Новое ожерелье

Тяжелая, обитая листами золота дверь приоткрылась, и в проеме появилась голова Ши Цинсюаня. Голова повернулась вправо, затем влево: Цинсюань осматривался, и делал он это замедленными, плавными и неуверенными движениями. «Опять перебрал вина», — поморщился Ши Уду, с неудовольствием наблюдая за тем, как его брат, не заметив ничего подозрительного, открывает дверь шире и заходит во Дворец вод и ветров. И куда только делась радость, которая вспыхнула в душе, когда он понял, что брат наконец-то вернулся? Цинсюаня не было весь день и всю ночь, и Ши Уду уже всерьез намеревался зайти во Дворец Повелителя Земли и выволочь брата оттуда. Откуда Ши Уду знал, где искать Цинсюаня? Линвэнь сказала, что один из ее служащих видел, как Повелители Ветров и Земли удалились в резиденцию последнего. Резиденция, ха! Дворец Повелителя Земли выглядел так, словно и построен был из этой самой земли и глины. Мин И как будто специально подбирал драгоценный мрамор для своего дворца, чтобы тот выглядел наиболее мрачно и убого. Цинсюань, тихо прикрыв дверь за своей спиной, начал медленно красться через парадный зал, полутемный в первых рассветных сумерках. Когда Цинсюань преодолел половину расстояния, Ши Уду поднялся из глубокого кресла, спинка которого скрывала его с головой. Цинсюань наконец все же увидел его, хотя Ши Уду и не слишком старался скрываться — он не будет прятаться и шпионить в собственном дворце. Цинсюань ойкнул, отшатнулся назад, как будто увидел не родного брата, а демона в его обличье. Но все же взял себя в руки и подошел, глядя куда-то в сторону. — А я думал, ты уже спишь… — неловко рассмеялся он и тут же оборвал себя. — Ты пьян, — констатировал Ши Уду с неудовольствием, втянув носом воздух. Винные пары. И еще что-то странное, незнакомое. Цинсюань наконец-то посмотрел в его сторону и улыбнулся криво, словно извиняясь. Попытался обойти. Ши Уду встал перед ним, перекрыв проход. — Ты можешь разгуливать днем где угодно, но будь добр ночью являться домой, а утром исполнять свои обязанности, — проговорил он и отошел на шаг назад, чтобы осмотреть Цинсюаня с головы до ног. Одежда на нем тоже болталась, как попало. Выглядело это донельзя непристойно, особенно вместе с пылающими от вина щеками и алыми губами. — На кого ты похож сейчас? Где ты видел таких богов? Ты думаешь, люди станут поклоняться тебе, если увидят в таком состоянии? Цинсюань замер, оставив попытки улизнуть. Он едва заметно покачивался. — Все небожители напиваются на праздниках, и еще никого не свергли за это с небес, — ответил он неохотно. — Разве ты — это «все»? — резко спросил Ши Уду. — Ты должен быть лучшим. На нас должны равняться. «Никто не должен подумать, что ты здесь только из-за моей протекции». — Ты ведешь себя недостойно. — Я исполняю то, что должен. Цинсюань все же поднял голову и посмотрел на Ши Уду прямо. И лучше бы он этого не делал. Красные пятна на белой шее невозможно было не увидеть даже в полутьме. Ши Уду задохнулся воздухом и на несколько мгновений забыл, как дышать. Что сказать. Что сделать. Кого убить, чтобы стало легче. Он убьет Мин И. Прямо сейчас. Нет, сначала он… Он не мог придумать, что он сделает. Он мог только хватать воздух ртом, пока все внутренности сводило от ярости. Цинсюань все же был не настолько пьян, чтобы не заметить его странного поведения и взгляда. Он машинально поднял руку, ощупывая шею, и покраснел еще сильнее. Ши Уду надеялся, что он