Лучик света

      После четырёх лет обучения в гамфуртской артиллерийской академии, молодые офицеры Леонардо Дюве и Лиахиль де Халь были направлены на службу в 33-ий артиллерийский полк, в данный момент стоявший на юго-восточной границе империи. Они должны были отправиться сразу после сдачи экзаменов, в конце мая, но гулянья, пьянки и прочие светские увеселения по поводу выпуска из академии, задержали их до середины июня, а торопиться юноши даже не думали: Дюве планировал заехать в поместье своей семьи, которое располагалось по дороге к месту службы. Лето выдалось на удивление холодным: на протяжении всего переезда приходилось заворачиваться в шинели, а ночью топить печку. Хоть дождя не было — это утешало. Извозчик, Порфён, был славным малым: кроме того, что знал своё дело, даже самая разгромленная дорога под его управлением ощущалась, как мостовая, так в добавок он всегда любил поговорить. Проезжаем деревню Тавритино*, так Порфён начнёт рассказывать, какое в тамошней деревне пиво вкусное, да как он по девкам в молодости ходил. А юноши начнут хохотать, да переключатся на своё. — К кому, ты говоришь, мы едем? — спросил Лиахиль. — К отцу моему и матери моей, ещё сестрёнка есть, — улыбаясь, говорил Дюве. — Батюшка ваш офицер? — вмешался Порфён. — Так точно! Офицер! Полковым командиром служил, ещё при императоре Гертрорде II*, — с чувством гордости отвечал Дюве. — А сестрёнка-то у тебя наверное краше всех? — наполняясь хохотом, спрашивал Лиахиль. — Да пошёл ты! — легонько толкнув друга, сказал Леонардо. — Да я ж из чистого любопытства! — до сих пор смеясь, продолжал Лиахиль. — Эх ты! — протянул Леонардо и начал свой рассказ, — Эльза моя, она прекрасна не сколько внешне, а сколько внутренне. В душе она ангелочек! Скромная, опрятная, трудолюбивая и представь себе умная! Не хуже профессора Трактовича косинусы высчитает! Эльза чудо просто, вот увидишь! — Да я и не сомневаюсь! — сквозь смех произнёс Лиахиль. Через несколько дней они уже въезжали в деревню Лучное, родовое поместье Дюве. Имение включало в себя две деревни, практически сросшиеся в одну большую, речку и значительную часть дубового леса. Проезжая по узкой улочке, между маленькими аккуратненькими домиками из белой древесины, кибитка направлялась к помещичьему дому. Остановившись у обширного крыльца, Леонардо, указав Порфёну, где оставить кибитку, и подхватив Лиахиля, пошёл к крыльцу. Под навесной деревянной крышей приезжих уже ожидали сестра и мама Дюве. Эльза, не сдержавшись, побежала навстречу брату, развивая своим белоснежным платьицем. Нежными руками она обхватила шею Леонардо, поцеловав, прижалась к его плечу. Графиня Дюве последовала за дочерью и погрузилась в твёрдые объятия сына.       — Приехали наконец! — басистым голосом произнёс граф, вышедший на крыльцо.       Леонардо, освободившись от объятий матери и сестры, подошёл к отцу со словами:       — Рад вас видеть, батюшка!       Расцеловавшись с отцом, Леонардо наконец-таки обратил внимание на Лиахиля, всё это время стоявшего в стороне.       — Рад вас познакомить, дорогие мои, с моим другом и будущем товарищем по службе виконтом Лиахилем де Халем! — подойдя к другу и закинув руку за его плечо, проговорил Леонардо.       — Рады, очень рады! — чуть ли не одновременно сказали Эльза и графиня.       — Что ж, — говорил граф, протягивая руку Лиахилю, — рад, что мой сын не останется без товарища в сражении!       После повторных приветствий и обменов любезностями всё семейство и Лиахиль прошли в дом. Убранство комнат дома Дюве было достаточно скромным, но наполненным различными мелочами: в гостиной над диваном висела картина, изображавшая взятие крепости Тартонд*, а около обеденного стола — наградная шпага с гравюрой в виде птицы феникса*.       