ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ.
Это не первый их рейд, но волноваться за выход и предстоящую операцию им было в новинку. Позабыв дрожание рук и неудобство от стоящего в горле кома, хаотично раскиданная по отделу кучка из семи мужчин молча облачалась в неподъемную для неподготовленного человека амуницию. Так почему же они волновались? Из-за меня. Впервые в подобных командах помимо мужчин - женщина, и эту новость не все восприняли гладко. Я одевалась чуть поодаль ото всех, хотя, когда очередь дошла до шлемов, перестала отличаться от напарников вовсе, даже превосходя некоторых ростом. «Напарники» - какое непривычное слово, и язык упорно сопротивлялся его выговаривать. Ребята за глаза говорили: «эта; вон та; с ней», но именно имя свое из их уст я так ни разу и не услышала. Кроме командира – шефа, как его называли наши – майора Петра Хазина. Тот с первого дня обращался со мной наравне с остальными – грубо, жестко, исключительно в повелительном наклонении, но всегда по имени. Нет-нет, да и последуют его примеру парочка ребят, но увидев косые взгляды остальных, сразу бросают эту идею. Я не обижаюсь. И не злюсь. Им нужно время, чтобы понять, кто я такая и чтобы принять меня. Сегодня не их рейд, а мой. Это моя первая вылазка, и результат того, как мне удастся справиться с этим, станет отправной точкой для ближайших пяти лет служебного контракта, который мне предложили месяц назад, почти сразу после выхода из Полицейской Академии. В ФСКН я попасть и не мечтала, прекрасно оценивая свои шансы новичка и требования к команде. Но однажды мне позвонили, выдали на руки четыре листа офисной бумаги с буквами и попросили подписать. Все знали, что я не откажусь. Я и не отказалась. Майор Хазин знал, и теперь я была у него в неоплатном долгу за шанс своей мечты. Еще в Академии я с завистью заглядывалась на черно-матовую форму ФСКНовцев, на их сплоченность и преданность. Да, они всегда были особняком, но таким, перед которыми расступались все остальные, пока те шли по коридору. Нагрудные значки и погоны сверкали при свете ламп, а тяжелые кожаные берцы отстукивали глухие удары, когда ребята оказывались поблизости. Это была элита нашего корпуса, и парней готовили для этой службы с первого курса. Я попала к ним абсолютно неопытной неумехой, за что целый месяц получила тумаки, синяки и бессонные ночи зубрежки от Петра. «Мало подписать контракт. Через месяц моя группа выходит с отпуска. Начинаешь с ними с первого же дня. Облажаешься – вылетишь быстрее пробки. Андестенд?» - доходчиво сказал тогда Хазин, и оставил меня одну с многотомниками закрытых дел, регламентом, особенностями проведения вылазок и так далее. На практике сложнее всего оказалось влиться в коллектив. Петра считали молодым и предприимчивым и только поэтому согласились оправдать его поступок пустить в команду девушку. «Она и полугода не протянет! Не страшно, потерпим», - шептались за спиной, что только подстегивало работать еще больше и больше – без выходных и сна. Однажды известный всему Петербургу Майор Гром, раньше всех приходя на работу утром, застал меня спящей над кипой листовок с подробным описанием задержания. - Ты отдыхай хотя бы иногда, - он по-отечески растрепал мои волосы, туго заплетенные в косу, - Петя, конечно, строгий и требовательный, но думаю, что ты нужна ему живой, - добавил он, а потом пошел к своему столу. Про его роман с шефом не знали разве что тараканы из обезьянника, так что подобная поддержка меня слегка успокоила – кому, как не ему, лучше всего знать нашего причудливого майора. И вот теперь, разглядывая сквозь тонированное светоотражающее стекло шлема повязку на плече, гордо оповещающую о том, что мы – ФСКН, и вот теперь, когда я была в этой самой черной форме, которую сшили специально на заказ, чтобы