Исключение без правил

      Баджи помнит, как на основах жизнедеятельности учитель рассказывал об адреналине. Обычно он слушал вполуха, а даже если и в оба, то его мозг пропускал информацию не сквозь себя, а мимо — прямиком на свалку знаний, которые Баджи мог бы получить, но не захотел, потому что это были разговоры не о байках, не о драках и не о еде. Но про адреналин он запомнил из-за интересных историй, похожих на вырезки из жёлтой прессы: «Женщина в одиночку подняла автобус, чтобы спасти своего ребёнка», «Шестилетний мальчик спас брата от лап медведя», «Баджи Кейске с ножевым ранением отправил пятьдесят долбоебов в нокаут». Что-то из этой серии. Гормон-супермен, адаптирующий тело к испытаниям.       Бей или беги.       Не думай дважды. Не думай вообще.       Просто бей или бей.       Бей или будь убитым. Нет, лучше умри героем. Спаси всех. Тебя никто не сможет убить, если ты убьешь себя сам. Давай, Баджи, сделай так, чтобы все охуели.       Хороший план.       Просто замечательный.       Баджи помнит россказни учителя о том, как адреналин в экстренных ситуациях даёт человеку невиданную силу, но почему-то не припоминает нигде между строк или хотя бы постскриптум упоминания о том, что после спасения своего малыша мамаша охуела от болей в спине и до сих пор ходит к мануальщику.       Или что этого короткого прилива сил бывает тупо недостаточно.       Что можно вырубиться с ножом в руках до того, как успеешь пырнуть себя, а потом придётся лежать в больничке и слушать нравоучения мамы.       За последнее особенно обидно.       — Это всё потому, что ты рос без отца, — заключает она. — Тебе не хватило мужской руки в воспитании.       Да не. Это всё потому, что его ударили со спины. И мужских рук было много, парочку Баджи наверняка успел сломать.       — Всё нормуль, ма.       За исключением того, что всё пошло немного по пизде. Вырубиться во время потасовки это же вообще позорище.       — Лучше бы ты и дальше приносил двойки со школы, чем лежал в больнице, Кейске, — грустно вздыхает мама в ответ на улыбку. — Мне пора идти на работу, я зайду вечером и узнаю у врача, когда тебя можно будет забрать домой. И, кстати, — уже у двери добавляет она, — Чифую снова прогуливает школу из-за тебя. Вчера еле удалось уговорить его пойти домой и сменить одежду. Он весь был в крови и… Господи. В общем, я попрошу медсестру впустить его.       Баджи не помнит боль, она пришла после — уже в больничной палате, когда он проснулся из-за сухости во рту, а затем поморщился и сразу же забыл о желании пить; в ушах звенело, виски будто натянули на затылок и закрепили прищепками, а тело казалось чужим.       Но Баджи помнит, что пальцы слипались из-за крови. И что во рту тоже была кровь. Он помнит, как окликнул Казутору и уже замахнулся ножом себе в живот, но тело вдруг перестало его слушаться и рухнуло на землю как мешок с дерьмом. Чифую уже был рядом и смотрел на него своими глазами-колодцами, держал его безвольное тело теплыми дрожащими руками и что-то невнятно бормотал, давясь слезами. Так и хотелось сказать ему: «Чего разнылся? Утри сопли, коть, а то выглядишь жалко», но веки внезапно потяжелели, и когда Баджи открыл глаза в следующий раз, то вместо лица Чифую он увидел только белый потолок.       — Баджи? — Чифую замирает в дверях, взгляд всё-такой же испуганный, а пальцы пересчитывают костяшки и нервно скользят по рукам.       — Ты чё, ревел?       Чифую моргает два раза от неожиданности и хмурится. Сегодня на улыбки Баджи все отвечают грустным выражением лица.       — А ты чё, пытался убить себя, блять?       — Ну типа. Но не убил же, — Баджи упрямо улыбается и ждёт, когда Чифую подойдет ближе и сядет на стул рядом, а лучше сразу на кровать и наконец-то улыбнётся ему в ответ, — через пару дней буду как новенький. Лучше скажи, как там Майки. Чё ваще творится у Свастонов?       — Я думал, ты умер! Ты, — Чифую тычет в него пальцем, — истекал кровью у меня на руках. В каком месте тебе показалось, что пырнуть себя ножом лучшее решение? Типа: «Так не доставайся же ты никому»? Как заместитель командира первого отряда я запрещаю командиру первого отряда поступать настолько глупо и необдуманно! Ты не должен тащить всё в одиночку, у тебя есть товарищи, Баджи, — он снова шмыгает носом, — у тебя всегда есть я, и я не хочу, чтобы у меня вдруг не стало тебя.       — Чифую…       — Мне просто стало так страшно, что я тебя потеряю, понимаешь?       Баджи не уверен, что он понимает. Он никогда не думал о таких вещах. Ему привычно ходить бок о бок со смертью, видеть её, быть её катализатором, слышать чужую боль и крики и дорожить своей жизнью не больше и не меньше, чем возможностью уйти красиво и громко. Иногда Баджи заносит. Там, где у нормальных людей красным горит «СТОП», Баджи видит только красный и бежит ему навстречу, потому что в его жизни нет места сожалениям.       Вместо сожалений у него есть случай-исключение — это случай, в котором рядом с Чифую хочется сидеть близко-близко, есть одну лапшу на двоих, запускать пальцы в сухие обесцвеченные волосы, но уж точно не заставлять это милое личико расцветать кровавыми отеками. Баджи знает, что Чифую знает, что он никогда не был предателем, что он никогда не хотел так зло крошить его своими руками, что это всё было глупой игрой ради великой цели, но каждый раз в горле появляется этот дурацкий ком и желание сказать несвойственные ему слова.       Может быть, Баджи что-то и понимает.       — Помнишь, что ты сказал, когда пытался остановить меня? Что ты заставишь меня извиниться, — Баджи смотрит Чифую в глаза, понимает, что они могли стать последним, что он видел, и от этой мысли внутри разливается тепло. Или какая-то из ран снова открылась, и он опять истекает кровью. Романтика, хули. — Извини, ладно?       Чифую извиняет. Он простил всю его спешку и неосторожность, всю его грубость и вспыльчивость ещё в тот момент, когда прижимал к своей груди его истекающее кровью тело и молился, лишь бы тот только выжил.       Баджи выжил, а Чифую вроде как ничего больше и не надо, кроме возможности следовать за ним. У этих двоих заключен договор на небесах, начинающийся со слов «Мы с дружбаном ходим рядом» и заканчивающийся на «Без него меня не станет».       — Я принёс нам лапшу, — говорит Чифую, — но она остыла. В следующий раз я подготовлюсь лучше.       — Да похер, главное, что я не остыл.       Баджи жестом зовёт Чифую к себе и тянет его на себя так, что они ударяются лбами. Дурацкий ракурс, неудобная поза, но на лице Чифую появляется спокойная улыбка, и они закрывают глаза, в унисон думая о том, что лучше бы им обойтись без ещё одной сцены в больничной палате.