Тысячи роз

Шокированный, Киллуа осмотрелся и... увидел Гона, уставившегося на него в ответ. Он потянулся и взял Киллуа за руку. Медового оттенка глаза сияли храброй решительностью. Учитывая, где он стоял, Гон показался Киллуа принцем красного моря; Золдик застыл на месте. Хотелось спросить очевидное, мол, "Что происходит?" или "Почему ты здесь?". Но на это у них не оставалось времени. Поэтому Киллуа, преуспевший в искусстве оставаться спокойным перед лицом смерти, не возражал, когда Гон вёл его на другую сторону комнаты мимо трупа на полу. Когда он открыл окно, оставалось только выпрыгнуть, что и сделал Киллуа, ощущая на себе защищающий, проникновенный, чуткий взгляд.

***

Красться по углам, проскальзывать мимо охраны, контролировать сердцебиение, замедлять его, услышав звук сирены, — то были лёгкие части, несмотря на то, что он всё время переживал за синхронное, поспевавшее за ним сердцебиение Гона, пока они покидали территории дворца. Нет времени на прошлые недосказанности и обиды. Недопустимо, чтобы кто-то узнал об их присутствии, нельзя было даже пытаться заговорить. Пока они не достигли леса. Наконец, Киллуа была предоставлена возможность посмотреть в глаза стоящему перед ним. Что ещё можно сказать? — Курапика попросил моей помощи. Должно быть, он сейчас в безопасности – его никто не должен заподозрить, — половина лица Гона поглощена тенями, другая же, в противоположность ей, освещена ослепительным сиянием, просачивающимся сквозь ветви. — Я должен был это сделать. Он должен был это сделать. Он выглядел, как сказочный образ, сошедший со страниц детской книги, однако, говорил с жутким спокойствием, никак не вяжущимся с этим представлением. С представлением Киллуа о нём. Его глаза трогательно осматривали Киллуа и сам он, казалось, вот-вот готов был расплакаться, будто убеждённый, что мир нет-нет да поглотит его, похоронив на том же самом месте, где он стоит сейчас. — Да? В какой вселенной Курапика попросит тебя сделать что-то наподобии этого, Гон? Гон трясся, хрустальные слёзы прокладывали путь вниз по смуглым щекам, дрожь, настигнувшая тёмно-бордовые губы, не унималась. — Он попросил влить яд в чай Церридниха. Киллуа подошёл ближе, настолько близко, что теперь мог разглядеть каждую деталь на лице Гона — каждую мерцающую слезинку, каждую веснушку, каждую ресницу. Его нисколько не удивило, что Гон не сделал и шага назад. — Ты убил её ради меня, — голос срывался, переходил на шёпот. — Ты убил её, чтобы она не могла быть со мной. — Аллука в безопасности, она сейчас с Леорио. Он так и думал. Киллуа провёл взглядом по губам Гона. — А ты, я смотрю, мастер менять темы. Возможно, Гон плакал, потому что думал, что до сих пор остался чересчур чопорным и эгоистичным, чтобы быть с Киллуа, даже после стольких лет. Возможно, он не ошибался. Гон моргнул и ощутил себя охваченным объятиями. Он напоминал всё самое приятное одновременно — природу, детство и дружбу. Он был ветром, несущимся за ними, мчавшимися по улицам Йоркнью, он был душистой зелёной травой, на которой они отдыхали на Острове Жадности, он был закатом, томно опускающимся на небо, когда их пути впервые разделились. Затем Гон неожиданно отстранился, словно боясь, что Киллуа разозлится. Он не знал, что сказать. Киллуа не знал тоже. Киллуа дотронулся до руки Гона перед тем, как решить отказаться от того, что он собирался сделать. Когда Киллуа отвернулся, снова повернувшись к Гону спиной, он понимал, что это к лучшему.