во время вылазок ничего не стесняло движений, в форме, настолько черного цвета, что могла бы поглотить весь свет в комнате – вот теперь я тоже нервничала. - Макарчук! – крикнул майор Хазин, и я тут же выровнялась по стойке смирно, укладывая по процедуре автомат на плечо. - Макарчук здесь, товарищ майор! – отозвалась я, чтобы шефу было легче меня найти среди толпы одинаковых ребят. Петр, такой же экипированный, как и все остальные, не спеша подошел ко мне, немного уводя за локоть в сторону. - Так, слушай меня: дважды повторять не будет времени, - и я ожидала, что это будут угрозы относительно того, если я накосячу или что-то забуду, но он сказал другое, - На рожон не лезь, поняла? Держись позади ребят: они, если что, всегда прикроют. Оружие бери в руки, только если другого выхода не будет. И это… - замялся мужчина, и его лицо в приоткрытом шлеме смущенно отвернулось куда-то в сторону, - Дима Дубин просил передать, чтобы ты была аккуратнее. На этом наставления кончились, и он скомандовал всем построиться, для поддержки назвав нас «тетерями». Мы ровными рядами пар вышли на улицу, где такой же непроглядно черный минивен, как и все мы, уже ожидал у входа в полицейский участок. Напоследок, идя последней и без напарника, я обернулась, увидев лейтенанта Дубина, сидящего за предпоследним столом с повернутой в нашу сторону головой. Пусть через стекло шлема видно было плохо, я знала, что он смотрит на меня. Смотрит и наверняка сильно переживает. - Все будет хорошо, - шепотом сказала я себе, и он никак не смог бы этого услышать. Я залезла в машину, и по просьбе шефа мне уступили самое лучшее место, но я отказалась, предпочитая сидеть как все – там, где придется. Да, я девушка, но сейчас я на службе, а тут все в равных условиях. На мое место сел Командир, второй по старшинству после майора – Андрей. Мы потихоньку тронулись, и впереди нас ждал очень серьезный соперник. Никто не сомневался, что будет трудно, но все в глубине души, я уверена, надеялись на что-то среднее: возможно, постреляемся немного, ну разобьем пару лиц и разойдемся. Дай бог, чтобы так и было. Майор сидел слева от меня, нервно постукивая пяткой по полу, чем раздражал добрую часть присутствующих, но никто не говорил ему ни слова. Даже спустя год после чистки он по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке, когда дело касалось особо крупных заварушек. И особо крупного размера. Дробь поглощалась неровностью дороги и высокой скоростью авто, и все равно смогла передаться тревожными вздохами и губительным молчанием ребят. Думаю, поэтому парень, который был нашим водителем сегодня, непринужденно включил что-то на магнитоле, разряжая обстановку. Запела какая-то французская попса, и воздух заметно смягчился. Я сверлила глазами оружие: мы были защищены, как космонавты, и напичканы припасами, как гребаные ходячие мешки, но внутри всего этого находились люди, добровольно выбравшие опасную профессию; люди, которые после работы хотели вернуться домой. Командир к жене и сыну, шеф к Грому, а я к Диме. Очередной фонарь осветил через окно темно-желтую нашивку на спинах наших бронежилетов, как бы подначивая мои мысли. «ФСКН» - не работа, а жизненный путь. Грузовичок остановился, и товарищ майор вытащил из правого нагрудного кармана рацию, проверяя связь между «базой» - участком то есть – нами и водителем. Да, мы проверяли их еще на выезде, но перестраховка никогда не помешает. Проверили и автоматы: вычищены, заряжены, выданы. Как и несколько минут назад. Сейчас я откровенно запаниковала, перевешивая табельное через плечо и закрепляя пистолет Макарова по обе стороны на бедрах. Застежка на одном из них не поддавалась – я постоянно промахивалась рукой. Кто-то молча взял мои пальцы в свои, заскрипев кожаными перчатками о такие же перчатки, и