на которого окружающим плевать, как и на него самого. Его Ванечка еще способен скрывать последствия их последней ночи под серым худи оверсайз. И он не знает, что делать дальше, он растерян и ждет чего-то большего, чем просто хорошо. – Мы справимся, и будем полноценной семьей. И я никогда не дам в обиду тебя и нашего ребенка. "Блять, как же это ванильно и клишированно звучит. Словно с телеканала Домашний или Россия1. Хорошо, что только в уме, а то пиздец был бы позор."       В реальности все немного сложнее, и все хорошо не то что недостаточно. Эта фраза не решает проблем, от нее не становится легче дышать. Да и обещать, что все будет хорошо - просто невозможно. – Тиш, меня и без того критикуют достаточно. А с этим, - он опускает взгляд на живот. – Конечно, и так и так узнают. Но, если заплатить... – Какой смысл у этого разговора, если ты уже все решил? Истерить Жизневский не привык, и даже в таких казалось бы играющих на нервах ситуациях улыбался. Да, это было не искренне, да, ему хотелось сделать или сказать то, за что он корил бы себя долго. Но такова человеческая натура!       Рука тянется к пачке. И хочется молча свалить на улицу. Скурить до фильтра пару сигарет и домой по съебам. – Вань, если ты ждал добро на гениальное решение данной проблемы. То, боюсь не по адресу обратился. – С чего вдруг? – А с того, что если ты хочешь знать мое мнение. То мало того, что ребенок этот будет. У него еще и отчество будет мое.       Не допив американо, Жизневский уходит. И все их планы на день уже не так важны. Обстоятельства могут попытаться разрушить карьеры и жизни. Но, это не уничтожит то, что останется в конце, то что было в начале, и то, что есть на данный момент.       Как же им было тогда хорошо. Никуда не надо было торопиться, все подождали и не сломились. Янковский эти три месяца жил одним лишь воспоминанием о этой ночи. Ему хотелось вновь и вновь погружаться в тот момент, к тем касаниям и каждой секунде с этим солнцем, которое его так нещадно жарило. От которого его сердце билось чаще и в душе было тепло и светло. Все могло быть гораздо проще, но каждый теряет контроль над той или иной ситуацией, рано или поздно. Тогда без слов было произнесено все будет хорошо. Сейчас же, все настолько сложно. Он выходит из кофейни следом, и тенью подкрадывается к Тихону, тот благо еще ждет такси. – Подкури. – Ванька, ты дурак? Когда Янковский тихо матерится, и замечает, что его солнышко улыбается. Так светло и искренне, что вновь становится легко на душе и сердце вновь предательски учащает ритм. Вечером Тиша обнимает его со спины, целует в макушку. И сейчас без слов слышно. Я тебя люблю.