объяснит. Должно быть разумное объяснение, и Ши Уду сейчас его получит. Цинсюань закусил губу. И поднял глаза. В них был страх. И еще что-то новое, чего Ши Уду не видел никогда и не хотел бы видеть. Упрямство. — Ты хочешь что-то сказать мне? Что-то запретить? — проговорил Цинсюань. Его голос был тихим и неуверенным, но он двинулся вперед, подошел к Ши Уду на пару шагов и заставил его отшатнутся. — Что, теперь ты отскакиваешь от меня, как от чумного? На языке Ши Уду крутилось единственное слово: «шлюха», но он никогда не скажет такого. Не потому что это оскорбит Цинсюаня, а потому что это будет оскорблением для него самого. Брат шлюхи — не самое приятное прозвище, «Водяной самодур» ему нравилось намного больше. — Ты ведешь себя, как… — Как? — Ши Цинсюань подошел еще на шаг и поднял голову еще выше, как будто хвастался своим новым ожерельем. И как будто даже протрезвел и смотрел остро и зло. — Как обрезанный рукав! — рявкнул Ши Уду. — Мой брат поднялся на небеса за мной только для того, чтобы напиваться и вести себя, как уличная девка?! — Я не… — Замолчи! — Ши Уду редко повышал голос, обычно этого с Цинсюанем не требовалось, но сейчас он был слишком зол. — Что ты не? Скажи, что ты не хотел, и я сам оторву Повелителю Земли руки и голову! Если это был он. Ши Уду отчаянно надеялся хотя бы на то, что это был Повелитель Земли. Такого позора он точно не пережил бы. — Хотел, — ответил Цинсюань с вызовом. — Больше не хочешь, — отрезал Ши Уду так холодно, как только умел. От такого голоса реки зимой промерзали до дна. — Я запрещаю. Мой брат не будет… — Не будет — что? — Цинсюань подошел к нему еще ближе с прищуренными от злости глазами, а в следующий миг взмахнул веером, посылая ураганный порыв ветра вперед, на Ши Уду. Тот принял его грудью и пошатнулся только от того, что это Цинсюань, его любимый младший брат, бьет по нему своим божественным оружием. — Что хочу, то я и буду делать. Если моего дорогого брата не устраивает такое родство, у нас будут разные дворцы и разные храмы! Ши Уду подошел снова и поднял руку, чтобы ударить по выставленной как нарочно щеке, но затормозил в последний момент и шлепнул легко. Кончики пальцев будто обожгло, кожа была горячей. Он сжал руку в кулак. — Иди к себе, — выплюнул он. Злости, ненависти, ревности и боли было столько, что он не мог видеть Цинсюаня из-за мутной пелены. — Проспись. Утром ты будешь просить прощения. — Никогда! — запальчиво выкрикнул Ши Цинсюань и пробежал мимо Ши Уду, удаляясь вверх по лестнице в свои покои. — Ты будешь сидеть во дворце столько, сколько потребуется, пока не поумнеешь! — крикнул Ши Уду в ответ ему в спину. Ши Цинсюань остановился и обернулся, желая ответить, но потом передумал и побежал наверх. Топал ногами он крайне сердито. Идиот. Ши Уду еще долго стоял на месте, глядя на давно опустевшую лестницу. Ноги стали тяжелыми, как две горы, и он не мог сдвинуться с места. Не хотел. Он сжимал и разжимал кулаки, как будто это могло хоть как-то помочь. Никогда ему не было так плохо, как будто кишки зацепили рыболовным крючком и медленно вытягивали наружу через ребра. Ши Уду хотелось бы поверить в то, что он все же заснул в кресле, когда ждал брата, и ему приснился кошмар. Он хотел проснуться. Цинсюань не мог говорить с ним так. Не мог вести себя так. Не мог хотеть уйти от него. Не мог… Не мог трахаться с кем-то… С кем-то, кроме него. Воображение тотчас подкинуло картинку: Цинсюань лежит на