быстро застегнул карман. Это точно не Хазин, что сильно удивило, но успокоило порядочно. Видимо, нам всем не по себе настолько, что ребята согласились отставить в сторону предубеждения. Потом этот человек наклонился – я по-прежнему не понимала кто это, ведь через стекло не разглядеть, а по голосу не узнать – и очень тихо сказал: - Делай, как велит шеф. Не хватало еще в свой первый рабочий день в больнице оказаться. - Надеюсь, не окажусь, - только и смогла ответить я, желая, чтобы работа поскорее закончилась. Майор сверял часы, вслух отчитывая секунды до вылазки, до очередного рейда, каких было уже сотни, тысячи до этого. Все пройдет гладко, а если нет, то Хазин возьмет асфальтоукладчик и закатает в мясо то, что не заладилось. Так было всегда. И сегодня будет так же. - Парни, - начал он речь, потом остановился и добавил, – и леди. Надеюсь, все вкуривают, что сейчас мы не просто барыг брать будем. Сегодня накрываем сделку. Если не успеем перехватить товар, он уплывет в Азию, и пиши пропало. Но, - смягчился он, опуская голову на руки, крепко сцепленные перед собой на коленях, - хуй с ним с этим товаром, потому что лезть в пекло я запрещаю. Кто нарушит приказ и без моего ведома сунется, куда ему не следует – завтрашним же поездом попиздует к мамочке. Усекли? - Так точно, товарищ майор! – хором отрапортовала команда. Голоса объединяли, сближали не меньше, чем общее дело. Мой собственный высокий голосок смешался с низкими басами мужчин и молодых парней. Молчание. Последние десять секунд. Девять. Пять. Три. - Ну что, сучки, устроим этим уродам сладкую жизнь?! Как говорит Гром: «Вышибем двери и разнесем им ёбла!» Пошли, пошли, пошли! Мы строем высыпались из минивена. Первая пара, захватив приличного размера и веса таран, уже топтались у двери, слаженно, под счет Командира, нанося удары. С четвертой попытки дверь в заведение треснула, вылетев с петель. Малиновый и салатовый неон режет глаза даже через тонированное стекло обмундирования, резко контрастируя на фоне безжизненного салона автомобиля. Английские буквы мерцают и переливаются, утопая и затемняясь туманом. Дымовые шашки – любимый прием майора. Сегодня им также отдана честь, и один из напарников выпустил еще две вглубь заведения. Все мельтешит, кружится и переливается. Картинки слишком часто сменяют друг друга, и я едва могу поспеть за происходящим. На автопилоте слушаю команды, на автомате встаю в оборонительную стойку. И на автомате не дергается ни один мускул, когда шеф поднимает стекло на шлеме, выставляя вверх руку с автоматом наперевес, и очередью выстреливает в потолок. Штукатурка в местах сыплется на обезумевших и загнанных в угол посетителей: крики и визги официанток, маты и угрозы мужчин в дорогих, но весьма безвкусных и слишком вычурно украшенных костюмах. - Всем мордой в пол, бляди! Это Федеральная служба по контролю за оборотом наркотиков! Вы все – арестованы! – перекрикивает Петр, перевоплощаясь из майора полиции в необузданную злющую на все и всех псину. Нас часто называют церберами за жестокость в проведении вылазок, но мне казалось, что это еще и из-за одежды или выправки. Теперь я понимаю, почему такое сравнение подходило стопроцентно: Хазин рычал, срывался на любого, кто хоть немного шевельнется, и носился по главному залу, как ужаленный, - Кто дернется – прострелю башку без предупреждения! Очередная очередь в потолок, и на этот раз падает пара настенных люстр, и отваливаются флуоресцентные ленты, наматывая оборвавшиеся провода на косяки и двери. Слышны удары головой о плоские поверхности в соседнем зале: парни укладывают кого-то на барные стойки и столы, судя по массовому битью посуды и граненого стекла. Я сижу на корточках за одним из диванов, выставив автомат вперед, пытаясь, если что, уследить за тем, чтобы к шефу не