В ожидании обеда все разошлись по разным комнатам: графиня ушла на кухню, следить за приготовлением, граф вернулся в свой кабинет, а Леонардо и Лиахиль остались в гостиной, наслаждаясь игрой Эльзы на пианино.       — Завтра поедем? — спросил Лиахиль, перебивая игру Эльзы.       — Куда торопишься, мы же только приехали! — тихим тоном сказал Леонардо.       — Так на войну! — важно заявил Лиахиль, — полковником хочу быть!       Вся гостиная наполнилась смехом Леонардо, Эльза окончательно сбилась и, не желая больше продолжать играть, пересела за чайный столик.       — А чего ты смеёшься? — возмущённо начал Лиахиль, — вот совершу подвиг и стану полковником, да ещё медаль дадут!       — О, мой друг! — смеясь, говорил Леонардо, — какой подвиг? Собой картечь закроешь?       — Нет! — уже раздражённый Лиахиль продолжал настаивать на своём, — мне ещё есть для чего жить!       — Как ужасно! — вдруг воскликнула Эльза, — как же можно! Зачем вы умирать идёте?       — Кто как, — буркнул Лиахиль.       — Милая моя! — начал Леонардо, — мы идём не умирать, а идём, чтобы быть полезными для государства, для общества, для своей семьи, и если полезность требует жизни, то это честь для нас!       — Леонардо, миленький, — на глазах девушки появились слёзы, — не ходи, не надо!       Леонардо удивлённо посмотрел на плачущую сестру и хотел подойти утешить, но Лиахиль сообразил быстрее: сев подле Эльзы, он сжал её бледную руку и шёпотом произнёс:       — Вы не беспокойтесь, всё хорошо будет, я об этом позабочусь!       — Обещаете?       — Обещаю! — уверенно сказала Лиахиль, подавая девушке платок.       В это момент в гостиную вошли лакеи с подносами и стали накрывать стол. Эльза, растерявшись, убежала к себе, наверх, под предлогом, что ей нужно переодеться. Кушанье было небогатым, но пахло определённо вкусно, что сразу же оценил Лиахиль.       В доме Дюве всё делается по звонку в маленький позолоченный колокольчик. Раздалось три звонка и вот уже вся семья сидела за столом. Обед прошёл спокойно: в основном граф расспрашивал об обучении в академии и критиковал нынешних профессоров, говоря, что раньше учить умели, а сейчас всё пропили. После обеда все разошлись по делам, которыми они намеревались заняться сразу по приезде: граф опять заперся в кабинете, графиня и Эльза занялись распоряжениями по дому, Леонардо, развалившись, на диване читал книгу, но позже заснул, а Лиахиль пошёл в деревню, интересоваться делами местных.       Обойдя пол деревни, он наконец-таки нашёл управляющего, который был занят избиением одного из крестьян, якобы, за то, что тот зерно у барина крадёт. Лиахиль хорошо знал, что в этот процесс нельзя вмешиваться: управляющими зачастую назначали людей не столь умных, сколько свирепых и диких, чтобы наказания боялись, а если не боялись, то получали в два раза больше. Но юному офицеру стало жаль крестьянина: не из-за каких-то гуманных побуждений, он представил себя на месте крестьянина, представил всю ту боль плётки, которую мог поглотить этот человек. Если б не родители, устроившие его в академии, наверное он был на месте этого крестьянина.       — Что ж, как хозяйство, морозы не мешают? — сказал Лиахиль, подходя к управляющему.       Тот, остановившись, поглядел на юношу, особенно осматривая его новый, но уже успевших потрепаться красный мундир. Махнув рукой крестьянину в знак того, что тот может уходить, и к удивлению Лиахиля дружелюбно и приветливо начал говорить:       — Что ж, ваше благородие, мороз это, конечно, паршиво, да вот только барин распорядился, чтобы в этом году садили не только зерно, но и морковь с капустой, а для скота у нас утеплённые сараи есть. Так что не голодаем!       