Кара

      Демонический меч «Зантецу но кен», что был сплавлен из трёх легендарных мечей: Котецу 『虎徹』, Ёшикане 『吉兼』, Масамуне 『正宗』. По одиночке они обладают невероятной духовной силой, что резонирует с естеством своего хозяина, но эта комбинация беспощадна к тому, кто смог подчинить её себе.       Сначала меч проверяет смельчака на прочность, утяжеляясь, насылая устрашающие видения, затем либо отвергает, либо примиряется с ним. И знали бы первые, какое благословение снизошло до них, ибо если меч выбрал тебя, то до могильного камня вынужден будет самурай тащить на себе эту непомерную ношу.       Демонический меч говорит с хозяином, уверяет, что тот ему жизненно необходим, питается его духом, будто паразит, но в час нужны обязательно поделится своей мистической силой. Голос его убедителен. Мольбы сладки, но тверже приказа — им невозможно противостоять.       Сопротивляющийся обречен на непосильные муки и медленную болезненную смерть.       — Гоэмон… Меч снова говорит с ним. — Гоэмон, я изголодался по твоему естеству. Подойди ко мне. Обнажи сори.       Самурай с большим мышечным сопротивлением приблизился к стоящему мечу. Он ощущал, что ещё немного и его душа будет полностью поглощена демоническим клинком.       — Не спеши. Коснись сая. Зазря ты так долго сдерживал себя. Ласковые речи привнесли успокоение разуму Исикавы. Теперь уже с меньшим упрямством он схватился за меч. Густая, вязкая как смола аура охватила мужчину, а меч сам по себе выскользнул из ножен, победоносно заблестев клинком, на котором сгустились зловещие тени. Раньше Гоэмон придавал этому огромное значение, считай, предсказывал будущее, но своя судьбина виделась ему недолгой и бесперспективной.       — Чуешь? Смрад дрянной души, что ты берёг. Твоих жалких останков мне недостаточно — прихвачу и его. Он сейчас будет здесь, хе-хе. Постарайся. С одного удара, так и быть, я буду к нему милосерден.       Шаги Дзигена всё ближе. Дьявольский клинок занесён над головой.       И вот показался силуэт — но Гоэмон из последних сил воспротивился мечу. Тот рассёк воздух в половине сяку от жертвы и вонзился в стену. Можно было слышать, с каким усилием самурай ломает себе руки, противостоя сверхъестественной мощи.       Демон не простил ему этого своеволия. Тени от лезвия стремительно поползли по стенам словно змеи, постепенно поглощая обоих мужчин, истязая их бесчисленными укусами. Исикава попытался отнять руки от меча, но пальцы будто стали частью рукояти, а руки больше не слушались его; они резко выгнулись, направив лезвие на их хозяина и пригвоздили его к стене. Смольные ползучие гады в следующий миг поглотили обоих мужчин, низвергнув их в кромешную бездну, где не существовало понятия света, кроме тусклого духовного свечения двух потерянных мучеников, где не существовало понятие звука, кроме того, что вещал о боли и страданиях, подпитывающих катану, где не существовало запахов, кроме тошнотворных испарений пота, крови и испражнений.       — За неповиновение последует кара, — гласил меч из ниоткуда и одновременно отовсюду. — Душа твоя на месте, чувствуешь, как внутри теплится жизнь?       Клинок сверкнул во тьме совсем близко.       — А его — теперь моя. Слаба душонка, много озлобленности скопилось в её глубине, что та уже начала сочится наружу. Оттого мне легче.       Стрелок с катаной в руках показался из мрака.       — Не думай, что сечь плоть — болезненное занятие. Узнай, что сечь душу больнее в сто крат!