успел никто подобраться. Но с предохранителя оружие не снято: надеюсь, что стрелять не придется. Моя пара сидит в метре от меня, выполняя тоже самое. Иногда мы быстро переводим дула в другие стороны для контроля за общей ситуацией. В ушах звенит от настигших так внезапно звуков, похожих на те, что издают предметы при ломке, и становится не понятно, что именно это было: человеческие кости или все-таки несчастная мебель. Между собой мы молчим, но каждый мечтает, чтобы оказалось второе. Дальше все проходит, точно в тумане. По наводке и фотороботам вяжем человек пять-шесть мужчин и четырех женщин, приблизительно вовлеченных в существо сделки, а также девять гражданских – особо борзых и наглых, которым не понравилось, что какая-то группка (цитата) «ряженых имбицилов» испортила им вечер. Обстановка смягчается. На все уходит около получаса-сорока минут от силы. В помещении тяжело дышать из-за дыма, забивающегося глубоко в легкие. Почувствовав снижение накала, майор дает команду обследовать помещение целиком. - И чтоб во все унитазы мне залезли, все вентиляции обшарили и, если понадобиться, очко друг друга тоже, пока не найдем наркоту, поняли?! Отвечать не требуется от слова совсем – каждый из нас рассыпается по клубу, тщательно осматривая любые уголки, хоть мало-мальски похожие на то, где можно спрятать несколько десятков килограммов химозного кокаина. Заведение по размерам оказывается больше и путанее, чем предполагалось, хотя примерный план строения у нас все-таки был. Но прикол таких мест в том, что в них полно потайных дверей и комнат, доброжелательно не отмеченных на официальных планах и чертежах. И черт его знает, сколько подобных комнат здесь. Хазин остается в главном зале под эгидой лежащих на полу в наручниках наркоторговцев, пытающихся завалить его грязью из отверстий, что обычные люди называют ртом. Шеф закуривает, нервно втягивая почти пол сигареты разом, затем встает одному из барыг на лицо прямо тяжелым каблуком берца и нажимает, вдавливая щетинистую щеку в гладкий, но запачканный пол. Из мужика вылетает пара слюней – на большее он не способен. - Сука, ты мне обувь запачкал! – срывается Петр, и пинает лежачего в живот. Остальным это следует уроком, и они немного, но все же затыкаются. Я отворачиваюсь. О методах майора Хазина я наслышана еще давно и столь же давно смирилась с этим, ведь он старший по званию, а старших учили уважать. Его прошлое меня не интересовало, раз, несмотря ни на что, он до сих пор в должности. Но насилие, как таковое, в любом случае стараюсь не поддерживать. Я не жалею мужика на полу, нет. Мне просто становится неприятно от общей картины, и поэтому спешно удаляюсь в петляющие коридорчики. «Все слишком просто», - чудится мне. Я привыкла, что везде есть подвох – этому нас еще в институте права учили. Да, мы пока не нашли ни одного пакета с товаром, но все равно как-то просто. Мало сопротивления, что ли. Для такой сделки этот клубешник просто обязан был быть нашпигован охранниками, но по итогу, все, на что мы наткнулись, - это парочка жалких посредственников. Где главнокомандующие? Ой не сходится… В одной из спрятанных комнат я вижу женщину, свисающую головой вниз с мягкого ярко-красного дивана. Она сбивает все мои мысли, и я поспешно бросаюсь проверять пульс. И только приблизившись, понимаю, что уже поздно – изо рта девушки (на вид - чуть постарше меня) виднеется густая белая пена, стекающая по щекам и заполоняющая левый глаз. Второй, что не был заляпан, уже успел слегка помутнеть. - Блять, - выдыхаю я и все же кладу два пальца на шею, под скулу. Тишина. Кожа под ними холодная, ровная, даже до сих пор мягкая, но уже не вздымающаяся. Я почему-то не спешу убирать руку, так и склонившись над трупом. Трупом… черт… девушкой, то есть. Она в коротком переливающемся