Ещё поговорив с управляющим, Лиахиль узнал, что хозяйство идёт хорошо, но доходы имения не покрывают расходы барина, из-за чего граф уже давно влез в долги и, пристроив сына на службу, желал поскорее выдать дочь замуж за какого-нибудь богатенького старика. Также юноша выяснил, где находится речка и местный пляж, если груду песка можно так назвать, и, попрощавшись с управляющим, направился по указанной тропинке.       Песок проваливался под тяжестью ног, рассыпался вокруг сапог и засыпался в них. Идя по пляжу, Лиахиль нашёл ту самую тишину, которая способствовала умиротворению и позволяла забыть об окружающих. Его злили слова Леонардо, и хоть он понимал, что не может укорять друга, так как в целом Дюве был прав, но всё то высказанное противоречило его стремлениям и мечтам, что вызывало чувство унижения и последующее за ним раздражение. Приметив валун около воды, выступающий из мокрого песка, Лиахиль опустился на него, сняв сапоги, положил ноги на то место, куда волной прибывала вода. Прохлада, ощущаемая от притока вода, лишь затупляла разум, давая возможность душе насладиться шумом волн и сладким речным воздухом. Из кармана жилетки юноша достал часы на серебряной цепочки: во внутренней стороне хронографа содержалось маленькое овальное изображение черноволосой девушки в нежно-голубом украшенном белыми кружевами платье. «Эх, Мередит, это всё ради тебя, — начал размышлять Лиахиль, — если б я только мог тебя увидеть!» Он крепко сжал часы в кулаке и приложил руку к сердцу. «Я обещал тебе, что стану полковником — я им стану! Я вернусь и женюсь на тебе! И неважно, что думает Леонардо, он ничего не знает, не о тебе, не о любви!» — заключил сам для себя Лиахиль.       Позади он услышал звук рассыпающегося песка. Обернувшись, Лиахиль увидел мальчика лет двенадцати, ловко прыгающего между песочных впадин. Ребёнок добежал до речки, даже не заметив Лиахиля, поплескался в холодной воде и уже развернулся, чтобы бежать обратно, но, уставившись на юношу своим большими удивлёнными глазами, замер в причудливой позе в виде крадущегося кота. Лиахиль, рассмотрев по-лучше мальчишку, удивился: это был низший эльф*. После нескольких секунд неловкости мальчик подбежал к валуну, на котором расположился Лиахиль, и, опустившись на колени в мокрый песок, пользуясь всей своей детской наивностью, спросил:       — Дядя, а вы офицер?       Лиахиля позабавил вопрос, особенно обращение, которое использовал мальчик. Он рассмеялся и ответил:       — Так и есть, офицер!       — А как это?       — Что?       — Ну как это быть офицером?       Такого вопроса Лиахиль ожидать не мог да и понятия не имел, как на него отвечать. Положив локти на колени и склонив голову, он начал думать и после минутного молчания заговорил:       — Непросто, я так скажу.       — А что непросто?       — Непросто убивать (хоть Лиахиль ещё этого не делал, но уже готовился к этому страшному моменту), непросто говорить людям, чтобы они умирали.       Растерявшихся, мальчик не мог сообразить, что сказать, вероятно, из-за того, что просто не понял, о чём говорил Лиахиль. Но, собрав мысли в кучу, он торжественно произнёс:       — Я тоже хочу стать офицером!       