спине, разметавшись от жара, и подставляет шею. И губы. Все тело. Зачем ему это? Ши Уду моргнул и все же заставил себя сдвинуться с места. Цинсюань пожалеет о том, что сказал и что сделал. Цинсюань любит его. Зачем ему этот Мин И? Любит ли? Может быть, Ши Уду и это придумал сам? Цинсюань сказал, что у них будут разные дворцы и разные храмы. Идиот! Тысячу раз дурак! Но Цинсюань не знал, каким чудом попал на верхние небеса, и — Ши Уду надеялся — никогда не узнает. Он не даст разделить их храмы. Он сделает все, чтобы этого не случилось. Он вспомнил все эти чудовищные спектакли, которые разыгрывали в городских и бродячих театрах. Ши Уду и Ши Цинсюань, муж и жена. Цинсюань был в мужском обличье, когда он?.. Ши Уду ударил по стене так, что мраморную глыбу рассекла трещина. Ему нужно было успокоиться. Потом решить эту проблему. Он справился с небесами, он прогнул их законы под себя. Неужели он не справится с собственным братом?.. Он долетел до площадки для тренировок. Сначала — выплеснуть ярость и боль. Их было так много, что они не помещались в груди и разрывали ее. Потом — медитация. Он очень давно не практиковал, но раньше помогало. Очистить мысли и найти решение. На середине тренировки поднял голову, чтобы посмотреть на окна. Он не хотел, но глаза сами нашли их. В окне стоял Цинсюань и смотрел на него. Ши Уду не отводил взгляд. Цинсюань поежился, обхватил плечи руками и отошел от окна. Ши Уду мгновенно почувствовал себя воздушным шаром, который напоролся на шип акации и потерял весь воздух. Он сел на землю, но до необходимого для медитации спокойствия ему было далеко, как до солнца. Он сделал Цинсюаню больно? Это было последним, чего он хотел. Он чувствовал себя на все свои сто пятьдесят, когда поднимался вверх по лестнице. Перед дверью он остановился, но все же зашел, не предупредив о себе. Он в своем доме. Цинсюань сидел на кровати в нижних одеждах, с распущенными по плечам влажными волосами, хотя мог их высушить в одно мгновение. Не хотел. Он быстро посмотрел на Ши Уду, когда тот вошел, и тут же отвернулся, снова вздернув подбородок вверх. Красные пятна на шее — и ключицах — вызвали новый приступ злости. А потом Цинсюань всхлипнул. Поднял голову еще выше, чтобы Ши Уду не видел закушенной белой губы. Смотреть на это было невозможно. Ши Уду не мог выносить вида плачущего Цинсюаня, у него скручивало все внутри. Ши Уду подошел, сел рядом и притянул к себе, обнимая за плечи и давая Цинсюаню возможность разрыдаться. Он гладил по плечам, по голове, по спине. Чувствовал, какое горячее у Цинсюаня тело и как оно трясется сейчас, крупно вздрагивает и прижимается к нему. Цинсюань обнимал сильно, так крепко, что не отодрать. И плакал, долго и судорожно. Ши Уду слушал его всхлипы у уха и продолжал успокаивать руками, голосом сейчас он бы не смог. Но руки сами знали, что делать. Сколько раз он успокаивал плачущего от страха Цинсюаня, когда тот был сначала ребенком, а затем подростком и юношей. Он трогал, обнимал, гладил по мягким плечам и по спине, по бедрам, брал в руки его ладони и согревал их дыханием, а иногда и губами. Целовал запястья, потом щеки и лоб, и уши, до того момента, пока Цинсюань не начнет смеяться. Самому Ши Уду не было смешно, он чувствовал напряжение в паху, такое порочное и в то же время — правильное. К кому еще, если не к брату? Цинсюань всегда был для него самым близким человеком. Тогда еще он легко мог позволить себе это. Цинсюань расслаблялся