серебристом платье на бретельках. Черные шпильки с открытыми носками неестественно вывернуты, как будто на диван ее уже бросили после смерти или она так билась в конвульсиях, что сама себе вывернула ноги. На обезображенном лице, на губах точнее, еще местами проступает матовая бежевая помада. И даже парочка мелких веснушек, спрятавшихся за раскиданными белыми волосами и тональником. В шлеме становится мокро. Я плачу. «Нет, нет, только не это», - сурово командую сама себе, пытаясь взять в руки и сконцентрировать мышцы на том, чтобы подняться и пойти обратно в зал, доложить шефу. Так я и делаю, но только спустя минуту, которую трачу, чтобы закрыть глаза умершей. - Не знаю, как это вышло, но мне жаль, - извиняюсь я перед ней, сама не понимая за что, а потом говорю уже громко и в рацию, - Товарищ Майор, у меня тут труп. - Че? – слышится ответ, - Ко мне, живо. - Да ничего криминального, - успокаиваю я по дороге, в последний раз, перед тем как выйти, оглядываюсь, - В смысле, просто передоз походу. И направляюсь в общий зал. По возвращению, в двух словах описываю увиденное. - Только трупов нам тут не хватало, - возмущается Хазин, подзывая Командира, - Звони Грому. Пусть собирает дежурных и еще кого там нужно собрать. Трупы - это не наша компетенция. Да побыстрее пускай! Не до утра же нам тут околачиваться! - Понял, уже бегу, - отсалютовал Командир, удаляясь в сторону для звонка. - В поряде? – обращается ко мне шеф, и я не сразу понимаю, что это вопрос. - Что? А, э… да, в поряде, - киваю я для общей убедительности. - Гуд. Нам сейчас некогда жалеть кого-то. Мы еще нихуя не нашли. И сдается мне, что и не найдем, - Хазин закусил нижнюю губу, выставляя руки в бока и осматриваясь. Черные глаза быстро-быстро перебегают с предмета на предмет, не задерживаясь ни на чем дольше пол секунды. - Почему? – спрашиваю я, радуясь, что не одной мне кажется, что тут что-то не так. - Да хуй знает. Чуйка бляха… И дальше происходит неожиданное. Кто-то выбегает из глубины зала. Толпа. Я успеваю заметить человек пять. Они буквально высыпаются из не существовавшего еще несколько минут назад дверного проема в стене, обрушивая хаотичную пулеметную очередь в нашу сторону. Шеф хватает меня за загривок как котенка и резким сильным движением пригибает за поваленный стол. - Шлем! – спешу напомнить я, после чего майор, наконец-то, накрывает лицо защитой. И тут же в шоке замечаю, что кроме шлема на нем больше ничего нет: ни броника, ни налокотников. Ничего. Он сидит в служебной стандартного вида форме, подставляя беззащитное тело под выстрелы. Я не успеваю спросить, что случилось и как так вышло, что ему пришлось снять амуницию. - Шеф, что у вас?! – звенят в ухе голоса обеспокоенных ребят, уже возвращающихся из комнат на шум. - А на что это блять похоже, по-вашему?! – срывается Хазин, и от его криков барабанная перепонка точно грозит разорваться, - Ебучая засада, вот это что! Нас ждали! Блять, нас ждали! До меня медленно доходит суть происходящего. Нас восемь, не считая водителя, который, я надеюсь, на улице был в относительной безопасности. В зале сейчас было четверо, один из которых полностью беззащитен. Их, чтоб не соврать, уже вышло человек десять, и сколько подойдет еще из комнаты в шкафу – не ясно. Гребанная Нарния! Я ощущаю затылком чье-то присутствие, словно по наитию, и инстинктивно оборачиваюсь. За противоположным столом в радиусе трех-четырех метрах (максимум пяти, если считать искажение шлемом) прячется чья-то взлохмаченная голова, по которой я делаю вывод, что это не наши. Это враг. Его взгляд, насколько удается разглядеть, мне совсем не нравится. Я прекрасно знаю, как выглядит злость, гнев в лицах задержанных, но этот человек явно не намерен сдаваться без боя, он будто кожей чувствует мой страх, понимая о собственном