Пять бутылок блейзера

Епифан пришёл к Пахому, когда по квартире разносился приятный запах горячего обеда. На кухне скворчала сковорода, это были котлеты по-киевски. — Братишка! — радостно приветствовал друга Пахом. — Сголоднив напевно? У нас щас котлетки! — С чем? С макарошками? — спросил Епифан, почесав затылок. — С пюрешкой! С пюрешкой, без хуёв! — ответил Пахом. — Ну добре… Дидько, жрати хочу… — Проходь, будь ласка! Моя матусенька тоби зробила! — звал Пахом. После вчерашнего спектакля есть Епифану с утра не хотелось, но теперь как будто само нутро просило ещё и ещё. Это тебе не «Уссаныч» какой. Кстати, а что же Саныч? А он всё так же хлопотал в своём заведении. Вот и Света подкатила. — Здраве будь, Санычу! Як ся маешь? — Ну… Утро всегда тяжёлое… — ресторатора тоже прошибло похмелье. — А, ну добре, — Света выпила водки, — смотри, вот и батя пришёл! Да, это был он — генерал в отставке Юрий Анатольевич Осмольский. Постаревший, потяжелевший, но всё ещё бодрый и энергичный. Как, бывало, затянет «гуцулочку», заслушаешься! В юности ещё он «Яблочко» отлично танцевал. Сейчас же уже не мог. — Товарищ генерал, чай, — Саныч протянул отставному военному стакан с чаем. — Одна ложка? — спросил Осмольский. — Без хуёв! Липтон. Греческий. Генерал с недоверием посмотрел на ресторатора и выпил всё содержимое. Ему понравилось. Должно быть, Саныч туда капнул немного водки. — Ось, добре… Добре… А памьятаешь, доню, як ты выбирала, де вчитися? — спросил генерал, сев рядом со Светой. — Ага… У Кыиви, якщо вчуют мову, так кажуть: «селючка», — с нотками обиды произнесла Света. Она росла в строгости. Там, в Прикарпатье, семейные традиции крепче, чем в среднем по стране. Вот и Юрий Анатольевич старался привить дочери дисциплину. Конечно, дома он бывал не так часто. Но вот забудет дочь что-то сделать по дому — отжимайся до потери пульса. Так случилось и когда капитан застал дома срач. — Так… Впала и виджалась двадцать разив, — сухо сказал капитан, увидев, что Света так и не прибралась в доме. — Но тату! Я ж тоби казала, що зараз приберусь у будинки! — запротестовала она. — Пельку стули! Впала и виджалась. Света поняла, что с отцом спорить себе дороже и начала отжиматься. — Сёкаку, Дзюйкаку, Акаги, Каго, Хирю, Сорю, — приговаривал капитан, вместо того, чтобы считать отжимания у своей дочери. — Сёкаку, Дзюйкаку… Двадцать раз в её возрасте — это уже подвиг. У Светы дрожали руки и болели пальцы. — А зараз приберись у будинки, — скомандовал Юрий Анатольевич. — Руки болят! — сорвалась на русский Света. — Не буду убираться! — Нужбо танцюй, курва малорична! — озверел капитан. — А ты спивай! — обратился он к жене, и Света сочла за лучшее выполнить поручение отца. Впрочем, Юрий Анатольевич умел сменять гнев на милость. Часто он рассказывал про отважных японских адмиралов, что имели американцев и в хвост, и в гриву. Не меньше — о том, как в Афгане духов гонял. И почему он капитан до сих пор? К счастью, повышение не заставило себя долго ждать. После того случая с двумя арестантами, о которых капитан рассказывал потом, его повысили до майора, затем — до подпола, полковника, потом уже и генерала. Всё в Чечне навоевал. Правда почему за ним Маслай пошёл, неясно. Ох как был удивлён Епифан-отец, увидев его… — Хули вы его в российскую армию взяли?! Он же мудак полный, блядь! — кричал порой в отчаянии офицер. Но ему ли было решать? — Так, Светочка, дальше мы уже вторую часть отыгрываем. Ты — Алиса. Согласна? — Да чтоб меня ещё ногой?! Саныч, ты вообще… — Ну Светочка… — Соглашайся, дура! — добавил генерал. — Приду и посмотрю. — Хуй с тобой, Саныч! Согласна! — Вот, молодец! Держи! — он ещё налил ей водки, и Света выжрала всё. Саныч же поблагодарил генерала за то, что повлиял так на училку и проводил обоих. А тем временем, Пахом нахваливал аппетит друга, рассказывая охуительные истории. Но как поебалися, так и не рассказал. Зато смог про зиму. — Ну, смотри, браток… Зима… Ну… Снежная была… Много снега намелося… Ну. С отцом были в лесу по дрова. И там как раз мне срать захотелось… Значит потом пошёл я под ель, а отец дрова рубил и я там срать начал… Но вспомнил, что бумаги или листочка-то вообще не было… Думал, что всё, пиздец — отец убьёт, когда я обосрался, я ведь еще и на штаны попал и валенки… Все в говне, сначала иголками вытер, так прямо в очко пару иголок вошло… Пришлось вытаскивать… Я в то время снова срать захотел и так вышло, что и на руки еще насрал… И бушлат в говне весь такой… Ну… Думал, что всё, отец мне пизды даст… Ещё и деду расскажет, а тот вообще на мне за это будет брёвна пилить… Ну я потом только сообразил говно снегом вытереть, потом к ручью пошел и в ледяной воде все говно отмыл… Сырой весь был потом, а отцу сказал, что свалился в ручей, мол за кроликом побежал… Хорошо что зима была и запах гавна отец не учуял… А по дороге домой все выветрилось… Ну такая история была… Ну что, бывает такое? — Бля, охуительная история просто, — скривился Епифан, — я ем, между прочим! — Всё, без вопросов, без вопросов! Я вот тут ещё про больничку вспоминаю… Ну… Батя рассказывал… Тут уже Епифан не стерпел и силой запихнул сразу две котлеты в рот другу. — Давай, бля, жри, бля! Пахом мог только что-то отчаянно мычать. А вот Епифан был зол. Завтра в школу, а этот муфел и так ему настроение портит.