в его руках и позволял себя утешать. А потом его хотелось уложить рядом, на кровать — обычно именно в кровати Ши Уду находил сдерживающего слезы Цинсюаня. Позволить его телу расслабиться под руками. Целовать мокрые от слез, припухшие губы, которые все время находились где-то рядом с его лицом, щеками, губами. Ши Уду сам обливался жаром и потом в эти моменты, голова кружилась, напряжение в паху было сладким до боли. И он ни за что не отдал бы ни одно из тех мгновений, даже сейчас. Он ни за что не позволил бы себе сделать то, о чем мечтал. Осторожно взяв руки Цинсюаня в свои, он поднес их к лицу, чтобы согреть дыханием подрагивающие пальцы. Поцеловал фаланги. Цинсюань, кажется, перестал плакать. Ши Уду поднял глаза и встретился с его удивленным взглядом. Кажется, это все же была плохая идея. То, что казалось нормальным Цинсюаню в шестнадцать, было странным, когда ему перевалило за сотню. Ши Уду оставалось только сделать вид, что ничего не произошло. Он поцеловал по очереди обе кисти с тыльной стороны и отпустил руки, успев заметить на запястьях красные пятна, которые уже начинали наливаться синяками. Цинсюань проследил его взгляд и натянул рукава до самых кончиков пальцев. Этот ублюдок держал его брата за руки? Он убьет Мин И. Просто и хладнокровно убьет. Он сможет, он найдет способ. — Все в порядке, — сказал Цинсюань тихо. — Ты сказал, что я могу попросить прощения утром. Я прошу сейчас. Я не всерьез сказал про разные храмы. — Плевать на это. Твои руки. Тебе… Тебя заставили? Цинсюань покачал головой. — Нет. Я уже не бессильный мальчик. У меня есть оружие, и я умею им пользоваться. Кто сможет заставить меня, если я не хочу? Ши Уду скрипнул зубами и не ответил ничего. Конечно, Цинсюань был прав. Но ведь он говорил не только про Мин И, но и про самого Ши Уду. Если бы он касался Цинсюаня, он делал бы это так ласково, что на белой коже не осталось бы и следа. Но он бы никогда не осмелился. — Тебе нужно поспать, — сказал он через минуту. — Уже светает. Ты должен быть на ногах через пару часов и исполнять просьбы своих верующих. — Я буду, — кивнул Цинсюань и глубоко вздохнул. Он упал на подушку и укрылся одеялом с головой, выставив только нос. Ши Уду оставалось только пережить приступ нежности, которая тоже скручивала узлом, но это было привычное чувство. Ши Уду снова молчал. В голове было совершенно пусто. Он просто не мог поверить… — Когда ты выйдешь из своей комнаты утром, ты должен выглядеть пристойно. У меня есть снадобье, я принесу. — Спасибо, — Ши Цинсюань снова кивнул. Вытер слезы и улыбнулся. И обнял его за шею, прижимаясь снова, но на этот раз — от радости. Ши Уду обнял его в ответ, тоскливо думая о том, что теперь только это ему и светит. Конечно, он все равно может касаться Цинсюаня, поправлять ему волосы, брать за руку. Но это все не то. Он бережно разложил Цинсюаню пряди на подушке и, склонившись над ним, поцеловал в щеку. Губы привычно обожгла нежная кожа. Он поцеловал еще раз. Он хотел бы продолжить, чтобы перебить собой все, что Цинсюань делал не с ним. Но он поднялся прежде, чем Цинсюань отвернулся. — Спи, — сказал он. И добавил: — Ничего не бойся. Я рядом. Цинсюань благодарно кивнул, шмыгнул носом в последний раз и завернулся в одеяло. Уходя, Ши Уду не думал ни о чем. Но кажется, он все сделал правильно, несмотря на то, что в глубине души бился в агонии, словно раненый зверь. Когда он выходил из комнаты, Цинсюань снова улыбался.