преимуществе. Тело немеет, и я даже не могу опустить руку на плечо сидящего рядом Петра, что, матерясь и проклиная всех, на чем свет стоит, пичкает животы барыг штампованными пулями, на короткое время выкатываясь в сторону. Он защищает нас обоих с одной стороны, но сзади мы открыты. И чертовски уязвимы. На помощь звать некого – весь отряд раскидан по углам. Значит, прикрывать сзади буду я. Но не успеваю даже снять автомат с предохранителя, как мужик ловким движением поднимается из-за стола, заводит назад руку, вскидывает ее вперед, целясь куда-то в нас, и снова садится. Нож летит, многократно перекручиваясь в воздухе прямо в шефа. Я слежу глазами, как лезвие, длинное, и я не сомневаюсь, что не менее острое, рассекает воздух. Решение приходит в считаную долю секунды. Я в амуниции: шлем, стекло, бронежилет, перчатки, нашейная повязка. Я защищена, он – нет. - НЕТ! - я прыгаю на майора Хазина лицом, подставляя спину, и тем самым сбивая мужчину с ног. Что-то втыкается в левое подреберье, после чего все мышцы разом сковывает. Не успеваю даже всхлипнуть от неожиданности. - ТВОЮ МАТЬ, - кричит он, а я скатываюсь на пол почти полностью обездвиженной. Пытаюсь согнуть руку в локте, чтобы потрогать рану, но не могу – тело не слушается. Левую сторону пробивает дрожь. Все, что мне удается понять: дело - дрянь. Кровь быстро вытекает на пол, поэтому я навскидку из школьных знаний по биологии делаю вывод, что задета поджелудочная и несколько других важных органов. Возможно, разрыв селезенки. Я валяюсь, но меня тут же подхватывают сильные руки, подтягивают за плечи к ближайшему дивану, чтобы я хотя бы села. - Я тебе что говорил пару часов назад?! – кричит Хазин, - Героя из себя строить надумала?! Сука, выберемся, такой выговор тебе впаяю! Неделю будешь одними бумажками заниматься! Больше я ничего не слышу, потому что уши закладывает, я едва способна моргать. У меня хуевое предчувствие.***
Девушка сидит, подпирая стройной и сильной спиной диван. Не диван ее, а она диван – такой вывод делает Петя, когда смотрит на подчиненную. Нож вытаскивать нельзя – иначе кровь хлестанет сильнее. В это время подбегают оставшиеся парни, прикладывая бандюганов к всевозможным косякам и дверным проемам и выкручивая им руки. Пришлось попотеть, но теперь точно все. Но одного пришлось прикончить – Хазин лично, поднявшись к тому столу, откуда летел нож, вытащил пистолет и, не раздумывая ни секунды, выстрелил мужику аккурат между глаз. Точечный выстрел привлек внимания, действуя усмиряюще. Теперь точно кончилось. «Макарчук!» - вспышками мерцает в голове у майора. Он несется снова к ней, скользя на коленках и замечая, что глаза девушки уже закрыты. - Живо! Понесли ее! Сейчас же! – командует шеф, и твое мужчин мгновенно поднимают тело за руки, за ноги, бережно придерживая, - Андрей! Ты и Сеня присматриваете за этими мразями и ждете Грома с подкреплением! Шевельнется, хоть пальцем, кто-нибудь – стрелять на поражение. Как за сопротивление при задержании. Всю ответственность беру на себя. На улице уже заметно светает – белые ночи в Санкт-Петербурге заслуживают отдельных од и восхищений, жаль с их работой не всегда удаётся вдоволь насладиться ими. Петя стучит ногой, как может, помогает ребятам уложить девчонку на пол минивена. Грязно, пыльно, но в данный момент это мелочи. Садиться в ее изголовье, подкладывая под голову собственную куртку. На аптечку из бардачка нет времени. - В больницу! Сука, че ты стоишь блять?! В больницу! – срывается он, едва удерживаясь на ногах и едва сдерживая внутри нарастающий страх: «Только не она, пожалуйста!», - Если не довезешь ее, уволю нахуй! Гони! - Но там же красный, шеф! – кричит водила с переднего сидения, тем не менее не сбавляя скорости. - Какой к хуям красный?! Едь, я сказал! Улицы Питера заполняются