Лиахиль опять рассмеялся. Наивность, совмещённая с упрямством, не могли не вызвать насмешку. «Я также выглядел перед Леонардо? — задумался юноша, — о, ужас!» Мечта мальчика, ещё не понимающего устройства мира, казалась смешной и такой ничтожной с высоты двадцатилетнего Лиахиля. Юноша вспомнил себя четыре года назад, свои мечты и грёзы. Сейчас они казались ему также смешны, как и мечта этого мальчика. «Можно жить мечтами, а можно их осуществлять, я, пожалуй, выберу второе!» — неожиданная мысль, возникшая в голове, поразила Лиахиля и мгновенно въелась в сознание, которое отныне напоминало об этой мысли в каждой неопределённой ситуации.       — Где же твои родители? — не найдя более подходящего вопроса, поинтересовался Лиахиль.       — Как где? Как и все — на покосе, — уверенно говорил мальчик, — барин решил скосить поле около леса.       — С чем поле было?       — Да а ни с чем, зелень одна, вот и косить решились. Батюшка говорил, что давно пора.       В момент их диалога на холме, возвышающимся над пляжем, появилась маленькая фигура. Это был мужчина, уже в возрасте, судя по бороде, он стал что-то кричать на эльфийском, на каком-то особенном диалекте, так что Лиахиль не смог ничего понять, хотя владел языком эльфов. За то мальчик, видно, понял всё: подпрыгнув, он встал и со словами «мне пора» направился в сторону холма.       Сам же Лиахиль просидел на пляже ровно до заката, ровно до того времени, когда будет пора идти на ужин. Придя в дом, он уже застал всех за столом, не теряя времени, Лиахиль привёл себя в порядок и присоединился к застолью. За ужином, как и за обедом, велись типичные разговоры о годах обучения и о будущем. Ничего, что могло заинтересовать или разнообразить вечер. После застолья все направились в гостиную: Эльза сыграла несколько композиций, которые у неё получались лучше всего, а далее продолжились все те типичные разговоры о жизни, о прошлом и о завтрашнем дне, которые присутствуют в каждом семейном кругу.       Закутавшись в тёплое меховое одеяло, Лиахиль протянул руку, чтобы загасить свечу, как услышал странный скрежет с первого этажа. Нацепив на себя спальный колпак, он взял подсвечник с догорающей свечой и направился к лестнице. Заходя в гостиную, юноша увидел Леонардо, сидящего в кресле, которое было передвинуто на середину комнаты.       — Что не спишь? — спросил Лиахиль, подойдя к другу.       — А, — заметив приятеля, проговорил Леонардо, — я весь день проспал, теперь не хочется, вот думаю наконец-таки почитаю.       — Интересный выбор! — сказал Лиахиль, увидев в руках Леонардо «изречения Тревы»*.       — Ну тогда, спокойной ночи, друг мой! — улыбчиво произнёс Леонардо.       — Я, пожалуй, с тобой посижу, — покачав головой, сказал Лиахиль.       Выдвинув ещё одно кресло на середину комнаты, добавив к нему тумбочку, на которой расположилась свечка, Лиахиль принялся рассказывать Леонардо о мальчике, которого встретил на пляже. Его сильно впечатлила та ситуация: он говорил восхищённо, почти торжественно:       — Невыносимо жаль! — изрекал Лиахиль, — а ведь возможно, он стал бы хорошим офицером… как ты.       — Называя меня хорошим офицером, — возражал Леонардо, — ты оскорбляешь само понятие офицерство. Я ведь никогда не желал им быть, в академию меня отправил отец. Не скажу, что тогда я был против да и сейчас меня в целом моё положение устраивает, но я хочу быть честен перед собой. Война это не моё, как бы отец не желал для меня офицерской карьеры, я не стану великим полководцем. Отслужу десяток лет, женюсь да запрусь в каком-нибудь имение на краю света.       — Прям как отец, — сказал Лиахиль, а после испугался своих дерзких слов.       — Да вот нет, — продолжал Леонардо, — понимаешь, отец мой служил за императора, за страну, словом настоящий офицер. И хоть сейчас в отставке, но остался таким же настоящим офицерам: ездит по училищам, молодёжь вдохновляет, местных дворян собирает, ополчение создаёт, мемуары пишет и всякое другое. Я ж служу для семьи, чтоб у отца на шее не висеть.       — А по тебе не скажешь.       — С чего же?       — Окончил академию с отличием, речи о бесстрашии толкаешь. Словами говоришь, что офицером хочешь быть!       — Да это всё так, — почёсывая коротко постриженный затылок, говорил Леонардо, — но всё, что ты перечисляешь, никакого отношения к моему желанию быть офицером не имеет.       — Как же?       — А вот как: я просто хочу остаться честным человеком! Поэтому да, старался в академии, чтоб помочь отцу, говорю, что умру за страну, да, если будет нужно. И это всё я называю честью. А ты, в полковники метишь, как раз и желаешь быть офицером!       — А я боюсь…       — Чего же?       — Людей убивать…       — А я что могу? Тоже боюсь! Трева пишет, что это страшный грех, а в академии нам говорили, что это подвиг. И как тут разберёшь?       — Но делать-то что?       — А что делать? Ничего не делать!       — Совсем?       — Совсем.       Свечка потухла, в комнате сделалось совсем темно. Безумный, кромешный мрак ночи пронизывал изнутри, выворачивал и не давал покоя. Вызывал то самое ощущение, когда ты всем своим бессознательным уверен, что в этой тьме что-то есть, опасное и страшное, а всё сознательное убеждало тебя, что это лишь воображение и причуды мыслей. Зачастую бессознательное побеждало и ты бежал, пытаясь что-то сделать, справиться, но самое печальное в том, что ты до сих пор осознавал бессмысленность и бестолковость тех мер, которые пытался предпринять. Затем сознательное брало вверх и ты уже со всей ясностью понимал, что та мысль, вызванная бессознательным, была защитой от твоего сознательного, а в самом деле все твои действия были пустыми и не могли иметь смысла для решения этой проблемы. Вся эта ситуация прокручивается в голове всего за несколько секунд, и порой её даже не замечают.       — Схожу за спичками, — прервав молчание, сказал Лиахиль       — Пожалуй нет, пойдём на верх, меня опять в сон потянуло, — тихим тоном проговорил Леонардо.       На следующие утро, встав с первыми петухами, друзья собрались ехать. Порфён в своей энергичной манере быстро снарядил кибитку. Леонардо долго прощался с семейными: графиня и Эльза плакали, приходилось их утешать, опять прощаться, они снова начинали плакать, и так пока не вмешался граф. Приказав женщинам идти на улицу, старик остался с сыном наедине. Крепко прижав к себе Леонардо, он, как и любой другой отец, произнёс слова наставления и с искренней любовью поцеловал сына, отпустив его, а сам вернулся в свой кабинет.       Пока Леонардо прощался с отцом, к Лиахилю подошла Эльза. Девушка напомнила об обещании, которое дал юноша, и подарила ему цветок белой розы, сказав, что это её любимый.       Отъехав от Лучного, юноши, завернувшись в шинели, долго сохраняли молчание, и только к обеду между ними снова завёлся тот простодушный, радостный разговор. Если б не такие беседы, то мир погрузился бы в вечную скучнейшую серьёзность.       Лишь спустя неделю Леонардо и Лиахиль добрались до места службы. Получив положенный им выговор за «опоздание», двое юных подпоручиков вступили в 33-ий артиллерийский полк пол началом полковника Альена. Юноши легко освоились в полку, и уже на следующей недели устроили знатную пьянку, за которую также получили выговор. Такие затеи только придавали авторитета среди сослуживцев, которым хорошая выпивка была в радость. Даже полковник Альен признавал в них достойных офицеров и называл эту парочку «отчаянными авантюристами».       Повышения не заставили себя ждать…