ревом полицейской сирены. Черная машина, несущаяся по многочисленным непривычно опустевшим мостам, похожа на молнию, рвущую провода во время грозы, что не так сильно отличалось от правды. От майора Хазина сейчас можно было вполне заряжать батарейки. Девушка перестала откликаться на хлопки, а затем и на вынужденное битье по щекам. Под ногами мужских грубых берцев разлилась маслянисто-багровая жижа, пачкая обувь. Светло русые длинные прямые волосы давно выбились при попытке стянуть шлем и сейчас падали на острые колени Петра. - Очни-и-и-сь! – кричал изо всех сил Хазин, дергая тело за руки и попутно командуя парням, чтобы те сильнее зажимали рану. Но в глазах остальных уже читалась эта страшная мысль. Майор замолчал, прижимая еще горячее и с виду еще живое, просто уснувшее, лицо девушки к себе, убаюкивая и глухо плача. Слезы скатывались на ее перепачканные волосы. Трое ребят сидели, опустив головы, и кладя, почти синхронно, их на шлемы на ногах в дань потери и уважения. Хазин осторожно вынул нож, так неестественно торчащий из бока подчиненной, и его догадки окончательно подтвердились. Кровь уже не текла, а лишь мелко капала, оповещая о том, что сердце перестало биться. Девушка умерла. Майор молча постучал по металлу длинной окаменевшей ладонью, заставляя водителя обернуться. - Тормози, - приказал Петр, не узнавая голоса, повышая его равно настолько, чтобы хватило перекричать шум дороги. - Что?! Почему?! – продолжал давить на газ парень. - Тормози, сказал! – рявкнул шеф так сильно, что все четверо сидящих подпрыгнули на местах, - Опоздали…. - уже тише добавил тот. Машина свернула на обочину, а мужчина уже доставал из кармана телефон, набирая выученный наизусть номер. - Петя! – кричали в трубку, - Петя, вы где?! Первая машина уехала, должна быть у вас минуты через полторы! Я еду в следующей – выезжаем вернее, - наперебой затараторил Гром. - Игорь, не надо вторую машину. Мы едем в отдел. Сиди там, - зарываясь заляпанными кровью пальцами в волосы, говорил Петр. На том конце провода понимающе замолчали. - Только не говори, что что-то случилось, - умоляюще тихо прошептал Игорь. - Дубин на месте? – спросил Хазин, не имея не малейшего понятия, как будет объясняться перед мальчишкой. - На месте, с нами собирался ехать. А зачем тебе Дубин? – пауза, - Петь… Ты ведь не хочешь сказать…. Петь…. – перебиваясь с вопроса на утверждение, Гром глубоко засопел в трубку. - Мы скоро будем. Не говори Диме ничего - не лишай парня еще пары минут спокойствия. И отключился, приказывая поворачивать в участок. Отдел стоял на ушах: то тут, то там была раскидана амуниция, на столах царил бардак – ребята собирались, где попало. В дверях толпилась не выехавшая опергруппа. Петр вошел в помещение с девушкой на руках, чьи ноги безвольно болтались из стороны в сторону при ходьбе. Хазин держался прямо, достойно, насколько мог при своем относительно невысоком росте. Достойно, будто нес не погибшую девушку, а что-то почтенно важное. Да она и была важной. Сейчас Вика была самой важной из всех. Майор глядел прямо, обходя столпившихся у выхода разодетых зевак, не моргая прошагивая в глубину участка. Из одежды еще капала кровь, оставляя на бежевом однотонном полу неприятные узоры. Петя придерживал голову девушки, чтобы та не дергалось слишком сильно. Все вокруг молчали. Федор Прокопенко перегородил ему дорогу, но из-за его спины тут же, проворной юлой, выбежала светлая меленькая голова в прямоугольных очках, срываясь на Хазина: - Вика! Вика! Что с ней?! Вика! – оглушающе кричал Дима, пока майор аккуратно, как только мог, словно девушка состояла из мельчайших кусочков хрусталя, опускал ее на пол, к погнутым коленям молодого человека, - Ви-ика! – взревел Дубин, а потом поднял глаза на Петра, - Ты почему сюда ее привез?! В хирургию надо! Почему сюда-а?! – не переставая сыпать вопросами, парень хаотично трогал возлюбленную за нежные бледные руки, целовал в уже начинавшие остывать пухлые щеки и гладил по запутанным волосам. Вика стала похожа на спящую красавицу. Ноги ровно лежат вместе, глаза прикрыты и рот закрыт. Руки на груди, если бы Дима их постоянно не перебирал. Хазин поднялся и громко, насколько только мог, чтобы услышали все, собирался сказать то, к чему никогда не был и никогда не будет готов. Игорь, подошедший почти сразу, положил родную руку ему на плечо, молча кивая и не пытаясь остановить или перебить. Внезапно, Пете стало неприятно от того, что он стоит тут, живой и целехонький, даже без синяков почти, что бывало крайне редко, а позади стоит любовь всей его жизни – тоже целая и невредимая. На полу же лежала молодая, еще совсем юная, девушка, чьи отношения только-только начинались, и чья жизнь в целом только начинала бить ключом! Работа мечты; человек, который встречает дома с уютом; и команда, готовая принять ее, как свою. И самый первый, сука, рейд. Первый, единственный. Последний. - Лейтенант Виктория Макарчук погибла на задании при выполнении своих служебных обязанностей. Она, не раздумывая, доблестно пожертвовала своей жизнью, ради… - голос Хазина охрип, предательски надрываясь и оставляя начатый официальный тон в стороне, - Я был без защитной амуниции, а нас зажали в угол. Вика пожертвовала собой, чтобы спасти мою шкуру, рассчитывая, что ее спасет бронежилет. Но… Дима поднял голову и его глаза, уже успевшие опухнуть и покраснеть от слез, гневно уставились на двух майоров. Он не знал, что на него нашло, но, прежде чем успел опомниться, уже бросился на ФСКНсовца с кулаками, хотя бить вовсе не собирался. - Это все ты! Опять ты! Почему из-за тебя умирают люди, почему?! – ревел парень, стуча кулачками по твердой груди Петра. Тот и не думал закрываться, не подпуская Грома, чтобы вмешаться. «Пусть выпустит пар, - думал Хазин, - Мне в любом случае не будет больнее, чем ему». Петя выл глубоко в душе, вновь, уже по знакомой схеме, раскалывая сердце на несколько кусочков. Отголоском внутренней борьбы были молчаливые слезы, мерцая в лучах утренней зари и скатываясь по острым скулам к подбородку. - Лейтенант Макарчук будет повышена до звания майора полиции в подразделении службы по борьбе с незаконным оборотом наркотиков и посмертно получит звание Героя за мужество, отвагу и смелось. И невероятную глупость, стоящую ей жизни. Майор Хазин больше не мог ничего говорить, поэтому присел рядом с Димой, и не сдерживаясь, у всех на глазах, наконец, смог вытащить из себя всю боль, так упорно припрятанную между ребер. Петя заплакал. В какой-то момент, проходящие на работу мимо здания отдела люди клянутся, что слышали, как кто-то завопил. Этот крик не был похож на злость. Это была печаль и тоска по ушедшему родному человеку. Город горевал не меньше людей, разлетаясь меж домов трелью проснувшихся птиц. «Питер прекрасен летним утром», - подумала Вика сутки назад, собираясь на работу. Она положила в спортивный портфель два билета в кино так, чтобы не помять сменной одеждой, чтобы вытащить своего парня после рейда в кино. Они с Димой слишком мало отдыхали, думала девушка, и решила, что пара часов на какой-нибудь комедии будет отличным началом совместных выходных. Питер прекрасен летним утром, когда солнце только пробивается сквозь высотные стеклянные здания Беговой и отражаясь в массивных корпусах портовых судов. Прекрасен он и в проливной дождь, в котором мерцают величественные фасады Исаакиевского и Зимнего Дворца. Но прекраснее всего Петербург на закате, отливая в Финский залив гроздьями красок, украшая миллионы профилей в Инстаграме телефонными сторис. Жаль, что на одну пару глаз, созерцающих прекрасный Питер, стало меньше.